Эпизод 31.

— Вставайте, кир, вставайте, государь. Скоро начнет светать. Пора.

Верный слуга уже минут десять терпеливо теребил полу одеяла императора Ламберта, прекрасно зная, что его молодой господин имеет обыкновение долго пробуждаться. Но вот, наконец, старания слуги увенчались успехом — Ламберт усилием воли все-таки поборол соблазн теплых объятий своей постели, в чем ему в немалой степени помогли замаячившие в его сознании миражи грядущего удовольствия от самого любимого занятия в жизни — охоты.

Несколько дней, после пленения Адальберта, Ламберт с небольшой свитой охотился в окрестностях Модены, приводя в благоговейный трепет всех местных жителей от оказанной им почетной возможности лицезреть своего монарха во всем блеске его великолепия. Слухи о сражении возле замка Борго с каждым днем обрастали все новыми подробностями, направленными, в основном, на возвышении роли Ламберта во всей этой истории. В результате войско Адальберта, благодаря этим слухам, с каждым днем становилось все больше и в него уже каким-то неведомым образом попали отряды неверных сарацин и диких венгров, а отряд Ламберта уменьшался до невероятного. Все шло к тому, что спустя пару месяцев в легендах жителей Италии Ламберт будет в одиночку громить несметные полчища мятежного тосканского феодала.

Часть лавров перепала и Святому Домнину, к мощам которого Ламберт, якобы, обращался накануне битвы. В итоге предприимчивые жители замка Борго получили немалую выгоду от хлынувших в этот замок паломников.

Ну да все это дела, пусть недалекого, но прошлого. Его приятно вспоминать, но впереди Ламберта ждало самое большое удовольствие, которое он получал от жизни. Не найдя, как он и предвидел, острых ощущений от охоты на моденских полях, Ламберт не поленился пуститься со своей свитой на север и, следуя советам барона Кресченция, разбил лагерь в Маренго, в дюжине миль к юго-западу от Тортоны, во владениях маркиза Анскария Иврейского. Барон не соврал, и от первой же рекогносцировки, совершенной лично, у молодого властелина захватило дух при виде богатства тамошнего живого мира. Таков был Ламберт! Ни сладкое вино, ни азартные игры, ни битвы на тупых мечах, ни ласки прелестниц, не приводили душу императора в такой восторг, как погоня за диким зверем на живописных полях и холмах Италии. Каждый год император с нетерпением ждал наступления осени, когда можно было бы очутиться наедине в глуши задумчивой, начинающей увядать природы, и без назойливой ушлой свиты спокойно подумать о своих делах и своей роли в подлунном мире, вспомнить приятные и трогающие сентиментальную душу моменты прошлого. А сколько адреналина в его душе выплескивалось, когда на поляне, залитой мягким осенним светом, он один на один встречал либо дикого вепря, либо лося, либо самого медведя. В такие моменты закаляется характер, проявляется мужество, ибо борьба идет по варианту или-или, с дороги не свернет и не обратится в лицемерное подданство зверь, и тебе самому тоже не остается возможности лукавить перед этой оскаленной пастью с огромными клыками, не признающими никаких компромиссов в своей и твоей судьбе.

Так думал молодой император. Хотя, правды ради, необходимо было бы сказать, что в борьбу один на один благородный Ламберт, все-таки еще не вступал. Всегда и везде, а, значит, и в схватке с хищным зверем тоже, по правую руку его стоял верный Гуго. Гуго, как никто, знал повадки зверей, Гуго, как никто, в минуту опасности сохранял ледяное спокойствие, и на его крепкую руку и верный глаз всегда можно было положиться. Два предыдущих дня Ламберт провел на охоте без него и, конечно же, испытывал определенный дискомфорт, да и просто, в конце концов, было скучно. Накануне Гуго, наконец, прибыл в лагерь Ламберта. С первых же минут император обратил внимание, что его друг был мрачнее тучи, ужинал без присущего ему обычно аппетита, на все расспросы отвечал неохотно и с изрядной долей раздражения. Когда же Ламберт прямо спросил его, что случилось, тот сослался на легкое недомогание после своих последних скитаний по всей Италии.

