Елочки

Елочки

Двухголовая

Почти перед самыми новогодними праздниками, пробившись сквозь снегопад по непроезжим почти от свежего мокрого снега подмосковным дорогам, доехал я наконец до своего музея, намерение имея благое и непринужденное забраться на одно толстое и высокое дерево.

В жизни каждого человека бывают такие минуты, когда лучше всего ему было бы забраться на какое-нибудь толстое дерево. Не бегать по комнате, не заламывать руки, не пить ночами черный чай и смотреть в окно. Никому не звонить, а просто взять и забраться на толстое дерево.

Только вот не все могут, не все умеют. Не все знают как. Не все даже догадываются, что так вообще можно.

"Оттого-то и все беды наши, оттого и непонятки. Как на личном фронте, так и в обществе в целом". — так примерно размышлял я, пытаясь с наименьшими усилиями втиснуться в зимней экипировке в альпинистскую обвязку.

"Там ведь, на толстом-то дереве, все по другому. Стоишь там наверху, атмосферные массы двигаются над головой, а впереди далекая даль. И кругозор там другой, и течение жизни. И самооценка и приоритеты другие, и это, как его там, мироощущение и… Тут другой вопрос актуален: брать с собой телефон, или сейчас опять всякая фигня начнется?" — думал я, поглядывая на маячившие прямо за усадьбой, над всем лесом, как два неведомых седых лохматых рога, две макушки моего сегодняшнего толстого дерева.

Это была старая сухая ель, лет примерно ста двадцати. На середине своей высоты она разделилась на два одинаковых ствола и так и выросла. И так вот и преставилась. Оттого и рога над лесом.

Засохла она еще прошедшим летом, и давно было бы пора ее убрать с глаз долой, да что-то все не складывалось. То мы вязы спасали в соседней усадьбе, то какие-то другие важные дела были в парке, то всё никак не могли решить, на чьей земле эта ёлка стоит. Может на музейной, может на совхозной, а может, и вовсе даже на гослефондовой земле. Наконец решили — елка наша.

Утренний снег прекратился, никуда не летел, лежал смирно и тихо подтаивал в предновогодней оттепели. Весь в веревках, с бензопилой, продвигался я по этому снегу. Не шел, не бежал, а именно продвигался. Два шага по икры, третий по колено в снегу. Не держал меня нынче снег, утягивал вглубь.

Задача мне предстояла не самая простая: ель была слишком высока, чтобы позволить мне повалить её целиком. Во всяком направлении своего упадания, растение моё упиралось во что-нибудь мемориальное.

Как ни крути, а надо было мне самому подняться на ёлочку, попутно обрезая бесчисленные толстенные ветки, затем частями развалить оба ствола до развилки, что носит на возвышенном языке древолазов поэтическое название "штаны". А уж высотой по штаны она у меня в любом направлении проходит и никакая мемориальность ей не препятствует. Затем мне предстояло завалить остолоп, что на возвышенном языке означает кусок ствола, пока еще стоящий, но уже годный к повалу, и распилить его на блины и чураки хоть какого-нибудь человеколюбивого веса и размера.

Телефон я все-таки взял с собой в специальный карман. Лучше бы не брал. Не успел я продвинуться и в половину расстояния до своей елочки, как вышеозначенная фигня и началась.

— Антон Александрович, а вы сейчас не очень заняты? — услышал я культурный голос нашего директора.

— Да как вам сказать… — начал я тоже культурно уклоняться и, предполагая длинный разговор, утаптывая снег и укладывая веревки, чтобы присесть.

— У нас начинаются детские новогодние мероприятия. Приедет много детей, а у нас в голубой гостинной до сих пор нет елочки. А уже пора наряжать. Нам бы трехметровую и попышнее. Такую вот, чтобы в праздничный час, каждой бы иголочкой радовала нас. Кроме вас, больше некому ее принести. — поясняли мне на музейном диалекте.

— Как же так, некому? — продолжаю я уклоняться менее культурно.

