Эпизод 20.

После небольшой отлучки охотно возвращаемся в Рим, в Город Льва, в резиденцию папы римского, и находим в зале для приема гостей очаровательную красавицу Теодору, активно обхаживающую папу Стефана, пребывавшего по обычаю последнего времени в мрачнейшем расположении духа. Папская аудиенция длилась уже полчаса и затронула огромную массу тем — от новых интриг вокруг византийского трона, которые были рассказаны Теофилактам их последними гостями-соотечественниками, прибывшими на днях в Порто, до состояния нравственности на окраинах Рима и в пригородах. Папа внимательно слушал беспрерывно журчащую речь Теодоры, ожидая, когда она, наконец, прояснит цель своего визита. Напрягая слух, он одновременно зорко следил за этой опасной женщиной, ибо лучше других знал о судьбе своего несчастного предшественника. Обстоятельства смерти папы Бонифация оставались для него тайной, но в том, что это было делом рук Теодоры он нисколько не сомневался, так же как и не было сомнений, что при этом не обошлось без каких-то таинственных ядов, принесенных этой горгоной. Поэтому, едва Теодора, шурша платьями и распространяя вокруг себя тонкий аромат благовоний, появилась в дверях, Стефан немедленно и даже с истеричными нотками в голосе кликнул кого-то из слуг якобы в услужение. Появившийся в дверях кубикуларий Евстафий был далеко не самым желанным для Стефана свидетелем аудиенции. Стефан не любил его и ждал, когда поправится его верный постельничий Адриан, чтобы убрать с глаз долой этого показного святошу, каковых он после Трупного синода просто на дух не переносил, считая их всех слащавыми лицемерами. Тем не менее, это было все же лучше, чем остаться с Теодорой наедине. Теодора легко поняла мотивы папы и от этого ее прекрасные, чуть пухлые губы змеились в издевательской улыбке.

Когда папа начал демонстрировать признаки нетерпения, Теодора ринулась в атаку. Цель ее тут же прояснилась — прошло уже больше года с того момента, когда семья Теофилактов помогла папе Стефану взойти на трон. Все это время они оставались верными помощниками папскому престолу, избавив Рим от германцев и организовав порядок во время Трупного синода. Меж тем благодарность Стефана была, на их взгляд, более чем скромной — Теофилакту было пожаловано звание главы римской милиции, тогда как византийская семья откровенно рассчитывала на титул и землю. Разочарование все больше охватывало Теодору и ее мужа, тем более, что неприятная для нее заноза Агельтруда вдруг оказалась куда более щедрой, пожаловав титул графа Камерино их другу Альбериху. Теофилакты чертыхались, полагая, что поставили не на ту карту — время шло, а папа Стефан не только не платил по долгам, но и тихонечко отодвигал от своего престола эту опасную семейку. Суд над Формозом окончательно сформировал отношение Стефана к Теодоре — он запомнил всех, кто не принял участие в этом жутком процессе или поспешил минимально засветиться в нем, поэтому в некоторую опалу попал даже блистательный граф Адальберт.

Выслушав Теодору, чей вишневый ротик, наконец, на некоторое время захлопнулся, папа Стефан уверил гречанку, что обладает хорошей памятью и чтит заслуги своих единомышленников, что не задерживает с должным воздаянием сынам своим за оказанные ему услуги и что воздаяние его всегда являлось соответствующим произведенным хлопотам. Аминь.

Теодора, все так же мило улыбаясь, но с сердцем полным желчи, поспешно удалилась. Стефан с облегчением вздохнул и велел кубикуларию убираться прочь.

Вечером того же дня Теодора рассказала об аудиенции своему мужу. Теофилакт был не очень доволен самостоятельными хлопотами своей жены — по его мнению, он должен был обратиться к папе сам. Во всем прочем разногласий не было, сегодняшний разговор отчетливо подтвердил, что Святой престол, со Стефаном во главе, практически исчерпал свой потенциал для карьерного роста Теофилактов, а, следовательно, нужно искать новые возможности и союзы.

