Глава 5 - В закатном тумане

Солнце закатывалось за монастырь стремительно, обливая всё вокруг рыже-золотым сиянием, как будто не хотело уходить и дарило любимой Земле прощальные лучи. А земля, как ни в чём не бывало, убегала стремительно вниз, срываясь в такую головокружительную бездну, что захватывало дух. Лиза сидела на корточках на самой кромке, обхватив руками колени, вдыхая почему-то особенно душистый закатный воздух и совершенно не зная, что ей делать. За день у неё было столько впечатлений, столько непривычных для неё мыслей, что думать больше не хотелось совсем.

Где-то сзади раздалось пофыркивание. Лиза обернулась — и увидела, как Ливневое затягивает густой и вязкий туман, не белый, а какой-то золотистый от солнечных лучей. Это было очень красиво и немножечко грустно неизвестно от чего, как всегда бывает, когда солнце плавно укатывается с глаз на другую сторону Земли.

Фырканье раздалось ближе, и вслед за ним — свист. Мелодия незамысловатая, но всё равно щемящая, как закат, туман и шестнадцать лет. Ещё через пару секунд в густой дымке нерезко обозначились две фигуры — человеческая и лошадиная. Ещё несколько шагов — и теперь Лиза смогла разглядеть яснее: высокий бледный и очень серьёзный юноша, едва ли старше её, шёл, приобняв одной рукой за шею прекрасного серого в яблоках коня. Соломенный блондин, одетый в белое и светлокожий, и конь такой светлой масти в тумане казались призраками. Но девочка нисколько не испугалась. а продолжала смотреть во все глаза. Подойдя к ней почти вплотную, мальчик отрывисто свистнул. Конь послушно остановился и сразу аппетитно захрустел сочной, мокрой от вечерней росы травой.

Только сейчас это хрупкое призрачное существо заметило притаившуюся под раскидистой плакучей ивой на краю обрыва рыжеволосую девушку. Белое лицо с россыпью бледно-рыжих веснушек озарила — буквально — улыбка.

— Здравствуй.

— Здравствуй, — спокойно отозвалась девочка.

— Всё в порядке?

— Да, — удивилась вопросу Лиза. — А что должно быть не в порядке?

— Ну, у тебя такое лицо, как будто тебя кто-то окунул в ледяную воду, да ещё и поболтал там.

— Какое поэтичное сравнение! Меня шокировала ваша сумасшедшая деревня, а в остальном всё в полном порядке.

— Какая сумасшедшая деревня? — Совершенно искренне не понял мальчик.

— Да вот эта! — Лиза обвела руками окончательно утонувшие в тумане дома. — Село Ливневое.

— А, — близоруко прищурился незнакомец, — ты недавно только приехала и, наверное, из большого города. Ещё не привыкла. Дай угадаю. Племянница Дмитрия Фёдоровича Сицкого.

— Откуда ты знаешь?

— Да ты ж с лица на него похожа как две капли воды!

Только сейчас — впервые за шестнадцать лет своей жизни — Лиза поняла, что действительно похожа на дядю.

— Да, из города. Из Москвы, между прочим! Столицы нашей Родины! — Девочка гордо вздёрнула голову, стараясь вложить в свои слова как можно больше значительности.

— А я думал, в Москве только вежливые люди живут, — ответил мальчик невозмутимо. — Что ж, ты открываешь мне глаза на мир, спасибо.

— Прости, я, наверное, резковато сказала, — созналась Лиза. — Просто здесь действительно много всего непонятного.

— Так ты не стесняйся, спрашивай.

— Я спрашивала — ещё более непонятно становится… Вот например: мы сели чай пить, тут принесли пряники от этих, как их… Квашенниковых… дядя тут же встал, чай не допил и побежал куда-то. Тётя сказала, к тем самым Квашенниковым — стол новый делать...

— И?

— Ну, я и решила: странная цена: они нам — всего-навсего пряники, а мы им — целый стол, да ещё в своё законное "чайное" время.

— Ах вот оно что! — Снова улыбнулся мальчик. Потом бесцеремонно наклонился к самому уху Лизы и очень серьёзно прошептал:

— А мы с отцом сегодня тоже там были: помогали Дмитрию Фёдоровичу с тем самым столом. Хотя никаких пряников Квашенниковы нам не приносили.

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

— Виктор Александрович — инвалид. Анна Константиновна на восьмом месяце беременности. Антипа — их старший сын — тяжело болен и вряд ли в обозримом будущем сможет помогать родителям.

— Это я всё уже слышала, — отмахнулась девочка, — но… вам-то что до этого? Каждый сам для себя решает в жизни, что ему делать. Если у Квашенниковых такие проблемы, могли бы, к примеру, последнего и не зачинать.

— Что ты такое говоришь! — Мальчик совершенно по-простому поднёс палец к девочкиным губам. Лиза не отдёрнулась, сама толком не понимая, почему. — Я же тебе объяснил: Виктор Александрович — инвалид. Антипа болеет. А кроме него, у Квашенниковых три дочери. Конечно, рук хватает, но чем больше, тем лучше.

— А если и в этот раз родится девочка?

— А что, у девочки меньше рук, чем у мальчика?

— Ну, тяжести таскать этими руками она не может...

— Вот ты и ответила на свой вопрос! А стол-то людям нужен!

— Ну, на этот, положим, отвтила. Но… никогда не могла понять...

— Чего? — Юноша терпеливо слушал и, казалось, готов был целую вечность отвечать на вопросы.

— В древней Спарте слабых детей сбрасывали со скалы.

— Вот как… не знал: мы с матерью Кассией до Спарты по программе ещё не дошли… Тогда хорошо, что мы живём не в древней Спарте.

— Да я не к этому… Вот ты говоришь, старший сын Квашенниковых настолько болен, что вряд ли когда-нибудь поправится?

— Мы надеемся на чудо.

— А не проще ли вместо чуда надеяться на эвтаназию? Это же то же самое, что в древней Спарте, только гораздо гуманнее.

Серые огромные глаза мальчика вспыхнули такой болью, что всякое сомнение в его реальности отпало: призраки не умеют испытывать такое страдание.

— Ты соображаешь, что несёшь?! По-твоему, если чесловек парализован, он уже не живой и можно его убить, как бродячую собаку?! Но он же человек! С чувствами, печалями и радостями, с живым и добрым сердцем. А ты… — юноша не договорил и, резко всхлипнув, отвернулся порывистым движением, так что в белёсых прядях его волос светлым ореолом заиграли последние рыжие и лиловые лучи заката.

"Гордый. Не хочет, чтобы я видела, как он плачет", — подумала Лиза. И в этот самый момент откуда-то сверху, с тёмно-голубой высоты-глубины, на девочку обрушился такой невыразимый и необъяснимый приступ нежности к этому ранимому, но очень сильному существу, что вдруг до мурашек захотелось обнять его крепко-крепко и отобрать, отнять у этого тумана, этой деревни, где каждый считает себя чуть ли не ангелом, у этого мира, где есть несправедливость и боль. От неожиданности и напора этого чувства Лиза тоже отвернулась. И сквозь замутившую глаза пелену непрошеных слёз увидела, что туман рассеялся как не бывало, и в тёмно-голубом высоченном небе то тут, то там открывают глаза маленькие добрые звёзды.

Эти звёзды и видела во сне Лиза в свою первую ночь в маленькой проходной комнатке дядиного дома.