Глава вторая

Глава вторая. Маска, которая спала

Говорят, художники не мыслят обычными категориями. Для них стол — это всего лишь цветовое пятно, впрочем, и человек — тоже всего лишь цветовое пятно. Видать, я так и не стала настоящим художником — так я думала раньше. Теперь же места прежних образов занимали просто цвета и формы. Лишь два слова в лексиконе и ощущения. Вот — горящий, обезоруживающий, а порой страстный цвет, а здесь — мягкий, шелковистый, нежный, а еще один — невинный, чистый, но он неизменно следует за таинственным и пугающим, или же наоборот? Такое случилось лишь один раз, много лет назад…

***

Девочка лет десяти бредет по городу, тут все для нее ново. Нет, она раньше бывала в городах, и маленьких, и больших, но точно не в этом, этого она еще не видела. Вот фонарный столб, такой странный, вот улица, она слишком узкая и асфальт какой-то не такой, все ново, все странно. В одной ручке у девочки альбом, в другой карандаши, во взгляде не ни испуга, ни робости, только жгучее любопытство. Кажется, она понимала что-то, чего не дано понять взрослым, какую-то простую истину, скрытую от старших поколений. Смелая девочка, светлое пятно на полотне мироздания.

Малышка видит странную картину, у себя в сознании, конечно. Она уверена в том, что видит это наяву, вот только нарисованное говорило об обратном — таких вещей попросту не существовало, нет. Где же это видано, чтобы два абсолютно одинаковых человека летели по небу на своих белоснежных, ангельских крыльях, держась за руки? Нет такого попросту. А она ведь видела!

По правде говоря, это мало напоминает то, что она видела раньше. Скорее, пятна, чем настоящие объекты, такими их рисует девочка. От большего к малому, она приближалась к завершению картины. Казалось, маленькая художница не могла даже дышать, только рисовать; она не слышала, только видела; она не думала, только действовала. Словно транс, когда ты не можешь управлять своим телом, руки сами тянутся к нужному цвету и рисуют необходимую форму.

Когда девочка заканчивает, только тогда замечает, что все это время была не одна. За ней пристально следят. Человекообразная форма находится около нечто зеленого, вероятно дерева. Девочка моргает — и наваждение вмиг исчезает. У дерева действительно стоит уже немолодая женщина и очень внимательно наблюдает за происходящим.

— Как тебя зовут? — спрашивает она, подходя к маленькой художнице. У женщины неприятный скрипучий голос, он напоминает малышке звук открывающихся дверей в ее комнате. А внешность и вовсе пугает. Неправильная внешность, так решает она. Вот такая внешности просто-напросто не может существовать, как и того, что нарисовано девочкой. Эта женщина удивительно-абсурдно соответствует картине. Она не сходиться по цветам. Обычно люди как-то уж выглядели единым целым, но только не этот человек…

А девочка молчит. По правде говоря, она практически всегда молчит.

— Не хочешь говорить? Тогда скажи мне, что ты увидела? Скажи же, я тебя не обижу.

— Разноцветные пятна… — тихо шепчет.

Женщина улыбается тепло и радостно.

— Пошли со мной, я тебе помогу стать художницей.

И девочка идет. Она не знает почему, по правде говоря, малышка просто доверяется инстинктам и не жалеет. Проходят года, девочка растет. Странная женщина помогает юной художнице, чем может, учит. Танечка, а так звали девочку, прилежная ученица и во всем слушается. А еще у женщины есть скрипка, вот только девочке запрещено к ней прикасаться. Что угодно, но только не скрипка… Таня мирится.

Одним утром уже девушка просыпается, но как бы сильно не зовет Наставницу, никак не может ее найти. На столе лежит та самая скрипка и письмо.

«Дорогая моя!

Пришел этот день. Ты наконец-то поняла и в полной мере осознала то, что хочешь. Отдаю тебе свою скрипку в надежде на то, что ты ее будешь беречь и любить так сильно, как это делала я. У меня есть лишь один совет для тебя: создавай свой мир сама.

Если тебя будут пытаться поселить в мир, который ты не выбирала, он зачахнет, а если сама выберешь его себе, то он будет жить. Вечно. Да, путь твой будет нелегок, никто этого не отрицает, но не позволяй никому прикасается к холсту с миром. Это полотно лишь для тебя, эти краски лишь твои, эта палитра сделана только для тебя. Кто-то может повлиять на твои уверенные или не очень мазки на этом холсте, но никто не имеет права брать кисть и рисовать что-то на нем. Запомни это.

Каждый творит свою жизнь самостоятельно. Ты имеешь право выбрать любой путь. За все воздастся. Живи себе в радость. Таково мое последнее наставление тебе».

