Глава третья

В тусклом, будто ленивом свете виднелась тропинка. То тут, то там, словно корни странных деревьев, торчали ножки или спинки стульев, подлокотники кресел, неизвестно зачем хранимый штакетник; они цеплялись за одежду, будто стараясь остановить Сэма, задержать. Сначала он аккуратно отставлял встречных в сторону, потом, набив очередной синяк и едва не упав, начал отбрасывать и обиженно сдвигать мебель со своего пути. Светляки роились над головой, время от времени Сэм проверял, рядом ли они: слишком быстро привык к их слабому свету, казалось, что и нет их вовсе, а он сам уже научился видеть в темноте.

Тропинка искривлялась, выгибалась, вела все дальше в темноту. Еще несколько часов назад Сэм подивился бы тому, что не идет кругами по большому, но все же ограниченному размерами дома чердаку, а продвигается вперед, не возвращаясь к уже виденному. Сейчас же в голове спокойно жилось мысли о том, что чердак безграничен. И тих. Тишина стояла пугающая. Даже ветра не было слышно. Звук шагов утопал в толстом слое пыли. Когда Сэму надоело прислушиваться в ожидании хоть какого-то движения, он принялся говорить сам с собой и со светлячками.

— И почему бабушка так не хотела, чтобы я сюда ходил? Боялась, наверное. И я боялся. Нет! Я не боялся! Разве что совсем чуточку, — Сэм глянул на светляков, нет ли в них сомнения в его искренности, кивнул. – Если нужно было всего-то пройтись по этим ходам… Чего ж не пускать меня? Интересно, мама тоже ходила здесь?

Сэм остановился у затянутого посеревшей тканью… чего-то. Он потянул полог, который с легким присвистом осел на пол – и Сэм вскрикнул. На него смотрел белый мальчик в серой одежде и скалился. Сэм шлепнулся на пол и зажмурился, светляки всполошились и зажгли свои лампы поярче. Сэм осторожно приоткрыл один глаз, затем второй – и рассмеялся. Всего лишь зеркало, огромное зеркало на колченогой подставке. Вот как может испугать собственное отражение! Сэм, привстав на колени, вгляделся в того, другого себя. Отражение тоже приглядывалось. Сэм протянул руку, чтобы коснуться черной глади, но отражение не шелохнулось. Сэм так и замер с вытянутой рукой.

— Нельзя, — заговорило отражение.

— Ч-чего нельзя?

— Прикасаться к отражению.

— Почему?

Сэм перебирал в голове все приметы, что Перкинс знала в изобилии и которыми сыпала в любой ситуации: ни одной про прикосновения к зеркалу он не слышал. Между тем, отражение поднялось во весь рост, оглянулось, посмотрело вправо, влево, поманило Сэма пальцем, тот подался вперед, а отражение указало наверх. Там, у самого верхнего угла, прикреплена была фотография. Светляки взмыли вверх и выхватили из мрака мужское лицо.

— Потому что попадешь в Никуда, — мальчик в отражении продолжал указывать на фотокарточку. – Надо достать.

Сэм окинул рассеянным взглядом пространство вокруг зеркала. Услужливые светлячки зависли над несколькими стульями и тумбочкой. Сэм принялся двигать мебель. Когда оба стула бы поставлены друг на друга и на тяжеленную – между прочим – тумбу, Сэм аккуратно вскарабкался на высоту, необходимую для того, чтобы добыть изображение. Мальчик из зеркала внимательно наблюдал за ним, задрав голову.

Еще. Еще немного. Приподняться на цыпочки. Не так уж и просто в жестких еще, новых ботинках. Потянуться.

— А-а-а!

Стул всё-таки не удержался на узком собрате, ножка соскользнула, и Сэм полетел на пол, пребольно ушибив плечо. Он даже зажмурился, чтобы не расплакаться от боли. Однако фотография была в его руках, Сэм чувствовал ее шершавую поверхность под пальцами. Он открыл глаза и – обомлел.

