Пролог

Сидя в машине, он думал о том, что всё в этом мире продается и покупается. Хорошим примером тому служили его права на вождение. Точнее, не сами права, а медицинский доступ; с 11 лет он не различал цветов, и миром его было бесконечное разнообразие и уныние всех оттенков синевы.

Его мозг уже много лет не был способен воспринять хоть какой-то иной цвет, кроме синего; точно так же, как сердце не воспринимало иные чувства, кроме холода, спокойствия и одиночества.

Он спал на узкой жесткой кровати и умывался холодной водой. Он вставал в шесть утра, а ложился не раньше двенадцати, и никогда не брал выходные. Он изводил свой организм физическими нагрузками так же, как интеллект — задачами, и за годы, прожитые в однажды установленном ритме, привык к этому.

Стояла середина июля, и солнце нещадно припекало. Невозможно было сидеть в машине, а человек, которого он ждал, всё не появлялся. Он открыл дверь и вышел на дорогу.

Люди, шедшие мимо, не обращали на него никакого внимания, а если и останавливали на нём беглый взгляд, то отмечали аккуратную белоснежную рубашку, одетую поверх чёрных штанов, застёгнутую от рукавов и до самого ворота.

На тонкой руке сверкнули часы — двенадцать двадцать восемь. Потом в его голове быстро-быстро побежали мысли: рука бледно-синего цвета, какого обычно бывает небо на рассвете, когда Солнце еще не видно за горизонтом, а тьма уже рассеялась. Белый рукав. Черные часы. Шум машины где-то вдалеке (улицу перекрыли из-за ремонта). Дом. Площадь. Жара.

Он увидел её. Лишь много лет спустя он понял, что все тридцать пять лет его жизни сводились вот к этому мгновению. Он. Синий цвет. И девушка.