Глава 3

— Нет, нет, пусть уходят.

— Я им так и сказал, но…

— Они добрались до кого-нибудь из наших?

— Нет.

— Отлично.

Нужно было признать: мы зашли в тупик. У нас был труп пастора, и у нас была его искалеченная жена, которой преступник зашил рот и оставил связанной в подвале её же дома. Говорить она до сих пор не может, потому что ощутимо прокусила себе язык, видимо, ещё во время зашивания губ. Мы все боялись, что она под конец попадёт в психиатрическое отделение, что неудивительно: она двое суток провела привязанной к стулу. Ей ещё повезло, что она не умерла от потери крови, но раны на лице уже успели загноиться к тому моменту, когда её обнаружили. Мне всё больше начинает казаться, что преступник — который, вероятнее всего, и был убийцей её мужа — намеренно оставил её в живых, чтобы подразнить нас: он, видимо, понимал, что помочь она нам не сможет. По новостям на всех каналах уже вовсю крутили сенсацию, снова и снова, как будто людям доставляет удовольствие узнавать о зверствах, совершаемых в их городе, а мне было нечего сказать ни журналистам, ни начальству. И если с журналистами всё обстояло проще, можно было напустить туману и загадочности, мол, не хотим спугнуть убийцу, поэтому всё строго конфиденциально, то скрыть от начальства, что мы ни на шаг не продвинулись, было не так-то просто.

Люк Инан уже десять лет служил в протестантской церкви в пригороде Бостона. Прихожане на него не жаловались, врагов у него не было. Со своей супругой Нилуфар он познакомился во время практики в Иране, где проповедовал пятнадцать лет назад в течение года. В Америку он вернулся уже женатым. Об их отношениях известно было мало, но подруга Нилуфар сказала, что уже больше пяти лет они были скорее соседями, чем супругами. Нилуфар жила исключительно на те деньги, которые зарабатывала сама, хотя Люк никогда не испытывал недостатка в финансах: его доход не ограничивался служением в церкви, Люк писал богословскую литературу, какое-то время даже преподавал в Пенсильванском университете. Если бы не обстоятельства, в которых была найдена Нилуфар, подозрения пали бы на неё в первую очередь. Больше подозревать было совершенно некого: Люк был неконфликтным человеком, не ссорился с представителями других конфессий, не навязывал религию атеистам. Ненавидеть его было некому и не за что.

Мы всё думали на исламские группировки. Всё же, смешанный брак. Сначала он едет миссионером в Иран, потом крестит мусульманку и увозит её в Америку. Нилуфар определённо была замешана в мотивы преступления, но как? Её подруги и коллеги тоже не смогли вспомнить никого, кто мог желать зла ей или её супругу. Ну просто семья святош. Ни врагов, ни подозрительных знакомых. Ничего. Совершенно ничего.

Я боялся, что убийца мог оказаться маньяком, совершенно посторонним человеком. Мы даже отправили запросы в другие округи Массачусетса, но нигде не убивали священников за последние десять лет. И не зашивали женщинам рты. Значит, если наш убийца — серийный, нас ждут новые трупы. Или его система заключается не в способе убийства.

Итак, у меня были две версии: исламисты или какой-то психопат. Я всё крутился вокруг Нилуфар. Зачем её оставили в живых? При всей своей красоте, она не была изнасилована. Её не били, ей только зашили рот. Все травмы на теле свидетельствовали только о борьбе: никакого насилия. Единственной целью преступника было зашить ей рот, и единственные следы насилия на её теле указывали только на то, что Нилуфар пыталась вырваться, а её крепко держали. А после обмотали скотчем. Ну и, конечно же, изуродованное лицо: её губы были грубовато пришиты друг к другу обычной нитью для вязания. Зачем? Что это символизирует? Призыв молчать? Я был уверен, что центральная фигура преступления — Нилуфар, а не её супруг.

И вот эта Нилуфар уже пятый день не выходила из состояния шока, не говоря ещё о её артикуляционных способностях. Врачи категорически запрещали нам общаться с ней, что было плохо, очень плохо, потому что поговорить с ней сейчас, пока ею занимается челюстно-лицевая хирургия, а не психиатрия, — единственный наш шанс. Если же у неё действительно от происходящего поехала крыша, мы ещё очень не скоро сможем допросить её.

