№ 10 Кира Гофер

Мы состоим из осколков, но откуда-то они взялись. Словно мы были разрушены, а потом нашелся кто-то величественный, такой, до кого дотягивается лишь вера, и сумел нас собрать. Теперь у нас свои грани, кусочки. Каждый из наших кусочков оказывается важным в свой момент, нужным в своей нужде, решающим в своей силе. И каждый наш кусочек каждый миг влияет на нас и на нашу жизнь.

И, в конце концов, моя помощница — тоже кусочек меня. Именно меня, а не кого-то другого. Потому что привела ее жизнь именно ко мне.

Я подхожу к Саре:

— Это место тебя звало потому, что только ты ждала свое исключительное чудовище, и только ты не отступила бы перед его редким искажением. Нужно быть очень сильным, чтобы искать, ведь можно не найти. А ты не думала, что можешь не найти, — и нашла, и справилась. Ты просто знала, что тебе нужно, верила в то, что получишь это, — и получила.

В углу сознания пищит мысль, что все идет не туда и говорю я все не то. Однако слова льются сами. Мне хочется объяснить Саре — как я понимаю ее в том, что мне самой не дается, чего я лишена:

— Ты скоро вернешься домой и осядешь там. Это хорошая участь. Да, ты могла бы работать со мной еще долго, и сделали бы мы немало.

— Так, может, не надо мне домой? — спрашивает она и глядит исподлобья, отчего я сразу настораживаюсь; словно беда материализовалась и присматривается ко мне. — Может, мы тут еще не закончили? Не получили результат?

— Результат топчется наверху и больше не опасен. Ты все исправила, убрала искажение. Свинья получилась замечательная… Когда я ее видела, она пыталась жевать глиняный горшок.

— Это не то, теперь я это понимаю, — заявляет Сара уверенней. — Ты хвалишь меня, а ведь все примитивно получается: вот я пришла, вот ты мне пальцем указала, вот я руки подняла. И вот то, что мы считаем результатом. И мы не знаем другого.

— Ну? — меня начинает волновать, к чему она клонит.

— Очень трудно делать что-то, в чем ты не надеешься на результат, даже если хорошо знаешь, как этот результат выглядит. Это я видела в своей сестре. Ее долго лечили, но она так и не встала на ноги, хотя знала, как ходить, и говорили, что уже умеет. Она потеряла свою надежду. Но еще труднее тем, кто не знает, на какой результат стоит надеяться. У таких нет ничего: ни знаний, ни надежд. И вот эти люди… Как долго они питались только молоком искаженной свиньи? Ведь у них такой порядок очень давно. А другого порядка они не представляют.

— Представляют. Они помнят про содержание домашних животных.

— Да? — Сара прищуривается с сомнением, но тут же снова бросается в спор: — Но у них нет этих животных. И нет знания, как им жить дальше и чем кормиться.

— Я уже сказала им, что можно засеять поля овсом.

— Ничего не вырастет так быстро, как им сейчас надо! Они не придут ни к какому результату. Вымрут тут в ожидании или перебьют друг друга за остатки еды. И тогда ни к какому результату не придем мы!

— Не бойся, что они не знают или не умеют, — говорю я строго. — Бойся, что они не научатся. Если разум не выкарабкается, это будет плохо, но выйдет, что незачем было его и беречь. Это покажет только время. Да, им стоит поторопиться, но и у нас времени не вечность. Нам надо выбираться. Скоро за нами придут, так что ты…

— Ты их слышишь? — вздрагивает она и вмиг превращается в напуганную. — Уже идут?

— Нет, не слышу. Но они хотят просить совета и вряд ли советчика приведут сюда. Скорее, поведут нас.

— Я никуда не пойду, — выдает мое чудо. — Пусть волоком тащат, если захотят.

— Я прикажу. Пойдешь или потащат, — говорю, а от ее упрямства у меня челюсти сводит.

— Все равно не пойду. Я знаю, что ты задумала. Считаешь, по тебе не видно, что ты и не собираешься дальше ничего решать? Тебе этих людей совсем не жалко.

Она вскакивает. Я напрягаюсь, чувствуя, как нарастает в груди и ползет по плечам горячая злость.

— Ты сделала свою работу, а дальше хоть что случись, тебя не тревожит. Если случится, и ты об этом узнаешь, все равно уйдешь, не обернешься. А я так не могу!

— Этому нетрудно научиться.

— Не хочу я такому учиться! Я не хочу идти по живым!

— Что ты несешь?!

— Мы в центре города. Окраины брошены, все собрались у этой башни. Все ждут, что им скажут как жить. Ты считаешь, что они скоро разойдутся и примутся думать, какое зерно в какую землю кинуть. Ты и меня в этом убеждаешь. Но сама-то веришь? Нет. Вернее, тебе неважно. Едва мы из-под земли высунемся, тут же рванешь к углу. Не посмотришь, будут рядом люди или нет. Рванешь прямо по этим же людям. Разве нет? Скажи, разве ты спокойна не потому, что составила себе такой план и теперь только выжидаешь момента?.. Они напуганы из-за нас. Они станут умирать с голода из-за нас. И когда сами по себе они ничего не придумают и не сделают, это тоже будет из-за нас. А ты их хочешь не просто бросить, но еще и растоптать. Ты же через их жизни будешь себе прокладывать…

И я ей врезала.

Я помнила, что нельзя, запрещено, недопустимо. Что она — мой пропуск, шанс вернуться. Что за ней стоит мощная и влиятельная семья. Все-все помнила.

Но все-таки врезала со всей силы.