Глава 2

Оперу повезло дважды. Кто-то из прохожих вызвал и «неотложку», и наряд ППС. Второе везение явилось в виде отставного «следака» по кличке Сервер. Бывший коллега как раз возвращался с прогулки, ведя на поводке лохматого старого эрделя. Наметанным глазом Сервер заметил характерно оттопыренный пиджак и, скользнув рукой по спине, извлек из-за пояса бессознательного правоохранителя оружие. После этого количество свидетелей и зевак заметно уменьшилось. То ли помнил еще народ уличные перестрелки бурных девяностых, то ли поняли, что «потом затаскают» — у всех сразу появились неотложные дела. А дальше, как у Ильфа и Петрова. Командный призыв: «Свидетели останьтесь!» готов был испарить начавшуюся собираться толпу. Но годы работы не прошли для Сервера даром. Рукой, держащей пистолет, бывший мент указал на трех приглянувшихся: «Вы, вы и вы — останьтесь и никуда не уходите!» Это сработало. Трое, якобы свидетелей, замерли на месте, пожалев, что не пошли другой дорогой. Уверенности, что опроса не избежать прибавлял своим видом эрдельтерьер, готовый порвать любого, на кого покажет хозяин. Первыми приехали коллеги. Наскоро выслушав рассказ Сервера решили сами не заморачиваться — позвонили в отделение. Через две минуты двое сослуживцев уже делали попытки привести брата по оружию в сознание. Лучше было бы для опера оставаться в прежнем состоянии. За пять минут до приезда «скорой» на личном «мерсе» подкатил начальник. Вместо приветствия толстый, мордатый полковник протянул, раздвинув пухлые губы: «Твоооюююю маааттть….!!!!!!!!!!!!» Отчего всем присутствующим захотелось присесть. Одному только эрделю удалось осуществить желаемое и он сел, спрятав, по его мнению, свою виноватую морду за ногами хозяина. Подкатившая бригада скорой помощи быстро сообразила с кем имеет дело, пальцы веером не растопыривала и сразу вооружились «наштырем». Но смоченный комок ваты не пригодился. Начальник выхватил флакон и плеснул в лицо подчиненному. Тот дернулся так, будто его кастрировали без наркоза.

— Мать твою, — прошипел начальник, — Где фрагмент?

— Впа…, — окровавленные губы плохо слушались, — в па… в …

— Что ты мямлишь? Где?

— Пакет… — выдавил из себя опер.

Казалось, что пакет ищут все, даже эрдель. Но пакета не было. К приезду «беркутов» и ОМОНа опер уже мог стоять на своих столбоподобных ногах и давал вполне внятные объяснения. Его табельный «макар» вновь был заткнут за пояс, и наличие оружия придавало какую-то уверенность, что он все еще офицер и все еще на службе. Коллеги по отделу рассыпались по местности и, хватая всех подряд, резкими фразами опрашивали подвернувшихся.

Полумрак сто лет не прибранной квартиры.

— -------------------------------------------

Тем временем Зикуська тоже пришла в себя, отдышалась и села, прислонившись к двери ванной комнаты. Не заглядывая внутрь украденного пакета, она на ощупь схватила одну из бутылок. В темноте коридора этикетка была не видна, лишь форма стеклотары и хитро устроенная пробка выдавали наличие дорогого «бухла» в руке. Отпить не удалось. Проклятый дозатор цедил струйку способную утолить жажду грудного младенца, но никак не зависимость личности вот уже двадцать лет «временно не работающей». Но, как говорится — не впервой… Зинка чуть развернулась на худых ягодицах и, приоткрыв дверь давно не убиравшегося туалета, вставила в дверную щель пластиковый колпачок дозатора. Одновременно прижав дверью прозрачный пластик, она с силой провернула бутылку. Неудача — крошево пластмассы вперемешку с отслоившейся краской просыпалось на немытый линолеум.

— Твою мать, — выругалась Зикуська и, пошарив глазами по темному коридору, остановила взгляд на туфле со шпилечным каблуком.

Эту пару туфель она нашла возле мусоропровода еще в прошлом году… или в позапрошлом… Шпилька на правом была без набойки. Левым каблуком добила дозатор и, не обращая внимания на острые кромки, прильнула к бутылке. Глоток, другой… Ее даже не скривило, лишь теплой волной полоснуло по притаившемуся гастриту, темнота перед глазами сразу приобрела цветность, моментально разогревшимися ушами можно было бы зимой отогреть пальцы.

— Ааааа… — сладострастно прошипела Зикуська, — Кайф! Не паленая…

Едва сделав третий глоток, она услышала стук наркоманского телеграфа. Эту хитрую «приспособу» смастерил ее сын, ныне отбывающий второй год из семи полученных за повторное распространение наркоты. Устройство было до смешного простым и эффективным. В загнутой кромке жестяного подоконника были надрезаны и отогнуты две петли в которые вставлен толстый гвоздь. На гвоздь накручен ржавый электрод, на двух концах которого так же были закручены кольца. В кольце лежащем на подоконнике был зажат молоток без ручки, от противоположного свисала крепкая капроновая нитка, оканчивающаяся на уровне подвального окна. Чтобы нитку не сносило ветром, к ней то и дело привязывали всякие тяжести: болты, гвозди, куски проволоки. Регулярно дворовые детишки отвязывали огрузку, но потом кто-то из постоянных клиентов привязал отбитое бутылочное горлышко. С тех пор телеграф работал исправно.

