Глава четвертая / Провожатый / Ксения С.Сергеева
 

Глава четвертая

0.00
 
Глава четвертая

— И куда же теперь?

Сэм сидел на полу и оглядывался; светлячки, не дожидаясь просьбы, зависли над развилкой тропинки. Мальчик прислушался, прищурился: нет ли какой-то подсказки в захламленных проходах. Оба одинаково изгибались вокруг шкафов и кресел, оба были затянуты паутиной, оба вели в темноту. Сэм вздохнул. Этот чердак уже перестал пугать его своей необъятностью и темнотой. Временами Сэму казалось, что видит он в темноте еще лучше, чем в слабом свете, излучаемом светляками, но, чтобы те не обиделись и не оставили его совсем одного, он предпочел не озвучивать подобные мысли. Да и невежливо бубнить, когда кто-то безвозмездно оказывает тебе помощь. Кто же это говорил? То ли бабушка, то ли отец. Ощущение времени здесь тоже стиралось: Сэм не мог бы с уверенностью сказать, какой нынче день недели или час. Наверное, уже давно вечер. А когда он пришел сюда? Утром? Значит, уже вечер другого дня. А почему его никто не ищет? Почему он не слышит грозного бабушкиного «лорд Чедвиг!», почему она не зовет его… Никто не зовет его.

— Помогите! – Сэм едва не грохнулся на пол от неожиданности. – Помогите же, кто-нибудь!

Кто-то кричал, или ему померещилось от долгого ожидания услышать голос?

— Помогите!

Сэм отбросил раздумья и побежал по направлению к голосу. Он понятия не имел, чем может помочь и сможет ли вообще, но оставлять человека, так кричащего, наедине с его страхом – совсем не в правилах Чедвигов! Откуда это правило всплыло в голове, Сэм решил подумать потом. Он несся сквозь паутину и полумрак так быстро, как только мог, но голос затих, и Сэм уже не знал, туда ли он бежит; стоило ему лишь на секунду остановиться и попытаться перевести дыхание, как вопль повторился. Совсем рядом. От истошного крика по коже пробежали мурашки. Сэм рванулся вперед, обогнул несколько углов и остановился как вкопанный. Тупик. Он огляделся. Тихий всхлип — единственное, на что стал способен изможденный кричащий.

— Вы здесь? Где вы? – Сэм вертелся вокруг, но ничего, кроме затянутых в ткань неизвестных предметов, не видел. Светлячки вновь пришли на помощь, зависнув над большой рамой. Краешек позолоты и вычурной лепки под ней бледной луной виднелся над головой. Сэм потянул за ткань, предусмотрительно отойдя подальше: он все еще помнил свой испуг при виде Мальчика из зеркала.

Светлячки зависли у четырех углов картины. На ней в центре лесной поляны сидела женщина, по виду даже старше, чем леди Чедвиг. Она держала на коленях раненого олененка и горько плакала. Кажется, до появления Сэма она начала успокаиваться, но с его приходом новая волна слез ее захлестнула. Сэм галантно отвел глаза, позволяя старушке успокоиться, вытереть глаза кружевным платочком и придать лицу соответствующее выражение. Он уже как-то перестал удивляться движущимся портретам, героям фотографий или говорящим отражениям. Сэму было очень жаль её и олененка.

— Простите, это вы звали на помощь?

— Да, маленький сэр, звала. Я думала, что осталась совсем одна. Я терпеливо ждала и ждала, пока кто-то появится, но никто не приходил, — она снова всхлипнула, приложила платок к губам. – Я знала, что нужно сидеть тихо и никому не мешать, мне всегда так говорили, но когда здесь стали происходить странные вещи, стало темно-темно, я не выдержала… Простите, маленький сэр.

— Что вы, не стоит просить прощения, — Сэм чувствовал, что должен быть очень-очень вежливым с пожилой леди. – Меня зовут Сэм, а вас?

— Меня? – дами тихо икнула и снова всхлипнула, кажется, она крепилась из последних сил. – Меня так давно не спрашивали о том, как меня зовут…

— Простите, — Сэм растерялся, — я не хотел вас оскорбить.

