Глава 9. Первая встреча с Мери-Ра.

Разговор со жрецом Мери-Ра, расставивший все по местам для Мозе, не успокоил его мятущуюся душу, как ждал он сам. Напротив, разбередил её, растравил обиды, растревожил память. Осиным роем, жалящим и безжалостным, стали приходить к нему воспоминания, пока шел он обратно к стану своему оставленному. И, видит Атон, не были эти воспоминания сладкими.

Он вспоминал, как оказался впервые в Храме Атона в Ахет-Атоне[1].

В Оне, где он пробыл предшествующие годы, не было дня, когда бы его не учили чему-нибудь, и когда бы он не учился сам…

Он еще не знал, что придется теперь это доказывать.

Он был ребёнком, когда впервые увидел Мери-Ра. Жрец появлялся в его жизни с постоянством, которому Мозе хотелось бы придать менее частый характер. Вот теперь: теперь он был подростком, обученным ничему не удивляться, никого не бояться. Но холодок прошел по спине, и встали дыбом волосы на теле, когда пришлось встретиться им взглядом вновь.

Быть может потому, что случилась эта встреча ночью, при свете звезд, луны и факелов. Днем храм великого Атона, воплощенного в солнечном диске, был вовсе не страшен. Мозе к тому времени уже знал гулкую тишину подземелий. Гулкую потому, что слышен бег собственной крови по жилам и биение сердца. Он уже знал, что такое щупальца страха, когда опускается над тобой крышка саркофага. Когда зарывают в песок, и усилием воли следует приостановить бег сердца, успокоить дыхание; он знал, как напрячь затем мышцы в безумном порыве, чтобы уйти от давящей тяжести. Он знал, как собрать силу, дарованную Атоном, в кулак, и стать неуязвимым для противника в бою. Он знал многое. Но Мери-Ра и пугал его не теми чудесами, которые он успел узнать, понять их естественную природу. Мери-Ра был тем, кто знал его прошлое. Кто угадывал, нет, даже лепил его будущее. И в этом было что-то непостижимое для Мозе. В этом была причина для тревоги и даже страха.

Днем храм поразил Мозе своей тишиной. Невыразимый покой разлит был по округе. Никаких крыш, никакой тайны. Между человеком и богом — лишь синее бездонное небо. И говорить можно напрямую, без помощи кого бы то ни было, даже жрецов. Бог — над тобою, сияние Его вокруг, свет его отражается от белого камня стен, от бело-желтого песка под ногами. Повсюду лучи его, повсюду Его присутствие. Совсем не страшно.

Ночью, когда Он исчезает, чтобы появиться вновь… Ведь в этом Его божественная сущность! Воды Нила могут не разлиться, и наступит голод. Моли крокодила о пощаде, и он, если не голоден, он, может, не тронет тебя. Моли Озириса об урожае, сколько хочешь, но коли год неурожайный, промолчит Озирис.

А божественное Солнце приходит с востока каждый день, всегда, тысячелетиями, и каждое утро…

А когда Он исчезает, чтобы появиться вновь, с Ним вместе уходит и Свет мира…

Ночью всё озарено лишь жалким подобием Его, Его лампадой, повешенной в небе, чтоб дать надежду. Как может смешной Аарон служить лампаде, когда есть Светоч?

«Ты заходишь на западном горизонте — и земля во мраке;

Как мертвые, спят люди, с головою укрывшись, не видя друг друга.

Добро, что под их головами, незаметно уносят воры.

Из логовищ львы выходят, и из песка выползают змеи,

Ибо земля безмолвна, и скрылся все сотворивший».[2]

Именно об этом раздумывал Мозе, когда появился Мери-Ра. Мозе разбудили, не дав возразить, подняли (а он был научен не возражать жрецам к тому времени!), привели к жертвеннику, где Великая жена царя оставила вечером цветы на камне, и сказали: «Жди!».

Днем он был в Доме ликования Атона, в той части храма, где всегда присутствует Солнце. Теперь он был в той части храма, куда доступ для обычных смертных невозможен. Его привели в сень Ра жены фараоновой великой Нефертити — жива она!

