III

Утро встретило меня все той же скверной погодой, заглядывающей в окно грязно-мутным небом и тоскливо воющим ветром. Ощущение, будто эти края вообще не видят солнца, укрепилось во мне. Стрелки часов показывали ровно восемь, но не будь их, любой бы решил, что сейчас или полдень, или послеобеденное время — так ненастье растворило в себе различия. Взглянув на кипу бумаг, оставленных возле шкафа, я мысленно подстегнула себя подняться с кровати и поторопиться привести себя в порядок — дела не ждут. Но сначала — завтрак. Вчерашний ужин оставил меня практически голодной, и сейчас надеялась, что утренняя трапеза будет более сытной и вкусной. Промозглость, что проникла за ночь в дом, точно стены его давно прохудились и были не способны больше защищать от холода, заставила поежиться и поскорее одеться как можно теплее. Размышляя о своем, я вышла в коридор, где меня встретило мерцание тусклых светильников и тоскливая тишина, которая, впрочем, продлилась недолго. Едва дошла до лестницы, как тишина пропала: снизу донеслись детский плач и возмущенные крики вперемешку с угрозами — кто-то затеял скандал с утра пораньше. Подавив некоторое удивление и нацепив маску полного спокойствия, я спустилась на первый этаж, где натолкнулась на Лилию Семеновну, заслоняющую собой внука и грозно наступающую на Даниила. Абсолютно ледяным, но безумно громким голосом, она в чем-то обвиняла мужчину, явно не понимавшего, что он натворил. Еще и за ночь, когда все нормальные люди — а он к ним точно принадлежал, в том я нисколько не сомневалась — крепко спят.

— Послушайте, госпожа Верина, я не понимаю, что произошло и почему вы решили, что я имею отношения к произошедшему… что бы это ни было?

— Не делайте вид, что ни при чем, молодой человек! Я вам не раз говорила, чтобы вы не трогали моего драгоценного внука и не вертелись возле наших спален! А теперь что? Наша с супругом уличная обувь насквозь мокрая, а ботиночки Славика пропали — он рассказал о ваших пакостях, он все видел. Ах, да, и еще я знаю, что вы пытались проникнуть в нашу комнату ночью — слишком громко копались в замке, да так, что всех мышей перебудили в этом доме. Мое терпение лопнуло, придется немедленно доложить господину Швальцу о ваших выходках и пусть он вас выставит за порог, а перед этим — заставит выплатить мне кругленькую сумму за доставленные неудобства и ущерб.

Сцена с нападками и криками женщины выглядела поистине отвратительно, мне показалось даже в какой-то миг, что Лилия Семеновна вот-вот накинется на Даниила, но этого, к счастью, не случилось. И все время, пока длились выяснения и разбирательства, из-за ее спины выглядывал мальчишка и ехидно скалился и посмеивался — стало сразу ясно, что негодник врет, но, похоже, склочную особу это не волновало, она была полностью поглощена скандалом, который сама же и раздула. Даниил буквально опешил от слов соседки, но тут же твердо заявил, что его вины нет ни в одном из того, что перечислила соседка, и что он спал крепким сном до утра, но женщина не унималась и продолжала настаивать на своем.

— Вам стоит поискать виновника в другом месте, — спокойно заявил мужчина, которому, видать, уже порядком надоело затянувшееся представление. — Позвольте пройти, я бы не хотел опоздать к завтраку и остаться голодным до самого обеда.

Я невольно улыбнулась, глядя на то, как Верина буквально начала задыхаться от «наглости и невоспитанности виновного во всех смертных грехах», но сразу же попыталась спрятать улыбку и вновь принять невозмутимый вид. Прикрыв рот ладонью, я откашлялась и обратилась к женщине как можно серьезнее (мне показалось, что только так она воспринимает и слышит собеседника):

— Извините, что вмешиваюсь, но вы говорили о том, что кто-то ходил возле вашей комнаты этой ночью?

— Да, милочка, все так и было, — сухо отрезала Лилия Семеновна, поворачиваясь ко мне лицом.

— Возле моей комнаты тоже ходил некто, только в замке не копался. Хотя, мне могло и присниться, я ведь слышала шаги в полудреме. Может, и вам почудилось?

— Девочка, я еще в своем уме, так что прикусите язык и не смейте называть меня сумасшедшей. И если кто-то ходит по дому ночами, подслушивает по дверьми и что-то вынюхивает, то это — он! — Верина указала пальцем в сторону Даниила. — За ним с самого начала водились скверные привычки и манеры, а его презрение к моему внуку он даже не скрывает.

