И снова автор долго запрягает, но быстро едет. В лирическом вступлении явно есть лишние моменты, вроде этого:
загаженная разным мусором река умирала. Эта река разбудила во мне грустные воспоминания. Я присел на прохладную землю, посмотрел на надгробную плиту и как-то, как мне самому показалось, печально улыбнулся.
Река в нём разбудила воспоминания? А не то, что он пришёл к могиле? Ведь начал с того, что каждый год приходит к могиле, так и логично продолжить о том, почему приходит, а не ссылаться на реку, дескать, если бы не она, я бы не вспомнил, почему я здесь и что тут делаю.
Насчёт дальнейшего — соглашусь с уже высказавшимися — рассказ простоват. Я бы даже сказал — слишком простоват, потому что как-то странно выглядит эта история — человек с замечательнейшими характеристиками совершил преступление, и всё подтвердил, и ни у кого не возникло никаких подозрений, что что-то тут может быть и не просто так? Короче говоря — то, как Василия Ивановича осудили, описано слишком не правдоподобно.
И автор проблему этой неправдоподобности решает просто — он пересказывает ситуацию очень общими словами, мол, на суде всё подтвердил.
Да, и никого это не удивило, никто на суде не спросил — зачем?
Обычно в таких случаях проводят следственные эксперименты, уж в ходе такого эксперимента вскрылись бы подробности, что на сына Василия Ивановича напали, что он его защищал…
Кстати говоря, автор настолько ушёл от описания этих подробностей, что на деле и читатель не понимает, а как было дело? Пересказ директриссы:
Они возвращались поздним вечером. Конечно, на улицах в это время небезопасно, вот и им не посчастливилось: им встретились три хулигана, если можно их так называть. Для них это слишком мягкое название. Они начали угрожать мальчику. Прежде всего, они угрожали мальчику, потому что не видели в нём угрозы. Угрожали слабому существу, которое не способно было им ответить. Но отец-то всё видел! И уж он-то был способен постоять за себя и за своего сына. Вначале он сделал им замечание, но они не послушали его. А потом… потом один из них начал бить сына Василия Ивановича.
Как-то всё топорно.
Как это хулиганы оскорбили мальчика, который шёл с папой? Как это папа позволил, чтобы при нём начали бить его сына? Он что, в сторонке стоял и смотрел, а потом, как лесник, который ждёт, пока браканьер срубит побольше ёлок, чтобы вкатить ему побольше штраф, подошёл и вмешался?
С пересказа Маргариты Петровны всё выглядит именно так.
Здесь нужно было придумать ситуацию позаковыристее, действительно поставить Василия Ивановича в такое положение, где его правота отнюдь не очевидна.
А ведь придумать было не так сложно.
Начиная с того, что описать совсем другую ситуацию, например, что на сына напали в отсутствии отца, он узнал об этом потом и вспылил, не смог сдержаться, когда пошёл поговорить с обидчиками, те вели себя нагло и вызывающе, от чего на любящего отца нашло состояние аффекта.
В конце концов, можно сделать так, что у одного из хулиганов было слабое сердце, и Василий Иванович не собирался его убивать, хулиган сам умер не вынеся тяжёлого для себя разговора.
Можно обыграть вариант, что хулиганы — были дети богатых и влиятельных родителей, которые в итоге и решили исход суда.
Короче, придумать чего-нибудь для убедительности, чтобы в ситуацию, в безвыходность положения, можно было бы поверить, а Василия Ивановича, оказавшегося в этой ситуации — понять.
А так… Так я даже не знаю, сочувствовать ли этому Василию Ивановичу, не смотря на всю его доброту? Говорят, серийные маньяки тоже такие — в семье да на людях — сама доброта, а вот по ночам…
Короче говоря, понимаю что хотел сказать автор, понимаю, какую проблему хотел обыграть, но любая ситуация в жизни требует индивидуального подхода, а тут, для индивидуального подхода явно не хватает вводных.
Автору пожелаю в будущем получше продумывать свои истории.
Может быть, для описания каши в голове, следует выбрать какой-нибудь другой приём, не воспроизводя кашу дословно, а показывая её опосредовано и более художественно?
Думаю, что у автора есть весь необходимый потенциал, и если он сочтёт нужным — то справится.
Да-а-а, непростая история. С одной стороны, перед нами женщина (девушка?), которую заел реал, одинокая, вкалывающая на явно тяжёлой работе (завод?), на которой, в погоне за прибылью, руководство явно заставляет больше вкалывать и экономит на обеспечении комфортных условий труда. Не любящие родственники, отсутствие друзей… Как знакомо, в нашем мире много таких — несчастных и одиноких.
Героине начинаешь сопереживать, а её ненависть ко всему — воспринимаешь не иначе как защитную реакцию. В таких условиях и себя возненавидишь, разве нет?
И лицемером будет тот, кто её осудит, ведь изнеженные тепличные мимозы склонны сокрушаться и возмущаться по куда более копеечным поводам, осуждая при этом других.
С другой стороны, появляются всякие звоночки, которые настораживают. И если это самое «ненавижу» в начале прокатывает, то чем дальше — тем уже чудесатее. Например, неприязнь к человеку, который только что спас от падения в люк, которое может быть не просто неприятным приключением, но и чревато смертью, если в люке горячая вода, или острые предметы.
Ну ладно, может быть это иррациональное чувство, ведь у каждого из нас может возникнуть такая неприязнь самопроизвольно, сердцу-то не прикажешь, всё, что мы можем — сдерживать её и не дать проявиться. Вроде героиня и сдерживает, она же только про себя чего-то думает, а не фыркает показательно.
Но дальше — больше. Из-за каких-то своих, понятных только себе причуд, героиня пытается отыскать свою бывшую подругу — Светку, но посылает к ней Сергея, которого едва знает. Правильно ли это, нагружать просьбами фактически незнакомых людей? Даже если те сами подрядились помочь, может, это от сочувствия, но если сама можешь справиться с задачей, не болеешь и не помираешь, правильно ли перекладывать её на чужие плечи? Но тут тоже всё не достаточно чётко, ведь на момент начала истории читатель так и не знает, зачем Гера ищет эту карусель, и насколько ей тяжело (может, тяжело, но это не раскрыто?). Но она не просто просит Сергея о некой услуге, она на него же перекладывает своё возможное поражение в этом деле — узнать у Светки про карусель. Чтобы быть чистенькой, чтобы в своей жизни было всё замечательно, пусть плохо будет у других. Пусть и поражения тоже будут у других.