— О, как такой маленький ангелок, такой учтивый сэр может оскорбить меня? Меня зовут Хлоя. Молочница Хлоя. Сколько себя помню, я всегда жила на этой поляне, сэр. И этот олененок. Он хоть и ранен, но мой платок, приложенный к его ране, и эта зеленая трава позволяли ему помогать мне скоротать дни. Я рассказывала ему сказки, а он смотрел на меня так умильно, сэр…

— Но что же произошло?

— Я не знаю, сэр, никак не могу понять. Однажды я увидела вот это, — она подняла желтый тополиный лист, больше похожий на облупившийся пласт краски, — а потом вот это, — Хлоя обвела рукой всю поляну. Сэм пригляделся: трава, местами уже пожухшая, была покрыта опавшей листвой, да и сам лес, стеной огораживающий поляну, больше походил на осенний. Хлоя продолжала сбивчиво лепетать: — У нас всегда стояло лето, теплое и яркое, нам было светло и хорошо, даже когда некому стало на нас смотреть. Я решила, что мы с олененком слишком грустные для счастливых детских криков, вот нас и спрятали за шторкой… Но мы терпеливо ждали и совсем не жаловались. Однако со временем ночи стали такими холодными, а темнота настолько ледяной, что я… ему не выжить, если зачахнет трава…

Хлоя потупилась, дрожащей рукой она поглаживала бок оленя. Сэм сглотнул комок в горле. Ему захотелось как-то утешить женщину, но как, он не знал. Он сделал шаг к картине, провел кончиками пальцев по бугристой, шершавой, жесткой от времени поверхности холста и – почувствовал холод инея.

— И в самом деле, должно быть, у вас там очень холодно, — Сэм потер замерзшие пальцы о штанину.

— Очень, очень холодно, маленький сэр, — Хлоя вздохнула, олененок поднял огромные вишневые глаза на Сэма и кивнул.

— Это от того, наверное, что вы на чердаке. На самом деле на улице зима, и вы… — Сэм грыз губу от усердия понять, почему же мерзнет молочница, — и вы, наверное, просто чувствуете ее.

— Поверьте, маленький сэр, мы пережили здесь уже очень много зим, но нам никогда не было так холодно и темно. И еще, — она обернулась, словно опасаясь чего-то, — из леса слышатся голоса. Злые голоса, сэр Сэм. Они хотят прийти и…

Сэм приоткрыл рот, вглядываясь в лесную чащу за головой старушки, но ничего не увидел. Хлоя же протянула руку, повозила пальцами в траве, вырвала несколько еще зеленых травинок и на ладони подала их олененку. Сэм сел, подогнув под себя ноги, и задумался. Может быть, голоса – всего лишь шум ветра над крышей? Но если раньше ни холод, ни ветер не пугали обитателей поляны, то почему стали делать это сейчас…

— Что-то здесь не так, верно? – обратился он к светлячкам. Те мигнули и загорелись ярче. – Интересно, мне удастся согреть вас, если я разведу костер? Не-е-ет! Бабушка просто убьет меня, если узнает… Хлоя, давайте подождем, пока голоса заговорят снова, наверняка они всего лишь хотят, чтобы их услышали и тоже помогли.

— Вы храбрый, маленький сэр, они такие страшные, но давайте подождем.

И они принялись ждать. Сэм изредка зевал украдкой, но усиленно пытался придумать решение. Можно было бы забрать картину с собой, вынести с чердака и спустить в дом. Можно было бы повесить её в его комнате напротив камина. Там всегда будет тепло. И с Хлоей можно было бы поговорить. Она рассказывала, что знает много сказок. А там, глядишь, олененок бы поправился и… Но как же найти выход с чердака? И как он один понесет такую огромную картину? Можно позвать Шайна, но они с Хоппкинсом наверняка не услышат, занятые чаем. А что если это не поможет, и страшные голоса будут по ночам пугать его самого?

— Впусти-и-ите, впусти-и-ите нас-с-с!

Сначала Сэму показалось, что где-то говорит домовой: очень уж похожи шипящие интонации. Сэм огляделся, всполошившиеся светлячки облетели углы, но Шайна не нашли.