— И все же вы можете ошибаться, и не только в этом, — слова сами вырвались, и я уже пожалела, что возразила этой жесткой и истеричной особе, сказав, что на самом деле думаю о ее обвинениях.

Ту чуть ли не затрясло от услышанного. Я уже приготовилась к новой вспышке негодования и волне криков, но на этот раз обращенных на меня, однако на помощь подоспел супруг Лилии Семеновны, который спустился в холл, подошел к жене и, положив руки ей на плечи, призвал успокоиться. Что-то шепнув женщине на ухо, он поспешил развернуть ее в сторону коридора и проводить вместе с внуком в столовую.

— Ужасные жильцы, у-жас-ны-е, — отчеканила она, надменно смерив меня взглядом и, гордо вскинув голову, последовала за мужем, продолжая возмущаться. — Никакого воспитания и почтения, не то что в прежние времена.

Неужели здесь каждое утро так? День еще не успел начаться, а страсти и склоки уже вовсю бушуют, что, собственно, мне совсем не нравилось. Возможно, для других завсегдатаев особняка подобное не вызывало никакой неприязни и являлось вполне нормальной обстановкой, но я привыкла к более спокойной и не агрессивной атмосфере. Еще вчера Лилия Семеновна произвела впечатление не уступчивого и жесткого человека, а сегодня ее натура показала еще одну свою не самую красивую сторону, и, скорее всего, не последнюю. Оставалось надеяться, что за время, пока пребываю тут, ее гнев и нетерпимость не коснутся меня, ну, хотя бы напрямую. В конце концов, я тут по работе и тесно общаться с кем бы то ни было из жильцов не входило в мои планы и обязанности.

— Вот и вам досталось, — сочувственно покачал головой Даниил, который все еще, судя по всему, недоумевал от развернувшейся драмы. — Ладно я, уже привык, но вам за что перепало, непонятно. Хотя, зная характер этой дамы, не стоит удивляться, и хорошо, что вы еще легко отделались.

— А вы давно знакомы с ней? Давно здесь живете?

— Около месяца, и за это время успел вызвать неприязнь у четы Вериных, непонятно, правда, за какие такие заслуги, — Даниил хохотнул. — Но, поверьте, мне дела нет до их семьи, ни до одного из них, особенно до мальчугана, о котором мне уже все уши прожужжали, будто я на него чуть ли не руку поднимаю. Странные люди, однако, но всем, думаю, здешним обитателям давно ясно, что слова Лилии Семеновны не больше, чем выдумка.

— Тогда зачем она говорит о том, чего нет? — я действительно не понимала, для чего женщина наводит клевету и еще сыплет угрозами. Даниил выглядел вполне нормальным и адекватным человеком, который вряд ли станет заниматься мелкими пакостями и ребячеством, как какой-то уличный хулиган. Да и в общем весь его вид говорил о нем, как о порядочном и приятном мужчине.

— Внимание. Все дело в нем, но публика здесь так себе и не слишком большая, поэтому успех сомнителен и слишком мелок. Прошу прощения, я же вам так и не успел представиться. Даниил Константинович Мильн, — он протянул мне руку.

— Мария Андреевна Семенова.

— Приятно познакомиться и видеть свежее лицо. Что ж, Мария, пожалуй, надо поторопиться, а то без нас все съедят и нам достанется пустой стол и колкие шуточки от Царёва.

— Ну, если завтрак окажется таким же, как и вчерашний ужин, то не так уж и страшно, переживем, — я улыбнулась в ответ.

Неужели хоть кто-то в столь мрачном особняке и среди не самых приятных людей, за исключением, наверное, кухарки, нашелся кто-то, кто по-настоящему располагает к себе. Честно признаться, я была рада, что сложившееся за вчерашним ужином положительное впечатление о Данииле, сегодня только укрепилось. Быть может, все не так и плохо, как казалось. Во всяком случае, в нем не проскальзывало скрытности и нервозности, как в той же Дарье, непонятной хитрецы, как у Павла, надменности, что окутывала супругов Вериных, и каждый из них был каким-то… странным. Лучшего слова я просто не могла подобрать, но от них веяло то ли неестественностью, то ли уклончивостью, и прошедшим вечером еще заметила, что они все поглядывали в мою сторону так, словно изучали, да так, что от подобных взглядов любому человеку станет не по себе. Хотя, возможно, чужие и несколько гнетущие места на меня так влияли, и я многое просто преувеличивала — ведь здесь было все так непривычно и отлично от дома и родных краев.