Но тут мне рассказали историю, из которой получалось, что некому. Читали ли вы саги? Они обычно длинны и утомительны в прочтении. Но из них всегда можно выкроить несколько неплохих коротких историй. Итак, коротко, одна из них.

Полный трудов и забот, благословенный прошедший год заканчивался. Все мужчины наши, способные держать в руках пилу или топор, перед новым годом, получив аванс и утешение велие на трапезе разрешиша, сильно устали. Длинный трудовой год утомил их.

Один взял даже отпуск за свой счет, другой — ушел на больничный, третий, вышед сильно усталый из магазина, в разбойники впаде и теперь в больнице вспоминает обстоятельства впадения в оные, четвертый и вовсе уволился, а пятого — уже второй день в нетях пишут. Агата Кристи. Детектив.

Осталось еще двое, но они новенькие, двухмесячные, и не знают, где можно елочки брать. Да и снег кому-то надо чистить. Сам собой ведь он не прочистится.

Мишкиной тропой

Да, это было неожиданно. Это требовало поворота сознания. Вообще-то, сознание мое от природы не очень поворотливое. Если сравнивать его по маневренности, например, с автомобилями, то у меня — большая фура, притом еще и с прицепом.

Чтобы повернуть сознание, мне следовало бы для начала освободиться от прицепа. Непокоренная елочка тормозила поворот.

Посмотрел я в сторону своего толстого дерева, поднял правую руку вверх и резко опустил.

— Жди здесь, никуда не уходи! — приказал я ей и пошел разоблачать себя, переобувать себя и убирать ненужное уже снаряжение.

"Вот ведь как нами играет судьба!" — думал я. — "Путем несложных превращений, превратился я из древолаза в древоруба."

Прицеп был отцеплен, но фура как-то пока неуверенно поворачивалась. Что-то ей по-прежнему мешало. Какая-то задняя мысль. И тут меня осенило:

"Так ведь я теперь получаюсь что-то вроде Деда Мороза из песенки! Я ведь детям на праздник из лесу елочку принесу!"

Фура наконец развернулась, напился я чаю из термоса и отправился на дальний конец поля, поросшего уже молодым лесом, в то место, где у нас было намечено прореживание молодых елочек.

Снег еще больше подтаял, идти стало совсем трудно. Пока я шел по накатанной санями дороге, было еще терпимо. А потом я сошел с нее и сразу провалился по колено. Так и продвигался я дальше: шаг — по икры в снег, два шага — по колено, два шага — по икры, три шага — по колена. Никакого ритма, никакого размера в этой поэзии не было. Но до делянки дошел я наконец.

Есть такая история у Николая Носова про то, как двое друзей — Мишка и Колька, под Новый год ходили в лес за елкой. Я всегда смеялся над Мишкой. Над его неторопливостью и привередливостью смеялся. Над его, прости Господи, перфекционизмом. Не мог я никогда понять, чего он копался так долго. Это же так просто! Выбрал, срубил, понес.

А вспомнил я эту историю только потому, что заметил: вот уже около часа, медленно передвигаясь вышеописанным способом между куртинами молодых елочек, я так ничего и не выбрал. Я поймал себя на том, что хожу, придирчиво оглядывая молодняк, и повторяю про себя: «Нет, это куцая какая-то. А у этой нога кривая. Вон ту пилильщик объел. Эта высока слишком, эта низкая, а у той вершинка, как палка».

От этого наблюдения я пришел в ужас. Я понял, что стою на скользкой тропе пресловутого Мишки. Мне надо было сворачивать с этой тропы, но только непонятно было как. Елочки и впрямь были не ахти, а случай мой был еще сложнее мишкиного. Мне ведь надо было, кроме всего прочего, провести именно прореживание, то есть выбрать ёлку или с наименьшей перспективой для роста, или наиболее мешающую расти другим. У меня была сверхзадача, и она мешала мне сойти со скользкой тропы.

