Липовый цвет

Липовый цвет

Липа цветет. Я лежу, удобно устроившись, на толстой липовой ветке почти под самой вершиной. Лежу не оттого, что ленив, хотя и это присутствует, а оттого, что не хочу мешать.

Снизу идет экскурсия, и наш Валерич ведет её по парку, громко и нараспев читая стихи. Серебряный век густо повисает в липовом мареве над тропинками, и среди всего этого, звук моей бензопилы кажется мне совершенно неуместным. Жарко.

Вдали слышался голодный волчий вой. Только это не совсем волки. Это джеклондоновские собаки маламуты. Зачем они нам в музее? Все очень просто: их специально держат на тот случай, что ежели бы на Малиновом ручье, что под горой, случись кому вдруг найти золото и начнись бы у нас золотая лихорадка, то было бы на ком возить грузы и почту от Сороковой мили в Доусон и обратно. А пока что собаки в резерве, катают ребятишек, воют по ночам на луну, воют и по иным собачьим поводам.

Вчерашняя гроза, налетевшая с севера из-за холмов, вылила в парк океан воды и, походя, шквалом своим, наломала множество веток на липах. За ними-то, сломленными, но пока еще висящими на деревьях, я и охочусь сегодня. Чтобы по балде никому не приехало.

Вылитый вчера океан потихоньку испарялся на жаре. Живительный липовый дух, так бодривший с утра, постепенно становился банным, разлагающим морально.

Пока я поднимался на эту старую липу, синица московка, будучи на пролёте мимо, изменила свой курс и присела на ветку рядом со мной. Я замер и стал её разглядывать. Синица же разглядывала меня. Она наклоняла головку то вправо, то влево и умненько блестела глазками. Потом, соглашаясь, видимо, с какими-то своими мыслями, кивнула, тоненько тинькнула: — «Медведь», — и улетела.

Разложившись морально на ветке, пытался я понять: кто я здесь, и зачем я вдруг среди этой цветущей липы? Нет, не права синица, не медведь я. Сладкий липовый дух, являясь, по-видимому, отличным природным растворителем, уже почти полностью растворил меня, превратив в некоторый продукт пчеловодства. В некоторое среднее, между медом и воском.

Тысячи, миллионы пчел гудели на моей и окрестных липах, а я не переставал удивляться. Вроде бы по всему парку найдется от силы дерева три, знаемых мною поименно, с пчелиными дуплами. Откуда же их столько прилетело, из какого далека?

Атмосферные массы над моей головой были неподвижны совершенно. Экскурсия уже давно удалилась в сторону пруда. Снизу доносились лишь отдельные, особо ударные, но неразборчивые части Серебряного века. Надо бы мне было уже приняться за работу, да разве может работать продукт пчеловодства? Нет, продукт этот может лишь лежать и растекаться по ветке. Что-то следовало предпринять. Пожужжать что ли крылушками?

Вдруг, в левую потную щеку мою задуло холодком. Приподняв голову, оглядел я мутным взором окрест и увидел на севере огромную, жирную, черную тучу. Туча шевелилась, стоя на одном месте, расположившись ровнехонько над деревней Тараканово, привязанная к ней толстыми веревками дождя и ворчала утробно.

Несколько раз в жизни заставала меня гроза на дереве. И каждый раз, мне это не доставляло никакого удовольствия. Во-первых: мокро. Во-вторых, деревья под сильным ветром ведут себя совершенно неприлично. Все время кажется, что то, что напрягается и сопротивляется в них его порывам, вот-вот возьмет и лопнет, сломается и улетит вместе со шквалом. В-третьих: молния. Есть у меня, конечно, некоторая уверенность, основанная на знании литературы, как художественной, так и не очень, что вероятность попадания молнии в мужика, который трезвым залез на дерево, ничтожно мала. Просто не описано нигде. Описано, как под деревом, как в поле, как на воде описано. А на дереве — нет. Или я просто не читал. Но, в любом случае, вероятность не нулевая.

«Может и мимо нас гроза пройдет. Но, двигаться однако, надо». — решил я.

Пришлось вставать мне со одра своего. Встал, выбрал слабину на веревке. Залез в специальный карман за сигаретами, закурил. Вирджинская смесь отогнала пчел, перебила запах липы и даже взбодрила слегка. И ветерок засвежел, задвигались наконец известные массы. Задвигался и я с ними, и двигался уже до вечера, поглядывая все время на тучу.

А туча так и весела над Таракановым, а потом и в правду, стороной ушла.

Нарезал я домой самых крупных и душистых соцветий с грозовых веток. Положу на солнышке, пусть сохнут. Придет зима, за окном — темно и вьюга, а у нас — июльский полдень — липовый чай.