Завтрак проходил в довольно оживленной обстановке, и это воодушевляло и поднимало настроение. Сюзи без умолку о чем-то щебетала, перескакивая с темы на тему, а беседу, пусть и вяло, поддерживала Дарья, которая устроилась на углу стола, будто хотела спрятаться ото всех и быть незаметной. Иногда слово вставлял Павел, возражая или соглашаясь со сказанным. Пожилые супруги же молчали, только Лилия Семеновна изредка цокала и странно сопела, словно выражала тем самым свое недовольство и пренебрежение. И я не совсем понимала, чем была недовольна эта женщина, ведь за все время трапезы никто к ней не обратился, ровно как и к ее мужу и внуку, но подозревала, что дело обстояло лишь в общем неприятии компании, или же предмета разговора. Присутствовали все, кроме хозяина особняка — его место во главе стола пустовало, но, когда я проходила в зал, заметила, что на сидении лежала аккуратно сложенное полотенце для рук, а поверх него — чистая салфетка. Сам комплект, как и приборы с тарелками, которые так же стояли подготовленными и ждали, когда ими воспользуются, были под стать владельцу: в отличие от того, из чего и чем ели обыкновенные жильцы, хозяйские имели довольно новый и аккуратный вид. Блюда, которые подавались на завтрак, выглядели и пахли намного, намного съедобнее, чем вчерашняя капуста и мятый кекс, и я с аппетитом принялась за еду. Рисовая каша на молоке с изюмом пришлась очень кстати, как и омлет с помидорами и двойные бутерброды с сыром и ветчиной, которые буквально горой лежали на огромном блюде.

— Сегодня, похоже, снова будет дождь целый день, — вздрогнула Дарья от протяжного и резкого завывания ветра в каминной трубе и, вытянувшись, как струна, посмотрела в окно. — Кстати, почти не спала из-за того, что ставни хлопали всю ночь — ветер сильный был, думала, оторвет их. Надо будет сказать господину Швальцу, чтобы кто-нибудь починил ставни.

— На меня не смотри, — помахал перед собой руками Царёв в знак протеста, — я не стану заниматься подобной ерундой, пусть нанимают рабочего из города, мои руки не предназначены для грубой и грязной работы. Вон, попроси своего дружка, — он кивнул на Даниила, спокойно пившего чай и что-то внимательно читавшего в маленьком блокноте или книжечке, — я же не единственный мужчина тут.

На слове «дружка» я чуть было не поперхнулась и украдкой покосилась на Мильна — тот, казалось, вообще не слышал, о чем шел разговор, и никак не отреагировал, когда указали на его персону. Однако меня лично озадачило то, что сказал Павел, да еще с таким видом, будто ему было известно что-то, о чем не догадывался ни один из присутствующих. Я, конечно, совсем не знала тех, с кем сидела за столом и делила жилище, хоть и временно, но могла предположить, что молодой человек всего-навсего задевает и подтрунивает над пугливой и обидчивой женщиной. И надо признать, его шуточки — если это действительно шутки — и колкости выглядели глупо и совершенно неуместно, и может потому Даниил не обращал внимание на подобную чепуху, которую распылял болтливый парень.

— Замолчи, прекрати нести вздор, — Даша покраснела и поджала губы. — Иначе...

— Иначе что? — Царёв приподнял одну бровь, развязно развалился на стуле и покрутил в руке нож для масла.

— Иначе пожалуюсь господину Швальцу. Кстати, а кто-нибудь уже видел его сегодня? — женщина точно переключилась в одно мгновение, с ее лица спал румянец и она нервно начала озираться по сторонам. — Не случилось ли чего с ним? Почему я ничего не знаю?

— Не положено, — усмехнулся Павел, — ты же не важная фигура, чтобы тебе докладывали кто и куда отлучился. Вот станешь кем-то значимым, тогда другой разговор и отношение будут.

Их беседа все больше и больше меня сбивала с толку, я ничего не понимала, хоть и старалась уловить нить разговора. Более странного и пропитанного мутными намеками, скрытыми смыслами и загадками общения еще не доводилось видеть, но этот дом, судя по всему, вместил в себя тех, у кого получится запутать и ввести в заблуждение любого.

— Так он еще до рассвета уехал за… — начала было Сюзанна, но сразу же осеклась и виновато улыбнулась.

Я сидела рядом с кухаркой и явственно ощутила, как кто-то — скорее всего Паша — толкнул ее ногой. С каждой минутой мне все больше и больше хотелось поскорее покончить с завтраком и отправиться к себе, чтобы приняться за работу. Надо отвлечься и отстраниться от всего, что здесь происходит и связывает этих людей. А то, что нечто чудаковатое — если не сказать больше — тут творилось, не оставалось никаких сомнений.

