давненько я не... знакомил, во

***

В тот день, когда всем сказали прийти

по определенному адресу,

некоторые остались доесть свою отбивную,

договорить по телефону,

досмотреть сериал.  

Другие просто испугались,

их генетическая память

сказала — повременить.

И только трое встали во тьме

полупустого кинотеатра

и вышли в широко открывшиеся двери.

И только трое спаслись.

***

ввечеру в свой дом затворяя двери

победив навеки ветер и снег

я негромко скажу: дорогие звери

и они ответят движением век

день гудит за спиной невесел и труден

тишина и чай побеждают мрак

и еще раз скажу: дорогие люди

а они не услышат в своих мирах

как и лучший мир на земле который

я еще ощущаю в себе храня

напоследок скажу: дорогие горы

и они не обрушатся на меня

***

Спрашивают — какая поэзия может быть после Освенцима?

А какой Освенцим мог быть после Гете?

***

иногда я много работаю и мало сплю

и начинаю забывать свое предназначение

зачем для чего и ради каких целей

меня забросили в этот заснеженный город

вечной зимы

на краю бесконечного света

в бессмысленный круговорот ничтожных и мелких событий

что мне надо делать

кого спасать

во имя каких забытых идей

кто послал меня

не научив до совершенства

не придав мне уникальных качеств

забыв обо мне наконец

оставив меня на попечение

собственного угловатого тела

ограниченного разума

обстоятельств не благоприятствующих свершениям

если бы вспомнить

а пока ни шагу в сторону

на случай если

именно я держу этот мир

***

Легко сочувствовать, если сам испытал подобное.

Был беженцем, иностранцем-гастарбайтером,

бедным, больным, безработным.

Если долго жить,

то можно примерить шкуру

сироты, инвалида, ребенка, одинокого.

Не всегда получится, конечно,

стать женщиной или собакой,

но некоторым удается.

Вот так вот смотришь — и думаешь:

это мои братья.

Мои сестры.

***

Это так мелко,

что понадобилось увеличительное стекло

всего моего разума,

чтобы разглядеть в написанном смысл.

***

Выражение «гамбургский счет»

не существует в других языках

поэтому почти невозможно объяснить

любознательному путешественнику

так называемый национальный характер

склонность к максимализму

деление на черное и белое

и вот эту непримиримость

граничащую с ненавистью

граничащую с любовью

граничащую со смертью

без границ

Гене Каневскому:

Он говорил отрывисто, куце:

Поэзии нет, мы в пустоте.

Никого не осталось после Слуцкого,

а если кто и остался, то это не те.

Не дай обмануться, ни в ком нет бога,

нет даже искры, не то, что огня.

Ведь никого не было после Блока,

так никого не будет и после меня.

Поэт не бывает второй или третий,

мы не колбаса, чтобы лежать на весах!

И никого в самом деле не было на свете

кроме него и того, в небесах.

Белым шумом тоненько пела вьюга,

стоматологически, у виска.

И мы не существовали друг для друга.

И не печалились этим пока.

***

Все-то рядом ходят, ходят

День и ночь вокруг меня,

Слышу их азартное дыхание,

Нетерпение.

Подождите, не спешите,

Некогда, мне не до вас,

Знаете ведь сами, нужно:

вынянчить детей, построить дом,

посадить деревья,

просто заработать на еду,

на зверье,

далее по списку.

Я и спать не успеваю.

Отвечают:

вырастим деревья,

вынянчим детей,

построим дом.

Только выслушай нас,

мы тут, твои стихи,

мы тут, несложенные,

бессонные, как и ты.

Услышь нас.

Посмотри на нас.

Включи в график.

Запиши в календарь.

— 22 декабря. 11.26. Совершить подвиг.

(Зачеркнуто).