Не знаю, до какого марковкина заговенья я бы еще бродил в поисках нужной елочки, если бы вдруг случайно не наткнулся на то, что искал. Это была пара: подрост ели и дуба, начавшие уже смыкаться кронами.

Если их оставить так расти, то рано или поздно, дуб своими совершенно дубовыми ветками исхлещет еловую вершину и станет елочка многоголовой, с пучком кривых побегов вместо вершины. Дубок может и ствол протереть соседке в нескольких местах «до мяса», и тогда вырастет она кособокой. А дуб в это время и сам будет неумолимо уклоняться и уходить из-под еловой тени и тоже вырастет кривым.

«Будем брать!» — решил я.

«Срубил он нашу елочку под самый корешок» — поется в песенке. Не знаю, может песня эта родом из тех краев, где снегу под новый год — кот наплакал, может мужичок из песенки все время с собой лопату таскал, чтобы елочки перед рубкой откапывать и срубать их именно под самый корешок и так, страха ради лесниковска или иного проверяющего, концы хоронить. Не знаю, только у меня лопаты с собой, конечно, не было, до корешка я не добирался и концов не хоронил, а просто спилил я нашу елочку, слегка утоптавши снег, зацепил чалкой за комель, и поволок было.

Было, да не тут. Подтаявший снег моментально и монументально всосал в себя еловую крону, облепил её клейким своим естеством, утяжелил многократно. Очень несподручно такое тянуть, плохо получается.

Уменьшая поверхность зацепления со снегом, взвалил комель на плечо.

«Ну, так-то оно куда лучше!» — сказал я себе, немедленно проваливаясь под тяжестью растения двумя ногами по колена в снег.

В глупом каком-то положении я оказался. С одной стороны, елочка выбрана и срублена, а с другой — доставить её к месту назначения — никак нет.

«Ладно», — решил я. — «Как-нибудь до дороги допру, а там вызвоню кого-нибудь на подмогу».

Кое-как, то волоком, то носом, приближались мы с елочкой к дороге. Но, видимо, начатое мною движение по мишкиной тропе неуклонно продолжалось. В очередной раз, как-то особенно глубоко, провалившись в снег, моя левая нога удивленно сказала:

«Хрум?»

«Ой?» — спросил я левую ногу.

«Похоже, да!» — ответствовала мне моя левая нога и ушла на больничный. Прям как тот плотник после новогоднего аванса.

«Дальше должен появиться Колька, посадить меня на елку и отвезти на станцию. Там, в поезде нас накормят пирогами. А потом мы будем заклеивать ободранные бока у елки зеленой бумагой». — думал я, вытаскивая приболевшую ногу из снега.

Судя по всему, это было просто растяжение и притом, вряд ли великое. Нога вроде держит, только идти тяжело. Но с елочкой идти немыслимо.

«Надо звонить» — решил я, и полез в специальный карман за телефоном. В кармане была пачка сигарет, зажигалка и карбюраторная отвертка.

Телефон я, наверное, не стал брать, чтобы всякая фигня не началась. Поэтому осталось теперь только сесть на елку и закурить. А нет, можно еще было карбюраторной отверткой что-нибудь покрутить. Например, карбюратор.

Сижу, курю, а над головой, все, что положено, двигается. Вдруг, чу! Снег по лесу частому под полозом скрипит! Лошадка мохноногая, а точнее наш вороной тяжеловоз Бриг, неторопливо тупает по снегу копытами. Везет он санки, а в санях сидит конюх Катя. Дорогу для детских катаний Катя с Бригом прикатывают.

Вот ведь, все сегодня прям по книжке получается! И меня с елкой доставили, и пирогом накормили, и нога потом быстро прошла. Ну, или почти прошла. Я её только мазью намазал и бинтом эластичным замотал.

А двухголовую свою старушку спилил я только в начале марта. Всё меня дела куда-то уводили от неё. А она честно дождалась меня, никуда не делась.

Спилил я её, посчитал на пне кольца. И было бабушке от рождения сто тридцать лет.