ДОЧЕНЬКА?..

Эта статья, в какой-то степени, является продолжением предыдущей. Она тоже касается непонятных снов, которым невозможно найти разумное объяснение. Хотя и несколько с другой стороны.

Если уж говорить начистоту, “странные” сны снились Олесе и раньше. С самого детства. Всегда, насколько она себя помнила. Они были очень яркими, красочными и реальными. Настолько, что Олеся порой просто не понимала, действительно ли это всего лишь сны, — или же нечто большее?.. И, пробудившись от грез в очередной раз где-нибудь на самой середине, она, по обыкновению, не только четко помнила все то, что ей только что приснилось, но и знала откуда-то, что будет дальше…

Иногда эти сны бывали пророческими.

Например, один из таких очень ярких пророческих снов, который Олеся запомнила необычайно четко, приснился ей тогда, когда она только заподозрила, что может быть беременна. Она тогда не знала толком, какой у нее срок, и даже ориентировочно не прикидывала пока еще приблизительную дату родов. Даже навскидку. Просто не до того ей еще было.

И вот снится ей однажды, что они втроем — Олеся, ее мама и бабушка — сидят на диване в одной из комнат родительской квартиры. А между ними ползает маленький мальчик. И Олеся, безо всякого удивления глядя на него, спрашивает у родных:

— Это мой, что ли?..

— Твой, конечно! — хором отвечают они ей.

— Саша?..

— Саша!..

— А когда он родился?..

— Девятнадцатого марта, — удивленно отвечают ей мама с бабушкой. — Ты, что, не помнишь, что ли?..

Обстоятельства сложились так причудливо, что Олеся на тот момент не совсем понимала, какой у нее срок. И врач, делая УЗИ, на основе медицинских данных, определил ей куда больший срок, чем он мог быть на самом деле, и, уже исходя из него, поставил предполагаемую дату родов на полтора месяца раньше, чем это вообще могло быть, — на начало февраля.

Но юмор ситуации заключался в том, что до свадьбы, — а она состоялась девятнадцатого июня, — Олеся могла забеременеть только разве что от святого духа, — а такового, говорят, в реальной жизни быть не может. Поэтому момент зачатия для самой себя она определила именно этой датой. И, исходя уже из этого, родить она должна была где-то в начале апреля, — а может быть, и позже. То есть, та дата, которая прозвучала в ее сне, не подходила ей ни так, ни этак. Она не соответствовала ни предположению врача, ни подсчетам самой Олеси.

Тем не менее, проснувшись утром, она сразу же объявила, что родит девятнадцатого марта. Почему-то она сразу же и на все сто процентов поверила в то, что ее сон правдив. И на протяжении всех месяцев беременности Олеся с уверенностью говорила всем, что родит именно девятнадцатого марта. Правда, ее родственникам, — включая мужа, — вообще было, по большому счету, фиолетово, что она там говорит, а врач, у которого она состояла на учете, оказался достаточно разумным, чтобы не спорить. Он поверил ей на слово, что забеременеть до свадьбы у нее просто физически не было возможности, и не приставал к ней с тем, что она намного переходила определенную им предполагаемую дату родов, — почти на полтора месяца.

Сама Олеся настолько свято уверовала в то, что ей приснился тогда пророческий сон, что ее муж со временем начал беситься и закатывать ей из-за этого истерики. Достойный, умный и образованный Гекуля считал, что его глупая и недалекая жена вбила себе в голову какую-то ерунду и зациклилась на ней, а теперь занимается самовнушением и пытается подогнать под свою нелепую прихоть такой сложный процесс, как рождение ребенка.

Олесю задевало такое трогательное доверие любимого мужа и такая лестная оценка ее умственных способностей. Но, по большому счету, ей уже тогда было плевать на мнение этого человека.

То ли этот сон Олеси действительно был пророческим, то ли просто ее организм так легко поддался самовнушению, но ее сын реально появился на свет именно девятнадцатого марта. Да она в этом даже ни на миг и не усомнилась.

Спустя несколько лет Олесе начала сниться девочка. Та же самая комната в старой квартире, в которой на тот момент давно уже жили другие люди, та же мама и даже бабушка, — уже покойная на тот миг, — и ползающий около них черноволосый смуглый младенец. Сама Олеся имела русые волосы и очень светлую кожу… Практически тот же самый диалог с родственницами, что и в предыдущий раз… С одной лишь разницей. Олеся спросила, как зовут девочку, и мама с бабушкой дружно ответили ей:

— Динара.

Олеся немного подивилась про себя такому причудливому имени, которое она умудрилась дать собственной дочери, но тут же спокойно почему-то решила: “Ну, и ладно!.. Будем звать ее по-нашему — Дина!..”

Она так и не поняла тогда, откуда в ее мозгу вообще всплыло это странное имя — “Динара”. До той поры она его никогда даже и не слышала; даже и не знала, существует ли вообще в природе нечто подобное?.. Олеся вообще никогда раньше не задумывалась о том, как назовет предполагаемую дочку; она почему-то всегда и на все сто процентов была уверена, что первым у нее родится сын, и вот для него имя она придумала еще в детстве. И она полагала, что насчет имени для второго ребенка, — если он у нее когда-нибудь будет, — еще успеет подумать на досуге, когда реально возникнет такая необходимость.

