Глава 10. Мери-та-Атон.

День, когда мальчик Мозе предстал перед очами названой своей матери, Мери-та-Атон[1], был выбран не очень удачно. Мери-та-Атон была в гневе.

Неудивительно: свершилось все то, что назревало эти годы.

Она видела закат своего отца. Эхнатон, Солнце Египта, его бог и царь, непозволительно сдал за эти годы. Казалось, от прежнего жизнерадостного, полного сил мужчины, осталась лишь одна оболочка. Те, кто был близок фараону, привыкли уже видеть его задумчивым, оторванным от действительности. Плечи его, казалось, горбились все больше под бременем дум, взгляд становился рассеянным. Он видел всё хуже, щурил глаза, стараясь разглядеть нечто за пределами знакомых форм и лиц. Он говорил меньше, всё чаще молчал. Ничто не интересовало его.

В той или иной мере, это пошло на пользу Мери-та-Атон. Она не стала супругой фараона, но вышла замуж за Сменхкару. Благодаря женитьбе на ней, зять фараона становился законным властителем страны. И Мери-та-Атон, молодая, красивая, умная — законной властительницей. Многое, очень многое это решало. Любовь отца к Нефертити, столь сильная когда-то, угасала на глазах. Мать перестала быть соперницей окончательно. Тутанхатон подрастал, конечно, и был бы грозным соперником, когда бы ни вечные его болезни. Он плавно перетекал из одной в другую, и, казалось, довольно дуновения ветра, чтоб унести и эту, почти призрачную фигуру, с доски, на которой разворачивается увлекательная игра жизни.

Посему, казалось, всё прекрасно. До вчерашнего дня.

Вчера отец, пригласивший к себе Мери-та-Атон с супругом, отдал им приказ. Совершенно чёткий, ясный и тем непререкаемым тоном, от которого давно отвыкли в доме Атона.

— Дочь моя, а с нею её царственный супруг, должны покинуть мой Солнечный дом, моё жилище, в котором с этих дней и далее будут проживать Кийе, жена моя, и её дочь, Кийе-Ташерит. Дочери моей, Мери-та-Атон, и её царственному супругу надлежит покинуть Ахет-Атон. Местом, которое я назначаю для их проживания, будет отныне Нэ, прежняя столица обеих земель. Аанен, брат моей матери, ждёт прибытия солнечной пары в царстве Ра. Если бы я даже не был властителем страны моей и моего народа, я бы радовался тому, что моя царственная дочь, прекрасная ликом, прекрасная изнутри, так похожая на свою бесподобную мать, жрица Атона, чей голос заменил нам здесь голос Нефертити, отныне в Нэ исполнит свой долг и своё предназначение. Все знают, каковы её достоинства; если она сумеет туда, куда отправила её моя воля, принести мир моим поданным, а с миром и царство Атона, я буду счастлив вполне…

Мери-та-Атон всё еще не оправилась от нанесенного ей удара. Мир, как же! Нэ, место, где царит культ Амона-Ра, где у неё столько же врагов, сколько волос на голове. Воцарить в Нэ Атона, как будто это возможно. Если только перебить в одну ночь все жречество Нэ, такое разное, такое пёстрое! И потом, Аанен! Он один стоит тысячи других, враг хитрый и проницательный. Не его ли проискам обязана она, Мери-та-Атон, жрица Атона, тому, что случилось? Ведь дядя мог, мог внедрить в сознание отца и матери мысль о соперничестве дочери с ними. Аанен в последние месяцы не оставлял Ахет-Атон своим вниманием, более того не лишил город и своего присутствия. В этом причина её бед?