***

Я мечтала стать художницей, но жизнь не пожалела меня. Ада…она отобрала ее — мою Мечту.

***

И каждого есть мечта. Какая-то непременно большая и светлая мечта. А если ее нет, то она должна появиться. Всегда должна быть мечта. Именно она толкает нас вперед, именно она является самым большим стимулом, именно она дарит нам счастье.

Хотя мечта не может сбыться в полной мере. Если она исполниться целиком, то жизнь потеряет всякий смысл. Всегда есть то, чего мы пытаемся достичь, но что у нас не получается никак сделать. Это и есть тот маленький осколочек мечты, который толкает вперед.

Самое худшее, что можно сделать с человеком — это отобрать мечту. Тогда жизнь в один момент теряет всякий смысл и хочется забиться в угол и тихо скулить. Каждый должен делать то, что пожелает его душа. Только это приносит нам непомерное счастье, только это способно затмить всю боль, которую приходиться встречать в жизни.

К слову, мечты бывают совершенно разные: светлые и не очень, большие и маленькие, теплые и холодные. Наверное, они зависят, прежде всего, от характера человека. Если ты спокойный и медлительный, то твоей мечтой может стать тихое местечко в деревне, которое для активного и впечатлительного субъекта может показаться скучной и не интересной.

Каждая мечта оригинальна. Нет среди них одинаковых. Пусть две из них отличаются лишь маленькой деталькой, все равно они разные, ровной в той же степени, что и мы. Ведь никому никогда не придет в голову назвать каких-то двух людей одинаковыми. Нет. Тогда же почему у некоторых поворачивается язык сказать, что есть одинаковые мечты? Никто не имеет права так говорить.

Не отбирайте мечту. Не делайте этого. Это ужасно. Становиться холодно.

Не отбирайте мечту. Не смейте. Это больно.

Не отбирайте мечту. Кто-то может забрать и вашу.

Не отбирайте мечту. Будьте людьми.

***

Сейчас вижу это снова. Пятна, просто пятна… Приближаюсь к большому красно-бежевому пятну и провожу рукой, странное ощущение… Нереальность и иррациональная правильность происходящего, виденье собственной судьбы и ужасающее потрясение, ловко приправленное желанием вернутся. Сладкая горечь во рту, как соленый сахар в банке и перекрученные витки вселенной. Жизнь на границе с откровенным бредом и ловкая игра скандинавского бога. Миллионы ассоциаций, картинок и просто эмоций, и все это в одном предположительно человеке. Смешение цветов и абсурдных величин складываются в материальную вещь, словно паззлы. Так легко прочитать, но как же остаться самой непрочитанной?

— Таня, что ты делаешь? — вижу ушами. Меня зовут «Таня»? Это значит, что я существую.

Закрываю глаза, а когда распахиваю их, то попадаю в совершенно другой мир. Слава? Хватаюсь за его лицо. Ой.

— Ничего. Прости.

Отхожу. И в этот момент отчетливо понимаю одну странную вещь, простую и безликую, просто вещь. Я хочу жить! Нет, не существовать, каждый день борясь с Адой, а именно жить. Дышать, думать любить, ненавидеть, делать ошибки, платить, жить. Красивое слово, не правда ли? Маленькая частичка языка, а какая прекрасная! Есть что-то замечательное в слове «жить». Может, свобода? Мои пальцы дрожали, ведь теперь они держали это знамя, знамя надежды и веры, знамя собственной значимости. Умри же тварь! Сдохни, Ада. Тебя больше нет, ты — лишь пугающее воспоминание и моя больная шизофрения, маска и способ отвержения от всего мира. Ты без меня — никто, я без тебя — человек. Странное распределение ролей, не так ли?

— Таня, у меня к тебе просьба. Нарисуй меня, — странное желание. Мужчины не любят свои портреты.

— Зачем?

— Я хочу быть нарисованным тобой и все тут. Как ты видишь вещи? Мне безумно любопытно узнать это, почувствовать прикосновение твоей кисти к моему «я».

— Почему бы и не нарисовать? — пожимаю плечами.

Действительно, почему бы не нарисовать? Еще несколько часов назад я бы нашла тысячи отговорок, попыталась избежать этого, просто закрылась в себе. Зачем? Почему? Я только по тому, что так привычней, быть одной, не прикасаться ни к кому кистью… К чему эти нелепости? Я хочу жить!

— Завтра тебя устроит?

Ага, завтра у меня группа малышей на одиннадцать, а потом свободна, как ветерок в поле.

— В час.

