Стихов кому?

Март в столбик

Алена Бабанская (20-04-2015)

Какой конфуз, какой позор!

Совсем не пишется обзор.

Сидишь, в окно вперяясь взором,

Почто не дружится с обзором?

Холодная весна вокруг,

И облака несет на юг.

В обзоре навести б порядок…

Достойных опусов с десяток,

А остальное – полный вздор,

Итак, мы начали обзор!

***

Вот пишет Николай балладу.

Ему бифштекса, что ли надо?

С налету разобрать нельзя,

Куда деваются друзья:

Баллада (Николай Борисович)

бифштекс пошел на мясорубку

не чтоб так сразу бы войной

но захотелось разобраться,

куда деваются друзья

бифшткес идет на мясорубку

еще с ним просится рибай,

но было несколько опасно:

второй, решили, будет ждать

не хочет жесткого решенья

ему бы лишь поговорить

и так дошел до мясорубки

а друг глядит из-за угла

но мясорубка улыбнулась

она ведь в принципе не зверь

он к ней лицом к лицу подходит

и лист бумаги подает

у нас — сказала мясорубка —

я лично просьбы не беру

но наверху ты видишь раструб

залезь и просьбу опусти

***

А Плахов, что не имет сраму,

Одну описывает даму –

Ее багряный цвет помады

Весьма одобрили менады:

*** ( Дева Мария)

твои губы как мне сказали не имут сраму

увлажняясь при виде статуи поликсена

но я так устал наблюдать эту футураму

что охотно ложусь на сено

твои идолы были выпуклы и лобасты

колобок посолонь вертясь укатил на север

заводная лягушка склеила ласты

в перепончатое крыло   напоминающее клевер

да и я хорош наплевал в журавель-колодец

лозоходец клязьму по грудь переходил в апреле

но теперь канун успения богородиц

и портянки мои сопрели

может быть в тебе больше гекаты а не гекубы

и одежды твои пошиты из кожи кобры

но молю когда после минета рисуешь губы

не используй пурпура или багряной охры

***

Не спим, Нагибина, ни часу,

Пока созвездье Волопаса

Пасет на небе облака,

И жизнь, конечно же, легка:

И ты заснешь на час (Нагибина)

И ты заснешь на час, а за тобой

Безбрежной лентой пенится прибой

И море абрикосового цвета.

Закат в свои владения спешит

И, исчерпав божественный лимит,

Умчится в ночь в преддверии рассвета.

И ты проснёшься, думая что жизнь

За горизонты алые бежит,

На огневую солнечную плаху.

А жизнь, она как зарево легка

Несёт в своих объятьях облака,

Рисуя крылья мотылькам и птахам.

Не тяжела. А именно легка,

Как Божья невесомая рука,

И ты её боишься потревожить.

Лучом закатным мера ей дана.

А ты всё смотришь, смотришь из окна,

Летишь как птица и живёшь как можешь.

***

Жизнь Петры С летит по кочкам,

По жженым спичкам и плевочкам.

Подъезд, гудящий голосами

Где в бездну падаем мы сами:

Спички (Петра С.)

Жжёные спички на потолке подъезда.

Кто-то здесь был до меня, вглядывался в бездну,

проявлял любопытство к смерти:

плевал в колодец

и считал, как долго летит плевок.

А когда внизу появлялись люди –

Делал шажок назад, втягивал внутрь слюни.

Был головокружительно одинок.

Определял по шапкам: Марь-Санна из двадцать третьей,

Тихий алкаш с девятого, Иннокентий.

Ленка Пестрова и лайка ее – Маркиз…

Ходят по дну заплёванной серой смерти.

Давят на кнопку – и лифт громыхает вниз.

Вышел в открытый космос – сделался невесомым

Ключ, что висел на шее – и, значит, до полвосьмого

Полировать перила да вслушиваться в шаги…

Никому доподлинно не известно –

Как попадают спички на потолок подъезда?

Против какой, ссутулясь, бредут пурги?

И тебе по-прежнему интересно:

Если долго смотреть – или что-нибудь кинуть – в бездну,

То по бездне пойдут круги?

***

От недуга порой, от больницы,

В этой жизни нельзя схорониться.

Если даже проруха с врачами,

Зябкий март исцеляет грачами:

Почернели дороги. Весна. (Надежда Шаляпина)

Почернели дороги. Весна.

Мы в больничное смотрим окошко.

Утро мартовское. Тишина.

Я и внук мой на тоненьких ножках.

Солнце нежно касается глаз,

Пригревает… Смешная сорока

Тоже с дерева смотрит на нас,

На мимозу в бутылке от сока.

Чёрным носом вокруг поведёт,

Вдруг замрёт, набок голову склонит…

Высоко-высоко — самолёт

Как воробышек. Взять бы в ладони…

***

На шершавый бок коровий,

Я гляжу, нахмурив брови,

И, неся свои дары,

В ясли ломятся волхвы:

Пастухи (Из Бургоса)

Ночь шершава, как скотина,

и её коровий бок

гладят речи Августина —

«Темнотой укрылся Бог».

