Эпизод 16.

В то же самое время, когда потенциальный Аустерлиц Адальберта на амурном фронте внезапно превратился в его сокрушительное личное Ватерлоо, совсем неподалеку от резиденции Теофилактов, в триклинии Церкви Святой Сабины, царило совершенно иное настроение. За длинным, грубо сколоченным, трапезным столом в полной тишине вот уже битый час угрюмо сидели два человека в низко надвинутых капюшонах. На столе, за исключением кувшина с водой и краюхи хлеба, ничего не было. В темных нишах триклиния бесшумными тенями время от времени скользили слуги. Их хозяева были теми самыми всадниками, которые обратили на себя внимание пресвитера Иоанна и, по всей видимости, в настоящий момент они чего-то или кого-то ждали, предаваясь, не слишком веселым мыслям.

Церковь Святой Сабины, несмотря на свои немалые лета, была в церковной иерархии того времени не слишком приметной. Слава придет к ней тремя веками позже описываемых событий, когда с ее крыши Враг рода человеческого метнет огромный черный камень в неистово молящегося перед алтарем святого Доминика, основателя знаменитого монашеского ордена. Камень, хвала Небесам, пролетит благополучно мимо и будет навсегда помещен внутри церкви, для того чтобы приводить всех прихожан в трепет следами страшных когтей неудачливого метателя. В конце же девятого века паломники, приходившие в данную церковь, как правило, преследовали цель поклониться погребенным здесь останкам святого Генезия. Преимущественно эти люди имели отношение к низкому, как тогда считалось, ремеслу бродячих актеров, а святой Генезий был их покровителем, ибо сам был мимом заурядного театра, пока ему, прямо на сценических подмостках, не открылась христианская истина, за которую он впоследствии принял мученическую смерть.

В районе одиннадцати вечера во дворе церкви гости ясно услышали какое-то оживление. Вскоре в дверях появился диакон и с почтением пропустил к обитателям триклиния человека, который до самого порога пытался остаться неузнанным. Войдя в триклиний, он снял капюшон. Это был Иоанн.

— Доброй ночи, друзья, — сказал он ожидавшим его, — очень трудно считать эту ночь доброй, но я так рад видеть надежных соратников, что прошу простить, что не отдал должное вашим церковным регалиям и обращаюсь к вам без должного церемониала.

— Мне, как и брату Теодору, мнится, что за последние дни вы настолько наслушались церемониальных приветствий от людей, вершивших нечестное дело, что будет не только дозволительным, но и даже приветствуемым, если и вы, и мы будем обращаться меж собой так, как делали это первые христиане мира, называя друг друга братьями.

С этими словами Иоанн подошел к Теодору и Роману Марину и священники обнялись.

— Однако, друзья мои, прежде чем перейти к делу, необходимо воздать должное и Господу нашему, и владелице сего храма Святой Сабине, и святому Генезию, чьи мощи покоятся здесь же, для чего прошу проследовать в церковь.

Сотворив обещанные молитвы, священники спустя четверть часа вернулись в триклиний. Взглянув на трапезный стол, Иоанн с наигранным удивлением поднял брови:

— Сегодня не пост. Почему братья церкви Сабины не предложили вам вина и мяса?

— Вы ошибаетесь, брат Иоанн. Сегодня надлежит поститься всем тем, кто скорбит по страшному делу, сотворенному над умершей плотью папы Формоза, да будет душе его тем спокойнее на небесах, чем сильнее поругано сейчас его тело! Мы не имеем права предаваться чревоугодию, поскольку не смогли предотвратить ужасное злодеяние, учиненное человеком, узурпировавшим папский престол. Поведайте нам с Теодором, как все это происходило.

На протяжении всего рассказа, Романо Марин и Теодор то и дело воздевали руки к небу, удивляясь терпению тамошнего воинства, но когда Иоанн рассказал об обрушении Латеранской базилики, священники радостно прочли благодарную молитву.