Жизнь определенно налаживается.

***

— Танечка, пошли, мамочка покажет тебе одно место, — высокая, стройная женщина берет за руку совсем маленькую девочку. Наверное, ей еще нет и пяти.

— Куда, мама? — робко спрашивает она.

Женщина улыбается, затем наклоняется и шепчет на ушко:

— Сейчас увидишь.

И она видит. Точнее, детский дом номер пять видит маленькую девочку Таню, которая практически никогда не говорит.

Еще тогда маленькую Танечку поражает желание других детей получить родителей, ведь девочка знает, что на самом деле взрослые не любят свих детей. Дети для взрослых — только игрушки, которые можно ломать, выкидывать, чинить. А дети так искренне радуются, когда приходит Тамара Павловна и говорит, что их забирают, только Таня улыбается, когда сообщают, что приходили не за ней.

***

К чему эти детские воспоминания? Зачем зацикливаться на прошлом, но я все равно мысленно возвращаюсь в то время. Определенно, что-то должно произойти, что-то нехорошее, связанное с моим детством. Хотя к чему лукавить? Практически все связанное с мои детством — по сути ужасные вещи. Маленькая, беспомощная девочка с альбомом и карандашами в руках — чем не объект для избиения и издевательств? Правильно, все так и было. Даже воспитательницы не упускали такой возможности. А что, человек должен находить выход своей жестокости. Меня вот всегда интересовал такой вопрос: почему люди, настолько сильно ненавидящие своих детей, идут работать в детдом? Странно, не так ли?

В восемь лет пугаюсь то ли бабайку, то ли домовика, не суть важно, и прячусь под оделяло. Там провожу весь день, дрожа, плача и зовя маму, вот только мама не приходит. Из-за этого не успеваю убрать у себя в шкафу, приходит Тамара Павловна… Да, ей это не нравится, и «добрая» тетя воспитательница, ударяет меня, скрутившуюся клубочком на кроватке, по почкам, а затем начинает запихивать носок мне в глотку. Я не могу это терпеть и кусаю ее за руку — меня лишает еды на два дня. Нет насилия в детских домах, нет…

Зачем поддаюсь собственным детским страхам и комплексам? Забыть! Вот чего я хочу больше всего. Просто забыть, потеряться, раствориться, исчезнуть, только бы не вспоминать… Но ведь жизнь коварна. Хорошие вещи стираются из памяти, а плохие… да, плохие остаются.

Эх…ладно, что было уже не изменить, надо жить настоящим, а не призраками прошлого.

Любить… Каково это? Может ярко, страстно, сгорая в огне? Или тихо, ощущая острую необходимость дышать собственными чувствами..?

***

Тонкие паутинки мироздания проникают в сознание — и ты становишься частью этой вселенной, не случайным гостем, а хозяином. Пускай твои владения неизмеримо малы, мир полнится тобой, а существование подобного элемента вызывает уже порядком надоевшее ощущение нереальности. И сколь великим ты не был, часть, принадлежащая тебя, такая же, как у остальных людей, но не все так банально. Ты владеешь человеком, а значит, владеешь тем маленьким кусочком. Нет, не твоим, его. Сначала совсем крохотный клубочек кажется чем-то чужим и непонятным, но проходит время, много или мало не суть в этом, и ты начинаешь понимать. Клубочек катится и расплетается, превращаясь в тонкую длинную нить, и ты идешь по ее следу, шаг за шагом приближаясь к чему-то. У чего-то нет имени, лишь условное обозначение и постоянно меняющаяся форма. Нечто безымянное ждет. Ждет прикосновения чужого, непонятного клубка, который со временем превратится в нитку. Тогда две тонкие паутинки скрутятся в один, больший, чем два прежних клубочек, а ты станешь владельцем еще одного маленького кусочка мироздания. Магия, не иначе.

***

— Все, мои хорошие, домашнее задание вы получили, встретимся через неделю.

— Привет, как и договаривались, я пришел.

Оборачиваюсь. А, Слава.

— Ну, проходи, сейчас посмотрим на тебя, прикоснемся…

Садится на стульчик. Только сейчас обращаю внимание на его золотистые волосы. Странный цвет. Слава вообще странный парень, я бы назвала его удивительным, если бы… Да, что внутри не позволяет признать это, что-то внутри хочет навредить и закрыться от всего мира, что-то внутри… Ада. Ну, конечно, кто бы сомневался? Что же, буду поступать наперекор чему-то внутри, а там глядишь, и эта сучка сама сдохнет.

— Ты удивительный. Да, именно так.

Так легко говорить то, что думаешь. Это ведь прекрасно — быть самим собой!