Всё это плохо. Очень-очень плохо.

Мы ринулись в работу с первого дня. Проверили обе мои версии. И ничего не нашли. И сейчас я не имею ни малейшего представления о том, что можно сделать ещё. Я только кидался к телефону каждый раз, когда слышал звонок, надеясь, что это Джон — сегодня он дежурит в больнице. Надеясь, что Нилуфар вменяема и может с нами поговорить.

Но позвонил не Джон.

Я отчаянно тёр лицо, слушая мелодию звонка. Нет никакого желания говорить с Дэвисом, он никогда не приносит хорошие новости.

— Сэр, у нас ЧП.

Отлично, Дэвис. И почему я не удивлён.

— Что такое?

— Звонила какая-то девушка. Говорит, её сестра знает убийцу.

— Адрес записал?

— Да.

— Выезжаем.

Дэвис ждал меня у дома таинственной незнакомки, явно сгорая от нетерпения. С ним была Мэри: звонившая, почему-то, попросила по возможности отправить полицейских женского пола. Но я не мог не приехать. Дэвис не мог не приехать. 33% из нас женщины, думаю, этого хватит.

Мэри и Дэвис стояли у его автомобиля, о чём-то вяло разговаривая. Они заметили меня позже, чем я их, и, как мне показалось, Мэри было невыносимо скучно. Должно быть, Дэвис снова к ней подкатывал. Бедняжка. Как она ни старается, никак не может отбить его спортивный интерес. Она первая меня заметила и махнула рукой. Дэвис докуривал сигарету, когда я подошёл и поприветствовал их.

— Как её зовут?

— Тали.

— Тали? Она латиноамериканка?

— Не знаю. Тали Грин.

— И откуда она знает убийцу?

— Не она. Её сестра. Мутно здесь всё, она сказала, объяснит всё лично.

— А сестру как зовут?

— Я не запомнил. Что-то попроще, чем Тали. Что-то простое. Не запоминающееся.

Забавно, но про моё имя обычно говорят то же самое. Слово в слово. Даже бесит.

— Мисс Грин?

Мы не успели подойти к дому, как Тали уже вышла встретить нас. Она сразу посмотрела на Мэри, потом с разочарованием перевела взгляд на Дэвиса и снова на меня.

— Здравствуйте, — она пожала нам всем руки и, казалось, совершенно не торопилась вести нас домой даже после того, как мы представились. Я не успел закончить свою вступительную речь, как она деликатно прервала меня:

— Я должна вас сразу предупредить: у моей сестры агорафобия. Она не выйдет из своей комнаты и, возможно, побоится вас. Поэтому, пожалуйста, будьте максимально спокойны и доброжелательны, она очень чувствительная и уже давно не общалась вживую с незнакомыми людьми. Поэтому я просила, чтобы с ней беседовала женщина: мужчинам она доверяет меньше. У неё… у неё не только агорафобия.

Мы переглянулись. Отлично. Наш единственный свидетель — сумасшедшая. Очень большой вес её слова будут иметь для суда, конечно же.

— Она вменяема. Я сначала не поверила ей, но она… знаете, она постоянно говорит об этих убийствах. В общем, сама вам всё расскажет. Я только хотела предупредить вас, будьте с ней деликатнее. Она очень сильно расстраивается, когда окружающие замечают её… сложности. Она совершенно нормальный человек, просто боится выйти из своей комнаты и иногда страдает от припадков. Ведите себя так, как будто она такой же человек, как и вы. Здоровый.

— Мы сможем зайти в её комнату?

— Да, она сама этого хотела. Пойдёмте, я вас провожу.

Тали не была похожа на латиноамериканку, хотя фамилия ей действительно, как я и предполагал, досталась от мужа.

Это был дорогой район. Пятикомнатная квартира, в которой жили трое: Тали, её супруг и её сестра. Насколько я понял, у Тали с мужем была и другая квартира, но они почти всегда оставались здесь.

Двенадцатый этаж. Тали сразу повела нас в комнату сестры, но я не удержался от любопытства и по дороге заглянул в гостиную. Очень просторную гостиную. Я не успел рассмотреть интерьер, но успел заметить рояль. Даже не пианино. Рояль.

— Кем работает ваш муж?

— Он адвокат.

