Пролог

– И вина! Вина побольше! – громогласно приказал уже изрядно выпивший Корнелиан – Клеомброт, где девки?

– Всё будет, мой император, сейчас всё будет – уже достаточно пожилой, но всё такой же вежливый и готовый выполнить любую прихоть своего господина, Клеомброт, урождённый сумат, поклонился в ноги Корнелиану и, семеня, вышел из зала, где уже вовсю разгоралась очередная попойка императора Танатской империи, неугомонного Корнелиана Антия.

В дверях Клеомброт столкнулся с желавшими войти новыми участниками попойки. Им сумат тоже низко поклонился, пропустил и только после этого смог уйти по делам властелина Таната. Пропустил же он не кого-нибудь, а самого наследника короны, худощавого Виттелия, совсем не похожего на своего богатыря-отца. Как обычно, юноша шёл не один, а в сопровождении своих друзей, единственных людей, которым он хоть как-то доверял. Севастий Туллий, человек небольшого роста, можно даже сказать, тщедушный и мелкий, шёл чуть позади, по левую руку Виттелия. Широкоплечий и высокий Квинт Сцолла, сын легата, племянник легата, внук легата, в общем, человек с явно военным складом жизни, шёл по правую руку наследника империи. Позади этой троицы был самый незаметный и тихий из них, Вифаний Полибий, человек начитанный и зажатый. Вот такая компания и пришла в пиршественный зал, где император Таната праздновал свой триумф.

– О, кого я вижу? Ваше императорское величество соизволило снизойти к нам, простым смертным. Что бы это могло значить? – Корнелиан, осушив глиняный кувшин средних размеров с разбавленным вином, разбил его о пол, чем вызвал одобрительный гул своих воинов-собутыльников.

– Отец, я пришёл поздравить вас с этой великолепной победой – Виттелий был невозмутим и сохранял достоинство.

Император презрительно хмыкнул и отвернулся, не желая более разговаривать с единственным сыном. В их взаимоотношениях это было вполне нормально – с того момента, как умерла Адриана, единственное связующее их звено, мать и жена.

Пир продолжался. Юноша выждал паузу, понимая, что отец не собирается даже делать вид, что ему интересно то, что скажем ему сын. Спутники наследника короны молчали и наблюдали за другом, ожидая его реакции. Виттелий, наконец, принял решение, гордо вскинул голову, смерил пьющих воинов отца безразличным взглядом и спокойно сел за деревянный стол.

– Сосунок, а какого мнения о себе – недовольно буркнул Гай Фабий, старый боевой товарищ Корнелиана. Этот седой коренастый воин с самого детства был при императоре, сначала в ребяческих играх, а потом уже на полях сражений. Шрамы Фабия говорили сами за себя – Гай никогда не был трусом и шёл в передних рядах, сокрушая своих противников тяжёлым молотом. Эту небольшую прихоть Корнелиан легко разрешал своему другу, хотя все остальные воины обязаны были носить короткие гладиусы – иное оружие у легионеров было не разрешено. Фабий при императоре был в чине легата легионов, но сам так ни разу войска не вёл – Корнелиан эту обязанность оставлял за собой.

– А и сатир с ним, весь в мать – отмахнулся император, не желая продолжать неинтересную тему. Он протянул свою огромную волосатую руку за другим глиняным кувшином разбавленного вина. В империи пить вино в чистом виде считалось позорным, ибо человек отдавался полностью во власть напитка, терял контроль.

Виттелий отца опередил и, взяв кувшин, разлил разбавленное вино по двум кубкам, окованным золотыми обручами – империя славилась своими золотых дел мастерами. Поставив кувшин на стол, наследник короны взял оба кубка в руки и посмотрел на Корнелиана.

– Отец, позвольте выпить с вами. Я знаю, вы не считаете меня достойным вас сыном, вы бы были гораздо счастливее, если бы я был таким как Квинт – юноша скосил взгляд на друга, чьё лицо сейчас не выражало ни одной эмоции, застыв какой-то маской – Я хочу выпить за вас, мой отец, за ваш военный гений и за то, что вы наш правитель. Да здравствует император!

