Сыны человеческие

Сыны человеческие

Они прилетели на закате.

Дом догорал: купола провалились, солнечные батареи обрушились на загон, покалечив и разогнав молочаек. Бестолковые животины так и бродили вокруг пожара в ожидании кормежки, жалобно хрюпели и пытались жевать редкие кусты ежевелки. Жирный дым стелился над лесом, сквозь прорехи дыма и облаков подмигивала Венера.

Четыре флаера приземлились между рекой и Домом, из них высыпало полтора десятка неуклюжих безлицых фигур. Еще одна, до того бестолково размахивавшая руками на краю вытоптанного луга, бросилась навстречу. Любопытные молочайки побрели следом, обнюхивая знакомые следы и толкаясь шипастыми боками.

Сквозь треск в наушниках Серафима прорвались обрывки голосов:

— …вызывать раньше… ваша халатность, профессор Гуманов…

— Они заперты на нижнем уровне…

— …не можем рисковать людьми… давно сдохли. Что делают эти твари?

— Доктор Зимин, вы должны спасти детей!

— Заткнитесь, вредитель! — неожиданно четко прозвучал голос. — Вы угробили купол!

Зимин поднял руку и выстрелил. Одинокая фигура в комбинезоне высшей защиты сложилась и упала на закопченную траву, прямо под копыта молочайкам. В наушниках заревело, затрещало — и смолкло.

Фигуры побежали к флаерам, стреляя в безобидных молочаек: те недоуменно ревели, мотали рогатыми башками и кружились на месте.

Серафим, попросту Риф, сбросил наушники, дернулся сквозь кусты к Дому, но его остановило прикосновение к плечу: ладонь Симы грела даже сквозь рубашку.

— Он запретил возвращаться, — голос Симы, Серафимы Младшей, показался неуместно нежным и спокойным. — Пойдем, Риф, нас ждут.

— Сейчас, — ответил он, сглотнув вязкий комок в горле.

Взгляд никак не мог оторваться от освещенных последними лучами солнца развалин. Дом умер. Профессор умер. Он говорил, что когда-нибудь так и будет, но никто из них, из девяноста четырех обитателей Дома, не думал, что так скоро.

— Как думаешь, они поверили? — спросил Риф.

— Да, — отозвалась Сима. — Они всегда верят в худшее.

Риф горько улыбнулся и обнял маленькую мудрую Симу. Слова Профессора в её устах звучали правильно, вот только сам Профессор ошибся. Единственный раз. И оставил их одних.

***

Профессор был всегда. Его пегая борода, веселые карие глаза и рокочущий бас, казалось, вечно останутся неизменными — как оранжевое сияние запретного Города, ночные песни Леса или мираж за Шепчущими холмами.

Самым первым, что услышал и запомнил Риф, был радостный профессорский голос:

— Пеленку, Олег! Этот поганец меня описал!

Поганцем, как несложно догадаться, был сам Серафим Старший, названный так за то, что оказался первым дожившим до года обитателем Дома. Сколько не дожило, Риф не знал — точного количества «экспериментальных образцов» в лабораторных журналах он не нашел.

Второй была Серафима Младшая. Она родилась через два года после Рифа, и её ДНК отличалась на сотую процента — а сама Сима лет с семи легко понимала профессорскую абракадабру, называемую биологией, математикой и химией. Родившиеся после Симы уже не умирали в младенчестве — странно, что выжил Риф, далеко не такой сильный, ловкий и умный. Профессор говорил, это судьба, и вместо заумной органической химии давал ему старые, желтые под прозрачной пленкой, книги.

Художественная литература. Толстой, Шекспир, Азимов, Олди, Бродский…

История. Старый мир и люди Города, такие же, как сам Профессор.

Почти никто, кроме Рифа, не интересовался старыми книгами. Дети жадно поглощали практические знания и естественные науки, а уроки истории и культуры терпели лишь потому, что Профессор сказал «надо». Может быть, это пройдет, говорил Профессор, качая головой.

— Не пройдет, — спорил первый и единственный его помощник, Олег: он вечно спорил с Профессором.

— Читай, Риф, — говорил Профессор, вручая Платона и Аристотеля. — Ты должен понять.

