7

Когда бросишь камень в сердце неподвижного пруда, начинается жизнь, маленькие круги становятся волнами на берегу. Или когда стоишь внутри высокой башни и смотришь на ее винтовую лестницу снизу вверх, она начинает раскручиваться и ускользать под своды купола. Капля дождя застревает на стекле, а потом срывается и оставляет после себя лишь прозрачный след. Все это, по мнению Филиппа Барра и была жизнь — мелкие совсем незаметные вещи превращались в пыль в потоке времени. Одни люди старели, кто-то умирал от неизлечимых болезней или несчастных случаев. Мужчина мог бы прожить долгую жизнь со своей семьей, но нечаянно брошенный камень в пруд или капля дождя, или неуправляемая шаровая молния, залетевшая в дом, пока фермер был совсем один, оставляли след.

Разъезжая вместе с отцом по землям Подлесного и ближайшим деревенькам Филипп видел много таких смертей и несчастных случаев. Многих еще можно было спасти, другие же становились оболочками без души, которых оставалось только сжечь. Парень не любил такие дела, ему нравились легкие болезни, небольшие порезы, вывихи или ушибы. Но в смерти, в ее созерцании и была сама жизнь.

Сегодня Филипп и Алан были у лесоруба. Чья-то собака озверела и напала на его сынишку. Ребенку было всего четыре года. Когда доктор с сыном добрались, от малыша осталось лишь раскуроченное тельце перегрызенных костей. Собаку тут же застрелили, она была бродячей и выбежала из леса. Алан уже привык к видам и похуже, но Филиппа при виде мертвого ребенка замутило, доктор только последний год стал водить сына с собой, чтобы тот обучался семейному ремеслу. Казалось, чем здесь можно помочь? Ребенок мертв и это ясно всем, собралась толпа мужчин, женщин увели подальше. Филипп понял не сразу, зато его отец, посмотрев на ребенка всего секунд, пошел в дом лесоруба. Мать ребенка заперли в доме, она кричала и пыталась вырваться, ее руки были изодраны в кровь, когда она пыталась оттолкнуть собаку от сына. Она ополоумела, винила себя в смерти сына, билась головой о стены. Заметив доктора, жена лесоруба вцепилась в воротник Алана и кричала, чтобы тот спас ее сына. Филипп не был готов к такому. Он с благоговейным страхом глядел, как его отец совершенно спокойно вколол женщине успокоительное. Глядя на муки этой матери, руки доктора даже не дрогнули. Дождавшись пока женщина уснет, Алан отчеканил, что больше ничем помочь не может, попрощавшись со всеми, он подозвал сына. Добираясь до дома в экипаже, Филипп не проронил ни слова. Его жалость, печаль и осознание того, что он никогда не сможет стать таким, как его отец, так и остались невысказанными истинами.

На Алане такая жизнь тоже сказывалась, его волосы полностью поседели, а плечи осунулись от проблем и мучений его пациентов. Морщины под глазами и на лбу, уже превращали Алана в старика.

Дома Алана и Филиппа встретила только Валентина. Женщина как всегда хлопотала на кухне, разнося чарующие запахи через открытое окно. Травы пучками свисающие с потолка опьяняли и вернули Филиппу спокойствие и покой, уют дома.

— Как съездили? — поинтересовалась Валентина, наспех поцеловав мужа и сына.

— Ужасно, — Филипп устало рухнул на стул.

— Ребенка Родога, лесоруба из Тена загрыз пес. Его жена не может придти в себя, пришлось вколоть ей успокоительного, завтра поеду проведать их.

Пока Алан говорил, его жена сжала рот ладонями, а на ее глазах тут же навернулись слезы.

— Бедная Энес. Ничем нельзя было помочь?

— Нет мам. Тот пес был огромным, — вздохнул Филипп.

— А где девочки? — спросил Алан. Доктор хотел поскорее отогнать от себя мысли о работе и щемящее чувство около сердца.