Молодой Антий протянул второй кубок Корнелиану. Тот, несколько опешив от сыновей пылкости, столь редкой, осторожно выпил разбавленное вино, поглядывая на Виттелия, словно что-то ещё ждал от него. Юноша же, внутри радуясь, что отец пьёт с ним, осушил свой кубок.

– Может быть ты и не так уж безнадёжен – вдруг улыбнулся во все свои зубы император и потрепал пятернёй аккуратно уложенные кудрявые волосы Виттелия, который всегда старался придать им более прямой вид с помощью разных мазей – Видали! Со мной сын выпил!

Тут же как гром раздались крики воинов, поздравляющих Корнелиана с таким событием.

Вакханалия в столичном городе Тантополе продолжалась до самого утра. Весь императорский дворец, находившийся на Центральной площади, гудел. Среди статуй эпохи Викториана были свидетелями распития более чем двухсот бочек вина. В каждом уголке этого огромного дворца, отстроенного ещё при деде Корнелиана, можно было встретить воинов, стаскивающих туники со служанок. Прекрасные сады, гордость умершей Адрианы, превратились в этот вечер в общественный туалет. Все праздновали по своему триумф императора – победу над фальками у Брумского леса. Корнелиан не только смог разбить армию северного соседа, но и убил в поединке короля Ллевелина, своего старого противника.

Пир уже шёл к своему окончанию, все его участники постепенно отключались, когда властелин Танатской империи, вставший для того, чтобы предложить так сказать тост перед сном, неожиданно схватился за живот, заревел раненым медведем и рухнул под стол. Виттелий, Гай, Квинт и три ближайших воина тут же, не смотря на разную степень опьянения (трезвыми были только наследник и его друг), подскочили к лежащему на мраморном полу Корнелиану. Тот катался с одного бока на другой, мычал, ревел, никого не мог узнать и походил на человека, потерявшего последний разум. Такой вариант хоть и напрашивался в силу количества выпитого, но всё же оказывался не таким уж явным – император имел свойство пить, не просыхая, дня два и при этом быть в полном уме.

Корнелиана еле смогли поднять с пола и унести вшестером в его покои. Император был совсем плох: его лицо было белым как саван, глаза безумно перебегали с предмета на предмет, но при этом смотрели как будто сквозь стены.

Виттелий совсем потерял свою обычную хладнокровность, всё время порывался что-нибудь сделать для страдающего отца, но, не зная, что же именно надо, ломал от отчаяния руки и сдерживал слёзы.

Состояние Корнелиана только ухудшалось и скоро для всех присутствующих в его покоях стало очевидно, что император не выживет. Неожиданно, властелин Таната резко поднялся на кровати и вполне нормальным взором оглядел Виттелия, Фабия, Квинта, врачей и всех остальных, кто был в комнате.

– Сын, подойди – строго приказал Корнелиан.

Юноша тут же очутился рядом.

– Приготовься, теперь ты будешь править этим народом. Квинт, подойди. Я растил тебя как своего сына и вижу, что не ошибся в тебе. Будь во всём послушен своему новому императору и помогай ему.

– Служение и честь – Сцолла ударил в грудь кулаком, туда, где было его сердце.

Император словно этого и ждал – он рухнул обратно на подушки и уже больше ничего не произнёс. Грудь обездвижено застыла, доказывая всем, что Корнелиан Антий отбыл в мир иной.

– Отец? Отец!!!

****************************************************************

Гриффин в мрачных размышлениях бродил по большому пиршественному залу, сейчас слабоосвещённому десятком факелов, висящих на стенах. В голове молодого Локерна была полная сумятица. Сначала отец заставил его сидеть в Раверине, не взяв с собой, а теперь ещё до столицы Рифферунда дошли остатки армии короля Ллевелина, убитого императором Корнелианом, с этим ужасным известием. Теперь старший сын погибшего короля, Гриффин, должен был взять на себя всё бремя власти. Обоюдоострая секира и золотой обруч с красным рубином – древние регалии правителей Рифферунда – лежали на длинном деревянном столе. Локерн время от времени поглядывал на них, но близко не подходил. Не то, чтобы он боялся быть королём, но всё это было очень неожиданно для молодого человека.