С точки зрения, предполагающей убийство, легче будет убить её, Мери-та-Атон, и её мужа…

Потому Мери-Та-Атон, совершенно расстроенная новостями, поначалу не обратила внимания на мальчика-служку, вошедшего вместе с Мери-Ра, в комнату для приёмов ее маленького загородного дворца, который вот уже много лет радовал её своими каналами, зелёными лужайками, чудными белыми колоннадами, уединением и тишиной. И, прежде чем начать разговор со жрецом, Мери-та-Атон украдкой вздохнула. Да, надо думать, царственная её мать, Нефертити, тоже с трудом рассталась в своё время со всем этим, когда пришло время её, Мери-та-Атон. Только девочке, которой она была, так льстила мысль о своём будущем величии, её так радовал дворец, выделенный лично ей, что мысль о разочаровании матери не приходила ей в голову…

— Наставник, разве я заслужила то, о чём судачат ныне в каждом доме Ахет-Атона? Почему ты допустил всё это со мною, о Мери-Ра! Мери-Ра, который считается вторым человеком в стране после моего божественного отца? Чем вызвано твоё недовольство мною? Разве я плохо служила в храме, разве мой систр сбился с пути, взяв неверный звук, или голос мой сорвался? Почему я наказана?

Впоследствии Мозе не раз убеждался, какова внутренняя сила этой женщины. Как редко роняет она слёзы, как она мужественна. Но в то мгновение ошеломление Мери-та-Атон было велико. Она предчувствовала свои страдания и страдания своих близких. Она понимала, что смерть грозит ей и им. И как всякая женщина, тем более, впервые столкнувшаяся с жизнью, доселе по отношению к ней милосердной, вот так, лицом к лицу, негодовала и плакала. Потом она многому научилась, в том числе научилась сдерживать слёзы, но не теперь ещё, в момент их встречи.

— Кийе, хурритка[2], займёт моё ложе, бывшее ложем матери моей, — продолжала Мери-та-Атон со слезами в голосе. «Шапсе», «честная» Кийе! О, как она честна! Отец мой, Мери-Ра, погружён в неведомую болезнь, от которой всё хуже видит и слышит! Иначе он заметил бы, как она безобразна, и как лжив её язык! «Буду обонять я дыхание сладостное, выходящее из уст твоих. Буду видеть я красоту твою постоянно, мое желание. Буду слышать я голос твой сладостнее северного ветра. Будет молодеть плоть моя в жизни от любви твоей. Будешь давать ты мне руки твои с питанием твоим, буду принимать я его, живущий правдою. Будешь взывать ты во имя мое вековечно, не надо будет искать его. В устах твоих, мой владыка, будешь ты со мною вековечно»… Эта бесстыдная женщина молится так моему отцу, и это известно; впрочем, известно также, что он ей поверил Он бессилен, но в её устах жив, и ему довольно этого! И вот, её слуги у моих ворот, и я должна ехать!

И, в заключение бурной речи своей, Мери-та-Атон разрыдалась. Мозе почувствовал, как заныло его сердце, пронзённое сочувствием.

Но Мери-Ра не был столь же мягок.

Он упрекнул Мери-та-Атон в неосторожности, в греховности слов, которые она произнесла.

— Мери-та-Атон, — сказал он ей, — ты забыла о долге дочери перед отцом, о долге подчиняться и нести тяготы, коли так угодно Атону и подобию его на земле, божественному фараону Египта…

Мозе даже подобрался как-то. Это было похоже на то, что неоднократно говорилось его собственными наставниками. И то, что долг является долгом и для Мери-та-Атон, особы царственного рода, приободрило Мозе несколько.

— Нэ — гнездо врага, отец мой и Наставник, — робко оправдалась Мери-та-Атон. — Я повезу туда мужа, себя и своего ребёнка?

Она указала перстом на свой живот.

— Разве не говорил я тебе, что царствование — не только и не столько радость и гордость, но и жестокий долг? — ответил вопросом на вопрос жрец.

Собственно, он мог бы ответить ей иначе. Он мог бы сказать ей, ученице своей, что старое жречество Нэ, ревниво следившее за соблюдением "утробного права", с самого начала оспаривало законность престолонаследия будущим Аменхотепом IV Эхнатоном, сыном Тийе. Разве не по этой причине Эхнатон, внук хурритки, провёл юность в Митанни? Потом ей, женщине величайшего ума, удалось погасить сопротивление жречества. И без того, впрочем, ослабленного религиозной политикой, проводимой супругом её, Аменхотепом III.