И все же у Теодоры еще теплилась надежда получить новые дивиденды от папы. В одном из своих очередных нежных свиданий с Адальбертом Тосканским (а она дальновидно решила покамест не гнать его от себя), улучив момент, когда граф на некоторое время отвлекся от ее тела, она предложила:

— Милый друг, буду с тобой откровенна. Мне кажется, что у нас есть возможность вновь вернуть к себе расположение епископа Рима, обелить вас в глазах горожан, удрученных зрелищем Трупного синода, и … усилить свои позиции не только в Риме, но и в Италии.

— Говори, любовь моя.

— Латеранский дворец, со времени обрушения в нем кровли в дни страшного синода, отныне пребывает в полном запустении. Место служения пап на протяжении пяти веков, место их жительства теперь пусто. Стефан после суда над Формозом ни разу не посетил главную христианскую церковь мира.

— Да-да, и ничего, решительно ничего не делается для его восстановления.

— Стефан скуп, а еще более суеверен, отсюда его страх перед Латераном и боязнь его посетить. Что если вы, мой милый друг, возьметесь восстановить Латеран?

Адальберт задумался. Конечно, предложенное дело было весьма затратным. Теодоре легко говорить, все бремя расходов ляжет на него, она же будет только весело стричь купоны. С другой стороны, выгоды от реставрации Латерана, озвученные Теодорой, сулили отличные перспективы. Римляне народ благодарный и набожный, и, если состоится возвращение понтифика в его историческую обитель, то все это свяжут именно с ним, Адальбертом. И вновь восстановятся добрые отношения с папой. Черт побери, до чего же умна эта ласковая кошечка!

Уже спустя сутки Адальберт заспешил к Ватиканскому холму. Папа Стефан был рад его видеть. Не проходило и дня после Трупного синода, чтобы Стефан, с горечью в сердце, не получал прямых или косвенных свидетельств осуждения своих деяний кем-либо из знати, служителей церкви, горожан. По-прежнему сравнительно немного римлян посещали его мессы, предпочитая причащаться к Телу и Крови Христа в других церквях Рима или его пригородах. И надо ли говорить, что этим активно пользовались проклятые формозианцы, к чьим словам Рим прислушивался уже более, чем к словам наместника Святого Петра!

И тут, наконец, такой подарок! Вернулся великолепнейший граф Адальберт, пожалуй, самый ценный из прежде покинувших папу сторонников. И наплевать на злые языки, которые будут стараться видеть в приязни папы один лишь меркантильный расчет на тосканские финансы.

Адальберт изложил суть дела. Стефан внутренне не проявил сильного восторга. С момента обрушения Латерана он не мог побороть в душе некий страх и нелюбовь к бездушному зданию, которое, так же, как и большинство римлян, осудило процесс над Формозом и однозначно дало ему это понять. За время прошедшее с февраля, он не единожды оказывался во время церковных процессий поблизости от Латеранского дворца, но всякий раз упорно отказывался от его посещения. И это, надо сказать, добавляло неудовольствия в отношении римлян к своему понтифику.

Однако, веских доводов против реставрации Латерана силами Тосканской марки Стефан, конечно же, не нашел. Ему ничего не оставалось, как высокопарно поблагодарить Адальберта за его рвение перед Церковью Христа:

— Поистине, маркиз Адальберт, Дух Господень создал свою обитель в вашем источающем мед сердце, когда вы прилагаете старания своими благими намерениями направить к добру наши мысли и чувства[1]. Благословляю вас, сын мой, на это великое дело! Ваше имя будет прославлено в веках, вы предстанете перед судом Господа нашего с чистой и спокойной душой!

Обязательно надо сказать, что у этих двух аудиенций в Ватикане, которых удостоились Теодора и Адальберт, была одна общая деталь, разумеется, помимо того, что их инициатором была прелестница-гречанка. Во время аудиенции Адальберта подле папы вновь находился кубикуларий Евстафий, который, под впечатлением Трупного синода, с недавних пор примкнул к формозианской партии и к настоящему моменту стал ее глазами и ушами возле Святого престола, который, как считал Евстафий, был осквернен восседанием на нем разорителя могил Стефана.