Своего отца Гриффин любил и уважал, но скорее как короля Ллевелина, а не как Ллевелина Локерна. Вот и сейчас, копаясь в себе, он понимал, что чувствует потерю повелителя, а не родителя. Возможно, это было связано с тем, что мира в семье Локернов особо никогда не было, королева Гита была взята в плен и насильно стала женой короля Ллевелина. Погибший король ценил её за красоту, но никогда особо не любил, да и верность ей не хранил. Гита же растила своих детей в любви и чести, окрашивая мужа в самых красивых тонах. И если младшие Локерны воспринимали это как правду, то Гриффин, возмужав, быстро понял, что король Ллевелин был далеко не таким уж героем.

Сейчас же вся забота о семье и королевстве упала на плечи молодого человека, совсем недавно женившегося на старшей дочери князя Военега, Ждане. А это означало, что именно он, Гриффин, должен вернуть восставшие племена гонтов, откуда родом его мать; разобраться с участившимися набегами островных викиров и остановить всеядность Танатской империи, уже забравшей пограничный город Дирб.

Все эти мысли сейчас крутились в голове старшего сына короля Ллевелина, когда в пиршественный зал вошла его мать Гита.

– Гриффин, остановись. Подойди, сын мой. Я знаю, ты сейчас в смятении. Соберись. Там, снаружи, тебя ждёт твой народ, он жаждет лицезреть своего нового короля. Ты не имеешь права бросить их на произвол судьбы. Иди. Вот корона и оружие, веди своих воинов на врагов Рифферунда и да помогут тебе боги – королева-мать бережно надела Гриффину на голову золотой обруч и вложила в руки обоюдоострую секиру.

Молодой человек внимательно посмотрел на оружие в своих руках, перевёл взгляд на Гиту, кивнул ей и пошёл к закрытым дверям бурга. Снаружи не было слышно разговоров, как будто люди повымерли. Но, стоило новому королю Рифферунда выйти во двор, как тут же мечи и секиры застучали по щитам – воины приветствовали своего повелителя.

****************************************************************

Святомир стоял в маленьком капище на коленях перед большим колесом, покрытым сеном и колосьями – изображении Калгора – и горячо взывал к верховному богу о душе своего отца, погибшего князя Военега, которого долго пытал и убил великий каган Степи Кандыр.

Единственный сын из четверых детей, Святомир, узнав об этой ужасной новости, заперся здесь, в капище, уже давно, и даже не знал, что его мать, Любима, закрыла за собой дверь в опочивальню и никого не впускала к себе. Более того, она ничего не отвечала на отчаянные призывы своих младших дочерей, Чаяны и Светы. Перепуганные и заплаканные княжны везде искали своего старшего брата, но, бросив это бесполезное занятие, просили мать открыть им. На решительные действия дочери Военега согласились только тогда, когда за дверью раздались звуки отворяющегося окна. Два гридня, Светозар и Горыня, выбили створы, сломав засов, но было уже поздно – княгиня выбросилась из окна, не пережив горя утраты своего горячо любимого мужа.

****************************************************************

Великий каган Степи, покоритель пуртов, бесстрашный Кандыр хмуро посмотрел на весеннее небо. Было уже достаточно тепло, но великий воин ощущал лишь холод. Этот холод был не природного свойства, а от понимания приближающейся кончины. Сегодня был его пятидесятый день рождения, а это означало только одно – смерть. Теперь это уже был не великий каган Степи, покоривший пуртов, а всего лишь старик, которому пора отправиться в долгое путешествие.

Кандыр всё это прекрасно понимал, но умирать ему как-то совсем не хотелось. Но выбора не было. Великий каган с напускным равнодушием вошел в огромный пиршественный зал Гексапейского дворца, где его уже ожидали сыновья. Старший, Самар, совершенно бесстрастно наблюдал за приближающимся отцом. В его глазах Кандыр не прочитал ни почтения, ни презрения, ни подобострастия – ничего.