— Они пошли на пикник у озера к дому мэра, они хотели подождать тебя Филипп, но не знали, во сколько вы вернетесь.

Валентина растерла веточку розмарина над кипящей кастрюлей. Вдыхая чистый воздух и запахи светлой кухни, Филипп немного успокоился, но ему непреодолимо захотелось увидеть одного человека. Пообещав, что он вернется как раз к обеду, парень вышел из дома и пошел в город, срезая путь через поля.

Он не прошел и полдороги как услышал женские крики и недовольные возгласы, своих сестер он мог узнать и за сотню миль. Их резкие звонкие голоса давили на уши и, казалось, сверлили дыру прямо в мозг. Филипп остановился и огляделся. Уже многие годы это поле пустовало. Сухой вереск конца лета колыхался от сильного ветра. Местами сухая земля была завалена каменными глыбами или древними пнями. Поле уходило далеко на север, скрывая за собой весь вид, оно уносилось прямо в небо с кочующими облаками. Созерцая этот вид, парень на секунду закрыл глаза, стараясь ощутить единение с природой, которое пропадает вместе с твоим детством.

Голоса приближались, и Филипп открыл глаза, на границе поля и небес взявшись за руки, шагали две девушки. Завидев брата, Хильда и Лиса побежали к нему. Красивое лицо Лисы искажала гримаса злобы, а Хильда была на грани истерики.

— Лип, она снова это сделала, — закричала Хильда, еще не добравшись до брата. Новые туфли сестер покрывал слой пыли и грязи, прически были распущены, а глаза горели яростным огнем. — Ведьма, будь она проклята!

Сестры набросились на Филиппа, осаждая его своими криками. Одна старалась перекричать другую, жестикулируя и топая ногами.

— Что случилось? — спросил парень, понимая, что их ответ будет очевидным.

— Я больше никуда с ней не пойду. Лотта испортила прием.

— Это Лотта. Она отогнала от нас всех парней, — хныкала Лиса. — Зачем она постоянно ходит за нами? Персиваль только на нее и смотрел. Она опять идет за нами, скажи ей, пусть проваливает из нашего дома.

Оставив Филиппа девочки, снова схватились за руки, и теперь эта стена бушующей бури шла домой. Парень пошел дальше. Огибая холм, Филипп увидел на своем пути Лотту. Еще издалека он узнал ее фигуру. Ее длинные огненные волосы развивались как флаг победы. Девушка редко расчесывала волосы и уж точно никогда и стригла, любые попытки сделать это сводились к протестам и побегам из дома. Когда девочку только привезли к Баррам, Филиппу было четырнадцать лет и с тех пор почти ничего не изменилось. Да, Лотта хорошела с каждым днем. Из дикого странного зверька она превращалась в прекрасную девушку, но ее повадки никуда не делись. Она все также была нелюдимой, скрытной, ее сущность дикого зверя не пропала.

Долгие годы доктор Алан Верду Барр боролся с Лоттой и ее странностями, но ничего не вышло. Совершенно. Она так и не вспомнила свою жизнь в замке, все так же гуляла во сне и разговаривала сама с собой. Никто не уловил момента, когда Лотта перестала быть пациенткой и стала членом семьи Барров.

Лотта отличалась от Хильды и Лисы и дело не только в источающем от девушки благородстве. Ее красота была особенной, пугающей и манящей одновременно. Голубые глаза все такие же холодные и практически прозрачные всегда глядели вглубь и оставались безучастными. Со временем рыжие ресницы и брови стали черными, а веснушки поблекли. Когда Лотта долго гуляла бледную кожу покрывал румянец. Заметив Филиппа, девушка улыбнулась, но печаль в ее глазах никуда не исчезла.

— Здравствуй, — Филипп прижал к себе девушку и крепко обнял ее. Вдыхая запах ее волос, он моментально растворился, а на губах заиграла легкая улыбка. Большая часть огромной нависшей тени исчезла.