— Да, еще надо попросить, чтобы наконец наняли тех, кто поправит полы — в коридоре моего крыла уже которую ночь скрипят половицы, невозможно слушать — скрип, скрип, скрип, — Сюзи скривилась так, словно этот самый скрип она слышала прямо сейчас.

— Конечно, будут скрипеть полы, когда кто-то шатается взад-вперед по коридорам втихаря, когда все спят, — Верина злобно глянула на Мильна.

— Дорогая, не начинай, прошу, моя голова и без этих разговоров раскалывается от мигрени, — встрял Эдуард Иванович и принялся массировать виски. — Мы же договорились, что все обсудим после и в нашем скромном семейном кругу.

— Аа… извините, но… Скажите, — я нахмурилась и оглядела жильцов, — а кто-нибудь из вас, кроме Лилии Семеновны, слышал ночью шаги, я имею в виду, возле чье-нибудь комнаты бродили? Я не из пустого любопытства спрашиваю, просто кто-то ходил в поздний час по коридору, где меня поселили.

— Неужели, тоже половицы скрипели? — рассмеялся Царёв и закурил. — Нет, рядом с моей спальней никто не ходил, и поверьте, этого быть не может — правило такое: ночами не болтаться по особняку. Вы что, правил не знаете? Советую вам поскорее с ними ознакомиться, если не хотите попасть в неприятное положение и оправдываться перед хозяином дома. И вам бы не помешало меньше дышать пылью, ну, так, на всякий случай, а то голова начнет болеть и будет мерещиться черт знает что.

Что? О чем это он и зачем об этом сказал? Ах, должно быть, он перетаскивал в мою комнату те кипы и связки бумаг, и знает, сколько пыли на них скопилось! В ту же самую минуту в моей памяти возникло ночное видение в виде старика с найденного в шкафу портрета, но картинка была настолько ускользающей, что с трудом вспомнила все детали. Я, кажется, даже замерла на минуту. Не знаю, почудилось ли мне в темноте или взаправду видела, но от одно лишь мысли, что, возможно, собственный разум играет со мной в злые игры, становилось не по себе.

— А не знаете, кто проживал раньше в моей комнате?

— Ох, дорогая Машенька, об этом лучше спросить господина Швальца, но никак не нас, — прощебетала кухарка и погладила меня по плечу.

— Ведь сплетни — это так мерзко, да? — съязвил Павел.

— Идет-бредет, с собой заберет! — неожиданно воскликнул Славик и начал колотить ложкой по столу, громко повторяя какую-то бессмыслицу и заливаясь смехом. — Ба, ба, когда уже? Ну, когда? Ты же обещала! Хочу, хочу! — и мальчишка швырнул ложку через стол, едва не попав в меня.

Все замерли и уставились на мальчишку, который уже стянул со стола вилку и стал ковырять ею потертую и изношенную скатерть и стучать по тарелками. Сюзанна странно и нервно хихикнула и, подскочи со стула, бросилась искать ложку. Выходка рыжего негодника мне очень не понравилась, о чем я, конечно же, сообщила спокойным, но холодным тоном, на что мгновенно получила взрывную реакцию пожилой дамы. Она разразилась тирадой на тему моей невоспитанности и ненависти к детям, и никакие доводы с моей стороны не слышала или не хотела слышать. Это было ужасно! Попытавшись несколько раз взять слово после постоянных перебиваний, махнула рукой и пожалела, что вообще сделала замечание.

— Пожалуй, уже сыта, — аккуратно сложив опустевшие тарелки, я встала из-за стола и, поблагодарив Сюзи за завтрак, отправилась к себе.

Кухарка рассеянно кинула мне «на здоровье», продолжая крутить головой и выискивать по углам прибор, который, к слову, лежал на самом видном месте, но она словно его не видела. Пожилая дама продолжала сыпать эпитетами и всевозможными характеристиками в мой адрес, ее голос, хоть и приглушенный, слышался даже в холле. Повезло мне оказаться здесь, нечего сказать, но нужно набраться терпения, выполнять свою работу и как только все закончится, без сожаления и промедлений покину имение.