Он стоял, разглядывая изображение, вырезанное на камне стены. Он находил его обычным, хотя, с точки зрения канонов, оно была странным. В нем не было той каменной, монументальной основательности, которая присуща египетскому ремеслу изображения людей и животных. Того, что можно увидеть в Нэ. Быть может, и сходства не было особого в лицах и фигурах, хотя художник пытался приблизиться к истине. Вот, даже несколько обвислый живот фараона не побоялся выставить на обозрение. В нынешнем служению Атону всё стремится к установлению прямой связи с истиной, которая есть Бог. Фараон Эхнатон, Неферхепрура Уэн-Ра[3], «живущий в правде», требует правды от своих поданных.

Мозе размышлял обо всем этом, стоя у стены, когда раздался тихий голос, тот самый, от которого по спине прошла дрожь:

— Итак, ученик, что видишь ты здесь из того, что не видят остальные? Расскажи мне.

Мозе развернулся к тому, кто был его судьбой, и встретился с ним взглядом. Он прочел в этом взгляде только то, что уже осознал несколькими мгновениями раньше, при звуке голоса: это испытание. Пожалуй, лучше бы полежать в саркофаге несколько часов подряд, с каждой минутой теряя надежду на то, что придут…

Но отказываться от испытания Мозе тоже не мог. И сказал то, что думал. Он ведь находил картину обычной, хотя она противоречила канонам ремесла живописца. В том, что видимо всеми, противоречила, на деле же была построена правильно, значит, обычно.

— На самом верху, о Учитель, диск Атона, да будет благословен. Руки его — лучи, объемлют все то, что ниже. Ниже, Наставник, две фигуры, сам Божественный и его жена. Они следуют за Тем, Кто выше всех — над нами. Три дочери, три царственных лика, это третий уровень. Четвертый уровень, Наставник, это четыре подушки. Две из них под ягодицами царствующих особ; и две — под ногами, и в этом есть знак, ибо те, кем управляют Божественные, не равны между собою. Те, кто ближе к царственной паре, и кого не попирают ногами, а лишь прижимают плотью своей, это жрецы, и это — знать…Те, кто ниже — это…

— Довольно! Вижу, что знаешь, прервал его жрец. — Назови мне то, что описал, словами.

— Священная четверка, Наставник, первые четыре уровня пирамиды Нижнего мира, основа мироздания…

— Что же, неплохо для ученика первых ступеней познания, Джехутимесу. Но маловато для всего дальнейшего. Скажи-ка мне, почему здесь, в Ахет-Атоне, я призвал тебя к себе? Древний Иуну Чёрной земли, — хороший город, и там учат многому. А я ждал тебя здесь…

Что он мог ответить, Джехутимесу, человеку, которого боялся? Он предпочел бы остаться там, где учат многому. И он не знал планов Мери-Ра, оттого повесил голову…

— Смотри, ученик. Протяженность Чёрной страны двадцать атуров[4] от Бехдета в восемнадцатом септе до Пи-Хапи в верховьях Нила. И еще восемьдесят шесть атуров на юг до Первого порога Нила. Вот тут, на стене, вся страна перед тобою. Взгляни на небо, определи звезду в зените… Возьми линейку с иероглифами меры; не всё, что исходит от Амона в Нэ, плохо[5]… Воспользуйся этим рисунком, вот, где север страны треугольником на стене. И скажи мне, почему мы встретились с тобою здесь, в Ахет-Атоне. Я жду… Каким бы путём вычислений не пришёл ты к выводу, я желаю, чтоб этот вывод был верен. Выскажи мне его.

Мозе напряг мысль. Он не понимал, неужели так прост Наставник? Нужно ли вычислять, и показывать, как он это делает, если и так понятно, что в центре своей страны стоит гордый Ахет-Атон, белокаменная твердыня фараона…

Догадка озарила его, когда встретился он с насмешливым взглядом Мери-Ра. Мозе отложил линейку в сторону.

— Наставник, я умею считать по звездам. Я также могу посчитать по линейке. И по рисунку я высчитать расстояние умею. Но именно здесь, в сердце Чёрной земли, в её середине, ты ждал меня, и для этого мне не нужно считать, я это знаю, потому что тут иначе бьётся и моё сердце. И твоё. Это наша середина. В этой середине земли нашей живёт Атон; и никогда, ни при каких временах и фараонах не было здесь другого бога, кроме нашего. Здесь наш дом, тут наша Кеми. И я отныне тут, и здесь моё место. Скажи, что должен я делать?

Мозе не ошибся, в глазах Мери-Ра мелькнуло удивление? И даже радость?