— Вы-ы-ыпустите-е-е!

Шепот был достаточно громким, чтобы его услышать, но походил на шелест листьев в кронах деревьев. Вот только ни один листок не шевельнулся на полотне, да и ветер не шуршал по крыше.

— Кто здесь?

Сэм поднялся. Ему захотелось спрятать Хлою с ее подопечным подальше от голосов, он прижался к картине боком, скрывая за своей спиной старую молочницу, а ухом прижался к опушке леса.

— Вы-ы-ыпусти-и-и, старая женщина-а-а боится нас-с-с, но она меша-а-ает.

— Кому она мешает? Кто вы такие? Выходите! – Сэм даже дрожал от напряжения – или страха, впрочем, сейчас ему было не до того, чтобы пытаться разобраться в том, что чувствует.

— Мы не мо-о-ожем выйти-и-и, мы спря-я-ятаны-ы-ы, нас нужно вы-ы-ыпустить…

— Вы поэтому пугаете старую леди? Как вам не стыдно! Кто вас спрятал?

— Мы не зна-а-аем, како-о-ой-то молодой гос-с-сподин. Мы ус-с-стали, мы хотим выйти-и-и…

— Это вы морозите лес?

— Мы всего лиш-ш-шь хотим выйти!

Сэм отшатнулся, так резко и гордо, а еще несчастно и отчаянно прозвучали эти слова. Он сжал ладонью замерзшее ухо, прежде чем снова прижался к полотну, вслушиваясь в шелестящие слова.

— Но как вас выпустить? Вы в лесу?

— Нет! Нет, маленький сэр, — всполошилась Хлоя, — не выпускайте их! Они страшные, они злые, они так пытали нас своими словами… Сначала просто напевали, нежно так, тихо, потом начали почти кричать… А потом пришла осень. Они охотятся за нами, они и вам сделают плохо, сэр Сэм!

— Мы никому не с-с-сделали зла, мы за лесом, за лес-с-сом.

Сэм пытался вглядеться в полотно, но лес размывался, превращался в мазки кисти, в потрескавшуюся краску, Хлоя снова начала всхлипывать, а у Сэма зарябило в глазах.

— Но я вас не вижу, не вижу.

— За лес-с-сом, — последний присвист, и все стихло.

Сэм отошел от картины и снова уселся на пол. Он рассеяно глядел на холст, стараясь не пересекаться взглядом с Хлоей, растерянной и подавленной.

Несколько минут прошли в молчании. Что значит «за лесом»? Ему ведь не попасть в эту картину, не пройти по поляне, не заглянуть за стволы деревьев! Попросить Хлою? Она никогда не согласится, так напугана… Сэм вздохнул. За лесом…

— Хлоя, а вы никогда не были в лесу?

— Нет, что вы, сэр, никогда. Я думаю, что за ним ничего нет, кроме этих самых голосов! Наверняка их подослал сам дьявол. Правда и дьявола я никогда не видела.

— А вдруг правда то, что они говорят.

— Такие жуткие, их не зря спрятали, ой не зря, сэр.

— Я думаю, что если их выпустить, то вам снова станет тепло. Они просто так просят, чтобы их заметили. Но как же им помочь, если я даже не знаю…

Сэм не договорил. Неожиданная догадка осенила его. Он подскочил и подошел к раме, внимательно, насколько мог, рассмотрел, как картина закреплена.

— Посветите мне, уважаемые светляки!

Светлячки скопились рядом с пальцами Сэма, усиленно ощупывающими заднюю часть картины. Хлоя удивленно и недоуменно косилась на его действия, олененок тоже любопытно приподнял голову.

— Вот, здесь… — Сэм ободряюще кивнул молочнице, — но где бы раздобыть нож?..

— Нож?! Маленький сэр, вы будете защищаться, если они нападут на вас? – Хлоя хлопнула в ладоши. – Знаете, когда нас только принесли сюда, втащили и большую коробку, в ней, как говорили люди, были ножи. Может быть, она всё еще здесь? Вон там, у кривоногого стола!