Риф читал, пока младшие приручали молочаек, ловили и объезжали пятнистых махногов, делали фотоэлементы и ставили ветряки за рекой. Читал про историю, политику, экономику, психологию, снова историю — а потом помогал Профессору готовить образцы для анализов и спрашивал, спрашивал. Иногда к беседам присоединялась Сима, реже — Ленивец и Коль, рожденные в том же году, что и Сима. Книги их тоже заинтересовали, правда, не все. Твена, Купера и Крапивина они читали с удовольствием, но зевали над Цицероном и Кантом.

Вчетвером они ездили на махногах за Шепчущие холмы, смотреть, как перед рассветом из гладкой, как вода, таинственно светящейся равнины поднимаются прозрачные башни города-миража, перемигиваются цветными огнями и шепчут на разные голоса, поют обрывки мелодий и зовут кого-то.

Там же, в Холмах, они искали клады. Хоть Профессор и говорил, что Лес не оставил ничего с древних времен, они не верили — с Лесом всегда можно договориться, чтобы он показал что-нибудь интересное. Однажды Ленивцу удалось выпросить у Леса клад. Он полчаса ходил вокруг лысого холма на краю стеклянной равнины, наблюдал за летучими ящерицами, прислушивался к бормотанию цветущих злопамятников, а потом толкнул один из камней, отскочил — и кусок холма обвалился, открыв вход в пещеру. Холодный воздух пещеры пах непривычно и опасно, стены казались слишком ровными для естественных, на полу валялось множество странных предметов из материала, похожего на биопласт. Риф хотел захватить что-нибудь для Профессора, но едва попытался взять в руки какую-то коробочку, она расползлась гнилью, запачкав пальцы.

— Риф, смотри! — позвала более удачливая Сима. — Ложка из металла! Да тут много!

Она обернулась, подняла тронутую ржавчиной ложку, и тут Риф понял, что пол проваливается.

— Коль, Сим, назад! — одновременно с ним крикнул Ленивец.

Все четверо выскочили прочь, Риф едва не застрял ногой в дыре: похоже, пол был сделан из чего-то такого же непрочного. И не только пол. Едва Риф с друзьями отбежали, холм закряхтел и провалился вовнутрь, взметнув облако пыли.

— Неправильный клад, — заявил Коль. — Где сокровища?

Он недовольно разглядывал горстку металлических деталей, оставшуюся от какого-то древнего прибора. Корпус из непрочного материала уже рассыпался. Добыча Рифа, Ленивца и Симы отличалась мало — Риф сжимал в руке ржавую палку, за которую инстинктивно ухватился, высвобождая ногу из дыры, Ленивец мог похвастаться только осколком толстого мутного стекла. Одна Сима добыла целую кастрюлю, почти не тронутую коррозией. В эту кастрюлю они и сложили добычу, чтобы отвезти Профессору. Правда, пришлось завернуть ее сначала в широкие листья лопотуха, а затем в куртку Рифа, иначе махноги сердито фырчали, свистели и отказывались приближаться к «невкусному-чужому».

Профессор, едва увидев «сокровища», велел немедленно от них избавиться и держаться подальше от Москвы — так когда-то назывался город-мираж. Олег же, по обыкновению, проворчал что-то насчет бестолковых запретов и набитых шишек. Пока Риф, как самый старший и ответственный, относил останки «цивилизации» в Лес и скармливал железному дереву, Профессор с Олегом спорили. А потом Профессор позвал Рифа и Симу к себе в кабинет — святая святых Дома, куда не имел доступа никто кроме самого Профессора и Олега.

— Связь с Городом, — пояснил он разглядывающим оборудование детям. — Вам пора узнать, что такое Город, изнутри. Да, и прежде чем рассказать кому-нибудь о том, что увидите, вспомните: у каждого действия или бездействия есть последствия.

С техникой Риф нашел взаимопонимание очень быстро. Через час они с Симой путешествовали по Городу. На экране сменялись светлые и просторные научные корпуса, многоярусные улицы между высоченных зданий, знакомые лишь по учебникам деревья странно-зеленого цвета, узкие коридоры, заплетенные кабелями и трубами, и люди, взрослые и дети, все какие-то вялые и агрессивные одновременно, с печатью вечной усталости на бледных лицах.

— Простые граждане живут очень тесно. Социальная норма жилья пять квадратов на человека, — пояснил Профессор, когда Риф с Симой носами уткнулись в кишащую людьми площадь. — К тому же воздух в общественных помещениях свежее, чем на жилых уровнях.