«Тук, тук, тук. Пауза. Тук. Пауза. Тук, тук…» Всякие попытки разработать условные сигналы для перестука были бесполезными. На всякое сообщение поступавшее снизу обычно следовал ответ сверху: «Кому, бля, чё надо?»

— Сука, Верка, уже занюхала, — Зикуська приподнялась и, ойкнув от боли в ребрах, держась за ручку двери, стала на ноги. Каждый шаг в сторону кухни отдавал болью в разных частях тела. Наркоманский телеграф не смолкал.

— Да подожди ты, мля, сука драная, — прорычала Зикуська.

Она водрузила со звоном пакет на стол и стала извлекать содержимое. Четыре литровые бутылки «Статуса», два лимона, буханка серого хлеба, сверток с нарезанной копченой колбасой, несколько банок каких-то консервов и что особенно приятно — огромный кусок копченого окорока, вкус которого хозяйка загаженной кухни даже вспомнить не могла. В пакете были еще свертки. Какие-то колбасные нарезки, дорогой и вонючий сыр, сплющенная в вакуумной упаковке рыба… Среди пакетов объемом выделялся еще один.

Несколько слоев черного полиэтилена, обмотанного клейкой лентой, скрывали форму содержимого. Попытки разодрать упаковку ногтями ни к чему не привели. Пошарив глазами по кавардаку на кухне и не найдя ножа, Зинка схватила с подоконника стакан с надбитым краем, в который бросала обгоревшие спички. Вытряхнув огарки в единственный на подоконнике цветочный горшок, она несколько раз резанула по свертку. Заскрежетало стекло. Еще пару секунд и в руках сверкнула майонезная банка с плотной крышкой. В прозрачной, но мутноватой жидкости плавал небольшой тугой комок марли. Крутанув крышку, Зикуська наклонилась и втянула носом запах.

— Ну ни х.., себе!!! Это ж «спиртаган»! Настоечку сделали?!

Ни секунды не задумываясь, она прильнула губами к краю банки и за секунду до глотка резко выдохнула через нос. Глотку обожгло. Тепло, разлившееся по пустому желудку, в момент разогрело все тело, но следом ударило в голову. Присесть, не теряя равновесия, на одну из двух табуреток едва получилось.

Между тем, грохот молотка о подоконник стих. Минутами позже стук в металлическую дверь заставил вздрогнуть.

— От падла, поднялась — не поленилась, — Зинка уцепившись за край давно не мытого стола, приготовилась подняться, — Как с подругой поделиться, так хрен, а как халява — со свистом по ступенькам. Подруга, едрить…

Под оглушающую канонаду в дверь Зикуська дошкандыбала до темного коридора, на ощупь нашла засов и резко сдвинула стальную пластину. Дверь отворилась…

— Ты шо, падруга? Я тебя зову, зову…

Договорить ей не удалось. Резким рывком Зинка вбросила собутыльницу во мрак квартиры и так же резко громыхнула дверью. Если в доме и жили тараканы, то уж они точно подпрыгнули от неожиданности.

— Ша, тихо! Что там?

— Где? А шо там? — Верка пыталась разглядеть лицо приятельницы в почти кромешной темноте, — Ты, бля, хоть лампочку в подъезде стырь, сидишь тут, как в могиле.

— Не тарахти. Шо там?

— Да где «там»?

— Нннна… На на улице, — выдохнула жутким обжигающим перегаром Зикуська и ткнулась грудью в плечо подруги.

— Хрена себе, как ты уже заправилась! — смесь удивления и возмущения Верка подкрепляла выпученными глазами на опухшей физиономии.

— Не тарахти, грю… Шо там?

— Шо там, шо там, — Верка шаря руками по стенам, пробиралась к источнику света на кухне, — Менты по району носятся, как скаженные. Людей хватают — кого не попади. Ищут какого-то то ли пацана, то ли мужика.

— Ннна…

— Чё?

— На хрена ищут?

— Да фиг поймешь. Чё-та у кого-то пропало. Понаехало, понабежало… На каждом углу с автоматами пятнистые стоят — и «беркута», и «омоны», так и зыркают на всех.

— Во бля…. Влипла кжись…, — Зинка вытряхнула из кармана на стол жменю собранных на улице окурков и достала самодельное огниво — вещь сугубо ценную, которую не пропила, и никому ни на что не меняла сколько не просили. Единственную вещь оставшуюся на память о безвременно почившем алкоголике — муже. Ныне покойному супругу огниво подарил австрияк альпинист на каком-то слете. Муж не курил и подарил деликатную штуковину Зинке. Где она его только не таскала с собой, по каким горам да пещерам не носила. Ювелирно изготовленное из магниевой болванки огниво, сделанное в форме персиковой косточки имело три приспособления для крепления — широкую и удобную клипсу, крепкую петлю из неразъемной цепочки, и миниатюрный титановый карабинчик на той же цепочке. От прежнего горного снаряжения кроме этой полезной штуковины оставался еще ледоруб, валявшийся в пыли на антресолях.

— Ты? Ты что ли влипла? — тут глаза подруги неожиданно округлились, — Постой, постой… Так это из-за тебя весь сыр-бор?

Зинка не отвечала, сидела уставившись в одну точку и смачно курила чужой окурок прикуренный от огнива.