Я еле удержался от невесёлого смешка. Ну конечно. Я мог и сам догадаться. Я только покосился на Дэвиса, который, поймав мой взгляд, дёрнул бровью и скривился в ухмылке.

Сестра Тали меня удивила. Я представлял её себе иначе, я думал, это будет болезненно худая женщина с неухоженными тусклыми волосами, пугливым взглядом и хаотичной речью. Ничего подобного.

— Мы зовём её просто «док», — сказала Тали, садясь за столик. Здесь всё было готово для нас: чайник, чашки, блюдца, всевозможные кексы и пирожные, а также блокнот и книги, которые меня сразу насторожили. Девушка стеснительно засмеялась, неловко отшутилась на реплику сестры, дождалась, пока мы сядем, и последовала нашему примеру. Она была очень маленького роста, что меня удивило: Тали даже без каблуков была ниже меня всего на пару сантиметров. Совершенно не похожие друг на друга сёстры. Ни внешне, ни, видимо, судьбой.

— Два месяца назад мне дали научную степень, теперь все они постоянно подшучивают надо мной.

— Не подшучиваем, а радуемся и гордимся! Первый доктор в нашей семье и самый молодой на факультете.

Этого никто не ожидал. Дэвис присвистнул, Мэри посмотрела на меня, слабо качнув головой. Да уж. Неплохо. Значит, сидя в своей комнате, она не теряла времени даром. Она не психопатка, она… гений? Смотря на её аккуратно собранные густые тёмные волосы, на её здоровую кожу, лёгкий макияж, простой маникюр, на её белую блузку, смотря на весь её ухоженный вид, я начинал понимать, что имела в виду Тали, назвав сестру нормальным человеком. Она действительно выглядела абсолютно нормальной. Я и страха перед нами в ней не видел, скорее смущение. Она совершенно не была похожа ни на сумасшедшую, ни на доктора наук. Слишком… обычная. Простая. Земная. Встреть я её на улице, принял бы за студентку, которая идёт на шопинг с подругами.

Сама её комната тоже поражала. Здесь было всё: даже маленький холодильник. Своя ванная, свой туалет, всё это встроено так удачно, что создавалось впечатление единого пространства. Дверь в ванную была точно такой же, как дверь платяного шкафа: наверно, чтобы у неё не возникало ощущения, что она покидает свою комнату. У неё даже было подобие обеденного стола. Своя маленькая квартира внутри квартиры. Видимо, Тали перенесла всю свою огромную квартиру в комнату сестры, и они с супругом обедали здесь, в этой комнате, за этим столом, чтобы собираться всей семьёй и чтобы никто не чувствовал себя чужим и отрезанным от мира.

Признаться, когда Тали сказала нам на улице о проблемах своей сестры, мне было как-то всё равно, что с ней произошло, если только это не имеет отношения к нашему убийству. Но не сейчас. Я даже пометку в блокноте сделал: не забыть расспросить Тали, как так получилось, что её общительная, сознательная, образованная сестра оказалась выброшенной из общества.

— В какой сфере?

— История. Я историк. Поэтому я и разгадала все эти убийства.

Я нахмурился.

— То есть, убийцу вы не знаете?

— Нет, не знаю, но я знаю, что им движет!

Смущение переливалось в какое-то возбуждение, наша свидетельница заговорила эмоциональнее, живее, то и дело посматривая на сестру, как будто ждала поддержки своим словам.

— Сначала я думала, что сошла с ума. Совсем уже помешалась на своих книжках и вижу связь с ними во всём. Пока не убили священника! Люк Инан! Это же гениально! Люк Инан! Удивительно, как ему удалось выбрать настолько точную жертву.

Она взяла одну из книг, которые лежали на столе, открыла страницу, разделённую закладкой, и прочла нам то, что никто из нас не понял.

— «Нанна-сиг, сын Лу-ина, Ку-Энлиль, сын Ку-Нанны, цирюльник, и Энлиль-Эннам, раб Адда-каллы, садовник, убили служителя нишакку Лу-Инанну, сына Лугальапинду».

Она оторвалась от книги и восхищённо всмотрелась в мои глаза. Но, видимо, непонимание в них было слишком очевидно, и она как-то быстро потухла, огорчённо сдвинула брови, как будто собираясь перефразировать.

