Два сапога №21. Читаем и оцениваем.

Охота на кнепробинеса

— Сакалара в галактике Тиара Небула? Мисс, а вы знаете, как это опасно? Там рядом здоровенная чёрная дыра.

— Вы боитесь, капитан Шаркнесс, неужели?

Грудной голос посетительницы звучал насмешливо и томно одновременно.

Как только она появилась в моей конуре, не сводила с меня глаз. Красивая женщина. Алые брюки обтягивали длинные ноги, блузка скорее бесстыдно обнажала, чем скрывала литую грудь.

— Я хорошо вам заплачу, — она встряхнула гривой спутанных иссиня-чёрных волос.

— Мисс Пейдж, я не женат и детей у меня нет, — я задумался на миг. — По крайней мере, официальных. И оставлять наследство мне некому. А жизнь у меня одна. Ладно, что конкретно вы хотите?

Она загадочно улыбнулась, показав ряд идеально белых зубов с маленькими острыми клычками.

— Хочу, чтобы вы поймали для меня вот это существо.

Сдвинув рукав блузки, она обнажила тонкую руку с кожаным браслетом на запястье. Вызвала голографический экран и надо мной повис, вращаясь вокруг своей оси, объект, похожий на огромную блоху, закованную в толстый панцирь.

— Кнепробинес? Вы в своём уме, мисс? Они разумны. Их запрещено убивать. Смертная казнь.

— Я не прошу его убивать, — я инстинктивно сдвинулся назад, когда она подошла ближе и наклонилась над моим столом. — Лишь хочу, чтобы вы поймали его. Капитан Шаркнесс… Джон, прошу вас, — от вибрации её нежного голоса мурашки пробежали у меня по спине. — Знаю, что на вашем корабле есть устройство, которое позволяет создавать временную воронку.

Когда звездолёт вынырнул из туннеля пространства-времени рядом со спутником Сакалары, голографический проектор автоматически вызвал изображение планеты, тускло освещаемой светом красного карлика — звезды Атрион.

— Двигатели на торможение, — скомандовал я и бросил взгляд на мою спутницу, сидящую рядом в кресле пассажира. — Прибыли.

Я включил внешние камеры, и мы словно повисли над скрытой легчайшей дымкой облаков поверхностью Сакалары.

— Вот он! — ликующе воскликнула мисс Пейдж.

— Да, хороший экземпляр, — согласился я. — Но очень опасен.

Приблизив изображение, я внимательно рассмотрел во всех подробностях закованное в матовую броню изогнутое дугой тело с широкими ластами.

— Почему? — она удивлённо подняла вверх левую бровь.

— Потому что это самка. Беременная. Они очень агрессивны в это время. Может быть, лучше подобрать кого-то другого?

— Нет! — раскрасневшись, девушка вцепилась в подлокотники, так что побелели пальцы. — Я хочу именно её!

Ностальгия. Что теперь делать? Вспоминать о прошлом? Утонуть в настоящем? Грезить о будущем? Прошлое уже давно за стеной, будущее скрыто за бетонной стеной времени и реальности, а настоящее… Настоящее слишком горько, хоть терпим мы его уже столько времени, настоящее слишком печально, хоть и могло быть хуже, настоящее слишком безрассудно, хоть выбирать и не приходилось…

И вот мы ушли, покинули очаг, растворились в тишине. Наши дома ссутулились, а собаки издохли, и, похоже, это и наша судьба — умереть на изогнутых космических путях. Прав был Есенин, всё это слишком тоскливо.

Мы покинули землю, измученную долгим копошением чад своих, умирающую, но живую пока. Мы покинули её и как раз тогда она умерла. Война. А она никогда не меняется.И мы тоскуем по россыпи астероидов, что когда-то была нашим домом.

Нас двадцать один человек и мы скитаемся по родимой вселенной, и где-то там наш новый дом.

И вот, произошло неожиданное. Корабль остановился, свет моргнул аппаратура прекратила свою вечную песнь лампы и вентилятора.

— Что там, Кэп? — раздался крик.

— Пётр Савельевич! — Светлана, бортпроводница, сияя румянцем, склонилась к уху командира корабля и зашептала ароматным шепотком:

— Фёдор на Земле забыл свою ваджру. Крон в ярости и требует вернуться за ней. Может, вы поговорите с ним?

— Это собьет график полёта, — командир раздул ноздри и бросил взгляд в сторону пассажирского салона. — Предложите ему воспользоваться вашей, а по прилёту я оплачу ее стоимость из своего кармана.

Бортпроводница, нервно одернув форменный пиджачок, с учтивой улыбкой направилась ко входу, но обернулась и в её глазах мелькнул страх.

— Где этот командир! — заполнил пространство рубки запредельный для человеческого уха бас, и краснощекий гигант, гневно сопя, втиснулся в низкое помещение. — Разворачивай немедленно громыхалку! Какого дьявола мы еще не возвращаемся?

Руки гиганта потянулись к шее командира.

Бортпроводница тут же повисла на руке Крона и залепетала:

— У нас есть запасная прекрасная ваджра! — ослепительная улыбка Светланы отразилась в налитых кровью глазах Крона. — Я сию минуту её предоставлю вашему ребенку! На ней есть логотип нашей фирмы!

— Ребенку лучше не видеть планету после охоты. Это не безопасно.

Крон, как котёнка, стряхнул девушку с руки и мясистой ладонью смял воротник форменной рубашки командира.

— Эта ваджра моего деда. Есть еще вопросы?

Пётр Савельевич попятился и повис на руке Крона.

— Альберт, мы возвращаемся, — сдавленно прохрипел командир. — Предупреди Центр. Скажи, на борту ЧП.

Маршрутный туристический корабль пошёл на разворот.

Заплаканный худенький мальчик прижал нос к холодному стеклу обзорного окна. В руках у него была программка экскурсии.

Кто это такой умный сказал давеча: «киты не летают!»

Летают, ещё как летают! И вовсе даже не низенько, а наоборот даже, высоко-высоко, отсюда не видать. А откуда видать? А оттуда и видать.

Летим мы эдак давеча с Манькой на своём плазмопипютре, никому не мешаем, окрестности обозреваем, фоткаем, конечно. Но это Манька. Она всякую фигню пофоткать любит, а потом всем нашим пезатеродам показать и при этом жвалой пощёлкать и халицетой так выразительно сделать.