Никакого чердака. Осенний сад, шуршащий сухой листвой. Небо расчертил слетевший с ясеня ворон. Грай разорвал тихое оцепенение. Сэм вздрогнул. Где-то хрустнула ветка. Сэм вскочил и подобрался, готовый бежать, но тишина больше не нарушалась. Он огляделся. Деревья и кусты неухожены, в прозрачном воздухе едва заметно колыхались нити паутины и хрупкие, еще не слетевшие листья, мох уже давно победил газонную траву и теперь поскрипывал под шагами мальчика. Сэм пошел, как ему показалось, к дому. Он откуда-то точно знал, что идет к дому, хотя никогда не бывал в этом саду. Еще несколько поворотов – и он вышел к калитке, когда-то белой, а теперь побуревшей и облепленной все тем же мхом. Воротца скрипнули. Сэм увидел невысокую крышу и облупившуюся краску на двери.

— Кто-нибудь дома?

Ответом послужил спертый кашель. Дверь распахнулась, на порог ступила нога в охотничьем ботинке, за ней вторая, а за ней – третья. Лапа. Рыжая в черных отметинах. Сэм отступил. Морда леопарда была вытянутой и любопытной. Зверь облизнулся и поднял взгляд на хозяина. Лорд Пакстон серьезно смотрел на Сэма:

— Тише, Эмма, этот благородный сэр не кто иной как лорд Чедвиг.

— Добрый день, — Сэм вежливо поклонился, все еще косясь на Эмму, которая разочарованно, как ему показалось, покачала головой и бесшумно ушла вглубь дома.

— Давненько у меня не было гостей. Вас, юный мой товарищ, я ждал никак не раньше следующей осени… Однако все меняется так быстро, — меланхолично заметил он.

Лорд Пакстон поманил Сэма за собой. В гостиной пахло большой кошкой и корицей. Почему-то Сэму понравился этот запах. Может быть, потому что никогда прежде его не слышал, а леди Чедвиг предпочитала ароматы жасмина и лаванды, которые Сэм не любил. Пакстон указал ему на кресло. Удобное, глубокое. Взгляд Сэма пробежал по стенам: ружья, чучела, кинжалы, арабские ковры. Именно в таком доме и должен жить лорд Пакстон. Сэм кивнул сам себе.

— Я не понимаю, как тут оказался.

— Ты же держишь в руках мою фотографию, которую нашел на чердаке! – лорд Пакстон говорил таким тоном, словно само собой очевидно, коль взял фотографию с чердака, попадешь к нему в дом.

— Но как это возможно?

— Очень долго объяснять, — неизвестно откуда взялась Эмма, бесшумно обошла кругом кресло Сэма и легла у ног Пакстона, — но если вкратце, то дом хранит воспоминания, в которые можно попасть, прикоснувшись к ключу. Прикоснулся, попал в представления дома о нас, его жильцах.

— А… а зачем мне было нужно сюда попасть?

— А вот это совсем другой вопрос, — лорд Пакстон достал тонкий серебряный портсигар, вынул коричневую сигаретку и закурил. – Ты должен мне помочь.

— Вам?! Помочь?! – в голове Сэма как-то не укладывалась мысль, что военному и охотнику можно помогать, что такому суровому и непобедимому лорду Пакстону может потребоваться хоть какая-то помощь от мальчишки вроде Сэма. А если еще и подумать о том, что лорд сотня лет как умер…

— Да, помочь. Время от времени нам нужна помощь. Накапливается, знаешь ли, всякая ерунда с годами.

— И у вас накопилась?

— Именно так. Видишь, Эмма, лорд Чедвиг достаточно проницателен, а ужинать проницательными мальчишками вредно для твоего желудка, — Сэм икнул, а лорд Пакстон продолжил: — Очевидно, один из тех ограниченных берберов, коих мы пытались включить в состав нашей славной монархии, не упокоился с миром, не приняв наших даров, а пришел мстить мне в моем тихом уголке…

Сэм снова икнул. Лорд Пакстон поднялся с кресла, Эмма недовольно села и уставилась на Сэма пронзительным взглядом желтых глаз, кончик ее хвоста подрагивал.