И в конце понимаешь, что в этом сама суть! Героиня выдумала карусель чтобы не вспоминать, как пусть не по собственной воле, а по принуждению хулиганов, толкнула Светку в люк. Гера выдумала, будто это не она Светку, а Светка её толкнула, чтобы не рассказывать родителям-друзьям-знакомым, чтобы не пятнать свой чистый облик, ведь с одной стороны, её заставили и запугали, с другой — она чувствует на себе какую-то вину и пытается обмануть не только окружающих, но и себя, чтобы вины этой не было!
Мне кажется, в каждом из нас есть что-то подобное, и главное давать вовремя отпор этим порочным желаниям быть для себя чистым и хорошим, перекладывая вину на других. Ведь одно дело сотворить для себя красивые оправдалки, и даже приправить их враньём, а может быть истинная сила как раз в смелости признать свою вину.
Здесь же — пытаясь отмыться от маленькой кляксы, героиня катится по наклонной, и ради того чтобы эта детская история с хулиганами, которую ей бы простили и потому, что она была запуганным ребёнком, и потому, что это было давно, и, в конце концов, если бы она всё рассказала и поплакалась бы родителям, её бы пожалели и поняли, но вместо этого она сначала начинает врать себе и окружающим, а потом толкает под машину Сергея, который откопал этот скелет в шкафу. Может быть, и он бы героиню простил…
Но, чтобы скрыть маленькую провинность, совершает уже настоящее преступление, катится, что называется, по наклонной.
Так вот, стоит ли?
Из минусов — мне кажется, рассказ выиграл бы, если бы его подать от первого лица, а не от третьего. И сыграть с именем Кира-Гера вышло бы проще и изящнее, и, мы же всё равно видим точку зрения Киры-Геры.
Конечно, это всё субъективно и спорно, и автору в таких вещах виднее, он над рассказом думал дольше, чем читатель.
Но всё же. Советую внимательнее отнестись к первой части повествования. Например, там есть сильно сбивающий восприятие перескок с третьего на второе лицо:
«Девчонки», которым было от «слегка за тридцать» до «основательно под шестьдесят», нетрезво захихикали, будто и вправду впервые слышали от директрисы эту затёртую до дыр хохму. Альберт поморщился.
Это третье лицо, третье и никакое другое.
А в следующем абзаце — уже второе.
Но вернёмся к тому абзацу, где всё ещё от третьего лица. Скобки с цитатами дамочек, первая часть выглядит не повествованием с композицией, пусть и пьяного корпоротива, а как сорочье гнездо всяких возмущалок и остроумностей. Ощущение, что автор собирал-собирал по сусекам все эти фразочки и цитатки и теперь никак не может с ними расстаться, вместо того, чтобы или общими словами описать состояние героя, как он без проблем делает это дальше, или, на худой конец прополоть и ре-структурировать, чтобы не было этих скобок с цитатами в кавычках, в конце концов, это художественный текст, а не склад примеров заварачивания банальностей в нарочитое остроумие.
Итак, авторы… Как у вас у всех тяжело продираться через начала! Изобилие женскости на корпоративе меняет впечатление от этой истории на прямопротивоположное, ожидаешь совершенно не того, что кроется дальше. Хотя, дочитав до конца, я понимаю, что автор даёт тут некую вводную, к чему она — понятно будет дальше. Слава Богу — без возвращения и без перечитывания, потому что если уж продерёшься, что понадобится дальше — оно вспомнится по ходу чтения — это плюс. Минусом всё же посчитаю то, что едва не оттолкнуло. Прочитал только потому, что на этом конкурсе надо читать все рассказы, пропускать ничего нельзя. Но если бы он вышел в каком-то журнале, где куча всего другого, да в условиях недостатка времени, мог бы и пропуститься.
Повторю — оттолкнуло обилие такой женскости, я не сразу догнал, что это повествование от второго лица, да ещё цитаты песни, нарочитое игра бредологизмами, которые подвыпивший педагог вворачивает на каждое услышанное слово, всё это создаёт впечатление несерьёзности, женскости, сулит что и дальше будет подобная попытка стебухи, отдающая пошлостью… Но дальше мы видим совсем другое — серьёзное и трагичное, без дальнейших попыток женского остроумия. И да, уже не оторваться, пока не доходишь до конца.
К женскому остроумию вернусь отдельно ещё раз, ибо. Да, в голове засело, вот это как дамы ни окошко открыть не дают, ни напиток выбрать тот, который Альберт хочет. Может быть, автор в это пытался вложить какой-то смысл, но это по ходу чтения не очень-то на свои места встало. Думаю, там о будущей теме только самая первая реплика даёт эдакий намёк размером со слона, но она тоже воспринимается в данном контексте как женский пьяный стёб, так и не знаешь, чего в итоге от рассказа ждать — подобных пошлостей, или всё-таки раскрытия означенной тематики?
По мне, начать можно было бы со сцены с Леночкой, вышел герой на воздух — так ли важно, что этому предшествовало? Опять же, то, что нужно по сюжету, повторяется дальше, но уже в виде грустной иронии, которая в контексте внутреннего монолога героя выглядит уже довольно-таки органично.
Теперь по поводу самоубийства, о котором сказано в комментариях. Почему-то да, возникает такая мысль, уж не знаю почему. И это при том, что читал текст я после того, как увидел тот комментарий, но впечатление самоубийства такое сильное, что даже на какой-то миг об этом комментарии я забыл. Может быть потому, что не очень-то понял, что там описаны симптомы приступа, но как бы там ни было, в такой ситуации… Приступ от очень сильных переживаний, от таких, которые могли бы логично привести и к самоубийству.
Не важно. Эта деталь как раз, на мой взгляд, не влияет на ось сюжета, на трагичность ситуации.
Рассказ заставляет прочувствовать вот это — когда вроде как должен что-то сделать, но даёшь себе поблажку, мол, реальное положение вещей, без моего вмешательства события уже много раз шли таким чередом, и всё обходилось, и сейчас обойдётся. И вдруг оно не обходится… И тогда всё то, что гнал от себя, все самоуспокоилки дают вдруг трещину. И не знаешь, как жить со всем этим дальше. А ведь что меняется? Ты сам ничего не делаешь. Но вдруг происходит то, чего не происходило раньше, и а с ним осознание — что ты мог это предотвратить, и даже уже подумывал об этом, но так и не надумал вовремя.
