Глава 4 - Практическая педагогика

Весь остаток дня Лиза не отлипала от тёти Жени с вопросами. Ставя чайник, разбирая попутно проблемы собственных троих или переправляя их к папе, собирая на стол сладкое к чаю, женщина всё же охотно отвечала на вопросы племянницы. Впрочем, ответы были ещё более загадочными, чем сами вопросы — исчерпывающими и по-своему логичными, но какими-то не такими, совсем не похожими на те, которые нарисовала в своей голове Лиза.

Наконец, когда тётя Женя, её дочка Мариша и Софья Фёдоровна общими усилиями накрыли на стол, все сели чаёвничать. Помимо душистого чая, на столе были мёд, варенье и свежие ягоды, ещё пахнущие сыростью леса. Едва тётя Женя налила мужу чаю, раздался лёгенький стук во входную дверь. Хозяйка метнулась, открыла. Стоявшая на пороге монахиня протянула тёте Жене целую корзину пряников.

— Евгения Михайловна, это Вам от Квашенниковых.

— Спаси их Господь! Вы от них?

— Только оттуда.

— Как Антипа?

— Да получше. За него ж все матушки и сестры молятся.

— И селяне, я уверена, тоже. — И, понизив голос, спросила ещё о чём-то. Потом поблагодарила монашенку и вернулась к столу.

— Это нам Квашенниковы с барского плеча отвалили, — тётя Женя поставила на стол гостинец.

— Вот ведь Анна Константиновна! — Отозвался дядя Митя. — Ни за что на свете не забудет, когда мы пьём чай, обязательно пришлёт чего-нибудь.

Он закинул в рот маленький пряничек, перекрестился в красный угол, поцеловал жену и вышел из дома.

— Куда он? — Спросила Лиза, жуя пряник.

— К Квашенниковым. Им надо стол новый сделать, старый развалился совсем. Ты же знаешь, что твой дядя — отличный плотник.

— Интересный обмен: новый стол за корзину пряников!

— Ну нужно же хоть как-то отдариться! Анна Константиновна месила тесто, пекла эти прянички, целый день трудилась. А ведь она, как и я, ждёт ребёнка.

— Ну, ради того, чтобы кто-нибудь, оторвавшись от чая, собрал мне стол, я бы тоже согласилась месить целый день тесто, — Лиза увидела, что и родители, и брат, и тётя уставились на неё изумлённо, и замолчала.

Тётя Женя обратилась почему-то не к ней, а к Софье Фёдоровне:

— А я и не знала, что в Москве нынче так делается. Отвыкла, за семь-то лет.

Софья Фёдоровна печально покачала головой и вдруг — наверное, впервые в жизни — стала строгой с дочерью:

— А ты знаешь, что у Квашенниковых своих шестеро и осенью седьмой на подходе? Что старший сын, Антипа, сильно болеет, а у Виктора Александровича ноги нет? И они, вместо того, чтобы самим угощаться вкусными пряниками, отдают их нам просто потому, что мы приехали и стало на четыре человека больше! И после всего этого ты ещё смеешь подозревать их в корысти?

— Да ну вас! Вас послушаешь — так можно подумать, что в Ливневом одни ангелы живут! — Лиза влила в себя последний глоток чая, от растрёпанных чувств — а может, из вредности — разбила чашку с глиняной стрекозой ручной работы и, не поблагодарив и не извинившись, выскочила из дома куда глаза глядят.

Домой она заявилась под вечер — как раз к ужину. И сейчас же ей навстречу бросился пятилетний Ваня — средний ребёнок дяди Мити и тёти Жени.

— Тётя, полечи мне ручку, — и он протянул ей ладошку, на которой красовалась довольно-таки глубокая и длинная царапина.

— Ой, обо что это ты так? — Ахнула девочка. И сейчас же крикнула в пространство большого дома:

— Тёть Жень, у Вас перекись есть?