— Манька, Манька, смотри — Кит!

— Минька, да ты чо? Киты же не летают! — и халицетой так выразительно!

— Манька, лучше клювом не щёлкай, фоткай! Кита!!!

— Минька, у меня же не клюв, у меня жвалы, щас как щёлкну — половины своих псевдоподий недосчитаешься!

— Манька, не пори ерунду, щёлкай! Кит! Летает!!!

Да вижу, вижу, щёлкаю!!! — и все свои восемь глаз на антеннках на Кита, хоть бы один на меня. И все фасетки растопырила, все шийсят восемь тыщ триста шийсят восемь. Эх, ну дождётся же. Люблю я её. Особенно когда мы вместе икру метаем. Но она дождётся. Скажет вот: «давай икру пометаем», а ей: «иди к своему Киту!».

— Минька, а как ты думаешь, Кит икру мечет? — ну вот, началось.

— Нет, Мань, они эта… живородящие, и ещё млекопитающие, сказывают. — а как летают киты, я так и не понял. Ни грамтоплана, ни скафандра завалящего. Ну, дышать им может и не надо, они долго не дышать могут, и шкура у них толстая, не у всех, но у этого точно, толстая. А может, как раз этот и икру мечет?

***

Лечу, я значит себе, никого не трогаю. Но у меня же всё-таки третий глаз приоткрыт, чую — щёлкают!

Меня! Кита!!! Щёлкают!!!

Да кто им такое право дал?

— Капитан! Прикажите Сергееву вернуться. Это безответственно! — высокий мужчина в черной военной форме с нашивками майора буравил глазами своего собеседника.

Отвернувшись от прозрачной стены, за которой Николай Сергеев, руководитель научного отдела, с помощью двоих техников надевал защитный скафандр, командир корабля поправил очки и устало ответил:

— Павел Степанович, сколько раз за те недели, что вы с нами, я просил называть меня по имени?

— Вот это сейчас не имеет ни малейшего значения! — пролаял военный. Он стремительно прошел к мониторам, пробежал пальцами по кнопкам и вывел на экран утреннее сообщение Центра:

«Находящийся в вашем секторе разведывательный корабль 4/13-62 принял чужих неустановленного вида и через два часа перестал выходить на связь. Немедленно исключить все контакты с представителями непроверенных инопланетных рас».

— Вы видели приказ? — продолжил майор и сам же ответил на свой вопрос, — Конечно, видели. Так что, бросайте вашу самодеятельность… Достаточно того, что мы взяли их на борт.

Затем он ввел другую команду, и монитор показал карантинный шлюз. Там, рядом со своими эвакуационными капсулами суетились лизарцы — гуманоидные аборигены с планеты, на орбите которой находился корабль землян. Небольшого роста, они сновали друг к другу, поблескивая крупной серебристо-белой чешуей. Многие были ранены, их светлая чешуя была покрыта бурыми пятнами. Некоторые уже просто лежали без движения.

Командир корабля твердо посмотрел в искаженное гневом лицо старшего офицера и предпринял последнюю попытку переубедить его:

— Мы наблюдаем за этой планетой несколько лет, изучили их образ жизни и наладили информационный контакт. Неделю назад было получено сообщение, что в результате извержения супервулкана планета Лизар погибает. Теперь мы можем им помочь, а вы хотите, чтобы я оставил их умирать на моем корабле?

— Но приказ…

Давая понять, что дальнейший разговор лишен смысла, командир корабля повернулся к мониторам, включил связь и, обращаясь к Сергееву, сказал.

— Приступаем к контакту. Коля, выводи группу. Удачи вам.

— Олег Андреевич, я этого не допущу! — выкрикнул майор и выбежал из комнаты.

Две капли стали одной и вместе вернулись к Истоку, осознавая себя уже не только как женщина народа Эвейро и мужчина с планеты Земля, а как Всемогущий Единый, который был, есть и будет. Он знал, зачем создал Вселенную, где благодаря артефакту снова и снова обретали жизненный опыт и встречались мечта и умелые руки, ветер и пламя, герой-космодесантник и разведчица. Это была очень интересная, Его любимая, Игра, под названием Большая Любовь. Не просто любовь мужчины и женщины, какую случалось узнать многим. Это была именно Большая Любовь, создающая и спасающая миры. Пройти квест до конца, избежав ловушки или благополучно оторвавшись от погони, найти нужные для новых уровней предметы и знания, он и она могли только вместе, если научатся любить. Их личное счастье должно стать наградой за спасение цивилизации. Вернее, двух цивилизаций, к которым они принадлежат, и которые одна без другой просто погибнут.

Всегда есть выбор, даже если, кажется, что его нет, или он предрешен. Предыдущий раунд Игры закончился разрушением, на материальном уровне не удалось сохранить баланс между стабильностью и движением, называемый жизнью, достаточно долго. Любовь зародилась, но не успела стать зримой, не смогла закрепиться в сотворенном осознанно. Энергия, лишенная надежной опоры, стала Хаосом. Вещество, составлявшее звезды, планеты, живых существ и разнообразие предметов, в одной из Вселенных перешло в нематериальное состояние.

Всемогущий Единый был всем везде всегда. Но Ему было скучно просто быть. Ему нравилось создавать движение, разделять себя на части ради Игры. Круг замкнулся. Конец стал новым началом. Из первозданного Хаоса возникла материя. Материя стала концентрироваться, образуя в космосе различные тела. И через какое-то время в бесконечности снова появились галактики, звезды, планеты. Зародилась жизнь, которая постепенно обрела способность мыслить и созидать, возникли цивилизации. И вот уже возле одной из планет Большого Треугольника столкнулись флагман звездного флота Федерации и корабли-разведчики с Элейсора.

— Честное слово, Раймонд, что за чёртову дыру ты выбрал?

Герберт надулся, словно маленький ребёнок, и мрачно разглядывал тёмный шар планеты, будто та была виновата, что не пришлась ему по вкусу.

— Уж прости, курортные условия в критерии поиска не входили, — огрызнулся Раймонд и натянул на голову прорезиненные наушники. К сожалению, толку от них было мало. Герберт продолжал брюзжать и жаловаться — что, в принципе, было для него нормальным состоянием души и голосовых связок. Однако в моменты вроде этого подобное поведение нехило выводило из себя.

