3 часть

В комнате начинает светлеть, и кто-то проходит мимо тахты мягкими шагами, а потом рядом что-то тихо клацает. Венька просыпается, но не до конца, потому пугается нависшего над ним человека.

— Тс-с-с… Спи, рано ещё...

— Я сплю… — мурлыкнул Венька, слушая, как колотится сердце.

Спрашивается, чего испугался? Это дядя Богдан выключил ночник. Спать с ночником Веньке понравилось, темноты он всегда не то что бы страшился, но побаивался. Дома тоже был ночник — в виде большой божьей коровки. Он опять занырнул в сон, где было тепло и ни капельки не тревожно.

Проснулся он окончательно, когда солнце было высоко, а из-за приоткрытой двери доносились негромкие голоса. Но вставать не хотелось. Венька лежал и вслушивался в голос тёти Лены — нервный, подрагивающий.

— Представь… Только представь… Сказали, чтобы выключили телефоны. Детей вывели, завели в автобус. Никого больше не пустили, сказали, что у них свои сопровождающие. Три амбала с автоматами. По-русски ни одного слова не слышала. Вера Тимофеевна хотела с детьми поехать, её буквально вышвырнули из автобуса. Куда их везут — не сказали.

Она заплакала.

— Тише… Не реви. Держи вот, воды выпей. Мелкого не хватились?

— Не знаю… Они там что-то сверяли, у них списки были, им директор дал. Подготовил, надо же. А я заявление написала ещё с утра, и представляешь, меня директор отпустил до пятнадцатого сентября. Почти полтора месяца. Ну а потом ушла тихонько, через кухню вышла. Не могла смотреть на это всё. Просто кричать хотелось.

— Надо уезжать отсюда. На всякий пожарный.

— Ты машину где оставил?

— В соседнем дворе, там стоянка есть. Буди его, корми, поехали. Я всё подготовил, въезжай и живи — чашки-ложки, постельное… Так что бери самое необходимое. Соседям сказал, что привезу жену.

— А Веньку?

— Не, про пацана не говорил ничего. А какая им разница?

Венька тихонько слез с тахты, вышел в коридор. Тётя Лена обернулась:

— Проснулся? Доброе утро, иди умывайся и завтракать. Быстро. Мы скоро уезжаем на дачу. Дядя Богдан нас отвезёт. Давай бегом...

Венька заметил, что время этим утром как-то быстро летит. Все суетятся. Куда-то уходят, приходят откуда-то. Туда-сюда, и вот уже у порога две огромных клетчатых сумки. Звонок в дверь. Это дядя Богдан вернулся.

— Я ещё в магазин заехал, добил карточку, продуктов ещё накупил. Так что полтора месяца можно будет даже из дому не выходить!

Тётя Лена улыбается.

— Какой же ты молодец… Не ожидала, что ты вот такой.

— Какой?

— Хозяйственный.

— На, держи! — протягивает дядя Богдан Веньке очередной подарок. Рюкзак, а на рюкзаке — пришитый мишка.

— Ой! Это мне? Ух ты!

— Собирай свои пожитки.

Венька вытряхивает содержимое кулька, который успел с собой взять из интерната. Старательно запихивает в рюкзак карандаши, пенал, краски, альбом, маленький блокнотик, шлёпанцы… Любовно гладит рюкзак. Вздыхает. Красивый какой… И места много. Можно было положить ещё пижаму и кучу полезных вещей.

Дядя Богдан показывает какую-то книгу, останавливает его руку и расстёгивает молнию на рюкзаке.

— Вот, ещё положи...

Толстая книженция. Старая.

— Это что?

— Это классная книга. Тётя Лена почитает тебе на ночь.

— Я и сам умею читать! — самолюбиво замечает Венька. — А про что книга?

— Про мальчика-короля.

— Король Матиуш Первый… — Венька читает название, рассматривает корешок и книга исчезает в глубине рюкзака.

А потом они долго-долго едут куда-то по солнечной дороге, вдаль от города. Тётя Лена сидит на переднем сиденье, в приоткрытое окно врывается ветер, от этого светлый локон, вырвавшийся из причёски, летает и трепещет на её тонкой шее. Венька смотрит на него, как загипнотизированный.

— А что за книжка? — спрашивает она, оборачиваясь. — Что за король?

— Матиуш Первый. Януша Корчака. Сам читал в детстве, оторваться не мог… — вполголоса отвечает за Веньку дядя Богдан. — Там книг нет. Я не сообразил. Может, позже завезу, если успею.

— Януш Корчак… — задумчиво повторяет тётя Лена. — Имя знакомое, но не помню. Не читала… Это из современных?

— Нет, это польский писатель, почти сто лет назад написал.

— Интересная?

— Очень.

— А какие он ещё книги написал? Может, вспомню.

— Честно, не помню больше ни одной. Книг у него много, но на русском издавали только эту, кажется. Да он сам как книга.

— Почему?

— Знаешь, как он погиб?

— Нет...

— Грустная история. Корчак — польский еврей. Он работал в Варшаве, в детском доме. Врачом был. В сорок втором, кажется, нацисты вывезли всех детей в Треблинку. Его могли отпустить, но он отказался. Вместе с детьми пошёл в газовую камеру.

— Он сумасшедший? — спрашивает тётя Лена. — Вот так взял и отправил сам себя на смерть?

— Почему сумасшедший. Просто у него пирамида Маслоу не сработала так, как у большинства людей.

— Но почему? Что с ним было не так? — голос тёти Лены становится нервным, как будто она опять готова заплакать.

— Ой, Лен. Всё с ним так. Это с нами что-то не так. Иногда я так думаю. Не с тобой, не со мной, я вообще… Я обо всех, о большинстве людей.

Где-то далеко что-то ухает, ещё раз, и ещё. Тётя Лена тревожно смотрит на дядю Богдана.

— Та не… Это далеко отсюда, мы в противоположную сторону едем, — спокойно отвечает он и притормаживает.

Машина останавливается посреди просёлочной дороги. По обеим сторонам — заросшее, соломенного цвета поле, в конце которого виднеется лесопосадка, подернутая голубоватой дымкой.

Дядя Богдан некоторое время сидит молча. Открывает дверцу.

— Ты чего? — спрашивает тётя Лена, и глаза у неё, точно, на мокром месте.

— Жарко.

Дядя Богдан оглядывается на Веньку. Подмигивает

— Что пригорюнился? Прощай, столица! Здравствуй, деревня! В туалет не хочешь?

— Нет.

— Ну и хорошо.

— А что мы в деревне делать будем?

— На рыбалку ходить. — отвечает дядя Богдан. И не понятно, то ли он пошутил, то ли нет. Глаза серьёзные. Даже грустные какие-то.

— Надо будет, и в деревне поживём, и рыбу половим! — деловито отвечает Венька.

— Ну тогда поехали. Чуть-чуть ещё, и будем на месте. Потихоньку. Дорога здесь плохая.

Машина не спеша трогается с места. Венька закрывает глаза и представляет себя на рыбалке. С удочкой на деревянном мостке, у воды, такой прозрачной, что глядя сверху, можно увидеть на дне каждый камешек, каждую подводную травинку и леденцовые спины рыб. А рядом тётя Лена, дядя Богдан. И мама. И все с удочками. У Веньки щипает в глазах от непрошеных внезапных слёз. Но он отворачивается и упирается лбом в стекло.