про Мусю

Кардиология

До побудки проснулись двое,

у окошка стоят в обнимку.

Обернулся больничный дворик

негативом вчерашнего снимка.

Пять утра, а светло, как в восемь:

то сорочку с крахмальным хрустом

первый снег надевает грустно

на последнюю чью-то осень.

Мрали и Мрыли

По красивой планете гуляли красивые Мрали.

Были веселы, сыты, их плакать никто не учил.

Невозможный закат загорался — и Мрали зевали,

И ложились, и спали без снов — в невозможной ночи.

А еще на планете той жили лохматые Мрыли.

Они были наивны, мечтали и к звездам рвались.

По ночам из песка и травы они делали крылья,

Чтоб однажды умчаться — туда, в невозможную высь.

И когда эти глупые Мрыли куда-то пропали,

Растопырив нелепые крылья в закатном огне,

На красивой планете остались красивые Мрали.

И они еще долго и весело жили на ней.

Зря вы здесь...

Зря вы здесь, в моей обители.

Мне от вас свежо и ветрено.

Вы сквозите многоточием

и мешаете стареть.

Вон у вас дыра на свитере

и глаза чужого сеттера,

и до обморока хочется

не любить, а долго греть

и губами, и ладонями

вас, простуженного милыми,

вас, последнего и горького,

как на донышке вино.

Вам смешно — да только вон они:

ангелочками бескрылыми,

привидениями зоркими,

все — за вашею спиной…

Любовь

Выдали замуж — плакала, горько, жалобно —

за нелюбимого отдали, за приезжего.

А схоронила — милого да желанного —

птицей забилась, плакала горше прежнего.

Что у них было, как этаречка вытекла

из нелюбви — в любовь, по камням, по стланику?

Как она сделала, уж не в печи ли выпекла

из нелюбви — любовь, по хлебцу, по прянику?

Сила какая-то — мудрая, потаённая…

Или покорность наша, ярмо всегдашнее?

Вот она плачет… А я-то — навек влюблённая —

буду ли так же… миленький! страшно, страшно мне.

Инвалиды любви

Удел переклиненных механизмов —

какой-нибудь годный узел

плюс память в коробке. Иллюзия жизни.

Живейшая из иллюзий.

… Когда у тебя — одинокое око

на гибкой подвеске — это

для робота — мало, для бога — много.

Но — самое то — для поэта.

Всю ночь трепетать, поглощая зрачком

пространства живую мякоть,

а утром — повесить трубу ничком —

и вспоминать. И плакать…

… что нынче опять эти двое украдкой

сошли с параллельных линий.

И голоса нет, чтобы крикнуть: ребятки,

одумайтесь — переклинит!

А эти уже подключились друг к другу…

и стихли… не дышат вовсе…

… Я помню — нам тоже казалось грубым

втягивать в камеры воздух,

пока там что-то дрожало на высшей,

на запредельной ноте…

Мы знаем, чем платят, чтоб это услышать.

Скоро и вы поймёте.