Накосячил — сам бы и выкручивался, а так — сел ближнему на шею и ещё привередничает. Засранец, одно слово. Но зато в этот раз не поскупился, за сохранность своей шкуры заплатил прилично. Из награбленного, естественно — но кто об этом узнает? Уж точно не тихий старичок, продающий маленький домик где-то на краю галактики…

Из сладких мечт о прекрасной безбедной жизни его вырвало очередное восклицание неугомонного Герберта.

— Что? Разреженная атмосфера? Ты как вообще планету выбирал?!

— Разрежена не больше, чем на твоей родной Небуле, не умрешь, привычный.

Звездолёт внезапно крепко тряхнуло.

— Слушай, а давай балласт скинем? — перебил возобновившиеся было стенания Каспийца Раймонд.

— Ай, зачем?

— Да твоё добро превысило все лимиты загруженности. Я еще удивляюсь, как мы досюда доползли.

— Тушёнку не уступлю, — грозно заявил Герберт и поспешно затолкал забитый под завязки контейнер под сиденье.

— Будешь дальше выкобениваться — улетит не тушёнка, а твоя туша, ясно? — дружелюбно поинтересовался Раймонд и не без удовольствия заметил, как Герберт вздрогнул и обеспокоенно покосился на него. Боится — значит, уважает. Это хорошо, что уголовник из него трусливый вышел. А то, при его-то жадности, и спиной поворачиваться было бы страшно. Ради своей бесценной тушёнки кого хочешь раздерёт — хоть дикого зверя, хоть напарника.

Первое, что ощутил Мустафин – запах горячего песка, как на раскалённом солнцем пляже, когда ветер стихает и пропадает неистребимый обычно аромат соли и йода. Не химией, хотя на комплекс работали десятки производств, но простой силикатной пылью.

Потом он заметил высоченные сводчатые стены, изображение гигантского цветка в центре потолка и множество человеческих фигурок, разбросанных по периметру зала. Они сидели за пультами, толпились у трубопроводов, хаотически на первый взгляд, а на самом деле упорядоченно сновали между неясного назначения машинами и агрегатами.

И бассейн.

Оставляя лишь несколько метров вдоль стен, он занимал большую часть зала. Мощные кварцевые лампы, расставленные вдоль невысокого бортика, освещали гладкую как стекло тёмную воду.

— Мы считаем, он как канарейка. Чудовищная канарейка, — сказал доктор Кислинский и тут же принялся объяснять: — Знаете, в древности был обычай…

— Не надо, — прервал его Мустафин. – Я не сразу стал политиком. У меня, между прочим, два высших.

— Извините, — пожал плечами Кислинский, — об этом знают не все. Вы тоже не обязаны…

— Замолчите! – Мустафин схватил доктора за руку. – Что это?

По залу поплыл низкий звук, словно молотом ударили в борт пустого танкера. У Мустафина заныли корни зубов, а по телу побежали холодные мурашки.

Поверхность бассейна покрылась мелкой рябью.

— Да, — сказал Кислинский. – Именно поэтому я вам позвонил. Он что-то чувствует и беспокоится.

— Что чувствует?

— Если бы я знал!.. – доктор горестно всплеснул руками. – Он чувствует и предупреждает, это всё, что мы смогли выяснить.

— Дармоеды, — пробормотал Мустафин. – К чему нам готовиться? Вы знаете, сколько это всё, — он обвёл зал рукой, — стоит? О чём именно он предупреждает? Зачем вообще предупреждать, если мы не понимаем, чего бояться?!

— Записей почти не сохранилось, — сказал Кислинский. – Вы должны помнить, я настаивал на активных раскопках…

— Чёрт! Как легко настаивать! Деньги не берутся из воздуха, доктор! Вы видите президента только на экране, а он очень, очень жёсткий и въедливый человек. Дайте информацию, дайте обоснование – иначе останетесь вообще без средств!

— Даже так?

— Да! Чёрт побери, да что же творится?!

Банг! Банг! Гул сменился металлическими ударами. Поверхность бассейна пошла волнами, потом вспухла горбом. Оттуда показалось нечто, похожее на голову жука или мокрицы, только увеличенное в тысячи раз. Вытянутое, покрытое броневыми сегментами тело медленно поднималось в воздух, обрушивая вниз потоки воды.

Заскрежетало.

Цветок на потолке пришёл в движение, лепестки раскрылись диафрагмой, и в образовавшееся отверстие хлынул дневной свет!

Услышав голоса, Хумперунт поджал лапки, свернулся шариком и застыл. Это было совсем не забавно. Сказала ведь мама не выходить из укрытия, пока она не обследует местность!..

На этой планете они были первый раз. Мама надеялась найти здесь много полезных питательных веществ. Конечно, надо было послушаться и сидеть тихо. Но она ушла так давно, а малышу было скучно и очень хотелось потрогать странное зеленое вещество, покрывающее поверхность. Вещество совсем не выглядело опасным и на самом деле оказалось очень приятным, прохладным и мягким. Вблизи Хумперунт рассмотрел, что оно состоит из отдельных продолговатых элементов, и даже рискнул попробовать один из них на вкус. Потом еще один. И еще… Увлекшись, малыш утратил бдительность и опомнился, когда прятаться было уже поздно. Аборигены приближались. Хумперунт не понимал их речи, но слуховые локаторы фиксировали каждый звук – если что, мама потом разберется.

«Смотритекакойстранныймяч», — сказал один.

«Интересноктоегоздесьоставил», — продолжил другой.

«Дакакаяразницаонприкольныйнадоснимпоиграть», — добавил третий.

Хумперунт лежал, не шевелясь и не дыша. Это было не трудно. Главное, чтобы аборигены не сочли его достойным внимания и ушли. Тогда он вернется в укрытие – и будет самым послушным вуримтом во вселенной!..

Но они и не думали уходить. Один из них вдруг слегка толкнул Хумперунта нижней конечностью. Малыш сжался покрепче и покатился по мягкой зеленой поверхности. Это было не страшно. Но тут другой абориген пнул его изо всех сил. Хумперунт взлетел вверх. От неожиданности у него расслабился внешний сфинктер антигравитиса, и непослушного маленького вуримта в несколько секунд вынесло за пределы атмосферы планеты.