Светлячки бросились к столу. Покрытая толстым слоем пыли и паутины коробка действительно была наполнена столовыми приборами: разномастные вилки, ложки, ножи даже не были обернуты в бумагу, местами на них виднелась ржавчина, какой-то непонятный белый налет, но острота ножей все еще сохранилась; в этом Сэм убедился, слизнув каплю крови с пальца.

— Вот так, Хлоя, сейчас я вернусь, я помогу тебе…

— Может быть, не надо, сэр? Сэр, вдруг они…

Но Сэм уже не слышал, орудуя столовым ножом. Схватив попавшийся под руку табурет, Сэм взобрался на него, срезая верхний край заскорузлого полотна с рамы. Хлоя взвизгнула и затихла. Сэм запустил руку «за лес», вытаскивая кусок ткани, грубо свернутый, плотный, ледяной, но постепенно нагревающийся, будто оттаивающий.

— Вот и все, — Сэм осторожно, не разворачивая, положил освобожденного пленника на пол, вновь забрался на табурет и, как мог, аккуратно затолкнул отрезанные края картины в раму, — вот и всё, Хлоя, больше вас не потревожат.

Хлоя часто моргала, вновь приложив платок к губам:

— Но что это, маленький сэр?

— Сейчас посмотрим…

Сэм уселся напротив картины и развернул находку. Ему показалось, что он услышал вздох облегчения, легким морозным ветерком прошедший по коже. Светлячки столпились у плеча мальчика, позволяя рассмотреть содержимое узкого конверта. На бумаге, в густом слое клея, переливались синим и алым яркие камни, около двадцати. Их сияние даже в тусклом свете слепило глаза.

— Это, что, сокровища, сэр?

Сэм моргнул и медленно восхищенно выдохнул. Неужели ему удалось найти клад? Тот самый клад старых пиратов, о котором он так мечтал! Он осторожно погладил драгоценные камни. Они не говорили больше, ни о чем не просили, но Сэму показалось, что они успокоились, с каждой минутой становясь только красивее.

— Похоже, кто-то спрятал их за вашим с олененком лесом, Хлоя. А им стало невмоготу терпеть, что они, такие красивые, спрятаны далеко от глаз… Они не хотели вас пугать, они хотели показаться миру.

— Ангелок, вы такой умный, сэр! Это мы, простые, мы можем и в тишине посидеть, нам так даже и спокойнее, а эти… им надо украшать знатных леди, это я вам точно говорю.

Сэм почти не слушал причитаний Хлои, он заворожено глядел, как поблескивают грани, как искрится сердцевина алмазов и трех рубинов, как играют в прятки со светлячками отблески на поверхности камней.

— … Спасибо, сэр, я даже будто чувствую, что уже становится теплее, хочется даже снять накидку, — что Хлоя и проделала, стараясь не потревожить наконец мирно уснувшего олененка. – Вы побудете еще с нами? Хоть немного.

— Извините, но я должен идти. Я с удовольствием приду к вам снова, обещаю, но сейчас у меня еще есть дела, — Сэму очень хотелось остаться рядом со старушкой, попросить её рассказать сказку, может быть, даже уснуть в теплом лесном уголке, но какое-то необъяснимое стремление тянуло его идти дальше. И оно было гораздо сильнее желания задержаться здесь.

— Тогда ступайте, ступайте с богом, — Хлоя опять всхлипнула и напутственно взмахнула белым платочком, — я буду ждать вас. И спасибо. Спасибо вам, юный сэр.

— Не волнуйтесь, Хлоя, теперь вам будет спокойно, — Сэм улыбнулся, бережно свернул конверт, спрятав его во внутренний карман пиджачка, махнул светлячкам, поклонился старой молочнице на прощание и скрылся за углом.