Младшие сыновья старались не смотреть на великого кагана. Было видно, как им не хотелось принимать участия во всём этом ритуале, но никто из них ни капли не жалел своего отца – скорее в них говорило нежелание замараться его кровью.

– Самар, прежде чем мы… начнём, я хочу с тобой поговорить… как великий каган с будущим каганом – Кандыр внимательно наблюдал за реакциями старшего сына.

Самар слегка кивнул головой и сам отошёл подальше от своих братьев. Великий каган, прихрамывая на левую ногу, приблизился к нему. Некоторое время Кандыр смотрел в окно, а его сын – на него, не начиная говорить раньше своего отца.

– Отпусти меня – наконец, решился великий каган – Я уйду далеко, за залив Клинка, в пески курбов. Я не буду мешать тебе, клянусь Аргиллой, только оставь мне жизнь, ятаган и коня. Больше и не надо.

Самар слегка сощурился, не отрывая взгляда от Кандыра.

– Отец, вы же знаете – это невозможно – спокойно ответил старший сын. В его голосе не было ни жалости, ни презрения.

– Я знаю, обычай… Но ведь нельзя же всю жизнь слепо им подчиняться. Многие из них уже отжили своё – тихо произнёс Кандыр.

– Эти самые обычаи держат наши народы от распада и разложения, разве не так? – Самар сейчас повторил любимую фразу отца, которую тот вдалбливал ему с самого детства.

– То есть, ты согласен, чтобы потом и тебя вот также слепо убили твои сыновья, когда придёт время? – огрызнулся, вспыхнув, покоритель пуртов.

– Если я доживу до этого, то приму смерть от своих сыновей как подобает великому кагану – старший сын был непоколебим.

Кандыр недовольно дёрнул щекой и снова посмотрел в окно на город, где тысячи людей сновали по улицам, улочкам и площадям столицы каганата. Пастухи гнали множество коров, овец и коз на убой, по всему городу раздавались мычания и блеяния. Торговцы громко и яростно спорили с покупателями о ценах на товар, не желая прогадать – кто знает, что могут подсунуть в обмен. Жизнь в единственном городе Степи шла своим чередом, совершенно не думая о том, что их каган должен умереть.

– Молодец, сын – снова заговорил Кандыр, глядя на Самара – Ты прошёл моё последнее испытание. Ты будешь великим каганом.

– Благодарю, отец – старший сын чуть склонил голову, продолжая наблюдать за покорителем пуртов. Самар хотел полностью запечатлеть в своей памяти эти последние минуты своего отца, думая о том, что тот ему сказал. А что будет, когда придёт его время? Он также запросить о жизни или же стойко примет удары ятаганов? Самар хотел верить, что он умрёт как подобает великому кагану, но тень сомнения плотно сидела в его сердце.

Наконец, старший сын Кандыра, дал знак братьям и те подошли к ним, окружив отца и обнажив свои ятаганы.

Великий каган Степи, покоривший пуртов, ещё раз посмотрел на своих младших сыновей, задержался на старшем и хитро улыбнулся, закрыв глаза. Он уже представлял себе дальнейшие события в каганате, но понимал, что сам уже ничего не сможет изменить. Его время вышло.

****************************************************************

– Морские собаки! Как вообще они осмелились вторгнуться в наши земли? – гнев эмира Якуба Алласида был направлен на окружавших его сановников, так как до викиров правитель курбов из своего дворца в Мартадухе добраться попросту не мог.

– О, пусть небо покарает этих неверных собак! – визирь Махмуд, ещё совсем не старый сановник, возвёл руки к расписному потолку.

– Не вой! – маленький эмир, разжиревший на своих пирах, злобно ударил своего визиря в грудь толстой короткой ножкой в золотом башмачке – Где Омар? Живо позвать ко мне Омара!

Несколько сановников в длинных, расшитых золотом халатах, побежали исполнять приказ своего капризного эмира, но их одеяния очень мешали быстрому передвижению. Спотыкаясь, падая и сопя, некоторые из сановников всё же достигли золотых дверей, но было уже поздно – сын эмира уже входил в приёмный зал. Старший из многочисленных отпрысков ненасытного Якуба, Омар был гораздо выше своего отца, да и многих курбов. Возможно именно поэтому в его глазах было постоянное презрение к мелким букашкам, которые семенили рядом с ним.