— Но зачем жить в такой тесноте? — отодвинувшись от экрана, спросил Риф. — Можно же уменьшить количество населения.

— Они рассуждают иначе. — Профессор усмехнулся одному ему понятной шутке. — Нет на них доктора Гуманова.

Про первого директора, упрямого чудака, прожектера и параноика, Риф слышал много раз. Благодаря сколько-то там раз пра-деду Профессора возвели единственный в стране экспериментальный купол, защитивший Город от Взрывной мутации, что последовала за войной. Маленький опытный образец строили и испытывали на полигоне в глухом лесу, в сорока километрах от Города, бывшего тогда засекреченным научным городком. Из опытного образца Профессор и сделал базу для проекта, назвав Домом.

Историю Последней войны учили все, чтобы, как говорил Профессор, не повторять ошибок. Даже после прочтения сотни книг Рифу трудно было понять, зачем люди воевали. Государства, экономика, собственность, власть — все это так и осталось буквами без настоящего смысла, и Рифу не слишком хотелось вникать. Вдруг это как с Лесом: поняв его, начинаешь чувствовать так же, растворяться в нем. Понимать Лес Рифу нравилось, но Лес — это жизнь, это красота и сообразность, а политика и война — зло. Это соображение он и озвучил.

— Нет, Риф. Не зло, а необходимость, — покачал головой Профессор. — Зло — это страх. Тот, кто боится, слаб. А слабый жесток и коварен, слабый уничтожает все, чего боится.

— Получается, люди боялись сами себя? — спросила Сима.

— Именно. Так боялись, что научили страху Лес.

Про страх планеты перед людьми, порожденный войной, изменение климата и Взрывную мутацию, которая очистила планету от людей и продуктов их деятельности, Риф с Симой тоже слышали не единожды. Они могли наизусть повторить постулат Профессора: выживет только тот, кто не боится Леса и кого не боится Лес.

— Лес не боится нас, — улыбнулась Сима.

— И не будет, если вы не вздумаете снова тащить в него всякую дрянь, — припомнил сегодняшний «клад» Профессор. — Так вот. Вам придется стать политиками. Да, вам.

Риф удивленно вытаращился на Профессора, а Сима замотала головой.

— Мы с Олегом не вечны, — продолжил Профессор. — Тебе, Риф, уже четырнадцать, тебе, Сима, двенадцать. Вы взрослые. Вы старшие. И вы поймете, почему до сих пор я говорил вам далеко не все. — Он вздохнул, дернул себя за бороду и переключил экран на чей-то просторный кабинет, сейчас пустой. — Директор Института мой старый друг и, можно сказать, ваш отец. Твой отец, Сима, точно. Пока он курирует Проект, вы в безопасности. Город не знает о вас. Проект засекречен. Но рано или поздно директор сменится, и к тому времени вы должны быть готовы уйти из Дома навсегда. Если Город заразит вас своим страхом, вы не выживете.

— Уйти? Куда? — Сима заинтересованно подалась вперед.

А в ушах Рифа звучало «вы». Не «мы».

— В этом году мы начнем строить другой Дом, о котором не будет знать Город, — ответил Профессор. — Библиотека, генлаборатория, чтобы вы могли сами корректировать ДНК, родильная — вас слишком мало, чтобы сохранить популяцию естественным путем, придется выращивать часть детей в репликаторах. Ресурсов достаточно, никаких куполов вам не надо. Вам, старшим, придется взять руководство на себя и отвечать за младших. Вы справитесь.

Профессор замолчал, думая о своем, а Риф пытался осознать, что же такое сейчас услышал. Старшие? Отвечать? Вот чего он никогда не хотел, так это быть лидером. Некоторые дети находили удовольствие в том, чтобы быть вожаками компании, но не Риф. У каждого действия есть последствия, а у действий лидера последствия куда серьезнее. Нет, наверное, это все не всерьез!

— Когда-то люди хотели полететь на Марс, на Альфу Центавра, — словно отвечая своим мыслям, продолжил Профессор. — Писали книги об отважных колонистах и покорителях иных миров. А вместо полетов к звездам уже две сотни лет не могут высунуть носа из-под купола, потому что собственная планета стала чужой. Знаете, я иногда жалею, что отказался быть директором Института. Не захотел лезть в политику, в вечные дрязги с гражданскими. И вот результат. Нынешний директор слаб, проект по снижению рождаемости погублен, Город на грани гражданской войны, потому что люди боятся вымереть окончательно и требуют свободы размножения. Расширить купол нереально — внутренних ресурсов нет, внешних тем более: работать за шлюзами люди боятся, не боятся лишь требовать от Института чудес. Хлеба и зрелищ. — Профессор махнул рукой. — Вы поможете мне?