— Странные у тебя комплименты, — очень тепло улыбается. Неужели…?

Пожимаю плечами.

— Я сказала то, что думала. Так-с… Портрет? Ладненько, садись во-о-от сюда, — показываю на стульчик, у окна. — Там хорошее освещение.

Слава слушается и садиться.

Красивое лицо. И так… Рисунок. Сначала эскиз карандашом. Обязательно твердый. И жесткая резинка. Шуршание грифеля по натянутому холсту, тысячи неосознанных движений, пустой взгляд и стоящий за спиной Браги. Играет роль лишь форма, не суть. В картинах нет сути, только форма. Для художника не важен объект, важна форма и цвет.

Теперь краски. Макнуть — провести, макнуть — провести… и так бесчисленное количество раз. Пока не сойдутся все цвета, пока не наступит гармония. Идеальные сочетания в правильных пропорциях. Немного увеличены глаза, чуточку приподнят правый уголок рта, горбинка но носе самую малость заметней и тени… глубокие и не очень, собственные и падающие. Безумные комбинации. Это ведь просто игра, обман, ложь. «Искусство» значит «обман». Я лгу, рисую и лгу, и мне нравится врать, я обожаю процесс творения лжи. «Не умеешь врать — не рисуй» — так мне говорила Наставница. Поначалу я не верила, тупо копировала то, что вижу, а потом я поняла… Осознала то, что если хочешь рисовать так, что бы нравилось, ври, только так ври, чтобы никто не заметил. Немного там, чуточку здесь — и опля!

Эйфория — вот что это. Возможность делать то, что любишь больше всего на свете — вот настоящее счастье. Я люблю этот мир! Люблю.

— Вот, Слава, смотри что получилось! — радость-то какая.

Парень молча смотрит на свой портрет и не может поверить глазам. Да, иногда у меня получаются довольно-таки странные вещи. Те летящие люди чего стоят!

— Очень красиво, — он смотрит на часы. — Ой, прости, Танечка, я должен бежать, завтра я приду, и мы с тобой обсудим условия оплаты.

Оплата? Он что смеется? Это было настоящее наслаждение, да я сама готова за такое заплатить.

— Какая оплата? Считай, что это моя благодарность.

Слава лукаво улыбается, приподнимая уголок рта. Ага, я знала это! Ведь чувствовала же.

— Ну, Танечка, должен же я как-то отблагодарить.

Думаю что-то сказать, но Слава поспешно прикладывает палец к моим губам и тихо говорит:

— Тс-с-с. Это не обсуждается, — уходит.

Странный день. Кажется, мне нравится Слава. Очень нравится. Раньше я такого никогда не испытывала. Тот самый клубочек приближался к непонятному, еще чужому нечто. Захотелось петь. Ой, кажется, Слава забыл свою куртку. Так-с, заберу-ка я ее домой, а то мало ли.

Из кармана выпал помятый листочек. Что это?

«Осколки чужих воспоминаний. Страшно. Страшно лезть в чужую жизнь, но не могу пройти мимо, просто не могу… Ты для меня стал единственной связью с этим миром. Я отдала тебе свою музыку, свою мечту…

Пугающе. Читать то, что писали не тебе, то, что в теории должно принадлежать лишь одному человеку, но, тем не менее, не могу оторваться от этой приторной несказки. Ты прекрасен. Я совсем не похожа на тебя. Маленькая, беззащитная девочка, которая ничего не видела в этой жизни. Ни-че-го.

Одиноко. Ты всегда одинок. Словно тебя не существует для нас, мы лишь иллюзия в твоем мире, или же ты — иллюзия в нашем, но сути это не меняет. Хочется плакать и биться головой об стенку темницы, в которой я добровольно заперлась.

Зябко. Всегда зябко, когда лезешь в чужую душу. Там нет места для меня, я это отчетливо поняла это сегодня, но все же, осмелюсь залезть, вдруг там отыщется укромное местечко для меня.

Плачу. Я тоже одинока. Тоже. Ношу с собой музыку и всегда улыбаюсь, но в душе — тоска. Каково быть теплом для всех кроме себя? Иногда сил бороться просто не хватает — и ты падаешь на землю, окропляя ее солеными слезами. Я больше всего хочу помочь, но, видно, ты не желаешь принимать помощь, нет.

Я тебя любила, но ты… ты вытер об меня ноги.

Я уйду. Прощай, мой любимый.

Твоя нелюбимая»

Признание в любви…Ты так трепетно бережешь его, Слава… Страшно, одиноко.

Темнота и жуткий смех моей второй половинки. Что же, мир прекрасен…