Ламберта это объяснение на время удовлетворило, и он надеялся, что сегодняшняя охота вернет его другу привычную бодрость и веселое расположение духа. Он поспешил в соседние покои, чтобы лично разбудить друга. Но Гуго не спал, и по лицу его было видно, что он провел бессонную, в каких-то тяжелых раздумьях, ночь. Ламберт снова встревожился за него и даже предложил, заранее горюя в душе, не ехать сегодня с ним на кабана. Однако, Гуго возразил на это слабой и вымученной улыбкой:

— Как можно, мой друг, чтобы вы отправились в такую увлекательную погоню без меня. Я надеюсь, вам ведь важно, чтобы всегда возле вас был ваш верный Гуго.

— Да, мой друг, мне действительно это важно.

Полчаса ушли на сборы и легкий завтрак, после чего небольшая свита Ламберта начала разъезжаться по выбранным местам. Что касается егерей, то они разъехались еще накануне и теперь должны были привести зверя к бескрайнему полю, дабы господа могли вдоволь насладиться резвой и долгой погоней, венчающейся затем короткой и яростной схваткой.

Спустя минут пятнадцать Ламберт и Гуго остались вдвоем, скача бок о бок. Ночи уже были весьма холодными, но Ламберт в этом даже находил особое удовольствие. Он любил этот свежий, очищающий сознание, воздух, любил ощущать, как первые лучи пробившегося сквозь горизонт солнца начинают робко согревать тело. Друзья скакали молча, каждый погруженный в свои мысли.

Все мысли Ламберта были связаны с вознесением благодарных молитв Господу за ниспослание ему бесчисленного сонма благ, которых мало кому в этом мире выпадают. Он славил Господа за свою молодость и досуг, за богатство и власть, дарованные ему Небом, за силу и мощь, благодаря которой в Италии у него не осталось значимых врагов. Он воздавал хвалу высшим силам за мудрость, за то, что он и римский папа, наконец, пришли к дружбе и согласию. Окидывая взором ближайшие перспективы, он начинал уже тихо гордиться собой, считая, что у страны, подвластной ему, впереди исключительно светлое и достойное будущее.

Спустя час скачки Ламберт и Гуго достигли места своего назначения. Они расположились у кромки леса, за которой начиналось поистине необъятное поле с небольшим уклоном от них. Что ж, тем лучше, если егеря не подведут, зверя прекрасно будет видно на протяжении всей погони и, значит, неминуемо придется встретиться с ним лицом к лицу. Кто это будет — обещанный кабан, а может волк, олень, медведь?

Всадники спешились и утолили жажду простой водой из бурдюка Гуго. Вина с собой не брали, чтобы запахом не выдать зверю своего присутствия. Уже совершенно рассвело, и их взору открылась восхитительная картина итальянской золотой осени. Каждый на свой манер в этот момент подумал, как же надо благодарить Господа за одну только возможность лицезреть эту красоту!

Гуго по-прежнему был угрюм, лицо его то вспыхивало каким-то странным огнем, то покрывалось мертвенной бледностью. Уже несколько раз он оказывался за спиной доверчивого Ламберта и руки его начинали тянуться к оружию. По дороге сюда он, терзаемый жаждой мести и страхом за свое грядущее преступление, обдумал тысячи возможных сценариев. Первым его желанием было вступить в открытый поединок с Ламбертом. Это было бы в высшей степени благородно, но практичный разум подсказывал ему, что, в случае гибели императора, его ждет неминуемая месть со стороны Сполето, а у него, меж тем, есть малолетний сын, о котором некому будет позаботиться. Вариант с ядом отпадал, поскольку Гуго никого не хотел посвящать в свои планы, а самостоятельно обращаться со всеми этими гнусными снадобьями совершенно не умел. И все же, вероятно по наущению Бегемота, решение пришло.

Чуткое ухо Ламберта услышало далекий-предалекий собачий лай, по всей видимости, егеря уже со всем тщанием взялись за дело. Молодые господа вновь забрались на лошадей и стояли теперь возле самой границы леса, от поля их отделял только старый могучий дуб с низко свесившимися мускулистыми ветками. Охотники напряженно прислушивались. Впрочем, на самом деле прислушивался из них только один.

— Государь, как умер мой отец, граф Майнфред? — даже голос Гуго в этот момент был каким-то странным, чужим.

Ламберт в изумлении поворотился к нему.

— О чем ты, друг мой?