Охота на кнепробинеса

— Сакалара в галактике Тиара Небула? Мисс, а вы знаете, как это опасно? Там рядом здоровенная чёрная дыра, фон, фауна, да вы и сами имеете представление.

— Вы боитесь, капитан Шаркнесс, неужели?

Грудной голос посетительницы звучал насмешливо и томно одновременно.

Она не сводила с меня глаз с того самого мига, как вошла в мою конуру. Красивая женщина. Алые брюки обтягивали длинные ноги, блузка скорее бесстыдно обнажала, чем скрывала литую грудь.

— Я хорошо вам заплачу, — она встряхнула гривой спутанных иссиня-чёрных волос.

— Мисс Пейджкоу, я не женат и детей у меня нет, — я задумался на миг. — По крайней мере, официальных. И оставлять наследство мне некому. А жизнь у меня одна. При чём лично мне она нравится и расставаться с ней я не могу. Хотя бы ответьте, что конкретно вам там потребовалось?

Она загадочно улыбнулась, показав ряд идеально белых зубов с маленькими острыми клычками.

— Хочу, чтобы вы поймали для меня вот это существо.

Сдвинув рукав блузки, она обнажила тонкую руку с кожаным браслетом на запястье. Вызвала голографический экран и надо мной повис, вращаясь вокруг своей оси, объект, похожий на огромную блоху, закованную в толстый панцирь.

— Кнепробинес? Вы в своём уме, мисс? Тотемное животное, представляет ценность, внесение в Золотую книгу. Их запрещено убивать. Смертная казнь.

— Я не прошу его убивать, — я инстинктивно сдвинулся назад, когда она подошла ближе и наклонилась над моим столом. — Лишь хочу, чтобы вы поймали его. Капитан Шаркнесс… Джон, прошу вас, — от вибрации её нежного голоса мурашки пробежали у меня по спине. — Знаю, что на вашем корабле есть устройство, которое позволяет создавать временную воронку.

Нет, с этой женщиной так просто нельзя. Не успел я опомниться, как уже мы летим на эту треклятую Тиару Небулу, лавируя между наиболее рваными и неспокойными клочками пространства. А всё только из-за того, что мисс Пейджкоу явилась к старту в своём лётном костюме, при воспоминании котором пересыхает во рту. Ей богу, как школьник какой, рискую шкурой по просьбе первой же женщины и пачки банкнот. Правда и женщина шикарная, и пачка может стать горкой, но всё же. Да и сейчас, при мысли, что я могу ей отказать, развернуться и жить как жил лопается что-то горячее между сердцем и рёбрами.

И вот, мы вынырнули из туннеля пространства-времени рядом со спутником Сакалары, голографический проектор автоматически вызвал изображение планеты, тускло освещаемой светом красного карлика — звезды Атрион.

— Прибыли, — сообщил я бросив взгляд на мою спутницу, сидящую рядом в кресле пассажира и погасил двигатели.

Из корпуса выползли внешние камеры, и мы словно повисли над скрытой легчайшей дымкой облаков поверхностью Сакалары.

— О, есть! Вон там. Отличная особь, между прочим. — ликующе воскликнула мисс Пейджкоу.

— Да, хороший экземпляр, — согласился я. — Но очень опасен.

Приблизив изображение, я внимательно рассмотрел во всех подробностях закованное в матовую броню изогнутое дугой тело с широкими ластами.

— Почему? — она удивлённо подняла вверх левую бровь. И немного насупила губки.

— Это самка. Беременная. Они очень агрессивны в это время. Может быть, лучше подобрать кого-то другого?

— Капитан, признаться, я была более высокого мнения о вас! — Её голос приобрёл насмешливый оттенок. — Такая мелочь, как беременность уже остановит самого Джона Шаркнесса!? — Она оперлась на локоть, отчего взгляд мой сам упал на её шевельнувшуюся грудь. Ну как тут спорить?

Но не время. Я включил двигатель на малые объёмы, и мы стали подплывать к цели. Долго тянулись яти минуты — я как мог старался тихо подобраться как можно ближе. Неспешно моргали циферки на компасе, измеряя расстояние до объекта с самым большим притяжением. Нейтральная передача — дальше плывём на одной инерции. Так, входим в атмосферу, включаем тормоза и плавно приближаемся. Кнепробинес начал нервничать, до него оставалось немногим более пятисот метров, я корректировал траекторию, чтобы приземлиться в километре от цели. Корабль затрясло, и мы довольно жёстко врезались в каменистую почву.

— Вы в порядке, мисс? — спросил я немного придя в себя.

— Благодарю, Джон, но в наших краях это называется «как пушинка». А вот вы выглядите бледным. — И вправду, я не чувствовал себя так уж комфортно, а мисс Пейджкоу лишь немного покраснела. Шикарная женщина, но откуда всё же она?

Ладно, не время. А сейчас на экране кнепробинес осторожно смотрел в нашу сторону.

— Оставайтесь здесь. — И я, облачившись в скафандр вышел из родного корабля с пневматической винтовкой наперевес. Кнепробинес застучал лапами и одним огромным прыжком миновал пол расстояния до корабля. Вот тут главное не промазать. Один шанс, если не попасть точно в обнажённую шейку эта блохища раздавит корабль и меня не пожалеет. Так что прицел… Кнепробинес напружинил лапы для следующего прыжка, и я надавил на спусковую панель.

В скафандре не был слышен хлопок, но сверкнула начинённая снотворным игла калибром под обычный двухмиллиметровый bb. Кннепробинес не прыгнул.

После жаркого и продолжительного транспорта кнепробинеса до места назначения я не слышал ничего об этой загадочной мисс Пейджкоу, ни в одной соц.сети не встретилось девушки с такой фамилией. Она постепенно забылась, тоска по ней постепенно превратилась в тоску жизни, существование моё становилось всё бессмысленней.

Но раз в каких-то заумных новостях я услышал фразу «Подающая надежду космобиокибернетик Мария Пешко с планеты Большая Тула представила учёному сообществу образец кнепробинеса, на лапках которого размещались сенсорные порты «подкова»… "

И вот, я лечу на Большую Тулу…

Кто это такой умный сказал давеча: «киты не летают!»