Ещё один пласт — в то время как герой борется со своим пороком, по злой иронии судьбы кто-то другой даёт этому пороку волю. Нет, может быть не зря всё-таки Альберта помнит его ученица Таня, может, Лену он не спас, но и преступлений же не совершал, а какое-то добро всё-таки делал. Пример того, как в одном и том же человеке одновременно уживаются и нерешительность, и страшные искушения, и всё-таки силы сдерживать внутри себя дьявольское проклятие, осознавая его порочность и неправильность. Думаю, доброго слова Альберт всё-таки заслужил, хоть Таня и не знала о нём всей правды.
Автор задумал детективную многоходовку, но подвела, видимо, подача и ограничения по объёму.
В итоге, начало довольно скомканное и сухое, не смотря на то, что автор пытается разыграть сценку, в которой познакомить с некоторыми героями, она воспринимается плохо, как-то не особо цепляет, герои не особо запоминаются и не западают в душу. Кот Гарри, по мне, в этой истории вообще лишний, хоть его автор и пытается использовать чтобы провести между ним и убийцей некую параллель, но по-моему, это ничего не даёт.
Далее, ощущение, что в начале автор путается в своих героях и вообще не может определиться с точкой зрения.
Два дня назад, когда миссис Тилптон позвонила доктору и попросила его прийти, он и не думал, что все так обернется. Глядя на мертвецки бледное лицо Тилптона, Шервуд чувствовал свою вину. Ничего нельзя было сделать, только подписать свидетельство о смерти. Но доктора не оставляла мысль, что он должен был раньше разобраться во всем. Амалия явно что-то скрывала. Ее глаза были опухшими от слез, но то, как они бегали из стороны в сторону, говорило о ее сильном страхе. Почему все-таки Генри Тилптон сейчас лежит в этом деревянном ящике? Может, причина в Саймондсе? Да нет, Генри никогда не пошел бы на такое. Обречь себя на забвение? Вряд ли, сам он не смог бы этого сделать. Значит, Амалия. Больше некому. Но почему? Голова доктора раскалывалась от вопросов, ответов на которые он не знал.
Конечно, когда дочитаешь до конца, и перечитываешь этот абзац заново, становится понятно, к чему всё это «ж-ж-ж», что за забвение, при чём здесь Саймондс, но читатель вряд ли запомнит ворох не понятных ему предположений и вряд ли сопоставит их с тем, что происходило дальше, надо ли грузить этими нагромождениями? Не достаточно ли того, как раскрывается история к финалу?
И ещё, тут до ужаса пафоса, особенно в главке «3», это просто какая-то ржака — и зевнувшая луна, и все эти авторские уверенные выводы о том, что:
«Если в тот момент в склепе действительно находился бы кто-то посторонний (непонятно как там вдруг оказавшийся), то этот человек без сомнения потерял бы сознание от страха и ужаса.»
Откуда такая уверенность? Люди бывают разные, да если бы та же Амалия пришла, она бы тоже потеряла сознание от страха и ужаса? Или, она не посторонняя? А если бы пришёл доктор Шервуд, ну мало ли зачем?
И все эти сторонние наблюдатели…
Почему нельзя без всякого выпендрёжа просто описать картинку, обязательно нагонять этот смехотворный пафос?
Или, считается, что так страшнее? Нет, это не страшно, это скорее выдаёт некую неопытность исполнителя.
В общем, мой вердикт, может быть не надо вводить столько подробностей, пытаясь запутать читателя, ведя по ложным нитям, потому что он запутывается в них настолько, что строить версии не тянет. Автор, будьте проще.
И не расстраивайтесь ни в коем случае, потому что потенциал у Вас есть, да и вторая часть произведения, где Вы перестаёте интриговать, а начинаете постепенно раскрывать карты и отрабатывать версии, на мой взгляд получилась уже гораздо лучше и ровнее, но всё же, есть недостатки.
Например, классический ход, что главная сыщица-любительница исповедается убийце, после того, как она его вычислила, не боясь, что от неё могут избавиться как от той, которая слишком много знала. Ну ладно, будем считать, что ей повезло. Но вот исповедь, она повторяет то, что уже в том или ином виде было озвучено в виде её догадок наедине с собой, поэтому читать скучно. Не стоит повторять то, что уже сказано, желательно или не посвящать читателя в эти подробности раньше, чем состоится разговор Ребекки с убийцей, либо как-то иначе этот разговор обыграть, чтобы не утомлять читателя повторами.
Отдельно о названии, не очень понятно, почему оно именно такое, в чём его оплошность? По-моему, это его жена налажала, убив мужа по-настоящему.
Ну и, постараться избавиться от лишних подробностей и запутываний, и может быть больше поработать над образами, однако тут каких-то готовых рекомендаций дать не реально, кроме как наблюдать, подмечать понравившиеся сцены в книгах, брать на вооружение, короче — набираться опыта.
Думаю, что историю можно было бы рассказать несколько короче, если убрать или сократить споры с бабушкой и повторы уже говоренных мыслей. Хотя повторы, ворчания, топтание кругами, конечно, делают речь героев более натуралистичной, в том плане, что обычно люди так и разговаривают — путаются, сбиваются, повторяют уже сказанное. Но такая доскональная передача особенностей речи — не есть достоинство литературного произведения, где нужно не воспроизвести дотошно как это выглядело бы в реале, а передать мысль, передать суть беседы. Поэтому можно было бы внести немного стилизации в разговор матери с сыном, а именно, оставить тот момент, когда ребёнок думает, что плохо себя вёл и рассказывает про бабайку, обыграть тот момент, что бабушка, быть может, не верит, но надо ли так акцентировать на том, что бабушка журит маму и подозревает сына в том, что тот выдумщик и от рук отбился? И так достаточно сказано о том, как маме нелегко приходится, да и деваться-то ей некуда.