Но само по себе имя “Дина” никогда не было одним из возможным вариантов. Не то, чтобы оно Олесе так уж сильно не нравилось, — просто она никогда о нем не думала, а потому не рассматривала его даже чисто теоретически. А еще эта странная, — посмотрим правде в глаза, чужеродная для русского языка форма “Динара”… Это вообще не поддавалось никакому разумному логическому объяснению…

А потом в какой-то момент своей жизни Олеся познакомилась с молодым человеком, узбеком по национальности. Он, якобы, очень сильно влюбился в нее и даже готов был предложить ей руку и сердце… И Олеся даже в какой-то миг подумывала о том, не принять ли ей действительно его предложение, и не попытаться ли создать с ним семью…

Правда, серьезных отношений с ним так и не сложилось, — в силу различных обстоятельств. В определенном смысле слова можно было даже сказать, что Олеся немного жалела об этом впоследствии… У нее были разные поклонники. Некоторые даже звали ее замуж. Иные предлагали хотя бы попробовать жить вместе, — раз уж она так настроена против штампа в паспорте. Но все эти мужчины, — русские мужчины, разумеется, — вполне успешные, благополучные и, кстати, не бедные, — ее сына от первого брака ну разве что только терпели.

Да, они готовы были осчастливить ее и, как говорится, “взять с ребенком”, — но не больше.

Олеся даже считала, что это нормально. Чужие дети не нужны никому; все воспринимают их, как обузу. Она никогда не обижалась, потому что прекрасно понимала, что ожидать другого в подобной ситуации даже и не стоит. Просто ее не интересовала ни предложенная форма отношений, ни мужчины, желавшие сделать ей одолжение, и поэтому связывать свою судьбу с ними она не спешила.

И лишь этот узбекский мальчик, с которым она и знакома-то была всего лишь пару недель, с первого же дня начал относиться к ее сыну, как к родному. У них на тот момент еще даже в перспективе не намечалось никаких близких отношений, — но он просто взял Олесиного ребенка и сказал, что хочет, чтобы он был его сыном. У него было много вполне реальных планов на то, как они вместе будут растить мальчика, как он постарается обеспечить его будущее; он уже размышлял и прикидывал, как дать ему хорошее образование и помочь потом с работой…

Возможно, он просто был очень умный и быстро сообразил, что путь к сердцу данной женщины лежит через ее ребенка… Но дело в том, что Олесю и другие мужчины постоянно пытались уверить в том, какой у нее расчудесный и замечательный сын, и как они его любят и обожают… Но она всегда относилась к этому весьма скептически, потому что прекрасно видела, что они лицемерят. И лишь у этого молодого человека получилось подружиться с ребенком как-то так легко и естественно; он общался с ним без малейшего напряжения, недовольства или раздражения, а его слова действительно звучали так искренне и без малейшего пафоса, что Олеська уже почти готова была поверить…

Но — не сложилось. Обстоятельства были против них. И не имеет теперь уже значения, кто был прав, а кто — нет. Просто так получилось. На прощание он сказал фразу, от которой у Олеси чуть было не подогнулись колени: “Если у тебя когда-нибудь родится дочь, назови ее Динарой, — в память обо мне!”

Дочь у Олеси так и не родилась. Да и имя это — “Динара” — даже после прощальных слов этого своего кавалера она не готова была рассматривать всерьез. Она ничем не была обязана ему, и вспоминать о нем ей не шибко-то и хотелось… Но ей по-прежнему иногда снится девочка. И ее не покидает ощущение, что она где-то есть, — может быть, в параллельном мире?..

Это, наверное, звучит смешно, — но Олеся действительно реально помнит подробности своей, якобы, второй беременности, она знает, как родилась эта девочка, она видела ее и совсем маленькой, и постарше… Это довольно забавное ощущение, — помнить ребенка, которого никогда не было, и наблюдать за его взрослением…

Наверное, это все-таки первичные признаки шизофрении. По меньшей мере.

Разумом Олеся всегда прекрасно понимала, что ничего этого никогда не было в действительности, что все это ей только лишь снится… И она никогда ни капли не страдала и не переживала из-за того, что у нее нет в реальности второго ребенка. Что поделать, — но, посмотрим правде в глаза, она далеко не мама года, и еще одного малыша она бы просто не потянула, — причем, даже не материально, а морально. Олеся вообще никогда на самом деле не хотела детей. Если бы подобная идеология сейчас в нашем мире не была бы признана преступной, то можно было бы честно признаться, что она вообще относится к тем людям, которым не стоит заводить ни семью, ни детей. Потому что они просто не готовы к этому, — и, в первую очередь, психологически, — потому что им нравится быть одним, потому что они даже теоретически не способны быть хорошими супругами и родителями. Но об этом сейчас лучше не упоминать. Тем более, что, — так или иначе, — а свой святой долг перед Родиной она все-таки выполнила, а потому осуждению, порицанию и наказанию не подлежит…

Но где-то, — может быть, в другом, лучшем мире, — Олесина жизнь сложилась совершенно иначе. Возможно, там ей повезло; она нашла свое счастье и стала хорошей женой, мамой и вообще чудесной хранительницей семейного очага. И отголоски из “того мира” периодически долетают до нее в виде снов. Непонятные, недоступные, но почему-то такие знакомые…

Может быть. А может быть, и нет.