— Да, там много имён, но главное — Лу-Инанна! Люк Инан и Лу-Инанна! Понимаете? Более трёх тысяч лет назад в государстве Шумер был убит священнослужитель. Это… это просто шокирует! Что убийца нашёл священника по имени Люк Инан! Почти идентичное сходство!

Она начинала говорить очень воодушевлённо, с полным пониманием того, что говорит, чего нельзя было сказать о нас, и это её, вероятно, безумно огорчало и тормозило: почти каждая её разгорячённая реплика заканчивалась каким-то печальным смущением и понижением голоса, как будто она с трудом заставляла себя договорить и хотела как можно скорее замолчать. Мне стало её так жаль. Она отчаянно пыталась объяснить нам то, что знает, а мы не могли перестать думать о том, что зря теряем время.

— Ну, конечно же, дело не только в имени. Совпадений много. Например, то, что его жена — персидского происхождения. И сам он был миссионером в Иране, — она выждала несколько секунд, переводя взгляд с меня на Дэвиса, с Дэвиса на Мэри и обратно, прежде чем поняла, что и это нужно нам пояснять. — Шумер располагался на территории современного Ирана. Он и здесь смог найти связь!

— Убийца этого… шумера. Уродовал его жену?

— Нет, но есть нечто другое, — она снова открыла книгу и зачитала нам очередные непонятные слова:

— «Нин-дана, дочь Лу-Нинурты, не отверзла уст, губы её остались сомкнутыми».

Но Мэри её мысль поняла.

— Нилуфар. Снова похожее имя.

— Да.

— Губы остались сомкнутыми.

— Убийцы Лу-Инанны пришли к его жене и рассказали ей о содеянном. А она никому не сообщила. Я думаю, поэтому несчастной Нилуфар зашили рот: чтобы она не смогла «отверзть уста». Как их не отверзла Нин-дана.

— Я, конечно…

— Это не всё! Вот, что ещё говорилось о ней в документе: «Женщина, которую муж не обеспечивает, пусть даже она знала врагов своего мужа». Я навела справки и узнала, что покойный Люк был достаточно скуп со своей женой. Это ещё одно сходство! И, наконец, то, что он преподавал в Пенсильванском университет. Ведь все эти документы хранятся там! В музее! И именно экспедиции университета Пенсильвании нашли глиняные таблички, именно в Пенсильвании их расшифровывали. 30е и 40е годы прошлого века. Люку было далеко за 40, его жене — за 30.

Она смотрела на нас с нескрываемой надеждой, а мы не знали, что сказать. Из всего сказанного больше всего меня впечатлили имена и факт финансового распределения в семье, но разве это улика? Нет. Мне очень хотелось оправдать надежды девушки и сказать ей, что мы ей верим — она так этого ждала и так боялась увидеть снисходительность и отказ в наших глазах. Но всё это действительно казалось притянутым за уши.

— То есть, вы считаете это убийство имитацией?

Она немного растерялась, задумалась и коротко выдавила:

— Я точно не знаю…

— Это не похоже на психологию имитаторов. Да, конечно же, есть факты, которые отрицать нельзя. Есть сходства. Но также есть и различия, и вам, как историку, лучше знать, как их много. Имитаторы такого не допускают. Они стремятся максимально точно скопировать преступление. Максимально.

— Простите, офицер, но я с вами не соглашусь. Детали шумерского убийства практически не известны. Убийца не мог повторить его в точности, даже если бы хотел. Но он мог создать символы. Я считаю, что убийство Люка Инана — символ. Зашитый рот — символ. Иран — символ. Церковь — символ. Он просто наполнил убийство символами, как мне кажется.

Я промолчал, и инициативу перехватила Мэри.

— Вы говорили об убийствах. Что только смерть Люка убедила вас в вашей теории.

— А… да.

Она взяла другой учебник, но уже с меньшим энтузиазмом. Она гасла на глазах, как будто наш скептицизм высасывал её энергию, как будто её желание говорить прямо пропорционально зависело от нашего желания слушать. Мне снова стало её жалко. А Мэри молодец! Я совсем забыл о том, с чего начинался разговор. Что наша свидетельница говорила и о других убийствах.

