№ 8 Светлана Гольшанская

До своего особняка на дворцовой площади Уильям добирался уже в сгущающихся туманом сумерках. Безлюдные, обманчиво тихие улицы. Впрочем, нападать лихой народ не решался, чуя перед собой более сильного хищника, к тому же, не в настроении играть в милосердие.

Дома явно не ждали. Прислуга вела себя нервно, отводили глаза, жалели, и это бесило настолько, что дрожали руки.

— Алекса уже похоронили. Если бы мы знали, что вы так быстро обернетесь… — неловко оправдывался управляющий, которого Уильям оставлял тут за главного на время своего отсутствия. — Короля Ричарда тоже похоронили. Сегодня на рассвете была церемония.

Везде опоздал… Впрочем, думать надо о живых, мертвым — уже не помочь.

— Хорошо. Отправьте канцлеру послание, что я вернулся и согласен взять на себя регентство и опеку над юным принцем, как того хотел король Ричард, — управляющий удивленно уставился на него и сдавленно выдохнул.

Уильям не мог отказать лучшему другу в последней просьбе — защитить его наследника и королевство, пока тот не войдет в силу, чтобы справляться с властью самому. Узы побратимства священны, крепче них разве что узы крови.

— Где Джейкоб?

Управляющий неловко потупил взгляд:

— У кровати Алекса. Он сидит там с тех пор… с тех пор, как тот умер. Алекс заколол себя у него на глазах. Мы звали господина Джейкоба, пытались увести или хотя бы накормить — он ни на что не реагирует. Доктора говорят, у него шок и разводят руками. Никакие лекарства ему не помогают.

Уильям махнул рукой, чтобы управляющий прекратил поток объяснений. Не говоря больше ни слова, зашагал к комнате Алекса на втором этаже.

Воспоминания нахлынули некстати, как он в последний раз видел старшего сына в этой проклятой комнате, на этой проклятой кровати. Алекс лежал бледный и потный, с отрубленными по колено ногами, заливался слезами и беспрестанно просил прощения:

— Прости-прости меня, отец, я подвел! Я не справился! Я виноват!

И так гадко становилось на душе, так муторно, что хотелось бежать прочь без оглядки.

Это не ты должен просить прощения, не ты виноват! Это я тебя подвел!

Заставил отправиться на это дичайшее испытание, хотя в глубине души прекрасно знал, что Алекс «не тянет». Семейная гордость — дьявол бы ее побрал! Потому и сбежал, как распоследний трус — Совет был лишь поводом.

Уильям отворил дверь, не заботясь о громком скрипе.

— Джейкоб?

Он неподвижно сидел на стуле у кровати. Темно. Уильям подошел к нему с запаленной свечой и поставил ее рядом на тумбу.

— Джейкоб?

Он никак не реагировал. Держал спину неестественно прямо. Смотрел в одну точку на кровати. Бледный, как сама смерть, под глазами темные круги, и без того острые скулы будто выпирают из впалых щек. Бескровные губы плотно сжаты. Как прозрачная тень, умирающая от безжалостного полуденного солнца.

Немой укор нерадивому отцу.

Уильям встал перед сыном, закрыв собой кровать. Заглянул в пустые, тусклые глаза.

— Джейкоб, ты меня слышишь?

Только неподвижное молчание в ответ. В отличие от старшего «солнечного» Алекса, унаследовавшего покладистый и открытый материнский нрав, Джейкоб характером пошел в проклятую породу Кавендишей. Упрямый и замкнутый, после смерти матери он отдалился от Уильяма стеной мрачного молчания, был близок только с Алексом, который всегда старался примирить или хотя бы смягчить их. И вот теперь… Алекса больше нет.

— Джейкоб!

Да как он может?! Он что, издевается?! От ярости стало трудно дышать. Уильям схватил сына за плечи и хорошенько встряхнул.

— Ну хватит уже! Всем больно, мы все его любили, мы все не смогли его спасти. Но сидя здесь в ступоре, наказывая меня и всех окружающих молчанием, ты ничего не исправишь. Нужно думать о живых и жить дальше!

Сказал, и вроде самому полегчало. Будто не его уговаривал, а себя.

Близилась полночь, неровно мерцала догорающая на столе свеча, дрожали тени. Джейкоб медленно перевел на него прояснившийся взгляд. Тонкие губы дрожали, словно он хотел и не мог что-то сказать. Уильям наклонил к нему ухо.

— Он попросил… — язык ворочался вяло, некоторые слова тонули в тяжелых вздохах, — принести родовой кинжал. Твой подарок… я не знал. Он заколол себя. Я…

И вдруг закричал так истошно, что Уильям едва не оглох.

— Я убил его! Убил! Убил!

Орал, пока не осип. И голова бессильно склонилась на грудь. Уильям прижал его к себе.

— Ты не убивал. Алекс выбрал сам, боль оказалась большей, чем он смог вынести, — успокаивал и гладил по волосам.

Надо же, впервые в жизни они были настолько близки.

— Где бы он сейчас ни был, ему бы не хотелось, чтобы мы винили себя в его смерти. В память о нем нам обоим нужно жить дальше.

Джейкоб обмяк, совершенно опустошенный и обессиливший. Уильям легко, как пушинку, поднял его на руки и перенес в другую спальню с уже расстеленной постелью. Подоткнул одеяло, подложил под отощавшие ноги грелку и поцеловал в висок. Единственный оставшийся дар. Неужели и его заберет безжалостный Бог?

Джейкоб быстро уснул, свернувшись калачиком и подложил ладонь под щеку. Уильям оставил его, но перед сном запер проклятую комнату Алекса на ключ. Мертвое — мертвым.