— Ну почему все просятся именно сюда, в этот разлом? Течение непредсказуемо, а уж глубина…

Голос гида остался там, наверху, где люди ходят. Как и суматоха дня. Там меня ничего не держит. Я живу этими погружениями.

Утро столь раннее, что обычно прозрачная вода кажется тёмной, а тени от волн — хищными фантомами. Как и наша группа. Далеко внизу — ломаными очертаниями — то ли орляки, то ли акулы-молоты. Пролетели и пропали. Будь я один — не исчезли бы столь быстро. Но даже с моим уровнем меня не пустят одного плавать в этих водах.

Звуки дыхания — единственное, что здесь слышно. Они должны возвращать в реальность, но отдаляют от неё еще сильнее. Особенно, если сливаются с движением водных масс. Шипение на вдохе и бульканье на выдохе. Серебристые шарики воздуха поднимаются выше и выше, увеличиваясь в размерах, и лопаются где-то далеко на поверхности. Давление. Оно должно ощущаться, но на самом деле — нет. Нет ни верха ни низа, ни-че-го. Ничего не давит, ничего не нужно, ничего…

Только свобода.

Гид отчаянно гремит трубкой, наполненной стальными шариками. Кажется, меня повело. Так бывает: словно распахиваются двери в иной мир. То город увидишь с высоты птичьего полета, то других, незнакомых дайверов, а то и что-то невидимое, но ощущаемое. Оно проникает туда, где слова облетают мертвыми блеклыми листьями, где есть только память, долгая память — и моя ли она?

Бадди заглядывает в глаза, светит фонарем. Свожу в кольцо большой и указательный пальцы, подставляю знак «Всё хорошо!» под острый луч.

Отмахиваюсь. Отстает, недовольный.

Немного сносит вниз и влево. Сдуваю воздух и двигаюсь за всеми.

Мы опускаемся ниже. Опуститься легко, тяжело подняться. И дна здесь нет. Есть щель в полтора или два километра. Очень, очень, очень далеко будет падать.

Или лететь.

Эта громада ощутима. Её кровь бежит по течениям океана и по нашим венам. Её дыхание совпадает с моим дыханием. Сегодня — больше, чем всегда. Чернильный сгусток разума, к которому сходятся световые лучи. Переливаются, кружат, зовут.

Мрак под ногами выпускает щупальца.

Я смотрю только туда. Внезапно налетает течение, скручивает, раскидывает пары. Две — влево, две — вправо, моего Бадди — вверх. Меня же…

Вниз… Вниз. Вниз!..

Странное ощущение: полное и беспредельное одиночество существа, считающего себя единственным разумным созданием на планете. Оно пронизывает меня сейчас. Это существо — истинный создатель всех живущих.

Посейдон, Океан?

Я ощущаю его призыв — хоть к кому-то, пусть даже к тем странным созданиям, что когда-то вышли из него.

Хочу дотронуться. Быть может, погладить, быть может, поговорить…

Не страшно, нет. Это существо близко. Им пронизана эта вода, мое тело, мое сознание. Я тянусь, я не могу противиться этому зову.

Я знал, я всегда знал, что так будет. С каждым погружением, с каждым часом, прожитым под водой.

Я думал, это я одинок. Ошибался…

Плыву вниз, вниз, все быстрее и быстрее. Мне нужно, я знаю: если доберусь, то получу ответы на все вопросы. И никогда не буду больше один. И он не будет.

Краем глаза вижу моргание цифр на компьютере: 45,46,48… 50.

Теперь смотрю только вперед — туда, в шевелящийся, ворочающийся, чернильный мрак. Уже — мой.

Погружаюсь в него…

Я просыпаюсь.

— Очухался? Кислородное опьянение — не шутка!

— Мы тебя едва вытащили! Барокамера в страховку не входила. Ты хоть знаешь, придурок, сколько это стоит?..

Я закрываю глаза.

Я просыпаюсь… Глажу свою темноту.

Поднимаюсь вверх.

Темные тени дайверов скользят по самой поверхности моря. Сорок метров — такой пустяк для двухкилометровой бездны! Один резко уходит вниз, глубже и глубже.

Я знаю, что тебе кажется. Я знаю, кто тебя зовет. Я знаю, что ты видишь.

Но я рядом. Я поднимаю тебя на пять метров, выдерживаю пять минут и отпускаю.

Хватит одного сторожа для океана.