— И этот абориген тревожит по ночам Эмму! Ему хватает наглости шататься неупокоенным духом по комнатам и шуметь! И его не берут мои пули и кинжалы!

— Призрак?

— Именно, именно призрак! Я не имею дел с призраками. Тем более, с такими невоспитанными… Ты должен заставить его уйти.

— Но как?

— Откуда же я знаю! – Сэм решил, что привидение порядком надоело лорду Пакстону, если он так выходит из себя, рассказывая о нем. – Но раз уж ты попал сюда, стало быть, должен сделать это.

— Но я…

— Ты лорд Чедвиг. Ты наследник нашего дома. А что если на поместье нападет армия призраков, а ты понятия не будешь иметь, как их остановить… О, как они будут шуметь! Будут воровать твою еду, перекладывать вещи с место на место. Будут пугать тебя!

Сэм вжался в кресло. Похоже, ему не отвертеться, а сбежать из этого места возможным не представлялось. Очень захотелось домой и за уроки. Или даже услышать, как повышает голос бабушка. Между тем, лорд Пакстон заметил:

— Сейчас еще слишком рано для охоты, так что мы можем выпить по чашечке чая и съесть несколько миндальных печений. Ты ведь голоден?

— Вы очень любезны, — Сэм сам удивился тому, насколько спокойно и учтиво получилось ответить, хотя хотелось вцепиться в волосы и с криком убежать обратно в сад.

— Вот и славно.

Лорд Пакстон вышел и вернулся спустя пару минут с подносом. Пока они пили чай, Пакстон рассказал Сэму о том, как вырос в их доме, как ушел на войну, где охотился на людей и удивительных животных. Ему даже довелось увидеть слона, но он потратил все патроны, отстреливаясь от страшных жителей саванны, поэтому завладеть гигантским зверем не вышло.

— … А потом я выстрелил. Огромная кошка упала. Мои проводники разбежались от страха, что она бросится на них, и я остался один на один с леопардом. И он умер. Я победил его. Ты даже не представляешь, молодой Чедвиг, насколько это восхитительное чувство. Жара, воздух такой тяжелый, что страшно его вдохнуть, закат, жесткие заросли высокой травы. Кажется, что ты слышишь, как на далекой реке щелкают зубами крокодилы, хватая антилоп за ноги. И ты – над добычей. Я чувствовал себя королем мира. Львом… — Сэму померещилось, что Пакстон даже чувствует вкус своего приключения и смакует его, играет им на кончике языка. – Но тут я услышал… — лорд Пакстон выдержал долгую паузу, Сэм напрягся, — услышал тихое урчание. Это была Эмма. Маленькая. Ее мать, оказывается, вовсе не собиралась нас сожрать, она всего лишь защищала свое дитя. Но мы никогда не узнали бы этого, если бы я ее не убил. Эмма была совсем маленькой. Африка убила бы ее. Знаешь, юный Сэм, что Африка – очень жестокое место? Теперь знаешь. Так я и решил, что заберу Эмму с собой. И из крохотного клубка она превратилась в красавицу!

Лорд Пакстон почесал кошку за ухом, гордо улыбаясь. Сэм ответил вежливой улыбкой. Он побаивался Эмму, да и самого Пакстона тоже. Страстный любитель охоты и воинствующий сторонник идеи о том, что все французы подонки, не был отталкивающим, скорее, просто странным. Вечер за его рассказами пришел и прошел совершенно незаметно. Ночь скреблась в окна, а печенья больше не осталось.

— Что ж, нам с Эммой пора, а ты уж, будь любезен, поговори с этим… варваром, пусть оставит нас в покое.

Как ни в чем не бывало лорд Пакстон поманил за собой леопарда, кивнул Сэму и вышел, оставляя мальчика один на один с призраком.

Некоторое время Сэм просто сидел не двигаясь, потом поднялся, приставил к стене стул и снял с ковра узкую изогнутую саблю. С саблей стало как-то спокойнее. Он слышал, как часто бьется сердце, как шумно вырывается из горла дыхание, как… скрипнули в холле половицы.