Может быть, он прав. А всё же —

ясли, входят мужики,

огонёк полешки гложет

и, пронзительней тоски,

глубже боли, проще хлеба,

ярче лезвия меча,

постижимый привкус неба

заставляет их молчать.

***

О, сколько дремлющих скелетов

В шкафу у каждого поэта,

Там слышен стук костей? Копыт?

Ах, тут бы спрятаться за быт:

Пока ещё разводишься, но мир… (Дмитрий Артис)

***

Пока ещё разводишься, но мир

уже теряет прежние приметы.

Повылезли, затёртые до дыр,

на божий свет, как на ориентир,

в твоём шкафу дремавшие скелеты.

Не различимы двери в темноте:

одна, другая комната, и будто

пельмени закипают на плите

чуть медленнее, хуже, и не те

желания раскачивают утро.

Не знают пары свежие носки,

изжога от спиртного и солений,

от воли и безволия тоски,

и больно так, что рушатся виски,

но в целом жить немного веселее.

***

Лошадками, праздничным тушем

мы музе, конечно же, служим,

И вод избежали б летейских,

Когда б не свисток полицейский:

Март 1981 (Геннадий Акимов)

Весна удивляет окрестность

обилием снега и луж,

игрой духового оркестра,

трубящего праздничный туш.

На ярмарке — дух карамели,

корицы, мясных пирожков.

Промокший помост карусели

трясётся от наших прыжков.

По кругу из досочек шатких —

их ждёт неминуемый крах —

мы едем, крича, на лошадках

с бутылками пива в руках.

Мы — стайка лохматых поэтов,

мы верим в сияние слов,

но парк городской фиолетов

и голос валторны суров,

к нулю устремляется цельсий,

хрустит полутьмы полотно,

и только свисток милицейский

нет-нет, да прорежет его.

***

Я тоже тут звучу пока еще,

Пусть западающей, но клавишей,

И ветка черная в окне

Бьет настоятельно по мне:

по чуть — чуть… (Monavisa)

Ночь сочиняет фугу для метели…

Что по душе, скажите, в самом деле,

она для вьюги выдумать могла ещё?

И бьётся западающею клавишей

в провал окна беззвучно ветка ели…

*****

Журавль деревянный скрипит у колодца

И слушает зов журавлиного клика…

Ударится оземь и вдруг обернётся

Красивою птицей, свободной и дикой…

…Он, щёлкая клювом, по небу несётся,

Холодному небу, пронзённому клином.

А вёдра пустые стоят у колодца,

Где плещется брошенный скрип журавлиный…

*

Тень, лежащая ниц, простирается до

Нереальных границ, проведённых на ощупь.

Только прачка – душа, подоткнувши подол,

Помутневший зрачок в синем небе полощет…

Новый день опускает ладонь на плечо,

отдавая тепло. Но, свернувшись в калачик,

Сотворённый из боли не знает ещё,

почему он от счастья мучительно плачет…

***

Пригубив веселящего газа,

Я вам, Катя, отвечу не сразу,

Нам добавит еще огонька

КШК, КШК КШК:

По буквам (Кшк)

Копай траншеи для отвода глаз.

Храни в баллонах веселящий газ,

и, уж конечно, будь за все в ответе.

Разгадывай по буквам имена

на стеклах недомытого окна.

Перепиши себя в который раз,

но только знай, что вряд ли кто заметит.

Прекрасный принц взасос целует жаб —

на них тюрбан, кокошник и хиджаб —

надеясь на ответную прекрасность.

Но слышит только кваканье в ответ

(счастливому финалу — наше «нет!»).

И жабы в предвкушении дрожат.

И все мы — в чрезвычайно странной сказке.

Никто не обещал, что здесь легко —

полито небо серым молоком,

по капле оседающим на лицах.

Запомнив даты с чистого листа,

речной трамвайчик вскрыл живот моста,

мигнул ехидно желтым огоньком

и растворился где-то на страницах.

***

Пока не кончится строка,

Запустим Чену голубка.

Крылами машет медногрудый –

Весь мир надеется на чудо:

голубок (Григорьев Алексей)

Саше (Чену Киму)

Туда, где малый голубок

часами майскими,

подставив солнцу медный бок,

без ветра мается

и между облак рыбаки,

как небо, древние,

сшивают ниткою реки

поля с деревнями —

туда и ты, стишок, скорей

метнись над кровлями

из недоделанной моей

клетухи кровленной,

чтобы вертел тебя в руках

и ладил к посоху

лишь тот, кто ходит в облаках

как будто посуху.