Он мог бы сказать, что властительнице помог брат, а брат Тийе был верховным жрецом Атум-Ра в Иуну, потом в Нэ. И Тийе посадила на трон своего сына!

Разве не видела Мери-та-Атон головной убор богини у бабушки? Разве Тийе не была обожествлена при жизни, подобно своему сыну, фараону?

Он мог бы сказать Мери-та-Атон, верховный жрец Атона, какой был достигнут договор между сторонами.

Строптивый сын, сделавшись правителем обеих земель, отправляется в пустыню, далеко-далеко, и там возвышает Атона, полюбившегося ему бога из многих, которым поклонялась Кеми. Там занимается делами управления и хозяйства. Оставив в покое жречество и богов, ему неугодных.

Договор нарушался неоднократно. Причем с обеих сторон. Эхнатон стремился запретить старых богов, и было время, стирал их имена с камня, вытравливал из подвластных ему душ. Жрецы вмешивались в дела управления страной.

Жречество Нэ встретило весьма неодобрительно брак Мери-та-Атон с Семнех-Ка-Ра. Ещё более неодобрительно смотрело оно на перспективу воцарения вельможи из немху, «сирот» фараона, на троне Кеми…

А страна была больна, страна страдала.

Её бог — фараон — последние годы без конца болел и старился. Страна осквернялась болезнью. От нечистой страны отворачивались боги, как говорили в Нэ, и когда народ возносил свои молитвы, чтоб получить предзнаменование, то боги молчали. Боги повернулись спинами к этой земле…

Должен ли был всё это сказать Мери-та-Атон жрец? Должен ли он был ещё добавить, смущая свою юную ученицу, что с помощью некоего учения нельзя управлять страной, если страна создана силой оружия. Говоря с покоренными народами о мире, о доброй воле, можно причинить непоправимый вред собственному учению. Тот, кто отложил оружие ради гимнов, кто хочет править силой любви, тот проиграет...

Сирия, да и вся Азия в огне. Эхнатон наблюдает со стороны, как отпадают от него былые владения. Но сражаться не хочет. И не будет сражаться. Это угрожает смутой, потерей спокойствия в своей стране, и жречество Нэ знает, как и где следует нажать, чтоб это спокойствие сломалось окончательно.

Аанен прибыл в Ахетатон с требованиями, которые следовало удовлетворить. Надо было отдавать долг, и Мери-та-Атон стала частью этого долга.

Она стояла перед ним в своем калазирисе цвета утреннего солнца, нежно-желтом, по нижнему краю которого шел рисунок любимого ею камыша. Жрец мог видеть её обнаженную грудь, её маленькие ножки в сандалиях, с множеством браслетов вокруг щиколоток. Он испытывал нежность и любовь к этой девочке, которую отсылали теперь туда, откуда она могла не вернуться. Как бы он хотел, чтоб эти ножки, обутые в сандалии, сандалии с загнутыми носами, на которых камни отливали разными цветами, ходили только по мрамору! Она была похожа на свою мать, ту, перед красотой которой Мери-Ра преклонялся всю жизнь…

Он не стал говорить того, что камнем лежало на печени. Он не стал говорить, что, быть может, сумеет увести её до того, как смертная тень ляжет на неё и семью, о которой она беспокоится. И не только её, а многих, кто не боится силы оружия, но склоняется перед Атоном и несёт его учение.

Он сказал другое:

— Быть может, ты понесёшь туда, куда едешь, свет Атона. Я не хотел такой судьбы для тебя; более того, не искал и для себя такой возможности, всё понимая, а потому… Я сделал всё, что мог, чтоб этого не случилось. Я сражался, как сражался бы за себя. Я проиграл. Давай подумаем, как можно уменьшить невзгоды, и как увеличить пользу. Давай подумаем, Мери-та-Атон…

Мозе был счастлив послушать, как можно и нужно строить игру, благодаря которой уменьшается риск погибнуть самому, убивая врага, как ковать победу.

