Надвое разрезанная палочка

Напомню читателю, что мы решили немного задержаться в конце девятнадцатого столетия, где уже взошла яркая звезда «Серебряного века» литературы и теперь своим светом она манит всё новых и новых поэтов и писателей.

***

Вместе с молодой женой поэтессой Зинаидой Гиппиус Дмитрий Мережковский возвращается в Петербург.

«…Квартирка была очень мила. Ведь так приятно всегда вдруг очутиться среди всего нового, чистого и блестящего. Очень узенькая моя спальня, из которой выход только в мой кабинет побольше (или салон), потом, на другую сторону, столовая, по коридору — комната Д. С., и все. Ванны не было, но она была устроена на кухне, за занавеской. Мне понравились цельные стекла в широких окнах. У меня были ковры и турецкий диван. Помню лампу на письменном столе (керосиновую, конечно, как везде) — лампу в виде совы с желтыми глазами.

Было тепло, уютно, потрескивали в каждой комнате печки. Марфа отворила нам дверь (она была солидная, и я ее сразу стала немного бояться), подала самовар. И тут все новое, незнакомое, — приятное. И я принялась разливать чай…

На другой, кажется, день я поехала с Д. С. знакомиться с его семьей…

И началась наша новая жизнь в Петербурге, особенно новая для меня, все с новыми и новыми лицами, в новом кругу интересов. И все менялось с удивительной быстротой…», — позже напишет Зинаида Гиппиус.

Да, всё было именно так. Дмитрий Сергеевич сразу же познакомил молодую поэтессу с местными литературными знаменитостями. Прошло совсем немного времени и уже «…весь Петербург её знал, благодаря внешности и благодаря частым её выступлениям на литературных вечерах, где она читала свои столь преступные стихи с явной бравадой», — вспоминал маститый издатель и литературный критик Пётр Петрович Перцев.

В Петербурге той поры было множество литературных кружков. Они объединяли не только начинающих литераторов, но и закалённых в словесных баталиях гениальных поэтов и писателей, критиков и издателей. Все они жили и творили в очень непростой период в жизни страны. Уже чувствовался скорый закат существующего общественно-политического строя. Наступало время перемен, душевных переживаний и радужных иллюзий…

Поэт Андрей Белый в своих воспоминаниях делился, что общение с Гиппиус — это «как вспых сена в засуху», «как брос афоризмов в каминные угли». Он писал, что «она — оса в человеческий рост… ком вспученных красных волос»; в то же время, он в «безответственных разговорах с ней отдыхал».

Забегая вперёд, скажу, что Зинаида Гиппиус станет настоящим идеологом русского символизма…

А вообще-то слово «символ» заимствовано из Древней Греции. Там так называли половинки надвое разрезанной палочки, по которой их обладатели могли узнать друг друга.

Родоначальником же литературного течения «символизм» принято считать французского поэта Шарля Бодлера. Но это совсем другая история ©…

***

Мы уже писали о том, что Дмитрий Сергеевич был писателем религиозным. Дело в том, что литература «Серебряного века» ставила не злободневные социальные вопросы, а глобальные — философские. Это как раз было то, чем занимался всю свою творческую жизнь Мережковский, что стало востребованным литературным сообществом и явилось основной философией «Серебряного века». В его творениях поэты черпали живую воду духовности и веры, успокоения и надежды и… несли свои ощущения читателям.

В 1892 году Мережковский закончил работу над книгой, которую озаглавил в первоначальном варианте как «Вечные волны», и уже потом в гранках поменял на «Символы».

Решение печатать её у издателя А.Суворина было серьёзной ошибкой Дмитрия Сергеевича. Сроки выдачи тиража постоянно изменялись, корректура продвигалась медленно, а рекламное объявление о выходе в свет новой книги Мережковского повергло последнего в настоящий ужас. Вот, что он писал по этому поводу в письме А.Чехову: «Наконец книга вышла — целую неделю не появляется объявлений! Сегодня, в понедельник вдруг — объявление на первой странице среди других книг: Мережковский — "Символье (!!!)" Что это значит? Я озаглавил книгу "Символы" (Песни и Поэмы). И вместо этого Символье — что-то похожее на Воронье. Я бросился в магазин "Нового времени". Там сидит дама. Она обещала мне напечатать настоящее объявление и без опечаток через два дня. Но если дело пойдет так дальше — печально. Я начинаю бояться, что объявлений они будут пускать мало…». Но дальше обещаний дело не пошло.

«Как бы ни была плоха моя книга, она имеет право на жизнь, а без объявлений нет жизни для книги… Скоро весна-лето — время, когда книг не покупают. Был я в магазине три раза и просил, чтобы поскорей пустили объявление. Но там обещают и ничего не делают. Вот почему я, наконец, решился обратиться к Вам», — пишет Мережковский издателю. Скорого ответа так и не последовало.