В доме по-прежнему было прохладно, несмотря на работавшее отопление, и пришлось накинуть на себя еще одну кофту, прежде чем приступить к работе. Проверив, плотно ли закрыты окна, и заперев дверь за замок, принялась разбирать папки и документы. В них было все, что только можно представить и нет: счета за электричество, услуги всевозможных рабочих, квитанции и самостоятельные записи на многочисленных листах о задолженностях жильцов. Среди бухгалтерских бумаг, выцветших и стертых паспортов, прилагавшихся непонятно к чему, и которые невозможно было изучить, оказались даже небольшие связки потрепанных конвертов с личными письмами. Тонкий шпагат, связывающий стопки, местами прохудился, его даже развязывать не пришлось — он легко порвался и письма рассыпались прямо в руках и разлетелись по полу. Старые образцы конвертов явно говорили о давности переписки; в графе «отправитель» практически везде стояла одна и та же фамилия и имя, и, судя по всему, женщина, писавшая письма, приходилась родственницей господину Швальцу. А может и вовсе женой. На некоторых стояла пометка «срочно!», сделанная чернилами; и ни на едином не виднелось даже одной марки. Алиса Швальц — так звали отправителя, — и все, никакого второго имени, никакого отчества и прочего официоза, словно письма передавались из рук в руки или же через личного посредника. Я еще немного повертела конверты в руках; из нескольких и неровно надорванных выглядывали уголки желтоватой бумаги с текстом, начинающимся всегда одинаково:

«Я устала, но чувствую себя лучше,

чем прошлым вечером. Когда я смогу...»

И дальше текст шел на немецком, во всяком случае, пара слов там была. За мной никогда не водилось привычки копаться в чужих дневниках, читать записки, адресованные не мне, рыться в чьих-то вещах без ведома хозяина, потому я осторожно собрала письма в несколько стопок и убрала с глаз. Хотя, признаюсь, любопытство не обошло стороной и хотелось одним глазком взглянуть на таинство, касающееся только двух людей. Наконец, отстранившись от посторонних мыслей, я принялась разбираться с домовым журналами и выписками, полностью погрузившись в цифры и таблицы. Спустя время мне начало казаться, что выполняю совсем бесполезную работу: все было в полном порядке, за исключением нескольких листов из личных счетов за прошлый месяц — они попросту отсутствовали.

— И зачем я только это проверяю, непонятно. Надо сказать Швальцу, чтобы эту гору мусора из прошлого вынесли из комнаты, — мотнув головой, я окинула взглядом документы и, автоматически взяв в руки следующую партию бумаг, пролистала их. — А это еще что такое?

Мое внимание привлек небольшой лист, явно вырванный откуда-то, и среди канцелярских заметок виделась совершенная непонятная заметка:

«Все ложь! Все ложь! Не верь им!

Нельзя себя выдавать. Только побег спасет.»

Я нахмурилась и еще несколько раз перечитала — какая-то чепуха. И что это делает здесь, в бухгалтерских счетах? Написанное вгоняло в тупик и походило на глупый детский розыгрыш, вроде тех, когда в карманы одежды незаметно подкладываются клочки бумаги с пугающим или смешным содержанием. Заметка явно принадлежала женской руке, несмотря на неровность и «дрожащий» почерк. Переворошив стопку, я наткнулась на еще несколько отрывочных записей схожего толка, превратившего собой важные справки, счета и акты в «дневник безумца».

— Ладно, если и убирать это безобразие, то полностью, — я собрала вместе найденные заметки и вышла из комнаты. На мгновение меня посетила мысль, что это может быть шалость какого-нибудь ребенка одного из жильцов, которые здесь пребывали когда-то, или же виновник испорченных документов — внук Вериных. Но уверенный и устоявшийся почерк говорил об обратном и едва ли мог принадлежать ребенку. В любом случае, пусть хозяин дома разберется с этим.

Казалось, что в особняке находилась лишь одна я, так было странно тихо, прямо, как в день приезда. Я вспомнила о «правилах тишины» и невольно улыбнулась: наверное, здешние стены никогда не знали даже самого привычного для многих людей и домов шума. В воздухе по прежнему ощущалось непонятное напряжение и тяжесть, каждый угол, старые лампы, скрипучий пол отдавали мертвым прошлым, которое не желало покидать имение и смотрело на меня незримыми глазами. Мне с трудом представлялось, что люди сюда добровольно заселяются, когда есть места намного уютнее и приятнее. Но, быть может, в этом как все и дело, в отдаленности, в молчаливой обстановке и практически вечной тишине? Спускаясь по лестнице, только и услышала, как закрылась какая-то дверь на втором этаже, а дальше — только звук моих шагов по старой лестнице и в холле. Без труда, хоть и в полумраке, отыскав комнату господина Швальца, я робко постучалась в дверь, в надежде, что он сейчас у себя, а не где-то в неизвестных мне закутках особняка. Терпеливо ожидая, когда мне откроют, я стояла на пороге и переминалась с ноги на ногу, но спустя пару минут так ничего и не дождалась. Оглядевшись по сторонам, точно заблудившаяся в лесу, я сделала пару шагов в сторону и медленно прошлась по холодному коридору взад-вперед несколько раз, все еще дожидаясь владельца. Я успела дойти до кухни, которая уже была заперта, а проем наполовину закрывали тяжелые портьеры. Дальше коридор уходил в темноту, которую где-то вдалеке разбавляла бледно-серая полоска света, просачивающаяся через окно. В той стороне здания я еще не успела побывать и, должно быть, она ведет к задней части особняка, что окружает сад. Я вновь опасливо огляделась — не знаю только, почему, — и выглянула в окно: все тот же угрюмый вид, плачущая погода и жуткое соседство в виде надгробных плит и последнего пристанища усопшего или усопших. Потоки дождевой воды, стекающие по стеклу, размывали картину за окном и очертания казались еще более печальными и зловещими одновременно. В это самое мгновение любопытство взяло верх надо мной и я решилась пройтись по коридору до самого конца и попробовать осмотреть неизвестное крыло особняка. В голове только сейчас мелькнуло, что строгий хозяин дома не удосужился ознакомить меня как следует со своим имением, ничего толком о нем не рассказал, а все его обрывочные реплики вроде той, что касалась закутка под лестницей, не говорили ничего. Только еще больше тумана и неясности напускали.