— Я хочу знать, как умер мой отец, граф Майнфред, — повторил Гуго, и Ламберт удивился, он никогда не видел у своего друга детства столь сосредоточенное и злое лицо.

— Граф Майнфред погиб при осаде Милана моей матерью, герцогиней Агельтрудой. Погиб как храбрый милес, пусть и пошедший против моей воли.

— Вы уверены в этом? Вы проводили хоть какое-то расследование?

— Что за допрос, Гуго? Обстоятельства смерти твоего отца, о ком я совершенно искренне сожалею и за чью душу ежедневно молюсь с тобой, мне поведала моя мать и тому есть масса свидетелей, например тот же проходимец Альберих. Насколько я знаю, он был подле нее.

— Государь…

— Гуго!

— Государь, — Гуго упорно не называл Ламберта своим другом, — кто такой монах Хатто?

— Ммм …… Да, был такой монах, я слышал это имя. Да, я помню, его разыскивала моя мать за какие-то преступления. Розыск велся от моего имени, и было приказано при обнаружении этого монаха немедленно его уничтожить.

— Почему вы отказываете мне в праве наследования титула и имущества моего отца?

— Да что с тобой, друг мой? Ты же знаешь, сюзереном земель к северу от По является Беренгарий Фриульский. Согласно нашему с ним уговору.

— Но теперь, после равеннского собрания, верховным сюзереном вновь являетесь вы и в вашей власти передать мне наследство моего отца.

— Беренгарий мне говорил о правах юного Мило, вашего сводного племянника…

— Ах, вот как, государь?!

— Не кипятись, Гуго. Обещаю, что я займусь твоим вопросом, — тут Ламберт прислушался к отчетливо доносившемуся гомону собак, — оставь это Гуго! Давай поговорим с тобой после охоты!

— Государь!

— Нет, нет и слышать ничего сейчас не хочу! Ты же видишь, зверь идет прямо на нас!

— Государь, слОва! Умоляю, слОва!

Ламберт, досадливо отмахнувшись от него, пустил коня, пригнулся, проезжая, под низкой веткой дуба и подъехал почти к самому полю. Вся его фигура выдавала в нем жгучее нетерпение и азарт.

Удар! И белый свет померк в глазах молодого Августа, его тело бессильно рухнуло на землю. Конь испуганно отпрянул от Ламберта и остановился рядом. К упавшему подошел Гуго с дубиной в руке и склонился над ним.

Ламберт был без сознания. Гуго замер, вознося покаянную молитву за предстоящее действо. Место для мщения было выбрано подходяще, и низкие ветки дуба послужат идеальным объяснением случившемуся. Поэтому-то Гуго и не стал прибегать к мечу, удар от которого был бы виден и понятен любому, и в этом случае вся тяжесть подозрений неминуемо легла бы на него. Дубина была взята Гуго с собой заранее и применение ей, действительно, нашлось.

Мститель закончил молитву.

— За меня и моего отца! — прошептал он и ударил лежащего дубиной в лоб. Дело было сделано.

Раздался хруст ломающихся веток. Из леса выскочил огромный вепрь и промчался мимо охотников. До него уже никому не было дела.

Гуго ударил дубиной по низко свесившейся ветке дуба, чтобы оставить на ней характерные следы. Затем он вскочил на лошадь и кинулся прочь от этого места, чтобы забросить подальше орудие убийства. На его счастье он вскоре приметил пустую лисью нору, куда и затолкал дубину, сразившую властителя великой европейской империи.

Он вернулся вовремя. В поле зрения уже были мчащиеся собаки, а за ними маячили фигурки егерей. Он выехал в поле и громко закричал, махая руками, и стремясь, тем самым, привлечь внимание королевской дворни.

— Горе! Случилось горе! Срочно за лекарем!

Спустя несколько минут егеря столпились вокруг Гуго, который стоял на коленях и истово крестился возле бездыханного, залитого кровью Ламберта, лицо которого сложно было узнать — настолько безжалостно были смяты кости лба, изуродовав его красивые и благородные черты. Пораженные случившимся слуги также повалились на колени. Старый егерь, с малых лет учивший Ламберта всем таинствам охоты и верховой езды, не смог сдержать жгучих слез, повторив слова Вергилия о Палланте:

— Какой невыразимо нежный цветок увял!