Летают, ещё как летают! И вовсе даже не низенько, а наоборот даже, высоко-высоко, отсюда не видать. А откуда видать? А оттуда и видать.

Летим мы эдак давеча с Манькой на своём плазмопипютре, никому не мешаем, окрестности обозреваем, фоткаем, конечно. Но это Манька. Она всякую фигню пофоткать любит, а потом всем нашим пезатеродам показать и при этом жвалой пощёлкать и халицетой так выразительно сделать.

— Манька, Манька, смотри — Кит!

— Минька, да ты чо? Киты же не летают! — и халицетой так выразительно!

— Манька, лучше клювом не щёлкай, фоткай! Кита!!!

— Минька, у меня же не клюв, у меня жвалы, щас как щёлкну — половины своих псевдоподий недосчитаешься!

— Манька, не пори ерунду, щёлкай! Кит! Летает!!!

Да вижу, вижу, щёлкаю!!! — и все свои восемь глаз на антеннках на Кита, хоть бы один на меня. И все фасетки растопырила, все шийсят восемь тыщ триста шийсят восемь. Эх, ну дождётся же. Люблю я её. Особенно когда мы вместе икру метаем. Но она дождётся. Скажет вот: «давай икру пометаем», а ей: «иди к своему Киту!».

— Минька, а как ты думаешь, Кит икру мечет? — ну вот, началось.

— Нет, Мань, они эта… живородящие, и ещё млекопитающие, сказывают. — а как летают киты, я так и не понял. Ни грамтоплана, ни скафандра завалящего. Ну, дышать им может и не надо, они долго не дышать могут, и шкура у них толстая, не у всех, но у этого точно, толстая. А может, как раз этот и икру мечет?

***

Лечу, я значит себе, никого не трогаю. Но у меня же всё-таки третий глаз приоткрыт, чую — щёлкают!

Меня! Кита!!! Щёлкают!!!

Да кто им такое право дал? Быстренько делаю оверштаг, а заодно и оверкиль. А что, может, мне вниз головой жевать удобнее! Подлетаю, значит, уже и пасть приоткрыл, прикидываю, на какой зуб этот этот плазмопипютр недоделанный разместить… И тут краем третьего глаза — случайно, совершенно случайно! — заглядываю в иллюминатор. А там — она… Мать моя кашалотка! Какие жвалы! А глаза!.. Восемь штук — и все фасеточные! Про халицету вообще молчу. Я в жизни своей не видал, чтобы кто-то ТАК выразительно халицетой… М-м-м-м!.. Правда, рядом с ней, звездой моей, какой-то малек тулится, псевдоподиями машет, бормочет чего-то: «Манька-манька-манька…» Мне-то сквозь драную обшивку их посудины все слышно, только я никита не понимаю.

— Щелкай, щелкай меня, моя рыбочка! — шепчу ей прямо в наружные микрофоны плазмопюпитра. — Таких, как я, в этом секторе вселенной больше нету! Хочешь, я вот так… И вот так! А? Я вот сейчас еще фордевинд и… А потом будем вместе икру метать! Я, вообще-то живородящий, кажется… Но ради твоей расчудесной халицеты готов стать икромечущим! Готов!!!

Кричу на всю вселенную, верчусь, как килька — чтобы она с меня покрасивше кадров нащелкала… Оборачиваюсь — а плазмопюпитра этого нет. То есть вообще нет. Нигде. Я туда, сюда, весь сектор облетел — нету! Вот же ж!..

С горя отыскал поблизости подходящую планетку — и нырнул в первый попавшийся океан. Все, баста, карапузики! Фиг вы еще когда-нибудь увидите летающего кита!

***

— Минь! Ну чего ты испугался? Подумаешь, кит летающий! Ну покрутился вокруг, да и улетел бы себе. У нас квантового топлива одна канистра осталась — а ты его тратишь почем зря! Можно было и на фотонном домой вернуться…

Ага! На фотонном! Чтобы этот головастик-переросток за нами увязался? Я ж видел, как он ей глазки строил! Все три свои гляделки чуть не сломал. Хоть и живородящий. Нет, Манька! Я тебя никакому киту не отдам! Нефиг! Мне твоя халицета самому нужна!

Личная жизнь канареек

Первое, что ощутил Мустафин — запах горячего песка, как на раскалённом солнцем пляже, когда ветер стихает и пропадает неистребимый аромат соли и йода. Удивительно, на комплекс работают десятки производств, но пахнет не химией, а простой силикатной пылью.

Когда глаза привыкли к неяркому освещению, Мустафин разглядел стены огромного зала, перетекающие на недосягаемой высоте в сводчатый потолок, гигантское изображение цветка в центральном куполе, паутину кабелей, покрывающую стены сверху донизу, и множество человеческих фигурок, которые казались крошечными в этом помещении. Они сидели за пультами по периметру зала, толпились у трубопроводов, сновали между неясного назначения машинами и агрегатами.

И бассейн.

Оставляя лишь несколько метров вдоль стен, он занимал большую часть зала. Мощные кварцевые лампы, расставленные вдоль невысокого бортика, освещали гладкую как стекло тёмную воду.

— Он у нас как канарейка. Чудовищная канарейка, — усмехнулся доктор Кислинский и тут же принялся объяснять: — Знаете, в древности был обычай…

— Не надо, — прервал его Мустафин. — Я не сразу стал политиком. У меня, между прочим, два высших.

— Извините, — пожал плечами Кислинский, — об этом знают не все. Вы тоже не обязаны…

— Замолчите! — Мустафин схватил доктора за руку. — Что это?

По залу поплыл низкий вибрирующий звук, словно молотом ударили в борт пустого танкера. У Мустафина заныли корни зубов, а по телу побежали холодные мурашки.

Поверхность бассейна покрылась мелкой рябью.

— Да, — сказал Кислинский. — Именно поэтому я вам позвонил. Он что-то чувствует и беспокоится.

— Что чувствует?

— Если бы я знал!.. — доктор горестно всплеснул руками. — Он чувствует и предупреждает, это всё, что мы смогли выяснить.

Гул не прекращался.