В дальнейшем мы видим разговор в кафе, к которому, как я уже вижу, некоторые критики имели некоторые замечания. Мне кажется, они не поняли суть самого разговора — это как раз важный момент сюжетного конфликта. Именно так, без лишних топтаний кругами и затягиваний в подаче самой сути, автор переходит к основному — нерадивый отец палится, что в форточку влез именно он. Палится он упоминанием того самого ноутбука, о котором героиня ему не говорила. Собственно, и то, как он нервничает — примчался на всех парах не потому, что переживал за сына, а потому, что боялся засветиться, хотел проверить. Диалог в кафе раскрывает этого персонажа — то, что он не владеет собой, весь дёргается, как раз говорит о его непутёвости и неуверенности в себе. Думаю, именно это автор и хотел передать, и, собственно, как на мой взгляд — так и передал.
Ну а дальше… Дальше раскаянье и попытка изкупить свою вину.
Отдельно хочется сказать по названию. Мне кажется, что раз действие происходит в России, и раз сам мальчик уверен, что страшное существо — это Бабайка, то надо ли было называть рассказ «Гринч»? Может быть, Бабайка — подошло бы лучше.
Рассказ явно написан в традициях детской приключенческой литературы.
Автор прилагает все усилия не раскрыть тайну сразу, тем самым заигрывает, словно с юными читателями, которым вроде бы интересно, но прежде, чем приступить к раскрытию карт, надо бы заставить их поёрзать на стульях в нетерпении, вызвать раздражение ожидания.
О раскрытии карт я сказал не случайно.
Сюжеты с интригой можно строить по двум принципам. Первый — это когда карты начинают открываться сразу, но открытие каждой из них порождает новые вопросы. При такой подаче интересно то, что будет в следующей строчке, а не в самом-самом конце.
Тут же именно второй способ подачи — когда открытие карт намеренно затягивается, и между любопытством читателя и тем самым моментом, когда мы приступим к сдиранию луковых чешуек с сердцевины тайны, автор искусственно вставляет препятствия. Вроде бы естественного происхождения препятствия, то есть, всё выглядит так, как выглядело бы в реальности — мальчик не может приступить к разгадке тайны прямо сейчас, потому что сейчас ему надо уходить, потому что он не достаточно подготовился, и вынужден предпринять новую попытку. С ребятами-друзьями Максимка строит свои версии, может быть это такие утешалки для особо-любопытных. А может, способ через лёгкое раздражение подогреть и раззадорить интерес.
Помимо отсутствия у Максима возможностей приступить к разгадке сразу, автор ещё усиленно оттягивает сам момент, когда Максим приступит к реализации своего плана, вставляя такие вот фразы:
«В этот вечер все сразу пошло наперекосяк.»
Которые, явно не соответствуют реальному положению дел. Ведь в итоге Максим осуществил свой план, и этот «наперекосяк» никак ему не помешал?
«Максиму никак не удавалось под благовидным предлогом улизнуть на разведку.»
А вот это, вообще, зачем? Ясно же было, что не будет легко, так что тут капитан очевидность.
В итоге-то подходящего момента он дождался и улизнул, и ожидаемо, что этот момент будет не сразу, так зачем испытывать читательское терпение ещё и такими вот авторскими ремарками?
В итоге Максим всё-таки добивается своего — уходит из комнаты и отправляется на поиски страждущего помощи неизвестного существа, по дороге он встречает шкаф со скелетом, которого пугается до смерти, но это как-то звучит не убедительно, уж больно долго автор описывает этот скелет, читатели уже поняли в чём дело, а мальчик — уже боится. И надо ли было писать о том, как он намочил в штаны? Только для того, чтобы в конце показать, что тётя Лена всё-таки добрая, помогла переодеться в сухое? Вопрос только, где она взяла это сухое, как я понял, Проша у неё более младшего возраста, чем Максим, штанов нужного размера не нашлось бы.
Скелет, с которым столкнулся Максим, выглядит искусственным превнесением для соответствия теме, но это субъективно, так что, тут я могу ошибаться.
И всё-таки, о чём же это история? История трагичная, о том, что у тёти Лены был смертельно-больной ребёнок, которого она прятала от сторонних глаз потому, что боялась, что её новый возлюбленный — папа Максима, испугается такой обузы, как испугался прежний муж тёти Лены, родной отец Проши. Но когда Максим раскрывает эту тайну, оказывается, что опасения тёти Лены были напрасны.
В общем и целом — произведение можно охарактеризовать как добрую сказку о том, что есть ещё на этом свете люди, в которых можно поверить. Что ж, идея не плоха.
Реализация с намеренной задержкой открытия тайны — имеет право на существование, поскольку довольно часто используется в детских произведениях, лишь от себя могу сказать, что не очень люблю такую подачу.
Это относится к сюжету, но не к фразам:
«В этот вечер все сразу пошло наперекосяк.»
«Максиму никак не удавалось под благовидным предлогом улизнуть на разведку.»
Их я считаю неточностью авторских формулировок, возможно, вызванных спешкой или недостаточным вниманием к тому, что и какими словами автор пытается говорить.
Странное ощущение, с одной стороны, вроде бы понятно, чего автор хотел сказать, с другой — не убедительно. Я так понял, дядя Гриша не домогался маленькой девочки в сексуальном плане, речь лишь о том, как это неприятно — когда в твою жизнь суёт нос посторонний тебе человек, да во все щели, когда он сидит и не уходит, а ты его вроде как стесняешься. Я думаю, каждый при желании найдёт подобный эпизод в своей жизни, подобный неприятный эпизод, особенно из детства, когда всё, что отличается от привычного и от представлений о правильном, может стать для тебя шоком.
Аналогично ситуация с подругой Аллочкой. Она, вроде как, должна усиливать детский эпизод с навязчивым дядей Гришей. Да, героине по жизни везёт на таких людей, которые суют носы в самое личное, навязывают своё понимание правильного, вроде бы и понятно, как это всё неприятно, и как хочется, чтобы того не было, и героиню понимаешь. Но перечислять подобные эпизоды из жизни, наверное, не самый лучший способ что-то донести до читателя.
Тем не менее, почему-то это всё как-то не убеждает, и не понять, в чём дело, то ли вроде и так всё поняли, и количество таких эпизодов не убеждает, то ли наоборот, чего-то не хватает, например объяснений, почему героиня так одинока, почему Алла — единственная её подруга, може быть были какие-то обстоятельства, травля в той же школе, из которой девочка шла домой, а не играть с подружками, но об этом как-то не сказано.