Эта печальная ошибка была исправлена лишь через две недели.

Для пытливого читателя приведу несколько строк из "Символов":

За то, что дал моим очам

Ты видеть мир, Твой вечный храм,

И ночь, и волны, и зарю…

Пускай мученья мне грозят, —

Благодарю за этот миг,

За всё, что сердцем я постиг,

О чем мне звезды говорят…

Везде я чувствую, везде

Тебя, Господь, — в ночной тиши,

И в отдаленнейшей звезде,

И в глубине моей души.

Я Бога жаждал — и не знал;

Еще не верил, но, любя,

Пока рассудком отрицал, —

Я сердцем чувствовал Тебя.

И ты открылся мне: Ты — мир.

Ты — всё. Ты — небо и вода,

Ты — голос бури, Ты — эфир,

Ты — мысль поэта, Ты — звезда…

Пока живу — Тебе молюсь,

Тебя люблю, дышу Тобой,

Когда умру — с Тобой сольюсь,

Как звезды с утренней зарей;

Хочу, чтоб жизнь моя была

Тебе немолчная хвала,

Тебя за полночь и зарю,

За жизнь и смерть — благодарю!..

Теперь автору следовало ожидать оценки своего труда.

Дело в том, что Мережковский и сам иногда писал критические отзывы на работы собратьев по перу. Многим они, ох, как не нравились.

В ту пору, когда большая часть русской критики била земные поклоны перед художественным гением Максима Горького, Мережковский писал: "Тем простодушным критикам, которые сравнивают Горького как художника с Пушкиным, Гоголем, Л. Толстым, Достоевским, всё равно ничего не докажешь. Вообще босяк с поэзией напоминает Смердякова с гитарой, а русская критика — хозяйскую дочку Машеньку в светло-голубом платье с двухаршинным хвостом, которая слушала и восхищалась: "Ужасно я всякий стих люблю, если складно".

— "Стихи вздор-с", — возразил Смердяков. — "Ах, нет, я очень стишок люблю", — ласкалась Машенька".

Итак, критики дружно приступили к препарированию книги своенравного автора.

Приведу лишь один пример.

Некий гражданин Жасминов, все деяния которого известны лишь в связи с именем Мережковского, глумится над названием книги: «Почему г. Мережковский наименовал густой и роскошный сад своих песен и поэм "Символами", это своего рода "тайна", которая должна оставаться "в тени" и не может поддаться точному определению критики», — пишет он. И далее заявляет, что их автор «проповедует бога, очень ведомого его читателям», которого не знает только сам г. Мережковский, «так как никогда не ощущал его в своей душе», и что он «простые мысли разводит водою книжной банальщины». «Но невероятно и непостижимо при этом одно, — продолжает Жасминов, — будучи очень водянистыми, песни и поэмы г. Мережковского в то же самое время чрезвычайно сухи». Под конец критик называет «вдохновения г. Мережковского» «книжными и мертвенными», а мотивы их «искусственными» и «скучными».

Как бы угадывая реакцию критиков на его стихи, Мережковский вставил в "Символы" такие строки:

Забавный титул юного поэта Мне надоел.

Что может быть скучней,

Как вечно у редакторских дверей

Стоять с портфелем? Слушаясь совета

Серьезных и практических людей,

Забуду с музой ветреную дружбу,

Остепенюсь и поступлю на службу...

Однако критики напрасно старались.

По словам Зинаиды Гиппиус, он никогда не обращал на них внимания. Дмитрий Сергеевич просто давал книге жизнь, и садился писать очередную…

«Ко всякой задуманной работе он относился с серьёзностью… я бы сказала учёного. Он исследовал предмет, свою тему, со всей возможной широтой, и эрудиция его была довольно замечательна. Ему, конечно, помогало знание языков, древних, как и новых. Для меня удивительная черта в его характере — полное отсутствие лени. Он, кажется, не понимал, что это такое», — подчёркивала поэтесса.

В отличие от порицателей, настоящие литераторы оказались подлинными ценителями мыслей, изложенных в работах Мережковского и литературных традиций французского символизма (это отдельная тема). Они стали называть себя «символистами».

Однако в меру своего восприятия идей основателей и идеологов символизма, по-разному трактовали своё отношение к миру и месту поэта в нём. Но неизменным было одно — искусство является основным средством познания мира.

***

Вот теперь можно смело следовать за Дмитрием Мережковским в двадцатое столетие. Там, в последней главке о нём, будет много печали...

И ещё небольшая цитата из "Символов" по случаю:

(окончание следует)