Чем теперь занимаешься, в чем докука твоя?
Все хлопочешь, все маешься в иноземных краях…
А в сенях табуреточка: новый веник вяжу,
Можжевельника веточку для тебя положу.
Что ты там не загадывай, истоптав сто дорог,
Не иконка, не ладанка — для тебя оберёг.
Не бросаю я денежку, не вожу хоровод,
Никуда же не денешься от тесовых ворот.
Ты воротишься, ясный мой, лишь с собою поладь —
Я не стану напраслину возводить исполать.
Тут и банька истоплена, все мирком, да ладком,
И исходит картошечка молодая парком.
После баньки, да стопочки взгляды станут светлей.
Как блюла себя в строгости, догадайся, сумей:
Все заветы старинные, все слова на слуху…
Промолчу про перину я, на лебяжьем пуху.
Так и стану я венчанной, да на все времена,
С можжевеловой веточкой мне судьба сплетена.
Как вязала я веники — красовались листы,
Ни к селу, ни ко времени, не отвадишься ты…
неа, мущщинами по другому становятся, а тогда… а тогда… «слышишь чеканный шаг? — это идут барбудос...» и " а город подумал, а город подумал, а город подумал...."
Оффтопикбаня — то когда генералы шынель в предбаннике оставили, и все сидят голые и без звёзд на погонах
и эта… потеют
и ваще: баня — это пар на каменку и веник!
если по другому — так это по другому и называется: сауна, там, турецкая баня, японская баня, термы, кедровая бочка…
общественная баня — это почти всегда как в кино «а ты, улетающий в даль самолёт...» — очень точный, кстати, эпизодец — ну ничего не изменилось…
Оффтопикчастные бани ( а чо, у меня и своя есть, на даче) — это немножко другой коленкор
но мы тут. на границе (Европы с Азией, если чо) без бани никак, даже при наличии в доме ванн, душевых кабин, и прочих умывальников и унитазов
Оффтопикотец серьёзно заболел, и мама меня, первоклашечку не рискнула отправить одного в «мужское отделение», а потащила в «женское», а там учителка параллельная оказалась, и подняла визг в школе, потом уже.
Одноклассники типа устроили мне обструкцию — очень интересный опыт, я как бы в первом классе побывал в обеих ролях — и в роли «гонителя» и в роли «жертвы»
а чо, таблетки тоже не всегда вкусныё
День пахнет порохом, день твой – он в дыме,
И безнадежно свистя на свирели,
С лета все снятся то дули, то дыни,
Тают в апрелях твои акварели,
Не принимая на веру, ей-богу,
Темных инстинктов, семьи институты,
Встала, как циркуль, на острую ногу,
И провела роковую черту ты.
Не дилетантом, но вором в законе,
Буду представлен пред чистые очи,
В стойле Пегаса татарские кони
Очень надежно укрыты до ночи,
Рифма ударит не точно, но рядом —
Полифонически (слышишь? – Прокофьев!)
Страсти шарахнут шрапнельным зарядом,
Жертву отыщут осколки в окопе…
Завтра ты влипнешь в любовь до упора
(все было пресно, лишь музыка – с перцем)
Это опасно – складировать порох
В пору пожаров на уровень сердца…
Я же, не взяв проездного билета,
Скрипну засовом у стойла Пегаса,
И как Дега, заболею балетом,
И заменю колера, как Пикассо
Только в полях голубых незабудок
Будет молчать, улыбаясь однако,
Странный кумир – удивительный Будда,
Будет беречь вопросительность знака…
Оффтопикв «те времена» это был очень милый, кстати, великолепно переведённый авантюристический романчик уровня «уловки-22» или «ночного портье» — при прочтении сразу становилось понятно, что это классика, это запоминается на раз, это примерно как марк твен или наши «двенадцать стульев»
Оффтопики да, кстати, очень интересно про Набокова и «Лолиту»
ОффтопикВ интервью журналу Playboy в 1964 г. писатель так сообщил о своих планах:
Мне однажды пришло в голову, — в ту минуту я разглядывал разноцветные корешки переводов «Лолиты» на языки, которых не знаю, — на японский, финский или арабский, — что список неизбежных промахов в этих пятнадцати или двадцати версиях составит, если собрать их вместе, томик потолще любого из них. <…> Затем я представил себе ещё кое-что. Я представил, как в некотором отдалённом будущем некто возьмёт да и издаст русскую версию «Лолиты». Я настроил свой внутренний телескоп на эту точку отдалённого будущего и увидел, что каждый абзац, и без того полный ловушек, может подвергнуться уродливому в своей неверности переводу. В руках вредоносного ремесленника русская версия «Лолиты» могла бы полностью выродиться, оказаться испятнанной вульгарными пересказами и промахами. И я решил перевести её сам. Сейчас у меня готово около шестидесяти страниц[7].