Он был действительно страшным. Сэм почувствовал, как от ужаса становятся влажными ладони, как горячей волной захлестывает всего его, чтобы через секунду окатить льдом, как глаза отказываются подчиняться желанию зажмуриться и неотрывно следят за скользящей в нескольких сантиметрах над полом тенью. На мгновение Сэму показалось, что если он не будет двигаться, вот так замрет, то его не заметят, пройдут мимо… Но тут из влажной ладони выскользнула сабля и с предательским громким лязгом упала на пол. Призрак повернулся – и Сэм едва не закричал.

Огромная тень, какой казался призрак, чем ближе он приближался, тем явственнее становилась материальной. Высокий, как показалось Сэму, под потолок, темнокожий, со светящимися в темноте белоснежными клыками монстр мало напоминал того, кто способен только мелко пакостить, если верить рассказам лорда Пакстона. Это чудовище, обернутое в серый балахон, прямое, с неподвижным отвратительным лицом, изъеденным червями и личинками мух, несло в вытянутой ладони собственные глаза, отвратительно подрагивающие белками. Свободная рука призрака сжимала копье, такой длины и толщины, какой Сэм и представить себе прежде не мог, таким можно запросто пронзить слона насквозь. Древко черное, а мерцающий в недосягаемой высоте наконечник отливал серебром; его обвивала нить с клыками неизвестных Сэму хищников. Чудовище неумолимо приближалось, а Сэм мог только недоуменно всхлипывать и пятиться. Зачем-то всплыли слова Перкинс о том, что надо молиться, когда страшно, и креститься: сын Божий, говорила она, всегда так отгонял от себя демонов; вот только сил, чтобы пошевелить губами или рукой, Сэм не находил. Он только отступал, инстинктивно, в панике, пока не уперся локтями в подоконник. Окно. Можно попробовать сбежать через окно! Но как же… как же лорд Пакстон? Ведь он будет считать его, Сэма, трусом, а Сэм вовсе таким не был, еще не так давно он готов был воевать со всеми опасностями, что ждали его за дверью на чердак, а теперь… Случайная странная мысль ворвалась в сознание.

— Светляки! – так громко Сэм никого не звал.

Один за одним загадочные друзья загорались над головой Сэма. Чудовищный призрак остановился. Если бы у него был хотя бы один неповрежденный мускул на лице, то выражение его можно было бы считать озадаченным. Он увидел свое отражение в освещенном окне. Не обращая никакого внимания на Сэма, привидение пронесло ладонь с глазами над его головой. Зрачки бешено завращались: очевидно, призрак никогда не видел себя в зеркале. А именно зеркалом сейчас и стали стекла окна, выходящего в темный сад. Ночной гость замер, рассматривая себя, даже шлейф его балахона перестал шевелиться. Гигантские ступни упирались пальцами в носки ботинок Сэма. Стылый запах падали, сухой травы и гари бил в ноздри.

Где же набраться смелости, чтобы сделать всего несколько шагов? Силой воли Сэм заставил себя бесшумно обойти вокруг застывшего изваянием призрака, остановиться за его спиной.

— Прикоснешься к зеркалу, попадешь в Никуда!

Сэм толкнул призрака в спину. Он почувствовал, как пальцы погружаются в холодную хлипкую плоть, касаются ледяных костей, на секунду ему стало жаль одинокого скитальца, который, может быть, всего лишь хотел попросить помощи, но было уже поздно. Не ожидая толчка, призрак покачнулся, один глаз с вытянутой ладони соскользнул в непрозрачную, подернувшуюся волнами поверхность окна-зеркала. Адски взвыв, призрак повернулся к Сэму. Хватая воздух клешнями пальцев, чудовище пыталось поймать мальчишку, но не удавалось. Юрко прячась среди вещей, захламляющих гостиную, Сэм вновь подводил призрака к окну, чтобы снова толкнуть его, уже по пояс погружая в жидкую неизвестность. Откуда только сила взялась? Сэм схватил огромные лодыжки и с отчаянным криком опрокинул пришельца в непонятное Никуда… Копье со стуком покатилось по полу. Сэм осел на пол.