Получив сообщение о разговоре папы римского с Теодорой, священники Романо Марин, Теодор и Иоанн с удовлетворением пришли к выводу, что в потенциале теперь возможно и полезно будет привлечь на свою сторону главу римской милиции. Теофилакт пользовался уважением римлян, исправно неся гарнизонную службу, а то, как он толково расправился с германцем Фароальдом, заставляло многих искать с ним дружбы. Более настороженное отношение к себе вызывала его жена, но смиренные служители Церкви находили себе объяснение в том, что ей Господом была дарована чрезмерно вызывающая внешность.

В итоге их преподобия стали активно искать выход к Теофилактам, даже не подозревая, что с противоположной стороны начала вестись аналогичная работа. Как и полагается в таких случаях, мечты обеих сторон скоро осуществились — священники посетили дом Теофилактов и были приятно поражены радушием хозяина и благочестием хозяйки, подарившей им для изучения манускрипты с сочинениями Фотия и частичку мощей святого Анастасия Персиянина[2].

Что же касается известия о предстоящей реконструкции Латеранского дворца, то, сколь ни были благопристойны три священника, эта новость, напротив, повергла их в уныние. До сего дня они умело подогревали недовольство толпы отсутствием Стефана в Латеране и запустением главной церкви мира, теперь же их лишали весомого козыря в борьбе со сполетской партией. Новость о намерении Стефана вернуться в Латеран заставила самого деятельного из них — отца Теодора — начать ускорять события.

Душным вечером 4 августа 897 года в дом Теофилакта прибыл кардинал Теодор. Его визит был неожидан, хозяева уже собирались гасить факелы в доме, когда препозит[3] объявил о приезде кардинала. Хозяева распорядились немедленно принять гостя и уже собирались по традиции организовать стол, но Теодор высказал просьбу остаться с Теофилактом с глазу на глаз. Теодоре, многие качества которой выходили за обычные границы, а любопытство было как раз одним из таких ее качеств, оставалось только поджать губки и с нетерпеливой досадой дожидаться мужа.

Тот явился в семейные покои уже минут через пятнадцать. Пожав плечами, он рассказал жене, что кардинал попросил его дать разрешение на въезд в Рим шестерым пунийцам — пятерым мужчинам и одной женщине. Якобы для ведения строительных работ в его доме. Но при этом он настоятельно просил обеспечить инкогнито прибывающим.

— Почему? — вопрошала Теодора

— Говорил, что это выдающиеся мастера своего дела, они виртуозные резчики по камню, каких сейчас не сыскать, а для пунийцев, пусть и без запинки говорящих на латыни, как известно, существует особый режим въезда и его утверждает сам префект. Они должны прибыть уже послезавтра.

— И что ты ему ответил?

— Что я дам ответ утром.

Теодора молчала. В ее прелестной голове шел внушительный мозговой процесс.

— Пунийцы в городе — вещь сама по себе довольно опасная. А что намечается в Риме в ближайшие дни?

— Совершенно ничего примечательного. Ни праздников, ни шествий. Насколько мне известно, Стефан никаких гостей не ждет, поэтому даже решил в субботу побороть свои страхи и отправиться взглянуть на Латеран, чтобы приступить, наконец, к его ремонту. Говорят, деньги на это ссудил наш друг Адальберт.

Глаза Теодоры на мгновение сверкнули. Спустя секунду, обдумав то, что ей должно сказать мужу, Теодора произнесла:

— Ну, раз ничего примечательного не предстоит, стало быть, и риск незначителен. Зато Теодор и формозианцы нам будут благодарны. Думаю, дай им согласие, дорогой. А если переживаешь, то не будет лишним за этими сарацинами и проследить, но только крайне умело.

Теофилакт согласно кивнул и приятно улыбнулся, пообещав жене, что она сегодня еще не скоро уснет.

[1] Ф. Грегоровиус «История Рима в Средние века»

[2] Анастасий Персиянин (? — 628) — христианский святой, родом из Персии.

[3] мажордом