Sanguis rosa

(иллюстрация авторская)

Жизнь может оказаться рядом, и пусть для этого придется умереть.

Omnis mundi creatura

quasi liber et pictura

nobis est in speculum

nobis est in speculum…

Qntal — Name Der Rose

Кусочек серого неба и сухие безжизненные ветки дикой розы — все, что она видела каждый день из крохотного окна подвальной темницы. В него только и могла, что пролезть рука, чтобы коснуться свежего воздуха и свободного ветра, дотронуться до редких теплых лучей, когда солнце показывалось на небосклоне и с этой стороны мрачной крепости. Черные камни, поросшие местами мхом, вечный полумрак и бесконечная нить холодной воды, что струилась из трещины по стене с утра до ночи и уходила в земляной ледяной пол — лишь это и окружало юную Рису. Вода… она дает жизнь, и может отнять ее, как и все в этом мире. Тогда почему же она не напитает несчастный шиповник? Почему обходит стороной, не замечает, заставляя мучиться от жажды? Он словно несчастный заблудший в пустыне, губы которого потрескались, покрылись коркой и побелели, а горло пересохло. Иногда девушка набирала в ладони живительной влаги и старалась как можно бережнее донести ее до розы, но разве каких-то жалких капель хватит, чтобы напоить высохшие и обессилившие корни?

Время здесь, в каменном мешке, в который до нее попадали и даже умирали другие, прежде смирившись с неотвратимостью судьбы, остановилось. Счет дням потерялся, хоть и можно было встретить через квадратное отверстие рассветы и сумерки, но и то не все. Риса давно оставила надежды, как когда-то оставили их все те заточенные, что так же смотрели в окошко, покорно ожидая последнего дня своей жизни, последнего вздоха перед тем, как покинуть этот бренный мир. И она знала, что и после нее в угрюмых и коварных коридорах, за тяжелыми дверьми, в тесных и убогих застенках окажутся еще многие невинные, которые найдут здесь свое последнее пристанище на пути к могиле без имени.

«… Гореть тебе, гореть, тварь!

Нечестивая, слуга дьявола...»

— все еще продолжало звучать в ушах.

«Ты — грязь, осевшая на нашем городе,

а грязь принято смывать, сжигать и убирать!»

— перед глазами по-прежнему стоял

образ неприятного мужчины в черных одеяниях,

зло улыбавшегося и в исступлении

указывавшего на нее пальцем.

Год назад Риса стояла в той же толпе, с ужасом взирая на горожан, которых охватила жестокость, безумие и ненависть, едва они завидели показавшуюся повозку, в которой сидела, закованная в кандалы какая-то женщина. Ее измученный и изможденный вид, избитое перепуганное лицо, спутанные и вымазанные в грязи распущенные волосы, исхудавшее полуобнаженное тело в ранах и синяках — все это рождало жалость, сострадание, страх, тревогу в душе девушки. Она не слилась с беснующейся толпой, жаждущей расправы над «творившей черные дела», «инакомыслящей», «не такой», ни в чем ее не обвиняла, как делали другие, но и идти наперекор толпе не смогла. Не знала как. И спустя время сама оказалась на месте несчастной. Оболганная, оклеветанная, с выжженным позорным клеймом на спине.

«Бесовское отродье! Гнить тебе в аду!»

— кричали горожане тогда.

«За что?»

— горький вопрос застыл навсегда в ее глазах,

на дрожащих губах, в убитой душе.

Девушка все чаще коротала мучительные и сводящие с ума часы, подолгу смотря на иссушенный шиповник, разглядывая его и тихо беседуя с ним. И куст отвечал ей. Молчанием или тихим шорохом. И все чаще Риса ловила себя на том, что сожалеет и завидует дикой розе, ее свободе и жизни по ту сторону, пусть и в таком виде. И она говорила вслух об этом, и речи ее начинали походить на молитву, прошение, но кому — и сама не знала. А куст, усеянный острыми шипами, по-прежнему слушал заточенную, впитывая в себя каждое прозвучавшее слово, как и горький плач, доносившийся ночь за ночью из темницы. Так случилось, что все растения и деревца под неприступными и высокими стенами крепости когда-то были выкопаны или спилены, за исключением старого шиповника, прильнувшего к равнодушному камню, цепляясь за него своими уродливыми искривленными ветками. Он давно уже не цвел, не одевался в зеленую листву и не давал молодых веточек, ничего, только старость, мертвенность, недвижность. Во все сезоны года лишь один облик. О нем забыли когда-то, как о старой и ненужной вещи, оставленной где-то на чердаке в самом пыльном и темном углу. И куст не возражал, продолжая свою незаметную жизнь в тени, наблюдая за тем, как течет время, меняются люди в темнице, под оконцем которой он рос.

Наступившая ночь принесла тревоги больше, чем обычно, рисуя в голове Рисы неизбежные кошмары и мучения, которые непременно ее настигнут. Она будто чувствовала, что часы до рассвета — последние. Внутри нее ширились отчаяние и боль, приправленные нескончаемой горечью. И снова едва слышные призывы, мольбы, шелестящие в тиши речи, наполненные лишь ведомыми Рисе прошениями. Ее взгляд устремился в чистое звездное небо и глаза наполнились слезами. Она протянула руку к дикой розе, и та точно услышала, поняла Рису: одна сухая веточка скользнула по стене и упала прямо на открытую ладонь. Колючие коварные шипы тут же оцарапали нежную кожу, но девушка не одернула руку, а крепко сжала ветку. Несколько алых капель окрасило шипы и упало на землю.

Ночь длилась на удивление долго, словно солнце задержалось на полпути где-то во мраке, потерялось. Наутро же дверь в темницу с грохотом отворилась и внутрь по-хозяйски ввалились стражники.

— Эй, ты! Просыпайся! — один из них грубо пнул неподвижно сидящую под окном пленницу. — Пора в петлю, тварь.

Но Риса не издала ни звука. Ее обмякшее холодное тело медленно сползло по стене и упало на землю. Волосы опутали девичье лицо, словно не желали, чтобы в него смотрели, но стоило их убрать, как взору предстали погасшие, затуманенные, широко раскрытые глаза. Мертва. Минуту стражники стояли неподвижно, словно не понимали, как и что произошло, но через мгновение они уже выволакивали безжизненное тело, словно мешок с мусором, освобождая темницу. И никто из них не обратил внимание на куст дикой розы за оконцем, который этим утром дал молодые ветки, зеленые, сочные, полные сил и жизни, и на верхушках их горели расцветшие пышные бутоны. Бутоны цвета крови.