— Что такое? Кто кричал?!

Сперва Сэм почувствовал мягкое касание шерсти к запястьям, потом почти ослеп от яркой вспышки. Лорд Пакстон в ночной рубашке и ружьем наизготовку включил электрический свет. Эмма щерилась на окно, прикрывая Сэма теплым боком.

— Мальчик, что… что такое?

Сейчас лорд Пакстон выглядел вовсе не тем бравым охотником, который смотрел когда-то на Сэма с фотографии на каминной полке. Он был взъерошенным, немного испуганным и взволнованным, а еще – удивленным. Взгляд его метался от Сэма к копью с украшением в виде нитки с зубами невиданных хищников.

— Как? Как ты это сделал?

— У-утопил в зеркале, — Сэма трясло, лихорадило, хотелось ухватиться за мягкую шкуру Эммы и вот так сидеть, пока дрожь не утихнет.

Лорд Пакстон смотрел в окно, разглядывая своё отражение. Оно победно хохотало и сжимало копье призрака в руках. Пакстон поднял древко с пола, придирчиво оглядывая трофей.

— Надо же… А я и не догадался, что можно было так… Ты в порядке, юный герой?

— Да, кажется.

— Тебе нужно съесть еще немного печенья и выпить молока, — лорд Пакстон тут же забыл про свой совет, восхищенно примеряясь к копью, которое теперь не казалось таким огромным, но все еще устрашало. — Ха! Каково! Мы его победили! Мы от него избавились, Эмма! И смотри, это крокодил, а это, кажется, акула, а это гиена, а это…

Он заинтересованно перебирал в пальцах клыки, обращаясь к леопарду, но кошка замерла рядом с мальчиком и не выказывала никакого интереса к тому, о чем говорил Пакстон. Сэм понемногу успокаивался, дыхание его замедлялось, а страх отступал, больше нет призрака, есть свет, есть охотник рядом, есть большой зверь, который не даст его в обиду…

— О, да вы, лорд Чедвиг, совсем вымотались! Эмма, дай-ка я его возьму, вот так, — Сэм чувствовал, как его укладывают на диван, накрывают пледом, но такая усталость на него навалилась, что даже открывать глаза не хотелось. – Спи спокойно, тебе нужно отдыхать.

Сэму снилась Африка. Горячая трава саванны и стада антилоп, проносящиеся мимо… Когда он проснулся, то не сразу понял, где находится. Уютный бардак гостиной Пакстона сменился полумраком чердака. Неугомонные светлячки вились неподалеку. В руках Сэм сжимал фотографию: Эмма смотрела на него с уважением, а лорд-охотник сжимал в руках копье с серебристым наконечником, обвитым ниткой с крокодильими зубами.

Ангел родился в теле грешного ребенка. Он даже не знал поначалу, кто он. Он ходил в школу, время от времени, когда не так бросались в глаза синяки, оставленные побоями матери или отца. Он надевал выстиранные самолично вещи, чтобы отправиться в церковь в выходной день. Родители его давно, еще до его рождения и, кажется, сразу после собственного, наплевали на Бога и никогда уже не задумывались над тем, чему на самом деле стоит поклоняться. Объектом их трепета стала бутылка виски.

Ангел решил, что никогда больше не притронется к алкоголю, после того, как отец сломал ему нос, ключицу и два ребра во время очередного дебоша, которому мешал худой мальчишка, сидящий в углу. Его, избитого и в беспамятстве просто выбросили на улицу. Иной раз ему казалось, что он помнит пьяный хохот тех, кто тащил его по грязной лестнице на мостовую.

Ангел очнулся в постели. За всю жизнь ему не доводилось видеть таких чистых простыней. Он неуверенно провел по хлопку пальцами. Кто-то потрудился не просто вымыть его, но даже вычистить ваксу из-под ногтей. Сперва от удивления Ангел даже не чувствовал боли. Сломанные кости дали о себе знать, когда он попытался приподняться. Сдавленный стон тут же вырисовал из пустоты белого потолка встревоженное девичье личико. Ангельским голосом оно позвало святого отца.