Он забылся, слушая разговор, в котором указывалось число людей, покидающих Ахет-Атон вместе с царственной парой, обсуждались качества последних, расстановка сил, выбор дворца, выбор храма…оговаривалось всё до мельчайших подробностей. Мозе думал, что знает Мери-Ра как человека, но понял, что ошибался. Жрец дошёл до обсуждения таких предметов, какие Мозе и представить себе не мог. Как, каким способом устроить встречи царственной четы, свершаемые вне посторонних взоров. Чтобы обезопасить обеих от удара одним мечом, чтобы не повредить ребенку, когда Сменхкара требует любви от Мери-та-Атон. Как уберечь Сменхкару от увлечений другими женщинами, когда Мери-та-Атон не сумеет удовлетворять потребности мужа из-за своего состояния. Тем более, когда Сменхкара вдруг почувствует, что жизнь в Ахет-Атоне и в Нэ значительно различаются степенью безопасности и удовольствий…

Слушая всё это, он присел на подушки. Внимание его было рассеяно, уши прислушивались, а глаза… а глаза остановились на предмете, который небрежно отставила Мери-та-Атон в самом начале их прихода, оборотившись к вошедшему жрецу и идя к нему навстречу. На маленьком столике, красиво инкрустированном, стоящем на львиных лапах, стояла небольшая лампадка. Мозе взял её в руки. Покрутил по оси два стержня друг относительно друга. Створки отошли, одна в другую, и перед взором Мозе оказалась заключенная внутри лампадки пара. Девушка и юноша, совсем ещё подростки, пара, которая держалась за руки. В руках у юной девушки цветы. Она вся словно из света и солнца соткана, нарисована легкими, летящими линиями. Действительно, вот-вот взлетит, унесется, словно она не девушка, а лебедь…Что касается юноши, то он кажется смутно знакомым, словно виделись где-то. Но при этом не правильно что-то в нём, не так. Знакомо и не знакомо…

— Тутанхатон, мой царственный брат, оставь, — вдруг обратилась к Мозе Мери-та-Атон. — Эта вещица и без того принадлежит тебе, но Анхесепаатон вряд ли поблагодарит меня, если она окажется у тебя раньше срока. Это её подарок тебе…

Мозе поднял голову, повернулся к той, что назвала его именем, которое ему не принадлежало…

Громкий крик вырвался из груди женщины.

— Атон великий! Джехутимесу!

Изумлению Мозе не было предела. Мери-та-Атон ласкала его, тискала, прижимала к сердцу, словно был он родным ей и близким…

Прыгала прямо в глаза, качалась и подскакивала мозаика: пруд с рыбами и водяными лилиями, окружёнными зарослями камыша и папируса, с летящими над ним птицами; кажется, то взлетали утки. Колонны, обвитые виноградными лозами, плетями вьюнка, наступали на Мозе, капители и карнизы опускались ему прямо на голову. Трудно было дышать и видеть, хотелось рыдать, а может, и смеяться одновременно…

Никогда раньше не испытывал Мозе подобного, ведь Иеховеда всё же строга, а его наставники и того строже!

— Царственная ученица моя, — сказал вполголоса, но так строго, что было услышано обоими провинившимися, жрец, — не сказано ли, что есть уши у дворцов и глаза? Не слишком ли велика радость, что проявила ты к тому, кто недостоин? Ученик жреца, посвященный с малым знанием, и найдёныш приблудный, встречен тобою с неподобающим восторгом!

Мери-та-Атон отпустила Мозе, но в глазах её оставалась неутолённая тоска по нему. Трудно было это понять Мозе…

— Ты названая мать моего ученика, это правда, — смягчился жрец. — И всё же довольно восторгов.