***

Как солнце яростно под Ниццей:

Страдаю жаждой и потницей,

Забраться, видно не судьба

В кошачьи эти погреба:

золотая рыбка (ms)

Там деревянные карнизы,

И пахнет клеем переплёт,

И цинковое солнце Ниццы

Кошачьи погреба печёт,

И ветер дышит горячо

На обгоревшее плечо.

Там выцветает небосвод

Под пленкой глянцевых открыток,

И набухает вонью рынок,-

На снулой рыбе тает лёд.

И тротуар покрыт мазками,

Когда чернильными плевками

Шелковица на пыль плюёт.

И самый длинный летний день

Сгорает быстро, словно спичка.

Тебя здесь нет, но по привычке

Смотрю в аквариум окна,-

Там люстры золотая рыбка,

Но лампа в ней всего одна

Горит,- так пасмурно, так зыбко,

Что тень на белом потолке

Дрожит, как мир дрожит сквозь слёзы.

И парки вышивают звезды

На погребальном полотне.

***

Когда-нибудь настанет вечер,

И память потеряют вещи.

Ищи, свищи тогда без памяти,

Но лучше даже и не париться:

Прогулки по memoryальности (Тейт Эш)

Глотком тумана сбыться до шести,

Себя не обретая. И брести

Куда-нибудь, ни к месту, ни о ком.

Вдыхая дождь вдоль музыки — с глотком

Тумана в замирающей возне…

потом не раз привидятся во сне

огни вокзалов, контуры общаг.

качался звук, забытый на вещах,

и вещими казались вещи. в них

кончалась память. а в окне — огни

вокзалов, различимые едва,

пытались выжить в ночь без рождества.

Просвет прочитан. Сумерки строги.

Вся ночь — на расстоянии строки,

Где в стёкла робко бьётся ветка, вет… —

И нас, негромко падая в просвет,

Прочитывает строчками из книг.

И кажется, что свет уже возник

***

Хорошо, когда с прибоем

Приплывает к нам любое:

Вот прибило нам минтая –

Мы минтая уплетаем:

Вечер мается на взморье… (Виталий Айриян)

Вечер мается на взморье.

Тает чаек поголовье.

И закат сочится кровью

под лопочущий прибой.

День грядущий спозаранку

моря вытряхнет изнанку —

осетра, медуз и банку

с этикеткою рябой.

Только крабы в ложе тины

будут долго невредимы,

вновь начнет плести седины

лодка рокотом винта.

И рассеют наши снасти

время, канувшее в пасти

ржавой банки из-под счастья

с глупой надписью «Минтай».

***

Спешу обзор закончить в срок

И напишу, без варианта!

Здесь драгоценных пара строк

Иного стоят фолианта:

Трамвайные реки забвенья… (До мейнстрима далеко...)

Витийствует ниточка в шарфе

***

А ну-ка, кто у нас неробкий?

Два шага выходи за скобки,

Пока зеленая листва

Не проросла за край листа:

За скобками (Дельфин)

Листва, пробиваясь из почек,

Наивна, по-детски чиста,

Пока твой изломанный почерк

Уперся в границы листа.

Движением слабым и робким

Цепляясь за жизни края,

Упрямо выносишь за скобки

Свое непутевое «я».

Ломается край под рукою,

Все ближе и ближе кусты.

Растет полынья за тобою,

И круглые скобки пусты.

Стремнина нахлынет густая,

И будешь пускать пузырьки,

Рукой безнадежно хватая

Соломинку тихой строки.

***

От сумы и до тюрьмы

Мы на краешке зимы.

Отчего же вдруг бензином

Так несет невыносимо?

И, может быть, её зовут Алёна (Тим Талер)

Вот есть отряд каких-то трубачей

Где ты со всеми, но совсем ничей

Под кронами невидимого клёна

За кладками крепчайших кирпичей

И, может быть, её зовут Алёна

Но мне сейчас как будто всё равно.

Я целый день смотрю в своё окно

В окне весь мир, окно на мир одно

Я никогда не буду третьим лишним

Какая глупость, право же, смешно,

Бежать от них, как от любви давнишней

Пускай в свои бормочут мундштуки

Идёт весна, шаги её легки

И я пойду вдоль берега реки

Не догоняй, плети свои корзины

Как будто не за что, а вопреки

Я где-то в марте с запахом бензина

Ты где-то там на краешке зимы

В твоей тюрьме в тюрьму моей тюрьмы

Глядят гипотетические «мы»

И только стук «Интернационала»

Выходит из раскатистой стены

Но ты не говоришь после сигнала

И я не отвечаю невпопад.

А было лето, море, звездопад.

И ты мне это всё напоминала.

Эпилог.

Поэт, ничем не избалован.

Но на войне, так на войне!

Коль словом отзовется слово,

Мы будем счастливы вполне.

Я тут дурачусь, напевая,

Чтоб насмешить честной народ:

Нас всех ждет вечность сетевая,

Ее простой двоичный код.