— Дармоеды, — пробормотал Мустафин. — Вы знаете, сколько это всё, — он обвёл зал рукой, — стоит? О чём именно он предупреждает? Зачем вообще предупреждать, если мы не понимаем, чего бояться?!

— Записей почти не сохранилось, — сказал Кислинский. — Вы должны помнить, я настаивал на активных раскопках…

— Чёрт! Как легко настаивать! Деньги не берутся из воздуха, доктор! Вы видите президента только на экране, а он очень, очень жёсткий и въедливый человек. Дайте информацию, дайте обоснование — иначе останетесь вообще без средств!

— Даже так?

— Да!.. Чёрт побери, что же творится?!

Банг! Банг! Гул сменился металлическими ударами. Поверхность бассейна пошла волнами, потом вспухла горбом. Оттуда показалось нечто, похожее на голову жука или мокрицы, только увеличенное в тысячи раз. Люди в зале застыли, не отрывая глаз от бассейна. Вытянутое, покрытое броневыми сегментами тело медленно поднималось в воздух, обрушивая вниз потоки воды. Зрелище завораживало и повергало в шок.

Пронзительный скрежет на несколько мгновений перекрыл шум воды. Цветок на потолке пришёл в движение, лепестки раскрылись, и в образовавшееся отверстие хлынул дневной свет.

Запах песка усилился, Мустафину даже показалось, что на зубах заскрипело, запершило в горле. Он закашлялся, а потом, опомнившись, закричал:

— Кто открыл?.. Закройте люк! Немедленно закройте!.. Держите!!!

Но его никто не услышал. В зале стоял страшный шум. Огромный хвост бешено взбивал воду. Бронированное тело поднималось все выше, сначала медленно, потом все быстрее… Последний мощный удар — и исполинское тело взметнулось в воздух. Вопреки всем законам физики, оно не упало обратно, а стремительно взвилось вверх, размытой черной каплей просочилось в отверстие и исчезло.

— Улетела канарейка, — выдохнул стоящий рядом Кислинский.

В следующее мгновение из бассейна выплеснулась огромная волна и накрыла зал.

Он услышал ее зов, забеспокоился, заметался — и проснулся. Да! Это был не сон! Скоро, скоро они встретятся снова.

Правда, поднявшись со дна подземного потока во внешний водоем, он обнаружил, что в пещере завелась мелкая суетливая живность. Но это был пустяк. Здесь и раньше поселялись какие-то существа. Он понаблюдал за новыми обитателями из-под воды. Смешные! Да пусть себе живут. Вообще они здесь не надолго. Возвращаясь обратно после встречи, он всегда находил пещеру пустой.

Зов становился все отчетливее.

Он то метался по водоему, то застывал неподвижно, то начинал петь, вспоминая ее любимые мелодии. Да, она любила слушать, как он поет.

И вот, наконец, свершилось — он почувствовал, что она уже совсем рядом и ждет его, чтобы в очередной раз совершить брачный танец-полет между звездами.

Он несколько раз ударил хвостом в стену водоема, запуская механизм выхода, и начал подниматься из воды. В какой-то миг стало страшно — выход не открылся… Но потом механизм все-таки заработал, пластины разошлись.

Все. Пора! И он отправился навстречу своей вечной любви.

Первое, что ощутил Мустафин — запах горячего песка, как на раскалённом солнцем пляже, когда ветер стихает и пропадает неистребимый обычно аромат соли и йода. Не химией, хотя на комплекс работали десятки производств, но простой силикатной пылью.

Потом он заметил высоченные сводчатые стены, изображение гигантского цветка в центре потолка и множество человеческих фигурок, разбросанных по периметру зала. Они сидели за пультами, толпились у трубопроводов, хаотически на первый взгляд, а на самом деле упорядоченно сновали между неясного назначения машинами и агрегатами.

И бассейн.

Оставляя лишь несколько метров вдоль стен, он занимал большую часть зала. Мощные кварцевые лампы, расставленные вдоль невысокого бортика, освещали гладкую как стекло тёмную воду.

— Мы считаем, он как канарейка. Чудовищная канарейка, — сказал доктор Кислинский и тут же принялся объяснять: — Знаете, в древности был обычай…

— Не надо, — прервал его Мустафин. — Я не сразу стал политиком. У меня, между прочим, два высших.

— Извините, — пожал плечами Кислинский, — об этом знают не все. Вы тоже не обязаны…

— Замолчите! — Мустафин схватил доктора за руку. — Что это?

По залу поплыл низкий звук, словно молотом ударили в борт пустого танкера. У Мустафина заныли корни зубов, а по телу побежали холодные мурашки.

Поверхность бассейна покрылась мелкой рябью.

— Да, — сказал Кислинский. — Именно поэтому я вам позвонил. Он что-то чувствует и беспокоится.

— Что чувствует?

— Если бы я знал!.. — доктор горестно всплеснул руками. — Он чувствует и предупреждает, это всё, что мы смогли выяснить.

— Дармоеды, — пробормотал Мустафин. — К чему нам готовиться? Вы знаете, сколько это всё, — он обвёл зал рукой, — стоит? О чём именно он предупреждает? Зачем вообще предупреждать, если мы не понимаем, чего бояться?!

— Записей почти не сохранилось, — сказал Кислинский. — Вы должны помнить, я настаивал на активных раскопках…

— Чёрт! Как легко настаивать! Деньги не берутся из воздуха, доктор! Вы видите президента только на экране, а он очень, очень жёсткий и въедливый человек. Дайте информацию, дайте обоснование — иначе останетесь вообще без средств!

— Даже так?

— Да! Чёрт побери, да что же творится?!

Банг! Банг! Гул сменился металлическими ударами. Поверхность бассейна пошла волнами, потом вспухла горбом. Оттуда показалось нечто, похожее на голову жука или мокрицы, только увеличенное в тысячи раз. Вытянутое, покрытое броневыми сегментами тело медленно поднималось в воздух, обрушивая вниз потоки воды.

Заскрежетало.

Цветок на потолке пришёл в движение, лепестки раскрылись диафрагмой, и в образовавшееся отверстие хлынул дневной свет!

Мустафин рванул к проему в стене, сделанному полгода назад первыми исследователями планеты и этого непонятного сооружения. У проема он обернулся и крикнул Кислинскому, в ступоре разглядывающему открывшийся купол над головами землян:

— Скорее, доктор!