— Конечно! — Сима сжала руки и закивала.

Риф тоже кивнул. Говорить не хотелось, слишком странно было видеть профессора таким… слабым? Нет, он не боялся. Но и не был вечным и всемогущим, как мифические боги. Он не мог пить молочайковое молоко и есть сладкие грибы-светляки, не мог выйти из Дома без защитного комбеза. Ультрафиолет, слишком высокая температура днем и слишком низкая ночью, агрессивные микроорганизмы, ядовитые насекомые и хищники, с которыми Профессор так и не научился разговаривать, повышенное содержание углекислоты — любого из этих факторов достаточно, чтобы убить неадаптированного человека меньше чем за час. Даже воздух в Доме пах совсем иначе, чем в Лесу, а в шлюзе на входе приходилось проводить по четверти часа, из них две минуты не дышать: дезинфекция, фильтрация воздуха. Неприятно, неудобно, но дети привыкли. Правда, все больше норовили заночевать в Лесу: махноги никогда не отказывались поделиться молоком с двуногими детенышами, ежевелка каждый вечер сбрасывала полные сочно-кислых семян шишки, лопотухи на ночь сворачивались вокруг гостей плотными коконами, пушистыми внутри и чешуйчатыми снаружи.

После того разговора Риф понял, что быть взрослым — не значит жениться или не учить уроки. Быть взрослым — это думать о последствиях и нести ответственность.

Внешне ничего не изменилось: они с Симой продолжали делать лабораторные по химии, проходили практику в оранжереях и вольерах Дома, играли в Лесу и плавали в реке. Вместе со всеми они строили новый Дом, без куполов и с единственным шлюзом перед лабораторией. Новый Дом располагался у озера, в шестидесяти километрах от старого и в ста от Города. Был он совсем маленьким и почти целиком на поверхности — в отличие от двух подземных уровней старого Дома. В глубину холма ушли только лаборатории, упрощенный металлургический цех, запасной генератор и хранилище. Все жилые, учебные и хозяйственные помещения строили из местного известняка, отданных Лесом деревьев и биопласта — пластичной, быстро застывающей смеси сока крапивинки трубчатой и смолы слезной ели.

Время от времени Риф с Симой смотрели городские новости и слушали переговоры Профессора с директором Института. Однажды Профессор велел им выйти из слепой зоны и показаться черному глазу камеры над экраном.

— Твои детки? — массивный, неповоротливый директор со странным выражением разглядывал их. — Хороши, хороши. Можно поближе, такое интересное решение жаберных щелей и третьего века… а вертикальный зрачок, ну да…

— Сима, подойди. Узнаешь, старый пень?

Директор впился взглядом в Симу, покачал головой.

— В зеркало глянь, — засмеялся Профессор. — Твоя дочка невероятная умница.

Профессор что-то говорил об успехах Симы в химии и фармацевтике, а Риф пытался совместить гибкую, смуглую и золотоглазую Симу с этим бледным, остроносым и волосатым существом… хотя что-то общее, наверное, было.

— Ты! — Директор побледнел еще больше и схватился за сердце. — И ты молчал, дери тебя!

— Я ж говорил, что дочка твоя красавица. Лена бы гордилась.

— Лена… Она бы… черт…

— Жаль, что им придется уходить из Дома в этом месяце. Последним малышам всего пять с половиной, мы рассчитывали еще минимум на два года. Но, раз ты собираешься оставить кресло этому многообещающему Зимину…

— Черт. — Директор откинулся на спинку кресла и утер лоб клетчатым платком. Сложил его вчетверо, очень тщательно разгладил, и только потом посмотрел на притихшую Симу еще раз. — Ваш Профессор истинный потомок доктора Гуманова. Такой же…

— Такой же параноик, — подхватил Профессор.

— Да, точно. Параноик. Это у них… у вас. Да, у вас, наследственное.

— Так когда нам собираться?

— Через два года, шантажист старый. Зимин подождет. Все, конец связи.

Экран погас, Профессор облегченно выдохнул и подмигнул Рифу.

— Два не два, но год у нас еще будет. А там посмотрим. И… надо быть наготове.