— Сам Господь явил миру свое отношение к случившемуся! Он в гневе! И все, кто сие сотворил, будут скоро наказаны! — воскликнул Теодор, отличавшийся не слишком свойственной священнику горячностью.

— Прошу вас, брат Теодор, быть осмотрительнее. Рим сейчас целиком в руках сполетцев и я не поручусь, что все из местного прихода справятся с соблазном выслужиться перед Стефаном, и не передадут в подробностях наш разговор, — остудил пыл соратника Иоанн.

— Брат Иоанн прав, надо быть осторожным. Но, возвращаясь к событиям дня, спешу заметить, что в гневе не только всепобеждающий и справедливый Господь наш, в гневе и возмущении пребывают горожане Рима. Никогда! Никогда они не видали такого поругания Церкви и ее предстоятеля.

— Вы хотите сказать, Роман, что градус настроения толпы изменился и представляется возможность осуществить справедливое возмездие?

— Изменились ли настроения толпы? О, да! Но насчет справедливого возмездия все гораздо сложнее. Хотим мы того или нет, но Стефан избран епископом Рима и в его руках сосредоточены все бразды правления Церкви и города! К тому же не стоит забывать, что светская власть в городе в руках сполетцев, которые приветствовали суд над покойным Формозом. Даже если суд над Формозом и покоробит благородную натуру императора Ламберта, политические выгоды от этого мероприятия перевесят оскорбления, нанесенные Церкви Христовой.

— Ну уж, во всяком случае, папой все равно останется Стефан, — добавил Иоанн.

— А если бы трон святого Петра вдруг стал свободным? — отважно заявил Теодор, которому надоели эти умственные хождения иерархов вокруг да около.

— Замолчите немедленно! — испуганно зашипел Иоанн, — Выкиньте немедленно такие мысли из головы, вам сейчас наушничает сам дьявол! О, Господи, прости меня, ведь я же в церкви Христовой! — опомнился Иоанн и опустился на колени, шепча покаянную молитву.

Когда Иоанн вернулся за стол, Романо Марин спокойно сказал:

— Если трон Святого Петра освободится по воле Божьей, а не деянием рук человеческих, и только так и не иначе, — предусмотрительно добавил он спасительную оговорку, — то Рим, возмущенный судом над Формозом, не допустит, чтобы папой стал еще один ставленник Сполето. Ни префект, ни знать, ни плебеи не дадут сейчас ни одного голоса сполетцам. В этом я уверен. Но надо спешить ковать расплавившееся железо, время имеет обыкновение затягивать раны душевные и физические, потомки с течением временем относятся к страстям своих предшественников со все возрастающей снисходительностью.

— Епископ Стефан совершил неслыханное поругание Церкви. После варварского суда и последовавшего Господнего знамения он удалился из Латерана, покинув свою кафедру, и, как мы слышали из уст Иоанна, он не собирается в ближайшее время проводить там службы. Подобные деяния будят закономерное недовольство и рождают подозрения, что Стефан на грани выхода из лона Святой Кафолической Церкви. Я не очень удивлюсь, если горячие ревнители Церкви Христовой, к примеру, из числа сабинских аскетов, совершат в отношении него справедливое возмездие, — жестко сказал Теодор, вперив взгляд свой в доски стола.

— Ваши слова, Теодор, полны гнева. Но…… ваш гнев справедлив, — ответил Иоанн.

— Да свершится скорый суд над поругателем! Уверен, Господь не стерпит долгого нахождения у власти преступного наместника! — заявил Романо Марин.

— Аминь.

После долгого молчания, Иоанн произнес:

— Насколько опасен и могущественен при выборах нового понтифика может быть Адальберт Богатый, граф Тосканский? Он демонстративно подчеркивал свою отстраненность от суда над Формозом, а сегодня он даже не пожелал стать свидетелем последнего акта этого кощунственного злодеяния. Каким, братья, вам видится его дальнейшее поведение, ведь денег Адальберта может хватить на соблазнение и знати, и черни при выборе папы?