— Есть мазь от порезов. С живицей, арникой и чем-то там ещё, я всего не знаю. В кладовке стоит, возьми, пожалуйста. Кладовка слева по курсу. Мазь на нижней полке, третья слева.

— Угу, — ответила Лиза не совсем вежливо и прошла в кладовку. Застряла там довольно-таки надолго. Вернулась, неся в руках глиняный горшочек, почти до краёв наполненный густой мазью ядовитого зеленовато-жёлтого цвета. Осторожно и как-то брезгливо взяла немного на палец.

— Ванюш, иди сюда, — позвала ласково. Ребёнок послушно притопал, и девочка густо помазала ему ладошку.

— Спасибо.

— Не щипет?

— Нет, — помотал головой малыш. — Греет. — Сам схватил горшочек с мазью и, тяжело топая и сопя, потащил обратно в кладовку.

— Стой. Я сама, — окликнула его Лиза.

— Нет, — отозвался Ванюша совсем по-взрослому. — Из-за меня доставали. Я сам отнесу.

Лиза только растерянно открыла ему дверь в кладовку.

— Тёть Жень, а где он так порезался?

— Да представляешь себе, у него мячик под стол закатился, он полез достать — а там чашка разбитая!

— Моя? Та, которую я расколотила за обедом? А что, её до сих пор не убрали?

— Это к тёте Жене вопрос? — Удивилась Софья Фёдоровна, помешивавшая в кухне картошку, которую они собирались есть на ужин. — По-моему, чашку не тётя Женя разбила.

— Ну вы вообще все… обнаглели! — Вырвалось у Лизы уже по дороге в сени, где стояли совок и веник.

— Да не то слово! — Засмеялся Алексей Глебович. — Совсем распустились! Дали тебе уйти гулять одной по незнакомой местности. И даже зонтик не всучили.

— Пап, ты чего, с дуба рухнул? — Лиза подмела осколки. — Тёть Жень, куда выбросить?

— После ужина склеишь. Дядя Митя тебе с удовольствием поможет. А пока положи на тумбочку.

Девочка на удивление послушно сложила крупные осколки на тумбочку, даже сама догадалась развернуть их так, чтобы больше, по возможности, никто не поранился, отнесла совок и веник обратно и вымыла руки с душистым цветочным мылом.

— За сегодня — пять с плюсом! — Тётя Женя поцеловала племянницу в макушку. — В первый же день! Невероятные успехи делаешь! Ну, всё готово, садимся ужинать.

— А дядя Митя?

— Он от Квашенниковых не вернётся, пока не сладит самый лучший стол на свете, — засмеялась тётя Женя. — Мы ему оставим, погреем, когда он придёт.

Когда все, кроме отсутствующего хозяина, расселись за большим столом, Лиза заметила, что тарелка, которую поставили перед ней, грязная. На этот раз даже спросить не успела, хватило одного недоумённого взгляда.

— Здесь на мытьё посуды самообслуживание, — на губах Софьи Фёдоровны тонкая полуулыбка держалась даже тогда, когда она говорила очень серьёзно. — Это значит, что за тебя мыть тарелку никто не будет.

Лиза выдохнула как-то обречённо и собралась встать из-за стола.

— Куда? Уже молитву спели.

— Тарелку помыть.

— Потом помоешь.

— Так мне что, есть из грязной?

— Видимо, да. Или мыть за собой сразу после еды, а не перед следующей.

Дядя Митя вернулся домой только в начале одиннадцатого, когда дети уже спали. Ещё два с половиной часа Лиза под его чутким руководством склеивала разбитую чашку. Получилось немножко кривовато, но вполне прочно. Когда ближе к половине первого девочка отправилась спать, дядя Митя при пламени единственной свечки ещё читал что-то перед иконами по старому истрёпанному молитвослову.

Погружаясь в сон на узкой дощатой кровати с тонкой холщовой простынкой и тугой подушкой, набитой настоящими перьями и пухом, Лиза вспоминала то, что видела пока шталась по селу между чаем и ужином.