Ориентируясь на слабый свет, я не торопливо прошагала в глубь прохода, держась ближе к стене с задернутыми окнами. Пару раз пробовала отыскать на противоположной стене что-то, напоминающее выключатель — мало ли, вдруг обнаружатся светильники, — но ничего подобного не нашла, только ровная поверхность и шершавые обои чувствовались под ладонью. Очень жаль. Пришлось двигаться дальше все в той же полутьме, надеясь не наткнуться на что-нибудь и не уронить, если коридор окажется не таким пустым, как мне представлялось. И все бы ничего, да только чем ближе я продвигалась в неизвестность, тем больше воздух вокруг меня становился странно тяжелым и вязким, вдобавок к этому в нем отчетливо улавливался горький запах чего-то горелого. Наконец я приблизилась к дальнему окну и рискнула одернуть портьеры посильнее, чтобы впустить побольше пусть и блеклого, но все же света, чтобы дать глазам хоть что-то увидеть. Тут же меня объяло легкое облачко из пыли, заставив чихнуть — должно быть, сюда добираются с уборкой редко. За плотной тканевой драпировкой скрывалось мозаичное стекло, некоторые фрагменты которого были раскрашены темно-серым и красным цветом, и выглядело это по истине зловеще. Обернувшись и окинув взглядом освещенное пространство, обнаружила несколько вытянутых металлических рам со вставленными в них старыми выцветшими фотографиями и какими-то пожелтевшими листами с совершенно не читаемыми текстами. Чернила на них выглядели смазанными, а местами даже потекшими, да и почерк был уж больно неразборчивым. С фотокарточками дела обстояли лучше: несмотря на потрепанный вид, на них сохранились четкие линии и лица запечатленных людей просматривались очень хорошо. На паре фото я увидела мужчину средних лет, похожего на Швальца, рядом с ним стояла молодая особа в длинном черном платье, а на софе, установленной перед парой, сидела фигура, облаченная в бесформенные одежды и с закрытой серой вуалью лицом. Обстановка, которую смогла ухватить камера, напоминала оранжерею или сад — за спинами троицы виднелись какие-то цветы и пышная растительность. Переведя взгляд выше, на другое фото, я увидела на нем все ту же фигуру с закрытым ликом, только на этот раз она была одна и стояла на фоне каменной стены. Несомненно женщина и, судя по сгорбленности и костлявости рук, явно в почтенных годах. За плотной вуалью ничего не было видно, но нетрудно догадаться, что загадочная и, признаться, пугающая дама смотрит прямо на фотографа.

— Ну и ну, — прошептала я, внимательно разглядывая снимок — было в нем что-то такое, что притягивало, хоть и вызывало чувство некоторой тревожности.

Дальше рассматривать фотогалерею, которая по чьему-то капризу нашла место в столь тесном и темном углу, я не решилась, и, сделав шаг назад, развернулась туда, куда направлялась. К счастью, коридор через шагов десять заканчивался тупиком в виде деревянной двери с огромной резной ручкой. Прижимая к себе одной рукой стопку бумаг, другой попыталась сначала толкнуть дверь, затем потянуть на себя, но она не поддавалась. Скорее всего, закрыта на ключ. Тут я снова почувствовала запах паленого и довольно сильный, он будто просачивался через проем между полом и дверью. Я осторожно прильнула к дереву и прислушалась.

— Заблудились? — неожиданно раздался сухой и раздраженный голос у меня за спиной.