— Сначала я думала, что у меня паранойя, но вы же сами видели? Всё началось четыре года назад, когда пропало без вести четырнадцать мальчиков. Все из богатых семей. Два года назад нашли массовое захоронение у дельты Мистик. Помните? Громкое дело было, по телевизору только об этом и говорили. Что пропавшие без вести мальчики были погребены заживо. Все из богатых семей, однако ни с кем из родителей похитители не связывались и не просили выкуп. Странно, не так ли? А также то, что в них всех была иранская кровь? Этому факту не придали значения во время следствия, всё же, смешанные браки — не редкое явление. У некоторых мальчиков даже оба родителя были американцы, но обязательно был хотя бы один родственник перс, как минимум дедушка.

— Снова шумеры?

— Нет, теперь уже персы. Если верить Геродоту, жена Ксеркса принесла в жертву четырнадцать детей. Мальчики. Все знатного происхождения.

Её слова начинали обретать смысл.

— Я как услышала об этом, сразу вспомнила историю Аместриды. Но мне это показалось таким нелепым… я думала, у меня паранойя.

— Джейми ей сразу поверил. Я сомневалась до последнего.

— Но Джейми всегда мне верит. Это не аргумент. Вы помните то жуткое преступление? Сколько слухов ходило, и сектантов подозревали, и готов… но так ничего и не нашли. Что меня удивляет. Ведь очевидно было, что это жертвоприношение, подражание древнему культу.

— Я помню, и версия культа рассматривалась. Но дети были просто погребены заживо. Никаких ритуальных предметов обнаружено не было. Ничего. Даже символических знаков. Ведь один историк даже привлекался к суду, но его оправдали. Возможно, убийство хотели замаскировать под ритуал, чтобы отвести подозрения от настоящих мотивов. Ведь настоящий оккультист соблюдал бы все детали, иначе в ритуале не было бы смысла.

— Конечно же, если это оккультист. А если нет? Думаю, им движет что-то другое. Знаете, почему я сразу узнала эти убийства? — она взяла книгу в руки и показала нам аннотацию. Я даже не сразу понял, что она показывала… не аннотацию. Она показывала свою фотографию.

— Это вы?

— Да. Я написала серию книг. Моя первая книга была о царе Ксерксе. Это неважно… я тогда ещё училась на магистратуре. Посредственная работа. Но, тем не менее, в той книге собрано очень много незначительных фактов его биографии. И я очень детально описывала его жену.

— Вы писали о захоронении?

— Да. Писала. Это, — она снова показала нам обложку, — моя вторая научная книга. Сравнительный анализ юриспруденции и государственного устройства шумеров, аккадцев и вавилонян. Документ об убийстве Лу-Инанны — самый древний в своём роде из найденных на сегодняшний день. В мире. И знаете, в какой главе я писала об этом? В четырнадцатой.

Мы все тяжело вздохнули.

— Четырнадцатая глава, четвёртый раздел главы. Четырнадцать — количество жертв предыдущего преступления, и в то же время ссылка на детали следующего. Четыре — количество лет, через которое новое преступление будет совершенно. И вот оно совершенó. Если расшифруем и это убийство, сможем узнать, когда преступник планирует снова заявить о себе. Возможно, даже сможем предугадать его новую жертву.

— Правильно ли я вас понял, — Дэвис впервые что-то сказал, и, казалось, не только я этому удивился. — По вашей теории, убийства детей четыре года назад и пастора на прошлой неделе — связаны. Убийца знаком с вашими публикациями, и каждое преступление — намёк на историческое явление. А также намёк на следующее преступление.

— Если я всё расшифровала правильно… то да.

— И, если я правильно понял, убийство пастора — намёк на какую-то другую главу в вашей третьей книге. У вас же есть третья?

— Есть.

— И какую же? Один труп и одно насилие. Количество жертв: одна или две. Первая или вторая глава. Исправьте меня, если я не прав.

— Мне кажется, он оставил другой знак. Вряд ли всё так просто. Особенность первого преступления была в ужасающем количестве жертв. Поэтому знак — количество жертв. Здесь должно быть что-то другое.

— Послушайте, — Мэри достала папку с документацией по Инану. — Швы. Швы Нилуфар, — она торопливо разбирала бумаги, пытаясь, видимо, найти фотографию. — Может быть, знак в швах? Вы могли бы их посмотреть?