— Насколько долго я наблюдаю за щедрым до расточительности и обаятельным до изжоги графом Адальбертом, — отвечал Романо Марин, — я лишь укрепляюсь в мысли, что он преследует самостоятельные планы усилить свою власть в Риме. Не забывайте, он имеет, пусть и слабые, но все же права добиваться итальянской короны, а в наше время коронами овладевают порой самые жалкие бастарды самых грязных конкубин. Но у Адальберта нет своей партии в кругах Церкви, поддерживая же сполетцев, он самого себя удаляет от вожделенной короны. Почему бы такой партией не стать, к примеру, нам? С уходом императора Арнульфа мы можем полагаться только на помощь Божью, тогда как мечи и финансы на стороне наших врагов.

— Вы, как всегда, даете мудрый совет, брат Роман. Непременно надо постараться привлечь на нашу сторону Тоскану, — подвел итог опасному разговору Иоанн.

Романо Марин и Теодор уже поднялись, чтобы попрощаться, но Иоанн их остановил:

— Я прошу вас, друзья мои, не оставлять меня в одиночестве этой страшной ночью. Увы, я не могу вам предложить интересный досуг, от вина вы благородно отказались. Но если вы останетесь со мной, уверяю вас, ваши душевные муки по поводу виденных вами терзаний плоти покойного Формоза немного стихнут.

Священники вернулись за стол. На протяжении следующих двух часов они почти не разговаривали друг с другом, напряженно ожидая обещанного Иоанном сюрприза. Время тянулось медленно, за окнами церкви жалобно завывал январский ветер.

За два часа до рассвета в двери базилики постучали, и уже знакомый нам диакон на этот раз привел к гостям двух простолюдинов, от которых нехорошо веяло сырой овчиной и несвежей рыбой.

— Склоняемся к ногам вашей святости и просим вашего благословения! — дуэтом запричитали люди, падая на колени перед Иоанном.

Иоанн не отказал.

— Мы нашли его, ваша святость! Мы нашли его! — страстно заговорил один из рыбаков.

— Хвала небесам! Далеко?

— В трех милях от Остийских ворот.

— Это точно он?

— Он. Все, как вы сказали. И без двух пальцев!

Роман и Теодор вздрогнули.

— Едемте друзья! Это наш долг, — обернувшись к соратникам, воскликнул Иоанн.

— Да, конечно. Но как эти люди проникли в город ночью, минуя стражу?

— По речке, ваша милость. По речке. Что делать, такова наша профессия.

— Вылавливать утопленников в надежде на поживу? — нахмурился Теодор.

— Что вы, ваша милость! Мы всего лишь рыбаки, простые рыбаки. Утопленники в Тибре появляются почти каждый день, но мы их вытаскиваем не затем, чтобы обокрасть. К тому же это, как правило, не имеет смысла, ибо большинство покойников попадают в воду, будучи уже ограбленными.

— Так или иначе, но эти люди заслуживают и наших молитв, и наших денег, брат Теодор! Не будьте же к ним излишне строги. В дорогу, братья!

Спустя четверть часа трое носилок в сопровождении десяти стражников двинулись в направлении Остийских ворот, через которые когда-то на казнь проследовал Апостол Павел. На выезде из города их остановила стража, но священники, предъявив пропускные грамоты от римского папы и префекта Рима, после некоторой заминки проследовали дальше.

«Сегодня о нашей ночной поездке узнает префект и глава милиции. И сегодня же, а в лучшем случае завтра об этом узнает Стефан. Старый прохиндей, конечно, догадается обо всем, но у него нет повода нам воспрепятствовать. Впрочем, он может пуститься на поиски, и угрозами или пытками заставить этих простых людей рассказать все. Но выбор сделан. И никто не упрекнет нас в том, что мы бросили Его на произвол судьбы и безвестное гниение», — размышлял в эти минуты Иоанн.