От испуга я вздрогнула так, что выронила документы и чуть не подпрыгнула на месте. Сердце моментально зашлось в бешеном ритме, но вскоре успокоилось. Облизав пересохшие от волнения губы, я обернулась и встретилась глазами с хозяином, недовольное и строгое выражение на лице которого читалось даже в полумраке. Приложив руку к груди, я рассмеялась и выдохнула, сбрасывая с себя испуг и напряжение.

— Ох, это вы. Напугали. Да вот хотела к вам зайти по одному вопросу, — я принялась поспешно собирать упавшие бумаги.

— Однако моя комната не здесь.

— Да, извините… я несколько раз стучалась к вам, но мне никто не открыл. Вот решила немного прогуляться по дому и забрела сюда.

— Хм, — старик ухмыльнулся, продолжая сверлить меня колючим взглядом, — давайте же вернемся назад, к холлу, и попробуем разобраться с возникшими вопросами.

— Разумеется, — я кивнула и последовала за господином Швальцем.

Он некоторое время провозился с замком, пытаясь его открыть, и мне это показалось несколько любопытным и даже забавным: как можно забыть, какой ключ отпирает дверь в личную комнату? Со стороны показалось, совсем на мгновение, что старик нарочно не желает впускать меня к себе. Я снисходительно и терпеливо ждала, когда владелец особняка наконец откроет дверь, и это случилось. Пригласив меня жестом войти и пропуская вперед, Йохан холодно заметил, что сейчас у него мало времени на какие-либо обсуждения и разговоры, и я поспешила его заверить, что мое дело займет всего несколько минут.

— Так что у вас стряслось? Вы только принялись за работу, а уже появились сложности? — старик прошаркал вслед за мной и включил свет.

Я невольно глянула по сторонам: в спальне хозяина дома, которая вмещала в себя и рабочий кабинет, и даже скромный книжный уголок, было довольно уютно, несмотря на старую мебель. Хотя было бы уместнее сказать, старинную, почти антикварную, от которой так и сквозило временем, но при этом она не потеряла своего изыска и, видимо, ценности. В углу, у самого окна, слабо горел небольшой и узкий камин, украшенный узорчатой решеткой; вдоль стены сбоку от выхода, растянулся огромный массивный шкаф из черного дерева, местами покрытый значительными трещинами. Его открытые ниши полностью заполняли книги самого разного объема, и можно предположить, что на полках за дверцами тоже покоились книги. Высокая кровать, приставленная к противоположной стене и достойная представителя какого-нибудь благородного рода, на которой возвышалась чуть ли не пирамида из подушек, и которая имела резное изножье, пряталась под грузным пепельным балдахином. Рядом, на прикроватной тумбе, стояла пузатая расписанная ваза с букетом свежайших лилий, я даже уловила в воздухе их дурманящий аромат. И первое впечатление от спального места было таким, что оно принадлежит не Йохану, а какой-то женщине — уж больно тонкий вкус прослеживался. В центре комнаты, которая была достаточно просторной, нашли свое место низкий столик и два кресла. Конечно, стоило ли говорить, что вся обстановка совсем не походила на ту скромную, что была в моей комнатенке, и, думаю, в остальных тоже.

— Так в чем дело?

— Извините, господин Швальц, задумалась. Нет, никаких сложностей не возникло, просто хотелось бы прояснить кое-что насчет той горы документов, что лежат сейчас в моей комнате.

— А что с ними не так? Это то, что осталось от прошлых счетоводов и от предыдущего, разумеется, тоже. Вы же, надеюсь, понимаете, что нельзя продолжать работу, не проверив старые бумаги и не сверившись с ними?

— Конечно, — я смекнула, что все остается так, как было, и склад макулатуры не то, что за утекшие месяца, а годы, придется пересматривать. — Но вы не могли бы объяснить мне вот это, — я протянула ему стопку листов, на которых кем-то неизвестным были сделаны странные записи, — какая-то глупость, по-моему.

Йохан взял листы, водрузил на нос вынутые из кармана очки и, усевшись в кресло, принялся их перелистывать. Я терпеливо ожидала ответа, следя за лицом старика, которое почти не менялось, он даже бровью не повел, глядя на заметки. Наконец, он скептически хмыкнул и посмотрел на меня «смеющимися» глазами:

— И это все, что вас взволновало?

— Да, мне непонятно, зачем кто-то испортил документы, и куда я теперь могу их подколоть в таком виде?