Эмир испытывал к своему сыну двоякие чувства. С одной стороны он терпеть не мог этого великана, отнюдь не отличающегося нехваткой ума. На оборот, Омар часто вслух и очень серьёзными аргументами противоречил отцу, чем безмерно раздражал того. С другой – первенец эмира был единственным из всех его отпрысков, действительно способным взять на себя власть эмиратом.

– Омар, немедленно приведи мне этих морских собак! Сейчас же! Они посмели напасть на мои корабли и разграбить Мирдас!

– Этого бы не случилось, если бы у нас был хороший флот, способный противостоять кораблям викиров – холодно заметил сын эмира, взяв с золотого подноса яблоко, в которое тут же вгрызся своими белыми крепкими зубами.

– Что?! Немедленно отправляйся в Мирдас и найди их! – Якуб очень быстро терял последние остатки самообладания. Сановники безмолвными тенями разошлись по углам за колонны, не желая попадаться ему под руку.

– Пустая трата времени. Викиры никогда не задерживаются в том месте, где грабят, более дня – Омар как будто нарочно злил отца.

– Немедленно догони их! – эмир вскочил со своего золотого трона, тяжело дыша и сжав маленькие кулачки.

– Они уже далеко.

– Я сказал...

– Ты не слушаешь меня, отец. Их здесь уже нет. Ты даже не способен понять такую простую истину, не то что управлять эмиратом.

– Собака, да как ты смеешь...

– Глупец – старший сын безразлично пожал плечами и, повернувшись к Якубу спиной, пошёл к дверям, выбросив в окно огрызок яблока.

– Стража, схватить изменника! – эмир окончательно потерял всякое самообладание.

– Стража, убейте безумца, пока он нас всех не погубил – Омар бесстрашно посмотрел отцу в глаза.

– Что?! – удивлению Якуба не было предела.

Стражники, не зная кого им слушать и чей приказ исполнять, попросту замерли на месте, ожидая развязки очередной ссоры между отцом и сыном.

– Убейте этого подлеца!

– Меня кто-нибудь уже избавит от этого взбалмошного старика?

– Выродок! – Якуб решил лично избить своего сына и с этой целью стал вприпрыжку спускаться по золотым ступенькам трона, но запутался в длинных одеждах своих, споткнулся, потерял равновесие и рухнул на пол, хорошенько пройдясь боками об углы. Охая и ахая, эмир попытался подняться, когда рядом оказался Омар.

– Само небо свергло тебя – с довольной ухмылкой произнёс он и всадил отцу кинжал в грудь.

****************************************************************

– Мы неплохо повоевали сегодня, сынок. Хорошая добыча, славная. Всем хватит – конунг викиров Виглаф Хорф крепко держал своего старшего сына Рагнвальда за руку, облокотившись о фальшборт. Драккары северян, нагруженные добычей, плыли по Спокойному морю домой, в Сэбьёрг.

Молодой воин кивнул, соглашаясь с отцом. Отец тяжело и прерывисто вздохнул, принимая это за ответ.

– Хальфдан, Гуннар, Кнуд – вот ваш новый конунг. Передайте вашей матери, что я буду ждать её в Последней Битве. Мне понадобиться моя подносчица щита.

Виглаф сжался, скривив лицо от приступа боли, сплюнул сгусток крови, накопившийся во рту.

– Всю жизнь ненавидел стрелы...

Сыновья смотрели на отца, ушедшего в небесный хирд. Совсем ещё юноша, Кнуд еле сдерживал слёзы.

Рагнвальд открыл было рот, но лишь лязгнул зубами и ничего не произнёс. Он вопросительно посмотрел на Хальфдана, чего-то вопрошая у него. Потом посмотрел в ту сторону, где должны, по его мнению, находиться Северные острова и кивнул. Свою тоску по умершему отцу новый конунг оставил в себе, не желая показывать братьям и воинам.