Священник склонился над Ангелом и впервые нарек этим именем. Он что-то говорил о бедном ребенке, жестокости мира, милости господней, но Ангел уже не слушал, он неотрывно следил за юной девушкой с таким чистым голосом, какого никогда не слышал. Да и было ли где слушать: нищая церковь с хором старушек, подвальные пьяницы и хамоватые проститутки, грубые учителя! Ангел услышал что-то о колыбельной – и небеса открылись пред ним вместе с тихим напевом, который рождало часто бьющееся сердечко помогающей церкви девушки.

Когда кости срослись, а желание жить окрепло, священник вывел Ангела во двор церкви. Работы было очень много, а рук не хватало. Ангел не долго думал перед тем, как предложить свою помощь за краюху хлеба. Священник смотрел на мальчика скорбно и молча, а затем кивнул, оставляя несчастного двенадцатилетнего подростка на своем попечении.

Как бы сложилась жизнь сироты при живых родителях, выросшего в церкви, легко представить, если бы однажды он не задержался, чтобы проследить взглядом за порхающей бабочкой: девочка в строгом платьице взбежала на крыльцо церкви, обернулась, на мгновение задержала взгляд на Ангеле и скрылась за дверью. Как завороженный он прошел за ней следом – и замер. Именно в ту минуту он понял, зачем явился на этот свет. Хор девяти девочек с ангельски серьезными личиками застыл, прежде чем взять первое ля. Над головками светились нимбы солнечного света, пробивающегося через мозаику окна, каждый из них имел свой цвет и запах. Лиловый пах мелиссой, корицей пах золотистый, лавандой – изумрудно-зеленый. Вот как пахнут ангелы. Он вздохнул, понимая, что ангельский запах сотрется с годами, что чудесные голоса огрубеют, непорочные тела родят сыновей и никогда уже не станут приютом для святого духа. Для Ангела не было ничего ужаснее. И именно он сможет спасти каждую из них. Именно он подарит Господу, столь проницательному, хор из девяти таких же ангелоподобных девочек, что сейчас стояли перед ним и пели своими дивными голосами хвалебные гимны.

Ангел возродился, Ангел понял предназначение. Первый его дар Господу был неумелым, грубым, Ангел долго корил себя за то, что был таким уязвимым тогда и мог поставить под удар выполнение всей миссии, но со временем он научился быть осторожным, быстрым, смертельно точным.

Он закончил школу, и священник устроил его в свечную лавку к знакомому, где Ангел мог зарабатывать на жизнь. Вскоре скончался преподобный, завещав Ангелу свою старую трость. С тех пор Ангел никогда с ней не расставался. Ему мерещилось в ней некое воплощение всех его мечтаний. Она была знаком, сродни королевскому скипетру. Она, прислоненная к углу бедной комнаты, видела каждую девочку в последний миг ее жизни. И Ангел вместе с тростью выходил из дому, чтобы найти еще одну хористку, дабы причаститься вина и хлеба от невинного тела, на секунду вспомнив, как пело скользнувшее в объятие Бога дитя.

Полиция разыскивала убийцу. Уже после второго тела, всплывшего у одного из мостов через Темзу, был объявлен розыск. Только вот никто не знал, кого же именно стоит искать. Свидетельства были размыты и скупы. Кто-то видел мужчину в церкви, но он был настолько непримечателен, что никакого портрета создать не удавалось. Кто-то замечал отца с засыпающей дочерью на руках в одной из подворотен Лондона, но в сутолоке и толчее, грязи и пыли следы их затерялись и стерлись. Полиция просила родителей быть бдительными, не оставлять дочерей наедине. Одно время даже был закрыт набор в церковные хоры, в некоторых районах городах они даже распускались, но девочки все равно пропадали. Поговаривали, что сам дьявол помогает преступнику, но Ангел знал, что его ведет не дьявол, о нет, его ведет само провидение.