Кислинский очнулся и успел проскочить в проем до того, как сорвавшиеся с мест инженеры, механики и персонал не создали давку у единственного выхода на поверхность.

Навстречу кинулся военный, майор космических войск, сопровождавший Мустафина от космодрома.

— Что происходит? — крикнул он.

— Быстро на челнок! — заорал Мустафин в ответ.

Майор мгновенно понял ситуацию и бросился к глайдеру. Через пять минут они грузились в челнок.

— Давай, поднимай эту хреновину! — кричал Мустафин пилоту, одновременно отмахиваясь от одного из летчиков, пытающегося пристегнуть политика к сиденью.

— Ну, теперь, что думаете о вашей птичке? Как ее там, канарейке? — обратился Мустафин к доктору. Кислинский молчал, прильнув к иллюминатору челнока. Он не слышал ни слов политика, ни команд пилотов, ни указаний штурмана.

За огромным стеклом, занимавшим часть стены кабины, развивалось невероятное зрелище. Та многоступенчатая пирамида, которую земляне обнаружили на планете, а затем откопали полгода назад, превратилась в распустивший лепестки цветок необычной геометрической формы. Пирамида, спавшая миллионы лет, сейчас напоминала механическую актинию, из которой в потоках то ли слизи, то ли питательного морса, выбирался объект до боли похожий на человеческий зародыш.

Мустафин словно услышал мысли Кислинского.

— Кто-то родил, что-ли? — притихшим голосом сказал он.

— Похоже, мы спровоцировали выброс этой личинки, — задумчиво сказал Кислинский.

— Мы?! Вы?! Вы что-то сделали с бассейном? — Мустафин бесцеремонно оторвал Кислинского от иллюминатора и развернул к себе. Поймав хмурый взгляд доктора, Муставин спросил глухо: — Что вы там сделали?

— В планете была полость, полностью залитая этой жидкостью, — морщась, заговорил Кислинский. — Наши спускались туда, но… не глубоко. Взяли анализ жидкости на глубине и вернулись. Только и всего. Вы же знаете, средства для исследований жестко лимитированы! Времени в обрез! — Доктор помолчал. — Могли… занести инфекцию в среду.

Теперь к иллюминатору прильнул Мустафин. Вслед за поднимающимся объектом и челнок вышел за пределы атмосферы. Объект словно пустая скорлупка медленно летел над планетой. Пилот, не дожидаясь команды, нажал рычаг выпуска аппарата сканирования.

Сканер дважды облетел объект. Кислинский углубился в изучение поступающих данных. Наконец доктор покачал головой.

— Он мертв. Все признаки жизнедеятельности постепенно замерли.

В кабине было тихо.

— Если он и канарейка, — сказал Мустафин, морщась, — то мы — кукушки. Осваивая этот мир, жестоко вытолкнули из гнезда единственного птенца… Чёрт… Что я скажу президенту?

Услышав голоса, Хумперунт поджал лапки, свернулся шариком и застыл. Это было совсем не забавно. Сказала ведь мама не выходить из укрытия, пока она не обследует местность!..

На этой планете они были первый раз. Мама надеялась найти здесь много полезных питательных веществ. Конечно, надо было послушаться и сидеть тихо. Но она ушла так давно, а малышу было скучно, и очень хотелось потрогать странное зеленое вещество, покрывающее поверхность. Вещество совсем не выглядело опасным, наоборот — оно оказалось очень приятным, прохладным и мягким. Вблизи Хумперунт рассмотрел, что оно состоит из отдельных продолговатых элементов. Рискнул попробовать один из них на вкус, потом еще один и еще…

Увлекшись трапезой, малыш потерял бдительность и опомнился, когда прятаться было уже поздно. Аборигены приближались. Хумперунт не понимал их речи, но слуховые локаторы фиксировали каждый звук — если что, мама потом разберется.

«Смотритекакойстранныймяч», — сказал один.

«Интересноктоегоздесьоставил», — продолжил другой.

«Дакакаяразницаонприкольныйнадоснимпоиграть», — добавил третий.

Хумперунт лежал, не шевелясь и не дыша. Это было не трудно. Главное, чтобы аборигены не сочли его достойным внимания и ушли. Тогда он вернется в укрытие — и будет самым послушным вуримтом во вселенной!..

Но они и не думали уходить. Один из них вдруг слегка толкнул Хумперунта нижней конечностью. Малыш сжался покрепче и покатился по мягкой зеленой поверхности. Это было не страшно. Но тут другой абориген пнул его изо всех сил. Хумперунт взлетел вверх. От неожиданности у него расслабился внешний сфинктер антигравитиса, и непослушного маленького вуримта в несколько секунд вынесло за пределы атмосферы планеты.

— Нет-нет! Я решительно отказываюсь снимать этот рекламный ролик к Чемпионату мира по футболу в нашей стране. И где автор сценария? Почему, как только мы приступаем к работе, он уходит в длительный отпуск? — с неподдельным раздражением пожилой мужчина захлопнул папку с исписанными вручную листкам.

— Несмотря на то, что мундиаль еще нескоро, сроки у нас жесткие. Сценарий в общем виде одобрен «наверху». Поправить в деталях мы кое-что можем, но придется работать с тем, что есть, — развел руками генеральный продюсер. — Кстати, бюджет тоже уже утвержден, как и ваше назначение на должность режиссера-постановщика. Надо работать, коллега!

Бывалый киношник поднялся со стула и принялся расхаживать в своем кабинете, что-то бормоча себе под нос.

— У меня вопрос, — резко повернувшись, он обратился к молодому человеку. — Этот внешний сфинктер антигравитиса… он на молнии или липучках? И что такого продолговатого вуримт мог найти на нашем футбольном поле?

— Ммм… — растерялся продюсер.

— А Хумперунт — это имя или… национальность? — не унимался хозяин кабинета.

— Это куда вы клоните? — вздернул брови собеседник.

— Я тертый калач в киноискусстве и меня на мякине не проведешь. Тут явно заложен политический подтекст.

— Да, вы сума сошли. Никто такую задачу не ставил. Ну… да, тут можно усмотреть некую связь, что мы первые запустили спутник на орбиту Земли и нам нефиг делать — зашвырнуть туда любую хрень.