 

Все чаще Ангел чувствовал, что за ним неотступно следует кто-то. О нет, это был не человек. Человек не мог быть настолько ушлым, мерзким, скорым. Ангел чувствовал к порождению дьявола воинственное отторжение. Нет, он никогда не видел черта, но осязал его присутствие самой кожей. И временами Ангел боялся. Он презирал себя за это чувство, становился на колени и молился до тех пор, пока не падал изможденным в обморок. Только страх не исчезал, он накатывал густой смоляной волной и душил, не давая больше видеть сияющих снов. В кошмарах преследователь носился за ним по кругу римского амфитеатра, а зрители кричали и опускали большой палец. Ангел все чаще сидел дома. Его давно уволили, перебивался случайными заработками в порту, чтобы иметь больше времени на выполнение задачи. Он предпочитал днями не есть, лишь бы не покидать обманчивую защиту комнаты. Он обзавелся сотней крестов, он рвал молитвенники, найденные в церквях, и оклеивал стены строками псалмов. Он знал, что осталась всего одна. Всего одна девочка, которая и станет жемчужиной его хора. Но причаститься ею он не мог. Ангел чувствовал зловонное дыхание демона за дверью.

Прошел почти год, прежде чем дьявол сдался и отступил. Ангел, пошатываясь, вышел на улицу. От недоедания щеки его ввалились, глубокие тени залегли под бледными глазами, а губы стали вовсе не видны. Ангел поплелся к церкви. Он отчаянно верил, что его избранницу еще можно найти там. Люди шарахались от сумасшедшего, кто-то толкнул его, он отшатнулся к стене и понял, что не может сделать ни шага. Ангел сел на тротуар, уткнулся лицом в колени и разрыдался. Неужели Господь не поможет ему теперь? Неужели отвернется от своего воина, вырвавшегося из осады? Неужели он избрал другого для завершения дела?

Что-то звякнуло у ног. Ангел поднял глаза и увидел Полли. Все та же, нисколько не изменившаяся, стоит прямо напротив него. Юное создание протягивало ему монету, еще одна валялась у подошвы его рваного ботинка. Суровая леди рядом с девочкой смотрела чуть выше головы Ангела, но изображала вежливое участие, скорее, к поступку дочери, чем к судьбе бродяги. А Ангел помнил, как впервые увидел ее, он ни за что не забыл бы, ни с чем не перепутал бы это личико: небольшой чуть вздернутый носик, почти прозрачные веснушки, мягкие кудри, полные губки. И голос… Девочка пела так, что у него рвалось из груди сердце. Тогда он нарушил свое правило и вошел в церковь в воскресенье. Концерт, проходящий там, собрал множество народа, но на толкающихся горожан ему было плевать. Он увидел, услышал, почувствовал ее, она взывала к нему, она всей душой тянулась к богу, — и Ангел потерял ее. Тогда карета увезла ее, он потерял след, он носился по городу, он обошел все церкви и школы, он перелезал через ограды пансионов, но нигде не видел того шлейфа, что должен был бы за ней тянуться. И сейчас…

Ангел протянул узкую ладонь, Полли опустила на нее несколько монет. Ангел не мог даже пошевелиться: неужели Бог снова рядом с ним, неужели он все еще верит в него. Уже спустя секунду Ангел ликовал, он яростно закивал Полли, а она улыбнулась такой искренней непосредственной улыбкой, что Ангел впервые за долгое время почувствовал острое натяжение струн, что были припаяны к его крыльям. Он даже готов был вот-вот что-то сказать, но леди уже уводила оглядывающуюся девочку прочь.

Ангел кое-как поплелся за ними. Он не мог допустить, чтобы и в этот раз чудо спрятали от него, украли, увезли. Он старался оставаться незамеченным, он молил Бога о том, чтобы никто не обратил на него внимания – и слился с толпой рабочих, моряков, спешащих клерков, праздно прогуливающихся. Леди крепко сжимала руку девочки в своей. Ангел крепко сжимал монеты в ладони. Аккуратное светлое пальтишко, крошечные ножки вели Ангела к вокзалу. Нет! Он не может, он не позволит! Женщина садилась в вагон пригородного поезда. Проводник оттолкнул Ангела, но монет оказалось достаточно, чтобы на него грозно посмотрели, но позволили остаться в тамбуре. Куда идет этот поезд? Хоть на край света! Там, у самой кромки ада Ангел воздаст последнюю почесть Создателю. Мимо окна проплывали огромные вековые вязы, поля и холмы, серое низкое небо, густой дым паровоза. Ангел ждал и едва успел отвернуться к окну, когда на очередной остановке Полли выскочила из вагона.