Отношение писателя к русскому языку неоднократно менялось. В послесловии к американскому изданию «Лолиты» автор пишет:
Личная моя трагедия — которая не может и не должна кого-либо касаться — это то, что мне пришлось отказаться от природной речи, от моего ничем не стеснённого, богатого, бесконечно послушного мне русского слога ради второстепенного сорта английского языка
Просто пастораль.
Чем теперь занимаешься, в чем докука твоя?
Все хлопочешь, все маешься в иноземных краях…
А в сенях табуреточка: новый веник вяжу,
Можжевельника веточку для тебя положу.
Что ты там не загадывай, истоптав сто дорог,
Не иконка, не ладанка — для тебя оберёг.
Не бросаю я денежку, не вожу хоровод,
Никуда же не денешься от тесовых ворот.
Ты воротишься, ясный мой, лишь с собою поладь —
Я не стану напраслину возводить исполать.
Тут и банька истоплена, все мирком, да ладком,
И исходит картошечка молодая парком.
После баньки, да стопочки взгляды станут светлей.
Как блюла себя в строгости, догадайся, сумей:
Все заветы старинные, все слова на слуху…
Промолчу про перину я, на лебяжьем пуху.
Так и стану я венчанной, да на все времена,
С можжевеловой веточкой мне судьба сплетена.
Как вязала я веники — красовались листы,
Ни к селу, ни ко времени, не отвадишься ты…
и эта… потеют
и ваще: баня — это пар на каменку и веник!
если по другому — так это по другому и называется: сауна, там, турецкая баня, японская баня, термы, кедровая бочка…
но мы тут. на границе (Европы с Азией, если чо) без бани никак, даже при наличии в доме ванн, душевых кабин, и прочих умывальников и унитазов
Одноклассники типа устроили мне обструкцию — очень интересный опыт, я как бы в первом классе побывал в обеих ролях — и в роли «гонителя» и в роли «жертвы»
а чо, таблетки тоже не всегда вкусныё
День пахнет порохом, день твой – он в дыме,
И безнадежно свистя на свирели,
С лета все снятся то дули, то дыни,
Тают в апрелях твои акварели,
Не принимая на веру, ей-богу,
Темных инстинктов, семьи институты,
Встала, как циркуль, на острую ногу,
И провела роковую черту ты.
Не дилетантом, но вором в законе,
Буду представлен пред чистые очи,
В стойле Пегаса татарские кони
Очень надежно укрыты до ночи,
Рифма ударит не точно, но рядом —
Полифонически (слышишь? – Прокофьев!)
Страсти шарахнут шрапнельным зарядом,
Жертву отыщут осколки в окопе…
Завтра ты влипнешь в любовь до упора
(все было пресно, лишь музыка – с перцем)
Это опасно – складировать порох
В пору пожаров на уровень сердца…
Я же, не взяв проездного билета,
Скрипну засовом у стойла Пегаса,
И как Дега, заболею балетом,
И заменю колера, как Пикассо
Только в полях голубых незабудок
Будет молчать, улыбаясь однако,
Странный кумир – удивительный Будда,
Будет беречь вопросительность знака…
Мне однажды пришло в голову, — в ту минуту я разглядывал разноцветные корешки переводов «Лолиты» на языки, которых не знаю, — на японский, финский или арабский, — что список неизбежных промахов в этих пятнадцати или двадцати версиях составит, если собрать их вместе, томик потолще любого из них. <…> Затем я представил себе ещё кое-что. Я представил, как в некотором отдалённом будущем некто возьмёт да и издаст русскую версию «Лолиты». Я настроил свой внутренний телескоп на эту точку отдалённого будущего и увидел, что каждый абзац, и без того полный ловушек, может подвергнуться уродливому в своей неверности переводу. В руках вредоносного ремесленника русская версия «Лолиты» могла бы полностью выродиться, оказаться испятнанной вульгарными пересказами и промахами. И я решил перевести её сам. Сейчас у меня готово около шестидесяти страниц[7].
Отношение писателя к русскому языку неоднократно менялось. В послесловии к американскому изданию «Лолиты» автор пишет:
Личная моя трагедия — которая не может и не должна кого-либо касаться — это то, что мне пришлось отказаться от природной речи, от моего ничем не стеснённого, богатого, бесконечно послушного мне русского слога ради второстепенного сорта английского языка