Он перешёл на шёпот, и Мозе не услышал бы его, когда бы не было у него умения читать по губам…

— Вот что нужно: ты возьмёшь мальчика в Нэ. Ты женщина, и ты позаботишься о том, чего я не знаю. Ты видишь: он силён, крепок телом. Он быстр в беге, он взберется на дерево или крышу, не моргнув глазом, пройдет по карнизу на высоте, от которой кружится голова у любого другого, плавает, словно Себек его учил, словом, он почти совершенен.

Тут Мери-Ра споткнулся на слове, как будто не знал, продолжить ли мысль, или следует её закончить. Поколебавшись, продолжил:

— Правда, язык его заплетается порой, словно веревкой привязали его к нёбу… но мне нужно, чтоб он молчал скорее, нежели говорил. Запомни (жрец перешёл на шепот, приблизившись к Мери-та-Атон, и даже Мозе не понял этих слов): мне надо, чтоб больше не звали его так, как назвала ты…никогда. Женщины знают, как это сделать.

Мери-та-Атон понимающе кивнула головой.

— Мне говорили, что от рассвета до заката, между двумя гимнами Атону, трижды зовешь ты причесать себе голову и уложить волосы. Дважды умащаешь тело, трижды кладешь краски на лицо, смывая прежние. А число одежд, что меняешь ты в течение дня, доходит до шести смен. Я знаю также, что твоя божественная мать делает всё это, и ещё больше, а главное — чаще…

Оба улыбнулись. Красота Нефертити по-прежнему покоряла и порабощала людей. Но усилий, которыми это достигалось, было в десять раз больше, чем раньше…

— Мери-та-Атон, примени своё умение изменять и изменяться. Это — главное. О том, что он будет делать с тобою рядом, поговорим позднее. И с тобой, и с ним тоже.

Мери-та-Атон подошла к жрецу вплотную. Она теперь тоже шептала.

Чудные, милые, красиво очерченные губы Мери-та-Атон прошептали жрецу:

— Но если все же кто спросит, зачем так похож будущий жрец на…

Имени она не произносила.

Громко, не стараясь что-либо скрыть, заговорил Мери-Ра.

— Когда бы я не был жрецом Атона, когда бы не знал, как велика сила Творца всего сущего, о Мери-та-Атон, я бы тоже удивлялся. Я расскажу тебе то, что я знаю. Когда прибило корзину с младенцем к твоему берегу, царственная наставница моя, я не был удивлен. Это правда, не каждый день складывают в корзину младенцев вместо фруктов и овощей, и не каждый день находит корзины с младенцами царственная Мери-та-Атон…

Жрец намеревался рассказывать дальше, причём не для одной Мери-та-Атон. Скорее, для Мозе. Поскольку он повернулся к ученику. И просто пронзал его глазами. Большие, глубоко посаженные, с бликами на коже во внутренних уголках, угольно-черные…

Мозе терялся под этим взглядом, ощущал неудобство.

— Есть люди, а есть тени их, у каждого из нас есть, к примеру, Ка… это известно. Иногда Творец стремится повторить те формы, что близки ему особо. Как ты думаешь, Джехутимесу, Творцу и Властителю всего сущего на земле дорог ли свой прообраз? На земле — фараон, а в небе — Атон…

Мери-та-Атон и Мозе слушали. Возможно, слушали и стены дворца…

— Всякому свойственно стремиться к лучшей доле. Атон — бог для всех живущих, для всех рожденных на земле по высокой воле Его. Так думала мать Джехутимесу, когда еще не была его матерью. Женщина из хаабиру, рабыня, ничто, пыль под ногами…

Мозе сверкнул глазами. Он не терпел, когда унижали его близких. Но Мери-Ра никогда не делал этого раньше. И если делает, значит, есть объяснение всему.

— Но она, принадлежащая Храму нашему, принадлежала Атону и душой. От диких верований своих предков отказалась. Когда затяжелела, просила одного у Атона: милостью фараона на земле живём все мы, его хлебом живы. Он прообраз бога на земле. Пусть сын, что родится у бедной хаабиру, будет похож на подателя благ… Пусть повторит хотя бы черты фараона, так как невозможно, чтоб все совершенства его воплотились во прахе…

Мозе смотрел на Мери-Ра во все глаза. Собственно, было ясно, к чему тот ведёт…

Он видел изображения Эхнатона. Он видел себя самого. Но он никогда не думал, что…

Мальчик усилием воли отогнал от себя рой странных мыслей и видений. Всё, что с ним случилось сегодня, было чересчур. И Мери-Ра сказал, чтоб он слушал и запоминал. Значит, надо делать именно это!