Он бежал за медленно покачивающейся по ухабам машиной, пока не свалился без сил. Ночь наглухо застегнула воротник. Ангел смотрел в небо, лежа на спине, и молился, по его щекам лились слезы. Он снова упустил ее!

Только хлябкое утро размякло на холмах, Ангел двинулся в путь. Ни развилок, ни городков. Ангел едва передвигал ноги, но не сдавался. В петляющей, но единственной дороге ему мерещился знак: он найдет девочку. Взобравшись на очередной холм, Ангел увидел поместье. Огромный серый дом, затянутый в корсет из плюща, широкая подъездная аллея хранится высокими кленами, десятки окон. Тишина вокруг стояла удивительная. Воистину прекрасное место для того, чтобы свершить последний подвиг.

Ангел таился. Наблюдал. Таскал хлеб, оставленный лошадям. Он сбился со счета дней, но не торопился. Ему некуда торопиться. Хозяева, похоже, жили здесь постоянно, лишь изредка наведываясь в Лондон, чтобы показать пение ангелочка миру. Полли ничего не боялась. Ее смех доносился отовсюду. Особенно она любила качели, закрепленные на огромном суку старого дерева. Она так хохотала, взмывая к небесам, что у Ангела заходилось сердце. Это ли не провидение господне?!

Очередной вечер подкрадывался к дому. На несколько минут выползшее из-за туч солнце вызолотило окна, делая тени чернее, а краски ярче. Полли выбежала в сумерки, должно быть, чтобы подставить бледное личико под столь редкие в лощине лучи света. Она беззаботно что-то напевала и даже не застегнула пальто. Ангел незаметным темным пятном двигался за ней. Еще несколько шагов, протянуть руку, накрыть ладонью рот, вот сейчас! А Полли обернулась, недоумение и страх на секунду блеснули во взгляде. Она озадаченно пятилась, но молчала. Нельзя, чтобы она закричала. В этой прозрачной, хрупкой тишине детский вопль разнесется на десятки ярдов, а дом не так уж и далеко. Ангел заворожено смотрел на нее, гипнотизируя, как удав кролика. Он сделал шаг вперед. Звон разбитого окна и оглушительно хлопнувшая тяжелая входная дверь. Где-то заржала лошадь. Что-то упало с тяжелым громким хрустом. Полли закричала и рванулась к дому. Ангел не успел перекрыть ей дорогу. Цепкими пальцами он ухватился за воротник пальто, но девочка выскользнула из него и скрылась за высокими кустами. Ангел сжимал фланель в кулаке, по его щекам лились слезы отчаяния.

Люди с фонарями сновали по округе весь вечер, ночь и следующий день. Полицейская машина не отъезжала неделю. Ангел боялся шелохнуться, прячась в зарослях ивняка. Все-таки они находились в самом отдаленном углу имения. Уйти казалось слабостью, остаться – безрассудством. Не для гибели завел его сюда Бог. Для испытания? Холодными ночами Ангел пытался согреть пальцы, кутая их в пальтишко Полли, а однажды ушел в рассветный туман, забирая с собой тепло и легкий запах девочки как доказательство пройденного искуса.

  • Ствол пулемёта / elzmaximir
  • Сангиэ Кхадо / Меняйлов Роман Анатольевич
  • Весенняя любовь / Рыскина Полина
  • Глава 1 / Талисман удачи / Капенкина Настя
  • *** / Воспоминания (Армант) / Армант, Илинар
  • Вечер в армии. / Греат Александр
  • Два разных существа слова уронят... / Под крылом тишины / Зауэр Ирина
  • Отражения / Кладец Александр Александрович
  • Сигнатура судьбы / Саркисов Александр
  • Как жаль / Стихи-1 ( стиходромы) / Армант, Илинар
  • № 12 Просто Мечтательница / Сессия #4. Семинар марта "А дальше?" / Клуб романистов

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль