Грегори.

Гладкие, будто отполированные, кости.

— Не бойся.

Череп кажется пустым, но он полон темных мыслей. Я видела, как они струятся сизым дымом, рисующим странные изменчивые образы.

— Я помню много историй. Хочешь, я расскажу тебе?

Череп выглядит потрясающе. На лбу вырезаны узоры с буквами. Наверное, это что-то значит, но Грегори не хочет об этом говорить. Под пустыми глазницами врезаны камни, напоминающие слезы. Красные, синие, зеленые. Я никогда не видела красных слез. Грегори говорит, что слезы бывают разными. Он много рассказывает. И о слезах в том числе. Иногда делает это дымом, иногда словами. Я не могу понять, откуда идет звук, но когда он шевелит челюстями, я его слышу. Может быть, из зубов. Они медного цвета и иногда мерещится, будто зубы превращаются в маленькие трубы и наигрывают загадочную мелодию, превращающуюся в слова. Это завораживает. Хочется слушать и слушать, не переставая.

Мама всегда говорила, что у каждого свои скелеты в шкафу. Раньше я очень боялась. Постоянно проверяла и успокаивалась, только убедившись, что мой шкаф совершенно пуст.

А теперь все иначе. Он появился, когда мама с папой начали ругаться. Я тогда сильно испугалась и спряталась в шкаф, чтобы не слышать их криков. Не знаю, сколько я там просидела, но когда я проплакалась, он спрыгнул откуда-то сверху и был похож на котенка, которого я так хотела, но не могла завести из-за папиной аллергии. Котенок был костяным, но несмотря на такой необычный вид, он был очень грациозен и ласков. Прошло несколько дней, и он превратился в малыша. Малыш был добрым, но чем больше родители ругались, тем взрослее и хмурее становился мой новый друг, пока спустя несколько месяцев не стал таким, каким я его описала. Он много рассказывал, а я с радостью слушала. Его рассказы были полны неожиданных поворотов и волшебных событий, и здорово отвлекали от угнетающей реальности. Со временем рассказы стали жестокими, коварными и кровожадными, но я уже не могла остановиться и слушала, слушала, слушала… Казалось, что Грегори пытается раскрыть мне глаза, показать этот мир таким, какой он есть на самом деле, но я утешала себя, что все это происходило с кем-то другим, а мой мир совсем не такой, что скоро все исправится, но почему-то пока не исправлялось.

Папа с мамой не знали о Грегори. Им было не до меня. Когда они не ругались, то расходились по комнатам, чтобы не встречаться друг с другом. Про меня вспоминали только для того, чтобы покормить или отвести в школу. И почти всегда молчали. Они очень постарели за это время. Каждый в отдельности старался выглядеть лучше, но ничего не получалось. Я скучала и надеялась, что все может стать, как раньше, но Грегори говорит, что дальше будет только хуже. Скоро они начнут меня делить. Но я не хочу! Грегори рассмеялся и сказал, что это ничего не значит. Я обиделась на него, но на следующий день мы помирились.

Мы стали часто с ним спорить. Грегори говорит, что мама с папой скоро разведутся, но я ему не верю. Так не должно быть, а он говорит, что в жизни всегда так. Я стала злиться на него и часто кричать. Один раз так сорвалась, что в комнату вбежала мама. Она увидела, что я кричу на раскрытый шкаф и очень испугалась. Пришлось рассказать ей о Грегори, и она испугалась еще сильнее. Вслед за мамой в комнату вошел папа. Он хотел подойти к нам, но мама закричала на него, что это он во всем виноват, и убежала. Я испугалась и папе ничего рассказывать не стала. Он постоял несколько минут, потом посадил меня к себе на колени и просидел так, пока у меня не затекли ноги. Я встала, прижалась к папе и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, погладил меня по голове и ушел. Я очень надеялась, что все будет хорошо, но ругаться они так и не перестали.