Не очень понятно, что вот это такое:
Когда о стену начинали стучать — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, — мама краснела и делала звук погромче. Инна же зарывалась поглубже в тетради, делая вид, что ничего не слышит. Ничего не вижу, ничего не знаю — мама предпочитала защищаться неведением, вот и не поверила, когда дочь сказала ей, что дядь Гриша её… пугает. Ну и что? Что он делает? Ведь ничего страшного не происходит, просто сосед-доброхот иногда уделяет внимание ребенку. Своих ведь нет.
Чего именно мама не хочет слышать? Что за стук? Дядя Гриша пугает? Если дочка сидит за уроками, и мама в этой же комнате, то какая связь?
Короче говоря, представить, что такое может быть, я могу, но как-то… Оно больше отдаёт просто констатацией, что вот тогда в детстве девочке было тяжело с дядей Гришей, теперь — с Аллой, и по какой-то причине ей не понарвился Игорь. А чёткой взаимосвязи между всем рассказанным, как-то я не прочувствовал.
И снова автор долго запрягает, но быстро едет. В лирическом вступлении явно есть лишние моменты, вроде этого:
Река в нём разбудила воспоминания? А не то, что он пришёл к могиле? Ведь начал с того, что каждый год приходит к могиле, так и логично продолжить о том, почему приходит, а не ссылаться на реку, дескать, если бы не она, я бы не вспомнил, почему я здесь и что тут делаю.Насчёт дальнейшего — соглашусь с уже высказавшимися — рассказ простоват. Я бы даже сказал — слишком простоват, потому что как-то странно выглядит эта история — человек с замечательнейшими характеристиками совершил преступление, и всё подтвердил, и ни у кого не возникло никаких подозрений, что что-то тут может быть и не просто так? Короче говоря — то, как Василия Ивановича осудили, описано слишком не правдоподобно.
И автор проблему этой неправдоподобности решает просто — он пересказывает ситуацию очень общими словами, мол, на суде всё подтвердил.
Да, и никого это не удивило, никто на суде не спросил — зачем?
Обычно в таких случаях проводят следственные эксперименты, уж в ходе такого эксперимента вскрылись бы подробности, что на сына Василия Ивановича напали, что он его защищал…
Кстати говоря, автор настолько ушёл от описания этих подробностей, что на деле и читатель не понимает, а как было дело? Пересказ директриссы:
Как-то всё топорно.Как это хулиганы оскорбили мальчика, который шёл с папой? Как это папа позволил, чтобы при нём начали бить его сына? Он что, в сторонке стоял и смотрел, а потом, как лесник, который ждёт, пока браканьер срубит побольше ёлок, чтобы вкатить ему побольше штраф, подошёл и вмешался?
С пересказа Маргариты Петровны всё выглядит именно так.
Здесь нужно было придумать ситуацию позаковыристее, действительно поставить Василия Ивановича в такое положение, где его правота отнюдь не очевидна.
А ведь придумать было не так сложно.
Начиная с того, что описать совсем другую ситуацию, например, что на сына напали в отсутствии отца, он узнал об этом потом и вспылил, не смог сдержаться, когда пошёл поговорить с обидчиками, те вели себя нагло и вызывающе, от чего на любящего отца нашло состояние аффекта.
В конце концов, можно сделать так, что у одного из хулиганов было слабое сердце, и Василий Иванович не собирался его убивать, хулиган сам умер не вынеся тяжёлого для себя разговора.
Можно обыграть вариант, что хулиганы — были дети богатых и влиятельных родителей, которые в итоге и решили исход суда.
Короче, придумать чего-нибудь для убедительности, чтобы в ситуацию, в безвыходность положения, можно было бы поверить, а Василия Ивановича, оказавшегося в этой ситуации — понять.
А так… Так я даже не знаю, сочувствовать ли этому Василию Ивановичу, не смотря на всю его доброту? Говорят, серийные маньяки тоже такие — в семье да на людях — сама доброта, а вот по ночам…
Короче говоря, понимаю что хотел сказать автор, понимаю, какую проблему хотел обыграть, но любая ситуация в жизни требует индивидуального подхода, а тут, для индивидуального подхода явно не хватает вводных.
Автору пожелаю в будущем получше продумывать свои истории.
Может быть, для описания каши в голове, следует выбрать какой-нибудь другой приём, не воспроизводя кашу дословно, а показывая её опосредовано и более художественно?
Думаю, что у автора есть весь необходимый потенциал, и если он сочтёт нужным — то справится.
Да-а-а, непростая история. С одной стороны, перед нами женщина (девушка?), которую заел реал, одинокая, вкалывающая на явно тяжёлой работе (завод?), на которой, в погоне за прибылью, руководство явно заставляет больше вкалывать и экономит на обеспечении комфортных условий труда. Не любящие родственники, отсутствие друзей… Как знакомо, в нашем мире много таких — несчастных и одиноких.
Героине начинаешь сопереживать, а её ненависть ко всему — воспринимаешь не иначе как защитную реакцию. В таких условиях и себя возненавидишь, разве нет?
И лицемером будет тот, кто её осудит, ведь изнеженные тепличные мимозы склонны сокрушаться и возмущаться по куда более копеечным поводам, осуждая при этом других.
С другой стороны, появляются всякие звоночки, которые настораживают. И если это самое «ненавижу» в начале прокатывает, то чем дальше — тем уже чудесатее. Например, неприязнь к человеку, который только что спас от падения в люк, которое может быть не просто неприятным приключением, но и чревато смертью, если в люке горячая вода, или острые предметы.
Ну ладно, может быть это иррациональное чувство, ведь у каждого из нас может возникнуть такая неприязнь самопроизвольно, сердцу-то не прикажешь, всё, что мы можем — сдерживать её и не дать проявиться. Вроде героиня и сдерживает, она же только про себя чего-то думает, а не фыркает показательно.
Но дальше — больше. Из-за каких-то своих, понятных только себе причуд, героиня пытается отыскать свою бывшую подругу — Светку, но посылает к ней Сергея, которого едва знает. Правильно ли это, нагружать просьбами фактически незнакомых людей? Даже если те сами подрядились помочь, может, это от сочувствия, но если сама можешь справиться с задачей, не болеешь и не помираешь, правильно ли перекладывать её на чужие плечи? Но тут тоже всё не достаточно чётко, ведь на момент начала истории читатель так и не знает, зачем Гера ищет эту карусель, и насколько ей тяжело (может, тяжело, но это не раскрыто?). Но она не просто просит Сергея о некой услуге, она на него же перекладывает своё возможное поражение в этом деле — узнать у Светки про карусель. Чтобы быть чистенькой, чтобы в своей жизни было всё замечательно, пусть плохо будет у других. Пусть и поражения тоже будут у других.