Спустя час передвижения по дороге, обдуваемой пронзительным и зловонным ветром со стороны Понтинских болот, рыбаки попросили свернуть к реке. Священники достигли цели своей поездки в момент, когда робко и вежливо на склонах римских холмов появились первые предвестники утра.

На берегу реки, у лежавшего на земле мешка с зашитым в него телом хлопотали трое подростков и две женщины, очевидно, сыновья и жены рыбаков. При появлении высоких гостей они с почтением склонились, души их испытывали сладостную истому от предвкушения щедрой награды за их старания.

— Необходимо убедиться, что это действительно он, — сказал Иоанн, подойдя к мешку.

Рыбаки услужливо раздвинули разрезанную ткань. Священники склонились к мертвецу, с трудом сдерживая страх и отвращение.

Как ни попортило гниение лицо покойного, как ни пострадало оно от вчерашних экзекуций своего мстительного преемника, священники с болью в сердце узнали черты своего друга и учителя. Тяжело вздохнув, они опустились на колени, читая молитву. Простолюдины последовали их примеру.

После молитв, Романо Марин достал свиток ткани и развернул. На ткани лежали два обрубленных пальца. Он хотел положить их рядом с телом, но его остановил Теодор:

— Оставьте, брат. Они нам еще пригодятся. Уверяю вас, Он был бы не против.

Роман удивленно пожал плечами, но замысел своего соратника уточнять не стал. Между тем, Иоанн подошел к нетерпеливо переминавшимся с ноги на ногу рыбакам.

— Я вас прошу поместить тело в саркофаг деревянный, а лучше каменный, и спрятать покойника в надежном месте. Это приказ святой кафолической церкви, его вам отдают пресвитеры Роман, Теодор и Иоанн. Вы сможете исполнить приказ и сделать такой саркофаг? — взглянув строго на людей, произнес Иоанн.

— Исполним, ваше…ваши высокопреподобия. Но каменотес возьмет за работу очень дорого, с деревянным же проблем не возникнет.

— Место захоронения должно остаться тайной, которую вы обязаны хранить под угрозой отлучения от Церкви Христа, пока эту обязанность не сниму с вас я или не снимут мои соратники.

— Исполним ваши высокопреподобия!

— Есть, где спрятать саркофаг?

— Вы можете сами увидеть это место, ваша святость. На том берегу реки, если приглядеться, имеется небольшая пещерка, там мы храним свои рыболовные снасти. Об этой пещере не знает никто, кроме наших семей, иначе эти снасти у нас давно бы утащили. Не сомневайтесь, покойник там будет в целости и сохранности до проявления вашей воли, — ответил, по всей видимости, глава этой небольшой рыбацкой артели.

— Мы будем молиться за вас, люди. А в качестве нашей личной благодарности и за ваши предстоящие хлопоты прошу принять двадцать золотых солидов. Еще столько же вы получите от меня или моих друзей по окончании миссии.

Приглушенный вопль восторга против воли вырвался из груди смиренных рыбаков. Сорок солидов! Да это целое состояние, позволяющее купить или построить отличную лодку, на которой можно будет за промыслом выходить в море! Будущее рыбаков засияло всеми цветами радуги, ближайшую же таверну сегодня вечером неминуемо ждал хороший доход.

Рассчитавшись с рыбаками, Иоанн подошел к своим друзьям, продолжавшим стоять у трупа папы Формоза. По лицу Романо Марина текли слезы. Теодор с ненавистью глядел туда, где с ленивой неохотой просыпался Рим, нервно сжимал кулаки и зло шептал:

— Ты за это заплатишь. Ты дорого за это заплатишь!

* * * * * * *

Как и предполагал Иоанн, о ночной поездке трех служителей церкви по Остийской дороге, в середине дня было доложено главе римской милиции Теофилакту. Тот, после довольно долгого мозгового штурма, устроенного самому себе, решил оставить эту новость без дальнейшего разглашения.