— Итак, женщина молила, и она получила желаемое. Я молился вместе с нею, потому что нашёл её желание чистым и благим.

Мери-та-Атон смотрела на жреца внимательно и… слегка насмешливо. Неужели так, или Мозе показалось?

— Я потом сделал тебе подарок, ученица. И заодно позаботился о том, о ком молился.

— Итак, ты отпускаешь нас, наставник. Меня, супруга моего Семнех-Ка-Ра, и этого мальчика, который одним видом своим…

Жрец топнул ногой от досады, не дав ей договорить. Это было более чем нарушением этикета, но быть может, именно это требовалось Мери-та-Атон, чтобы замолчать. Иначе бы она говорила…

— Мери-та-Атон, царственная моя ученица, да, я отпускаю всех, кого ты перечислила. Тебя и супруга твоего волею отца твоего, божественного фараона Чёрной земли. Мальчика этого я тоже отпускаю, передаю в твои добрые и любящие руки. Я вызвал его из Иуну, который стал для него несколько тесен. С тех пор как Аанен, внучатой племянницей которого ты являешься, ученица, получил перевес там на совете. Атум-Ра возглавил совет богов в Иуну…

Мозе вздрогнул. Вот оно что! Вечернее, заходящее солнце стало править в Иуну. Атон низвержен? Вот почему он здесь?

— Мери-та-Атон, — словно предваряя мысли Мозе, — продолжил жрец, — там вы будете вместе…

Поражённая какой-то мыслью, Мери-та-Атон даже вскрикнула.

— А ты? Ты, Наставник, будешь делать то, что…

Она замолчала прежде, чем жрец остановил её.

А тот сказал:

— Да. Мери-та-Атон, я ухожу на время. Этот мальчик — он знает, где меня искать. А с ним знаешь и ты.

Он протянул Мери-та-Атон ладонь. Она взяла то, что в ней было сжато, и положила в карман калазириса[3], не предъявляя.

Впрочем, Мозе и без того знал. То был кусок бирюзы. Из Храма владычицы Мафкета…

[1] Мери-та-Атон — Меритатон (др. — егип. Mr.jt-Jtn — «Возлюбленная Атона», «Любимая Атоном») — старшая изшестидочерей Эхнатона и Нефертити. Её отец Эхнатон дал ей титул «Великая жена царя», неизвестно формально или фактически. То есть, по некоторым данным, дочь являлась супругой собственного отца, что было нередким явлением в Древнем Египте. Затем Меритатон сочеталась браком со Смеркарой, соправителем фараона Эхнатона. Дети неизвестны, но есть неясные упоминания, что она была матерью двоих дочерей.

[2] Хурри́ты (арм. Խուռիներ) — древний народ, появившийся на территории северной Месопотамии во второй половине 3-го тысячелетия до н.э. и принадлежавший к неизвестнойязыковой группе Передней Азии. Известны с 3-го тысячелетия до н.э. в СевернойМесопотамии и по левым притокамТигра. В Сирии и Месопотамии жили вперемежку ссемитами. В XVI — XIII веках до н.э.хурриты создали в Северной Месопотамии государство Митанни и оказывали сильное влияние на Хеттское царство.

[3] У египетских женщин древнейшей одеждой былкалазирис — своеобразный узкийсарафан, плотно облегавший тело. Он держался на одной или двух бретельках и доходил до лодыжек, оставляя грудь открытой. Эту одежду носили женщины всех слоёв общества, только крестьянки для удобства движений делали на своих калазирисах разрезы по бокам. Позднее, видоизменившись, калазирис становится и мужской одеждой.