Доктор Зимин, многообещающий помощник директора Института, ждать два года не захотел. Через семь месяцев, когда Риф обсуждал с Профессором план отправки в Дом-на-озере последней партии лабораторного оборудования, раздался сигнал вызова. На экране появился директор.

— Ты здесь? Быстро смотри городские новости, дери… — дальше последовала выразительная фраза в адрес доктора Зимина. — Передай привет Симе, и чтоб завтра же вашего духу не было на полигоне!

Профессор с Рифом прилипли к разделенному пополам экрану. В левой его части мелькали возмущенные лица горожан, нечитаемые надписи красными буквами на тряпках, раззявленные в крике рты, озабоченные и радостные лица журналистов. В правой — директор с неизменным клетчатым платком в кулаке сыпал странными словами:

— …доступ к закрытым файлам… теплое кресло… мутанты…

— Вырастил мутантов! — доносилось с левой половины экрана. — Наши ресурсы должны работать на нас! Долой ренегата-директора! Даешь новый купол!

— Проф, они будут тут с минуты на минуту, — прошептал директор на правой стороне экрана и утер платком лоб.

— …нелюди должны отработать на постройке нового купола для граждан… не имеют право занимать пригодные пространства… потребляют наши ресурсы…

— Риф, — отмер Профессор. — Бегом готовить эвакуацию. Ни слова о Городе, просто скажи: пора.

Риф только успел кивнуть, как в кабинете директора послышались новые голоса. Он замер, прислушиваясь.

— Товарищ директор объяснит для прессы, — нервно требовал женский голос.

— Избиратели имеют право знать… — вторил мужской.

— Прокомментируйте заявление доктора Зимина!

— Тихо! — рявкнул побагровевший директор куда-то мимо камеры. — Доктор Зимин, что за митинг на стратегическом объекте!

— Извольте объяснить, куда расходуются ресурсы и почему выращивание мутантов на городском полигоне держится в тайне от граждан, — послышался самуверенный голос, и на экране показался молодой, подтянутый мужчина с ухоженными светлыми усиками. — О, вот и профессор Гуманов! — тон Зимина переменился, губы скривились в улыбке. — Здравствуйте, профессор, как удачно. Это и есть ваши образцы? — Он оценивающе глянул на экран, а показалось, что прямо на Рифа. — Мелковаты. Надеюсь, они достаточно послушны и обучены?

Риф поежился, захотелось высвободить шею, словно этот доктор поймал его арканом.

— Разумеется, обучены, — спокойно ответил профессор и велел Рифу: — Бегом!

Риф выскочил из кабинета, словно за ним гнался бешенный махног. Несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая сердце. Новое ощущение ему совсем не понравилось. Наверное, это и есть страх.

Профессор нашел его в лаборатории, где вместе с Колем и еще тремя ребятами он заканчивал погрузку автоклавов на миникар.

— Коль, заканчивайте без него, — скомандовал Профессор. — Идем, Риф. Надо сделать еще кое-что.

«Кое-чем» оказались аварийные двери, превращающие нижний уровень в герметичный бункер.

— Вернетесь потом и заберете все, что осталось. — Профессор повесил Рифу на шею ключ. — Где вход, ты знаешь.

— Профессор, чего они хотят от нас? — наконец задал Риф мучающий его вопрос.

— Хлеба и зрелищ, — буркнул Профессор. — Надеюсь, ты никому не говорил о докторе Зимине?

Риф помотал головой.

— Хорошо. Ты справишься, а все остальные не должны бояться и ненавидеть. Пойдем. — Он завел Рифа в энергоблок, указал на центральный накопитель, мол, открывай, сам взялся отпирать дверцу в кладовку. — Ты сам видел, Зимин хочет Институт. Скандал ему нужен, чтобы скинуть директора. Доставай, — указал он на древние герметичные емкости, маркированные красными буквами ТНТ. — А вы и Дом — это подарок горожанам. Новые жилые пространства, они ж не думают о том, что Дом в тысячу раз меньше Города. Дармовая рабочая сила. — Профессор говорил отрывисто, занятый подсоединением контактов к цилиндрам, добытым из коробок. — Вы слишком отличаетесь. Для них вы нелюди, мутанты. Давай вон тот провод.

Закончив возиться с контактами, Профессор выпрямился и утер лоб.