Наверно, ошибся. Потому что Наставник сказал в ответ:

— Показывать свою учёность ты не захотел, а жаль. Ученик прежде всего — покорен Наставнику. Я велел тебе считать. Нет, не хватайся за линейку, и второго испытания ты не прошёл, довольно испытаний. В том, что мы в середине земли нашей, ты прав. Только вот ныне в Ахет-Атоне есть место другим богам. Еще какое место! Многое тут пошло не так, Джехутимесу, как полагалось вначале, верно, это потому, что многие из нас не прошли испытания, не один ты, ученик нерадивый… И есть забота тебе, ты прав в этом; пусть не прошёл испытания, но ты прав. С завтрашнего дня ты начнёшь своё служение в доме названой матери твоей, Мери-та-Атон. Верно, ты слышал от наставников своих, которые так мало тебя учили истинно важному, что женщина, дочь фараона и супруга соправителя отца своего, Сменкхары...

На этом месте слегка запнулся Мери-Ра; нельзя сказать, чтоб не удивился этому Мозе, сохраняя внимательное и покорное выражение лица, но поднял глаза на жреца. Он почувствовал, что Мери-Ра это почему-то неприятно, но глаз уже не отводил. Жрец как будто раздражён был излишним вниманием Мозе к словам своим, и стал говорить почти зло:

— Мери-та-Атон, она нашла тебя чудесным образом в просмоленной корзине на берегу. Будут удивляться тебе многие, будешь удивлён чему-то и ты, Джехутимесу. Береги тебя Атон от лишних слов или выражений на лице. О том, что следует говорить об удивительном, что тебе встретится, ты услышишь от меня, когда будем мы в Сени Ра, у Мери-та — Атон… Если ты учён, как думаешь, не составит тебе труда повторить сказанное мною. И будешь повторять его даже перед палачом своим, если встретишь его на своём пути…

[1] Ахетатон(«ГоризонтАтона») — город в Древнем Египте, построенный в14 в. До н.э. фараоном Эхнатоном, который сделал его своей резиденцией и столицей вместоФив, а также центром введённого им культа бога Атона. Во второй половине14 в. До н.э., при фараонеХоремхебе, окончательно уничтожившем культ Атона, Ахетатон был покинут жителями и пришёл в запустение.

[2] «Гимн Атону» — шедевр древнеегипетской поэзии, авторство которого приписывается самому фараону Эхнатону и в котором просматриваются несомненные параллели с более поздними библейскими псалмами. При этом, справедливости ради, следует отметить, что «Гимн Атону» сам по себе имеет и много общего с более ранним «Гимном Амону» или «Гимном Осирису», чем об этом принято упоминать.

[3] Эхнатон (тогда Аменхотеп IV), взошёл на египетский престол примерно в 1364 до н.э. под тронным именем Неферхепрура («Прекрасное существование Ра»), к которому на втором году правления добавил имя Уэн-Ра («Единственный, принадлежащий Ра»), тем самым подчеркивая свою приверженность гелиопольскому солнечному богу Ра, а не фиванскому Амону. Ему тогда было порядка 15 лет, а его тронное имя Аменхотеп на древнеегипетском означало «Амон доволен».

[4] Тексты, которые по стилистическим особенностям относятся к периоду Древнего царства (3-е тысячеление до н.э.), указывают, что протяженность Египта равнялась 20 атурам от Бехдета (недалеко от Средиземноморского побережья) до Пи-Хапи'(верховья дельты Нила — к северу от пирамиды Хеопса) и еще 86 атурам на юг до Первого порога Нила. Это означает, что 106 атуров образуют дугу 7 градусов 30 минут от Средиземного моря до Сиены. Из текстов следует, что одинатур эквивалентен 15 000 «королевским локтям», или 17 000 локтям Жомара по 0,4618 метра. Из этого можно заключить, что протяженность Египта от Бехдета (31 градус 30 минут) до Сиены (24 градуса) составляет 831 240 метров, то есть практически совпадает с современными вычислениями— 831 002 метра. Из древнеегипетских текстов можно рассчитать, что длина градуса широты в Египте равнялась 110 832 метрам, а по современным данным — 110 800 метрам.

[5] Линейка с начертанием иероглифов, позволяющих производить угловые и прочие измерения, найдена в Фивах; возможно, что являлась изобретением жрецов, которым подобные измерения приходилось проводить в силу специфики «профессии», причастной земным и небесным тайнам.