— Ах, вы об этом! Не стоит так убиваться, Мари, — на моем измененном имени он сделал акцент, и мне почему-то стало как-то не по себе, — должно быть, это работа одной пожилой дамы, которая давненько служила здесь таким же бухгалтером, как вы. В последние месяцы жизни — да, она, к сожалению, много лет назад покинула этот свет — несчастная была не в себе, тронулась умом и постоянно бредила. Скорее всего, листы ей подвернулись под руку и были использованы не по назначению. Не придавайте слишком сильное значение, просто продолжайте работать, а это, — Швальц потряс стопкой, — вложите туда, куда следует.

— Хорошо. Аа… скажите, а та комнате, куда вы меня поселили...

— Вас не устраивает в ней что-то? — владелец дома постучал узловатыми сухими пальцами по деревянному подлокотнику.

— Нет, все в порядке, просто хотелось бы знать, кто в ней жил, а то я нашла...

— Праздное любопытство? Вас не должно это заботить. Разговор пустой, — снова грубо оборвал меня старик и указал на напольные часы рядом со шкафом, намекая, что время мое истекло. — Вам пора.

Дважды меня просить не пришлось, я поблагодарила Швальца за уделенное внимание и удалилась к себе, попутно размышляя над тем, что он рассказал. По правде сказать, не очень-то укладывалось в голове то, что он держал ненормальную женщину в штате и позволял ей заниматься отчетами и цифрами. А может, он и сам не знал точно, чьей руке принадлежат бессмысленные фразы и попросту решил, что они — неизвестной мне работнице. А что, если и ни то, и ни другое? Вдруг он скрыл что-то такое нелицеприятное или вообще страшное, что обычно посторонним людям не рассказывают? Хотя сумасшедшие тоже не самое белое пятно, если подумать.

«Надеюсь, здесь никого не убили, а в моей комнате никто не умирал, или еще чего похуже», — мелькнуло в голове, и я тут же усмехнулась от столь глупой и дикой мысли, взявшейся ни с того, ни с сего. И почему мне так подумалось? Хм… Нет, это место явно непростое, а уж его атмосфера, какой я еще ни разу не встречала, умеет влиять на людей так, что и своим глазам, и себе самому не будешь верить. Похоже, особняк помнит уйму тайн и среди них есть те, о которых владелец не очень-то хочет вспоминать. Скелеты в шкафу у всех имеются, у каждого человека и места, но, в конце концов, они все под замками и давно преданы забвению, а значит, не всегда стоит о них беспокоиться. Но меня все же точил изнутри крошечный червячок, от которого было тревожно на душе, как бы я не пыталась его успокоить. И с чего это старик назвал меня Мари, так, словно изменил имя на свой вкус, изменил так, как ему было бы привычнее? А мой вопрос… что так его могло в нем возмутить? Мне оставалось все списать на то, что владелец имения не слишком любит распространяться о том, что вообще происходило когда-то в доме, предпочитая скрывать все под навесом недосказанностей и неясностей. Может, он считает, что так меньше будет возникать лишних вопросов, но на деле получается совсем обратное.

Несмотря на то, что никогда не относилась к беспардонным и излишне любопытным людям, я все же решила самостоятельно прогуляться по особняку и познакомиться с ним поближе. Нет, конечно же, речи не шло о том, чтобы совать нос, куда не надо, и пытаться пробраться не в свои комнаты. Мне хватит простой прогулки, дабы понять, что это за место, и чем оно дышит. Заметила, что здешний народ не очень любит бродить по коридорам, а все больше запирается в своих комнатах или еще где — тут уголков укромных, судя по всем, хватает, взять, к примеру, ту же «библиотеку» под лестницей. Что ж, это даже к лучшему, я спокойно в гордом одиночестве после ужина смогу здесь все осмотреть, не боясь, что кто-нибудь будет наблюдать за мной или того хуже — ходить по пятам.

Я поднялась к себе и, убрав испорченные бланки в шкаф, продолжила сверку и подсчеты. За окном продолжала неистовствовать непогода, навевая дремоту и странную тоску. Раза три или четыре за все время я слышала, как где-то рядом открылась и закрылась дверь, осторожно так, а после — скрип половиц, будто кто-то крался по проходу. Странно, ведь Швальц говорил, что в этом крыле никто, кроме меня, не живет. А может, это тот, кто прошедшей ночью расхаживал возле моей и Вериных комнат? Только кто это может быть? Я мотнула головой — мои мысли превращались в какую-то сумбурщину с привкусом паранойи. Здесь живут восемь человек, не считая меня, конечно, кто-то из них может спокойно гулять по дому. Да только не у всех же есть ключи от каждой двери? Удивительно! Никогда не думала, что в столь уединенном место, лишенном городского шума, посторонних лиц в большом количестве и каких-либо раздражителей, мое внимание будет постоянно рассеиваться. Ведь все должно быть в точности до наоборот.