И в конце понимаешь, что в этом сама суть! Героиня выдумала карусель чтобы не вспоминать, как пусть не по собственной воле, а по принуждению хулиганов, толкнула Светку в люк. Гера выдумала, будто это не она Светку, а Светка её толкнула, чтобы не рассказывать родителям-друзьям-знакомым, чтобы не пятнать свой чистый облик, ведь с одной стороны, её заставили и запугали, с другой — она чувствует на себе какую-то вину и пытается обмануть не только окружающих, но и себя, чтобы вины этой не было!
Мне кажется, в каждом из нас есть что-то подобное, и главное давать вовремя отпор этим порочным желаниям быть для себя чистым и хорошим, перекладывая вину на других. Ведь одно дело сотворить для себя красивые оправдалки, и даже приправить их враньём, а может быть истинная сила как раз в смелости признать свою вину.
Здесь же — пытаясь отмыться от маленькой кляксы, героиня катится по наклонной, и ради того чтобы эта детская история с хулиганами, которую ей бы простили и потому, что она была запуганным ребёнком, и потому, что это было давно, и, в конце концов, если бы она всё рассказала и поплакалась бы родителям, её бы пожалели и поняли, но вместо этого она сначала начинает врать себе и окружающим, а потом толкает под машину Сергея, который откопал этот скелет в шкафу. Может быть, и он бы героиню простил…
Но, чтобы скрыть маленькую провинность, совершает уже настоящее преступление, катится, что называется, по наклонной.
Так вот, стоит ли?
Из минусов — мне кажется, рассказ выиграл бы, если бы его подать от первого лица, а не от третьего. И сыграть с именем Кира-Гера вышло бы проще и изящнее, и, мы же всё равно видим точку зрения Киры-Геры.
Конечно, это всё субъективно и спорно, и автору в таких вещах виднее, он над рассказом думал дольше, чем читатель.
Но всё же. Советую внимательнее отнестись к первой части повествования. Например, там есть сильно сбивающий восприятие перескок с третьего на второе лицо:
Это третье лицо, третье и никакое другое.А в следующем абзаце — уже второе.
Но вернёмся к тому абзацу, где всё ещё от третьего лица. Скобки с цитатами дамочек, первая часть выглядит не повествованием с композицией, пусть и пьяного корпоротива, а как сорочье гнездо всяких возмущалок и остроумностей. Ощущение, что автор собирал-собирал по сусекам все эти фразочки и цитатки и теперь никак не может с ними расстаться, вместо того, чтобы или общими словами описать состояние героя, как он без проблем делает это дальше, или, на худой конец прополоть и ре-структурировать, чтобы не было этих скобок с цитатами в кавычках, в конце концов, это художественный текст, а не склад примеров заварачивания банальностей в нарочитое остроумие.
Итак, авторы… Как у вас у всех тяжело продираться через начала! Изобилие женскости на корпоративе меняет впечатление от этой истории на прямопротивоположное, ожидаешь совершенно не того, что кроется дальше. Хотя, дочитав до конца, я понимаю, что автор даёт тут некую вводную, к чему она — понятно будет дальше. Слава Богу — без возвращения и без перечитывания, потому что если уж продерёшься, что понадобится дальше — оно вспомнится по ходу чтения — это плюс. Минусом всё же посчитаю то, что едва не оттолкнуло. Прочитал только потому, что на этом конкурсе надо читать все рассказы, пропускать ничего нельзя. Но если бы он вышел в каком-то журнале, где куча всего другого, да в условиях недостатка времени, мог бы и пропуститься.
Повторю — оттолкнуло обилие такой женскости, я не сразу догнал, что это повествование от второго лица, да ещё цитаты песни, нарочитое игра бредологизмами, которые подвыпивший педагог вворачивает на каждое услышанное слово, всё это создаёт впечатление несерьёзности, женскости, сулит что и дальше будет подобная попытка стебухи, отдающая пошлостью… Но дальше мы видим совсем другое — серьёзное и трагичное, без дальнейших попыток женского остроумия. И да, уже не оторваться, пока не доходишь до конца.
К женскому остроумию вернусь отдельно ещё раз, ибо. Да, в голове засело, вот это как дамы ни окошко открыть не дают, ни напиток выбрать тот, который Альберт хочет. Может быть, автор в это пытался вложить какой-то смысл, но это по ходу чтения не очень-то на свои места встало. Думаю, там о будущей теме только самая первая реплика даёт эдакий намёк размером со слона, но она тоже воспринимается в данном контексте как женский пьяный стёб, так и не знаешь, чего в итоге от рассказа ждать — подобных пошлостей, или всё-таки раскрытия означенной тематики?
По мне, начать можно было бы со сцены с Леночкой, вышел герой на воздух — так ли важно, что этому предшествовало? Опять же, то, что нужно по сюжету, повторяется дальше, но уже в виде грустной иронии, которая в контексте внутреннего монолога героя выглядит уже довольно-таки органично.
Теперь по поводу самоубийства, о котором сказано в комментариях. Почему-то да, возникает такая мысль, уж не знаю почему. И это при том, что читал текст я после того, как увидел тот комментарий, но впечатление самоубийства такое сильное, что даже на какой-то миг об этом комментарии я забыл. Может быть потому, что не очень-то понял, что там описаны симптомы приступа, но как бы там ни было, в такой ситуации… Приступ от очень сильных переживаний, от таких, которые могли бы логично привести и к самоубийству.
Не важно. Эта деталь как раз, на мой взгляд, не влияет на ось сюжета, на трагичность ситуации.
Рассказ заставляет прочувствовать вот это — когда вроде как должен что-то сделать, но даёшь себе поблажку, мол, реальное положение вещей, без моего вмешательства события уже много раз шли таким чередом, и всё обходилось, и сейчас обойдётся. И вдруг оно не обходится… И тогда всё то, что гнал от себя, все самоуспокоилки дают вдруг трещину. И не знаешь, как жить со всем этим дальше. А ведь что меняется? Ты сам ничего не делаешь. Но вдруг происходит то, чего не происходило раньше, и а с ним осознание — что ты мог это предотвратить, и даже уже подумывал об этом, но так и не надумал вовремя.