Не нужно было этого делать. Тали обеспокоенно посмотрела на сестру. Мы все резко занервничали, потому что в глазах обеих девушек отразилась паника. Мы все совершенно забыли, что общаемся не с совсем обычным человеком.

— Я думаю, не стоит, — я попытался мягко дать задний ход. — Не каждый полицейский может хладнокровно смотреть на эти фотографии, чего уж говорить о хрупких леди.

Она дышала как-то нервно и молчала. В ней чувствовалась внутренняя борьба, борьба страха и чувства долга, и мы все боялись результата этого боя, мы хотели прекратить его и объявить ничью. Мне казалось, нам нужно было уйти. Я посмотрел на Тали, молчаливо спрашивая её, припадок ли это и стоит ли нам освободить комнату, но её сестра вдруг сама сказала:

— Ничего, я посмотрю. Покажите.

Она выпила воды и протянула руку за фотографией. Её внутренняя борьба завершилась, но, видимо, не готовила её к тому, что было на фотографии. Даже Тали стало нехорошо. Её сестра пыталась совладать собой секунд десять, прежде чем болезненно посмотрела на Мэри и спросила, нет ли фотографии лица, где швы уже сняли.

— Есть, секунду.

— Очень жаль, что она не может говорить, — тоскливо протянул Дэвис, наблюдая за тем, как Мэри достаёт из папки две новые фотографии.

— Не может?

— Нет, — Дэвис не обратил никакого внимания на то, каким безжизненным и тихим стал её голос. — Она боится людей. Совсем замкнулась, и врачи к ней не пускают. К тому же, она повредила язык, и…

Я тоже не сразу заметил перемены в её голосе, но это заметила Тали. Её сестра дрожала и начала дышать как-то… истерично. Дэвис не успел договорить, как она внезапно вскочила из-за стола, с грохотом уронив свой стул, от чего испугалась ещё больше, ринулась в угол комнаты и забилась в него на кровати.

— Спасибо, что пришли, — Тали резко встала и открыла дверь комнаты.

— Простите, нам не следовало…

— Ничего. Всего хорошего.

Выходя из комнаты я бросил взгляд на её хозяйку, и меня всего сковали мурашки холода и боли. Она стала такой, какой я её себе представлял: дрожащая, ломкая, угловатая, руки так неестественно прогнуты, и вся она так неестественно прогнута в отчаянной попытке съёжиться. Она обнимала себя всю, скрючившись в углу своей кровати, а потом сдавила лицо руками и завыла сквозь стиснутые зубы. Когда мы вышли на улицу, я заметил слёзы на глазах Мэри.

— Идиот, Дэвис, какого хера?!

— Да я же ничего…

— И ты тоже молодец. Тебе же сказали, у неё навязчивые страхи. Какого чёрта нужно было показывать ей это мясо? В следующий раз, если я говорю вам, что не стоит чего-то делать, значит, НЕ СТОИТ ЭТО ДЕЛАТЬ!

— В ней как будто два человека…

— Что?

— Вы не заметили? — Мэри пронзительно посмотрела мне в глаза, как будто совсем не слышала мой гневный монолог. — Ты не заметил? Как она пыталась заглушить свой крик. Чтобы никто не видел, что с ней происходит. Ты не заметил? Она даже во время припадка продолжала… продолжала всё понимать. Это… это ужасно. Знать, что с тобой происходит, знать, как это выглядит со стороны. И… и просто знать. Как… как… не знаю. Как видеть свой труп во сне, видеть, и… а ничего нельзя сделать.

Я знал, о чём говорила Мэри. Именно это ужаснуло меня, когда, выходя из комнаты, я видел её руки, сдавливающие лицо, зажатое между коленями, когда я слышал её приглушённый вой сквозь стиснутые зубы. Она изо всех сил пыталась подавить в себе истерику, изо всех сил пыталась скрыть от нас то, что с ней происходило, но не могла, как будто что-то постороннее сидело в ней и кричало внутри неё. Может быть, об этом говорила Тали? Называя её нормальной?

— Чёрт… моя папка. Моя папка…

— Ты оставила её там?

— Да. Надо позвонить Тали.

— Всё. Забудь. В участке есть копии.

— Я знаю, но…

— В следующий раз будешь внимательнее. Нам сейчас туда нельзя возвращаться.

И я так и не спросил Тали о болезни её сестры.