— Я не хотела их обидеть, — заговорила Лотта и виновато посмотрела на Филиппа. Парень только кивнул головой, он знал случившуюся историю во всех подробностях.

Лотте еще не исполнилось шестнадцати лет, а злые языки уже распускали про нее слухи. Такое случалось, когда она только приехала в город и теперь, когда она стала самой красивой девушкой Подлесного и его окрестностей. Филипп уезжал в столицу на обучение на целый год и за это время Лотте уже четыре раза делали предложение. Это уже становилось традицией; Хильда и Лиса находили себе кавалеров, парни за ними ухаживали, но встретив Лотту, теряли к сестрам интерес. Близняшки плакали и ругались, да и Лотте такое внимание тоже не нравилось. А теперь еще и на пикнике у пруда сын мэра общался только с Лоттой Кроули. Самый завидный жених Подлесного.

— Филипп, все хорошо? — Лотта обеспокоено оглядела парня.

— Теперь все хорошо.

Филипп тяжело вздохнул и ободряюще улыбнулся ей. Взяв Лотту за руку, парень повел ее по полю домой. За столько лет жизни в семье Барров, случалось много чего. Были веселые моменты и грустные, случались слезы и даже драки (которые устраивали Хильда или Лиса). Но Лотта ни разу не жаловалась, она с гордостью считала этот дом своим. Она не вспоминала замок и его призраков обитателей.

Однажды, когда рыжеволосая девочка почти только появилась в семье Барров, близняшки сильно поругались с Лоттой и чтобы наказать ее, выкрали книги. Хильда с Лисой развели за домом костер и хотели сжечь все добро девочки. Кинув книги со странными надписями, сестрички радовались и даже прыгали от счастья. Филипп с Лоттой тогда только возвращались с прогулки. Издали услышав смех девочек, Лотта побежала к ним. Филипп даже глазом моргнуть не успел, как она окунула свои голые руки в огонь, вытаскивая одну книгу за другой. На крики девочек Алан с женой выбежали из дома. Доктор увидел как его дочери вопят зажмурив глаза, а сын пытается вытащить малышку Лотту из огня.

Книги почти не пострадали, что не скажешь о руках Лотты. С тех пор этих проклятых книг больше никто не видел, девочка старательно их прятала от посторонних глаз. Из старых вещей Лотта любила только куклу и до сих пор спала с ней по ночам.

Филипп ласково погладил рубцы на ладонях девушки, вспомнив эту историю с костром и то, как она отчаянно бросилась в огонь.

По-настоящему Лотта сблизилась лишь с Филиппом. Она ходила в школу вместе с сестрами и даже получала хорошие отметки по тем предметам, где не нужно было слишком часто открывать рот. Но у нее никогда не было подруг. Когда Филипп уехал на учебу в столицу, девочка даже виду не подала, что она переживает. По ее непроницаемому виду ничего нельзя было понять. В письмах она писала парню, что ей скучно, и он очень надеялся, что так оно и есть на самом деле.

Филипп боялся, что с Лоттой что-нибудь случится, пока его не будет и никого не будет рядом, чтобы ей помочь. А еще парень боялся, что если он снова уедет на учебу, то девушка его не дождется.

— Я тебя дождусь, — словно читая его мысли, пробормотала Лотта и недовольно посмотрела на Филиппа. — Но ты пропустишь мое день рождение, если уедешь на год.

Парень рассмеялся.

— Тебя только это волнует? Оно только в феврале, возможно, я смогу отпроситься у доктора Фаблинского.

Филипп уже различал частокол и дым из печной трубы родного домика. Издали он казался таким крохотным, хотя в нем жили многие поколения его семьи.

— Не стоит идти на такие жертвы ради меня, — Лотта остановилась и потянула парня. Филипп нехотя обернулся и посмотрел на нее. Подойдя поближе, девушка встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Все будет хорошо. Обещаю.