— Трех часов тебе хватит. Отведи детей за холмы. Олег поможет. Постарайтесь, чтобы никто не видел пожара. Ясно?

— Ясно. — Риф уперся взглядом в профессорскую бороду. — А вы?

Профессор пожал плечами.

— Они не должны вас искать.

Риф глянул Профессору в глаза, как всегда безмятежные и полные сознания правильности происходящего.

— Вы вернетесь к нам?

— Вернусь. Постепенно, — улыбнулся Профессор. — Это не суть важно, Риф. Я сделал все должное, теперь ваша очередь. Пошли, еще три заряда!

***

Вдали догорал Дом. Флаеры с режущим свистом поднимались в воздух. Из наушников, переключенных на канал Олега, доносилось бормотание и треск. Два махнога бросили недоеденный куст мальника и, прядая ушами, прислушивались к испуганному реву молочаек. Риф только теперь обратил внимание, что звуки и запахи изменились: Лес ворочался и недовольно кряхтел, как разбуженный посреди дня ведьм.

— Сим? Ты слышишь? — шепнул Риф, прижимая Сим к себе.

— Лесу не нравится огонь. Пошли отсюда!

Подхватив наушники, Сим кинулась к махногам. Риф за ней. Они едва успели вскочить на широкие спины, как со стороны Дома засвистело, вспыхнуло и загрохотало. Махноги покачнулись вместе с деревьями — порыв горячего ветра сорвал мелкие ветки и листья. Риф, закрывая ладонью лицо, глянул вверх: один из флаеров с ревом и дымом падал на Лес, остальные кружили, что-то высматривая. Снова засвистело, второй флаер вздрогнул и задымил. Оставшиеся развернулись и полетели к Городу.

В памяти выскочила картинка из старого фильма: война, сбитый вертолет.

Грохот, огонь.

Старое оружие, откуда? Кто сбил?..

Лес зашумел, по земле прошла дрожь. Махноги заплясали на месте, зафыркали.

Риф обернулся:

— Скорее, Сим!

— Там Олег! — она протягивала орущие наушники.

Понимание ворвалось вместе со сбивчивым криком Олега:

— …ищут вас, Риф, ты слышишь? Риф! Уходите немедленно! Риф!

— Я здесь, что?..

— Они не поверили. Одного сбил. В Городе паника, беспорядки. Уводи детей!

В голове у Рифа шумело: Лес почувствовал страх и агрессию, и отвечал чужакам тем же. Лес звал — прогнать, убить опасность. И эпицентром её были флаеры и… Олег. Он знал, они с Профессором оба знали, что будет, если взорвать Дом.

— Зачем ты, уходи скорее! — крикнул Риф, уже понимая, что бесполезно. От Леса не убежать.

— Мы уже ушли, — засмеялся Олег. — Не поминайте лихом!

Рев сердитого ведьма заглушил голос Олега, в наушниках чавкнуло, треснуло — и один из очагов напряжения исчез. Остальные смещались в сторону Города.

Махноги немного успокоились, только продолжали прядать ушами.

Риф пощелкал настройками наушников. Дрожь в руках утихала. Призыв Леса уже не требовал немедленно срываться с места, но не ослабевал — и в ушах, словно наяву, прозвучали слова Профессора: «Страх — это смертельная болезнь. Город заражен страхом, и рано или поздно Лес очистит его. Delendam esse». А в наушниках сквозь бушующую панику прорывались крохи смысла: грунтовые воды, разлом, разгерметизация, биологическая опасность…

— Нам пора домой, Риф. — Сима коснулась его локтя. — Мы обещали быть к ночи, не надо, чтобы дети начали за нас волноваться. Они не найдут нас?

— Город умрет, — сказал Риф, глядя на клин берланов, летящих на запад. — Профессор убил его, взорвав Дом.

Сима пожала плечами и тронула махнога босыми пятками.

— Они убили себя сами. Они боятся. А мы — нет.

— Но почему он?.. — начал Риф, и сам себе ответил: — Помнишь, он сказал: вы и мы. Профессор человек, а люди должны умереть вместе со своим страхом, чтобы Лес окончательно принял нас.

— Нет, Риф. Мы — люди. Homo verum. Дети профессора Гуманова.

За спинами махногов бесшумно сомкнулись синие ветви Леса, а где-то далеко на западе ослепительно вспыхнуло и погасло сияние Города, превращаясь в еще один мираж дивного нового мира.