— Я вовсе не про то. Меня смущает поведение «мамы». Так невзначай оставила на нашей суверенной территории своего отпрыска пожирать тут «полезные питательные вещества».

— Стоп-стоп! — резко вскочил с места продюсер. — Вы намекаете…

— А тут и к бабке ходить нечего, — усмехнулся опытный режиссер.

Молодой человек дрожащей пятерней пригладил длинные волосы на затылке и открыл папку со сценарием. Быстро пробежав глазами по тесту, он уставился на коллегу.

— А что? Чемпионат мира только через четыре года, а нынешний политический момент нужно как-то учитывать. И никто нам не мешает сделать так, чтобы у «мамаши» из-под сфинктера торчала… звездно-полосатая нижняя сорочка.

— Согласен! А в финале, как только этого супостата наши ребята отфутболят в космос, внизу экрана появляются горящие оранжевым пламенем титры: «Кто к нам с Хумперунтом придет, тому мы этот вуримт… на одно место и натянем!»

Услышав голоса, Хумперунт поджал лапки, свернулся шариком и застыл. Это было совсем не забавно. Сказала ведь мама не выходить из укрытия, пока она не обследует местность!..

На этой планете они были первый раз. Мама надеялась найти здесь много полезных питательных веществ. Конечно, надо было послушаться и сидеть тихо. Но она ушла так давно, а малышу было скучно и очень хотелось потрогать странное зеленое вещество, покрывающее поверхность. Вещество совсем не выглядело опасным и на самом деле оказалось очень приятным, прохладным и мягким. Вблизи Хумперунт рассмотрел, что оно состоит из отдельных продолговатых элементов, и даже рискнул попробовать один из них на вкус. Потом еще один. И еще… Увлекшись, малыш утратил бдительность и опомнился, когда прятаться было уже поздно. Аборигены приближались. Хумперунт не понимал их речи, но слуховые локаторы фиксировали каждый звук — если что, мама потом разберется.

«Смотритекакойстранныймяч», — сказал один.

«Интересноктоегоздесьоставил», — продолжил другой.

«Дакакаяразницаонприкольныйнадоснимпоиграть», — добавил третий.

Хумперунт лежал, не шевелясь и не дыша. Это было не трудно. Главное, чтобы аборигены не сочли его достойным внимания и ушли. Тогда он вернется в укрытие — и будет самым послушным вуримтом во вселенной!..

Но они и не думали уходить. Один из них вдруг слегка толкнул Хумперунта нижней конечностью. Малыш сжался покрепче и покатился по мягкой зеленой поверхности. Это было не страшно. Но тут другой абориген пнул его изо всех сил. Хумперунт взлетел вверх. От неожиданности у него расслабился внешний сфинктер антигравитиса, и непослушного маленького вуримта в несколько секунд вынесло за пределы атмосферы планеты.

В знакомой среде Хумперунту стало легче. Он расслабился, расправился и завис на третьей орбите, как его учила мама. «Если что, будь на третьей орбите и никуда не сваливай! Я всегда заберу тебя, как только наполню все закрома!»

Малыш загляделся на зелено-голубое месиво, растекшееся красивыми разводами по поверхности планеты. Он вспомнил сочное вещество, которое толком не распробовал. В камерах складирования питательных смесей слегка заныло, словно вакуум стянул их внутренний объем. Малыш погладил внешние стенки органа переработки сразу всеми шестью лапками, успокаивая голод. Может вернуться? Хочется ещё пожевать этой зелени.

Хумперунт сосредоточился на плевковой форсунке хвостового ускорителя. Это очень важно: правильно подобрать смесь «выплевка». От этого зависит скорость скольжения, угол падения и плавность посадки. Это не за мамин бок держаться во время спуска, веселясь вместе с языками пламени. Тут подумать надо. Как взрослый вуримт.

Хумперунт не успел ещё напрячь мышечные импульсы для «выплевка», как увидел, что к нему по третьей орбите быстро приближаются два белых летуна. Они поднялись с планеты, это было понятно по их тепловому следу, очень горячему. Летуны явно не экономили на выбросах энергии, и, вероятно, очень боялись. Когда Хумперунт был совсем маленьким, и видел нечто непонятное, он тоже иногда выпускал такие неудержимые тепловые лужи.

Маленький вуримт немного растерялся. Мама говорила, около планет всегда болтается разный непотребный мусор. Непонятные предметы она строго-настрого запретила трогать. А если мусор сам попытается тронуть Хумперунта? Эти два летуна выпустили по два огненных «выплевка» в его сторону. Малыш увернулся от трех, но четвертый попал в лобовую часть. Носовые анализаторы зазудели, малыш не выдержал и чихнул. Мелкие капли кислотных отложений веером разлетелись от малыша и достигли летунов. Они как-то нехорошо задымились и, кувыркаясь, рванули с орбиты вниз, к планете.

Малыш настроил локаторы.

«Мыпадаемцельнедостигнутаэтонападение», — хлопьями неслось в пространстве.

«Поднимайтебоеголовкиготовьтеськзалпу», — чеканно отвечали с планеты.

В этих голосах ощущалась паника и страх. Хумперунт понял и то, что готовится большая неприятность для маленького вуримта. Он содрогнулся от нахлынувшей печали. Его анализаторы включились в режим крайней опасности, голосовой генератор загудел от напряжения. В космосе пронёсся, сминая квантовые волны, путая гравитационные направляющие, сильнейший электро-магнитный выброс: «Мааааааааамаа!»

Мама появилась тут же, вынырнув из облачных слоев атмосферы круглым черным астероидом, лоснящимся в вихрях гравитации.

Не снижая скорости, она захватила Хумперунта в гравитационную сетку-шлейф и понеслась в темный космос.

В уютном холоде необжитой планеты на краю системы, мама вуримта, прочищая носовые анализаторы сына, ворчала: «А ведь я говорила, нельзя так ворошить человейники! Надо вести себя незаметно, не шуметь, не раздражать их. Не расправляться во весь размер. Они очень беспокойные. Лежи смирно, дай лоб очищу».

Хумперунт пыхтел довольный и думал: «Зеленое вещество вкусное. Вот вырасту и вернусь. Наемся! Надо у папы спросить, как правильно ворошить человейники».