Казалось, что они стали ругаться даже чаще. Грегори сказал, что у мамы есть любовник. Я ему не поверила. Он предложил спросить у мамы, но зачем? Я же знаю, что это неправда. Мама говорит, что меня надо отвести к врачу. Это из-за Грегори, я знаю. Я даже пыталась с ним вообще не разговаривать, но одной очень скучно, а гулять совсем не хочется. Страшно. Страшно выйти из дома, и вернувшись, обнаружить, что дома никого нет. Они ведут себя так, будто готовы бросить друг друга. А если они бросят меня?

Сегодня они ругались особенно сильно. Мама вернулась поздно, и папа стал кричать на нее. Грегори сказал, что надо проведать их. Он сказал, что я могу раскрыть им глаза. Я послушалась, Грегори пошел со мной. Я взяла его за руку, но когда мама увидела меня, глаза ее округлились и она чуть не закричала от ужаса. Я испугалась и отдернула руку. Грегори велел спросить маму про Евгения Николаевича, я так и сделала. Мама покраснела. Папа заметил это и рассвирепел. «Я так и знал! Даже ребенок уже знает! А ты говорила, что я это себе придумал!» — закричал он, замахнулся на маму, но остановился и тут же ушел в свою комнату. Мама заплакала. Через несколько минут папа выскочил из комнаты с сумкой, поцеловал меня и ушел. Ушел, как и говорил Грегори. Стало очень страшно и пусто в душе. Мама взглянула на меня и прохрипела сквозь слезы:

— Откуда ты это знаешь?

Я молчала.

— Это твой невидимый друг? Он сказал тебе?

Я кивнула.

Мама зарыдала еще сильнее. Я хотела ее пожалеть, но она велела мне идти в комнату, и я ушла. Я очень боялась, что она тоже меня бросит, но Грегори сказал, что этого не будет. По крайней мере, сейчас, когда ушел папа. Может быть, потом, но не сейчас. Я легла в кровать и заплакала.

Несколько дней все так и продолжалось. Мама почти не замечала меня и плакала по вечерам. Я тоже плакала, но иногда открывала шкаф и слушала истории Грегори. Они были не веселыми, но хотя бы отвлекали от реальности. Я слышала, как мама подходила к моей двери, но она не заглядывала в комнату, и я продолжала разговаривать со своим другом. Через несколько дней мама отвела меня к врачу.

Я не стала рассказывать тете-врачу о Грегори, подумала, что к хорошему это не приведет, мама о чем-то с ней долго разговаривала, когда меня вывели из кабинета, а когда она вышла, мы поехали домой.

После поездки к врачу мама стала добрее. Она стала ко мне чаще заходить. Даже пыталась о чем-то разговаривать, но разговор не клеился. Я спрашивала, когда вернется папа, она замолкала и уходила. Грегори сказал, что папа может вернуться, я очень на это надеялась, но папа не возвращался.

Через две недели он наконец-то приехал. Привез мне большого плюшевого мишку, немного поиграл со мной и ушел разговаривать с мамой. Они не ругались, разговаривали тихо и спокойно. Я обрадовалась и поспешила рассказать об этом Грегори. Он стал не таким хмурым, как раньше, и тоже был рад. Так рад, что рассказал мне очередную волшебную историю. Я так увлеклась, что не заметила, как мама с папой зашли в комнату. Я обернулась и увидела их испуганные лица. Они подошли ко мне и обняли. Я чувствовала, что им тяжело находиться друг с другом рядом, но надеялась, что это пройдет. Они отвели меня на кухню и сказали, что мне, возможно, придется лечь в больницу. Ненадолго и они будут обязательно меня навещать. А еще сказали, что постараются больше не ругаться и попробуют все исправить. Я очень обрадовалась. Больница — это, конечно, не весело, но если так надо, чтобы они помирились, я согласна. Папа сказал, что, возможно, мне разрешат взять с собой плюшевого медведя. Я была взволнована. Не терпелось поделиться этой новостью с Грегори. Надеюсь, что в больнице есть шкаф. Иначе одной мне там будет скучно и одиноко.