Ещё один пласт — в то время как герой борется со своим пороком, по злой иронии судьбы кто-то другой даёт этому пороку волю. Нет, может быть не зря всё-таки Альберта помнит его ученица Таня, может, Лену он не спас, но и преступлений же не совершал, а какое-то добро всё-таки делал. Пример того, как в одном и том же человеке одновременно уживаются и нерешительность, и страшные искушения, и всё-таки силы сдерживать внутри себя дьявольское проклятие, осознавая его порочность и неправильность. Думаю, доброго слова Альберт всё-таки заслужил, хоть Таня и не знала о нём всей правды.
Автор задумал детективную многоходовку, но подвела, видимо, подача и ограничения по объёму.
В итоге, начало довольно скомканное и сухое, не смотря на то, что автор пытается разыграть сценку, в которой познакомить с некоторыми героями, она воспринимается плохо, как-то не особо цепляет, герои не особо запоминаются и не западают в душу. Кот Гарри, по мне, в этой истории вообще лишний, хоть его автор и пытается использовать чтобы провести между ним и убийцей некую параллель, но по-моему, это ничего не даёт.
Далее, ощущение, что в начале автор путается в своих героях и вообще не может определиться с точкой зрения.
Конечно, когда дочитаешь до конца, и перечитываешь этот абзац заново, становится понятно, к чему всё это «ж-ж-ж», что за забвение, при чём здесь Саймондс, но читатель вряд ли запомнит ворох не понятных ему предположений и вряд ли сопоставит их с тем, что происходило дальше, надо ли грузить этими нагромождениями? Не достаточно ли того, как раскрывается история к финалу?И ещё, тут до ужаса пафоса, особенно в главке «3», это просто какая-то ржака — и зевнувшая луна, и все эти авторские уверенные выводы о том, что:
«Если в тот момент в склепе действительно находился бы кто-то посторонний (непонятно как там вдруг оказавшийся), то этот человек без сомнения потерял бы сознание от страха и ужаса.»
Откуда такая уверенность? Люди бывают разные, да если бы та же Амалия пришла, она бы тоже потеряла сознание от страха и ужаса? Или, она не посторонняя? А если бы пришёл доктор Шервуд, ну мало ли зачем?
И все эти сторонние наблюдатели…
Почему нельзя без всякого выпендрёжа просто описать картинку, обязательно нагонять этот смехотворный пафос?
Или, считается, что так страшнее? Нет, это не страшно, это скорее выдаёт некую неопытность исполнителя.
В общем, мой вердикт, может быть не надо вводить столько подробностей, пытаясь запутать читателя, ведя по ложным нитям, потому что он запутывается в них настолько, что строить версии не тянет. Автор, будьте проще.
И не расстраивайтесь ни в коем случае, потому что потенциал у Вас есть, да и вторая часть произведения, где Вы перестаёте интриговать, а начинаете постепенно раскрывать карты и отрабатывать версии, на мой взгляд получилась уже гораздо лучше и ровнее, но всё же, есть недостатки.
Например, классический ход, что главная сыщица-любительница исповедается убийце, после того, как она его вычислила, не боясь, что от неё могут избавиться как от той, которая слишком много знала. Ну ладно, будем считать, что ей повезло. Но вот исповедь, она повторяет то, что уже в том или ином виде было озвучено в виде её догадок наедине с собой, поэтому читать скучно. Не стоит повторять то, что уже сказано, желательно или не посвящать читателя в эти подробности раньше, чем состоится разговор Ребекки с убийцей, либо как-то иначе этот разговор обыграть, чтобы не утомлять читателя повторами.
Отдельно о названии, не очень понятно, почему оно именно такое, в чём его оплошность? По-моему, это его жена налажала, убив мужа по-настоящему.
Ну и, постараться избавиться от лишних подробностей и запутываний, и может быть больше поработать над образами, однако тут каких-то готовых рекомендаций дать не реально, кроме как наблюдать, подмечать понравившиеся сцены в книгах, брать на вооружение, короче — набираться опыта.
И ещё раз удачи.
Да не за что…
Перед нами, наверное, мелодрама.
Думаю, что историю можно было бы рассказать несколько короче, если убрать или сократить споры с бабушкой и повторы уже говоренных мыслей. Хотя повторы, ворчания, топтание кругами, конечно, делают речь героев более натуралистичной, в том плане, что обычно люди так и разговаривают — путаются, сбиваются, повторяют уже сказанное. Но такая доскональная передача особенностей речи — не есть достоинство литературного произведения, где нужно не воспроизвести дотошно как это выглядело бы в реале, а передать мысль, передать суть беседы. Поэтому можно было бы внести немного стилизации в разговор матери с сыном, а именно, оставить тот момент, когда ребёнок думает, что плохо себя вёл и рассказывает про бабайку, обыграть тот момент, что бабушка, быть может, не верит, но надо ли так акцентировать на том, что бабушка журит маму и подозревает сына в том, что тот выдумщик и от рук отбился? И так достаточно сказано о том, как маме нелегко приходится, да и деваться-то ей некуда.
В дальнейшем мы видим разговор в кафе, к которому, как я уже вижу, некоторые критики имели некоторые замечания. Мне кажется, они не поняли суть самого разговора — это как раз важный момент сюжетного конфликта. Именно так, без лишних топтаний кругами и затягиваний в подаче самой сути, автор переходит к основному — нерадивый отец палится, что в форточку влез именно он. Палится он упоминанием того самого ноутбука, о котором героиня ему не говорила. Собственно, и то, как он нервничает — примчался на всех парах не потому, что переживал за сына, а потому, что боялся засветиться, хотел проверить. Диалог в кафе раскрывает этого персонажа — то, что он не владеет собой, весь дёргается, как раз говорит о его непутёвости и неуверенности в себе. Думаю, именно это автор и хотел передать, и, собственно, как на мой взгляд — так и передал.
Ну а дальше… Дальше раскаянье и попытка изкупить свою вину.
Отдельно хочется сказать по названию. Мне кажется, что раз действие происходит в России, и раз сам мальчик уверен, что страшное существо — это Бабайка, то надо ли было называть рассказ «Гринч»? Может быть, Бабайка — подошло бы лучше.
Рассказ явно написан в традициях детской приключенческой литературы.
Автор прилагает все усилия не раскрыть тайну сразу, тем самым заигрывает, словно с юными читателями, которым вроде бы интересно, но прежде, чем приступить к раскрытию карт, надо бы заставить их поёрзать на стульях в нетерпении, вызвать раздражение ожидания.
О раскрытии карт я сказал не случайно.
Сюжеты с интригой можно строить по двум принципам. Первый — это когда карты начинают открываться сразу, но открытие каждой из них порождает новые вопросы. При такой подаче интересно то, что будет в следующей строчке, а не в самом-самом конце.
Тут же именно второй способ подачи — когда открытие карт намеренно затягивается, и между любопытством читателя и тем самым моментом, когда мы приступим к сдиранию луковых чешуек с сердцевины тайны, автор искусственно вставляет препятствия. Вроде бы естественного происхождения препятствия, то есть, всё выглядит так, как выглядело бы в реальности — мальчик не может приступить к разгадке тайны прямо сейчас, потому что сейчас ему надо уходить, потому что он не достаточно подготовился, и вынужден предпринять новую попытку. С ребятами-друзьями Максимка строит свои версии, может быть это такие утешалки для особо-любопытных. А может, способ через лёгкое раздражение подогреть и раззадорить интерес.
Помимо отсутствия у Максима возможностей приступить к разгадке сразу, автор ещё усиленно оттягивает сам момент, когда Максим приступит к реализации своего плана, вставляя такие вот фразы:
«В этот вечер все сразу пошло наперекосяк.»
Которые, явно не соответствуют реальному положению дел. Ведь в итоге Максим осуществил свой план, и этот «наперекосяк» никак ему не помешал?
«Максиму никак не удавалось под благовидным предлогом улизнуть на разведку.»
А вот это, вообще, зачем? Ясно же было, что не будет легко, так что тут капитан очевидность.
В итоге-то подходящего момента он дождался и улизнул, и ожидаемо, что этот момент будет не сразу, так зачем испытывать читательское терпение ещё и такими вот авторскими ремарками?
В итоге Максим всё-таки добивается своего — уходит из комнаты и отправляется на поиски страждущего помощи неизвестного существа, по дороге он встречает шкаф со скелетом, которого пугается до смерти, но это как-то звучит не убедительно, уж больно долго автор описывает этот скелет, читатели уже поняли в чём дело, а мальчик — уже боится. И надо ли было писать о том, как он намочил в штаны? Только для того, чтобы в конце показать, что тётя Лена всё-таки добрая, помогла переодеться в сухое? Вопрос только, где она взяла это сухое, как я понял, Проша у неё более младшего возраста, чем Максим, штанов нужного размера не нашлось бы.
Скелет, с которым столкнулся Максим, выглядит искусственным превнесением для соответствия теме, но это субъективно, так что, тут я могу ошибаться.
И всё-таки, о чём же это история? История трагичная, о том, что у тёти Лены был смертельно-больной ребёнок, которого она прятала от сторонних глаз потому, что боялась, что её новый возлюбленный — папа Максима, испугается такой обузы, как испугался прежний муж тёти Лены, родной отец Проши. Но когда Максим раскрывает эту тайну, оказывается, что опасения тёти Лены были напрасны.
В общем и целом — произведение можно охарактеризовать как добрую сказку о том, что есть ещё на этом свете люди, в которых можно поверить. Что ж, идея не плоха.
Реализация с намеренной задержкой открытия тайны — имеет право на существование, поскольку довольно часто используется в детских произведениях, лишь от себя могу сказать, что не очень люблю такую подачу.
Это относится к сюжету, но не к фразам:
«В этот вечер все сразу пошло наперекосяк.»
«Максиму никак не удавалось под благовидным предлогом улизнуть на разведку.»
Их я считаю неточностью авторских формулировок, возможно, вызванных спешкой или недостаточным вниманием к тому, что и какими словами автор пытается говорить.
Странное ощущение, с одной стороны, вроде бы понятно, чего автор хотел сказать, с другой — не убедительно. Я так понял, дядя Гриша не домогался маленькой девочки в сексуальном плане, речь лишь о том, как это неприятно — когда в твою жизнь суёт нос посторонний тебе человек, да во все щели, когда он сидит и не уходит, а ты его вроде как стесняешься. Я думаю, каждый при желании найдёт подобный эпизод в своей жизни, подобный неприятный эпизод, особенно из детства, когда всё, что отличается от привычного и от представлений о правильном, может стать для тебя шоком.
Аналогично ситуация с подругой Аллочкой. Она, вроде как, должна усиливать детский эпизод с навязчивым дядей Гришей. Да, героине по жизни везёт на таких людей, которые суют носы в самое личное, навязывают своё понимание правильного, вроде бы и понятно, как это всё неприятно, и как хочется, чтобы того не было, и героиню понимаешь. Но перечислять подобные эпизоды из жизни, наверное, не самый лучший способ что-то донести до читателя.
Тем не менее, почему-то это всё как-то не убеждает, и не понять, в чём дело, то ли вроде и так всё поняли, и количество таких эпизодов не убеждает, то ли наоборот, чего-то не хватает, например объяснений, почему героиня так одинока, почему Алла — единственная её подруга, може быть были какие-то обстоятельства, травля в той же школе, из которой девочка шла домой, а не играть с подружками, но об этом как-то не сказано.
Не очень понятно, что вот это такое:
Чего именно мама не хочет слышать? Что за стук? Дядя Гриша пугает? Если дочка сидит за уроками, и мама в этой же комнате, то какая связь?Короче говоря, представить, что такое может быть, я могу, но как-то… Оно больше отдаёт просто констатацией, что вот тогда в детстве девочке было тяжело с дядей Гришей, теперь — с Аллой, и по какой-то причине ей не понарвился Игорь. А чёткой взаимосвязи между всем рассказанным, как-то я не прочувствовал.
Надо бы посмотреть…
Ох, это тяжеловесное что-то, не зацепить…
Классно! Как всякое мрачное существо — люблю драконов!
Я пожелаю своим врагам просто быть. Потому что без них моя жизнь лишается смысла.