Глава первая

Январь 1856-го

Умиротворяющая ночная тишина легла плотным покрывалом на небольшой поселок близ Новгорода, расположенный в уютном лесном массиве и надёжно спрятанный от чужих глаз. Черниговка или Чернинка— усадьба одного из известнейших семейств во всей России, чье имя прогремело в светском обществе ещё в далёком 1733 году, когда дальний предок нынешних хозяев поместья, Андрей Александрович Черняховский, получил эту землю в награду за верную службу родине. На сегодняшний момент численность жителей имения составляла более семидесяти семи человек, считая только лишь крепостных, а также были три постоянные кухарки, пять конюхов, два кузнеца и, разумеется, сами хозяева: уже изрядно постаревший Алексей Васильевич Черняховский, бывший офицер воевавший на Кавказе, и его единственный юный горячий, словно дикий необузданный жеребец, сын — Григорий. Последний давно не бывал дома по долгу службы, а потом уже по причине начавшейся кровопролитной ужасающей и безжалостной Крымской войны; однако в октябре прошлого года он с остатками своего полка был отослан обратно на родные земли, ибо необходимости в решительных военных действиях к тому времени не было, а понапрасну терять людей командиры не желали, поэтому многие полководцы, рискуя положить свою голову под шашку, ближе к концу 55-ого года, настаивали на расформировании приграничных полков. В результате чего молодой уже двадцатитрехлетний наследник рода со дня на день должен был вернуться домой.

На горизонте лишь изредка виднелись родные сердцу острые козырьки стареньких крыш деревянных крыш, по которым мелодичным журчанием стекали ручьи дождевой воды. Где-то в отдалении темный небосвод озарялся молниями, то тут, то там рассекавшими черную неизведанную гладь и оглушался гулкими раскатами грома. В этом году зима выдалась особенно теплой, поэтому снега толком не было, а даже если он и выпадал, то почти мгновенно таял, превращаясь в безобразные лужи, не давая никому и возможности насладиться тяжёлыми хлопьями маленького чуда природы. В такую погоду мало кого можно было встретить на улице, разве что резвящихся ребятишек, которые с детским восторгом скакали по лужам, брызгаясь друг в дружку и радостно хохоча.

На крыльце громадного жёлтого здания из белого камня, окружённого кронами величественных дубов, незаметно расположилась маленькая фигурка совсем юной девушки, задумчиво взглядывавшаяся в ночную темноту. На вид ей с трудом можно было дать семнадцать лет: худенькая, низенькая обладательница светлой кожи и непослушных, мягких, невесомых, словно птичий пух, каштановых волос и выразительных темных карие глаз цвета крепко заваренного чая, в которых читается непривычная для юных барышень серьезность и давно как недетский взгляд. Все это скорее подходило под описание обычной крестьянской девушки, и уж точно никак не соответствовало внешности родовитых дам и девушек, вхожих в господскую дворянскую элиту. Очередной порыв ветра вынудил ее вжать голову в щуплые плечи и поежиться от непривычки; несмотря на то, что она провела здесь всю свою сознательную жизнь, к здешнему холоду Варя была непривычна, а потому частенько простужалась, так и не сумев приспособиться к местному климату.

Она медленно натянула на плечи лёгкую шерстяную накидку нежно-кремового цвета и с наслаждением подставила уже приобретшее взрослые черты лицо ветру, прикрыв глаза. Этой ночью в поместье было особо тихо. Несмотря на раннюю ночь многие жители Черниговки сегодня спали глубоким сном, как околдованные чьим-то чудодейственным зельем, находясь полностью во власти сна. Все, кроме разве что Вари, кухарок на кухне да пары крепостных женщин, которые поспешно стягивали хозяйское белье с веревок, дабы дождь их не замочил, ведь барин был строг со своим " живым имуществом", а по сему за любую почти и не значительную провинность можно было отхватить крепкого прута или батога. Откровенно говоря, мало кто из крестьян испытывал теплые чувства к своему барину, за глаза плюя ему в спину и понося бранью разной степени непристойности, которая по степени оскорбления может сравнится лишь со словесной перепалкой солдат. Частые избиения по поводу и без, крики и мольбы прекратить изуверства… запах свежей крови и горячих соленых слез давно пропитал землю и воздух вокруг усадьбы, о которой не слышали только истинные дураки.

Светловолосая шатенка наконец медленно разлепила выразительные блестящие теплом глаза и с болью в сердце перевела взгляд на парадный вход в господский дом, где мирно покоились оставленные одним из гусарских полков солдатские вещмешки, брошенные ими в спешке из-за приказа прикинуть временное место стоянки. Уже с начала войны, в конце октября месяца 1853 года, Черниговка как и многие другие поместья, бывшие близ Петербурга, а также расположенные на границах Российской Империи, были по царскому указу отданы в расположение армии, где защитники родины могли обработать раны, найти кров, временный приют и утешение для их мятежных душ, идущих на верную смерть, в лице крепостных девок, призванных ублажать их. Война — слово, вызывающее невольно ужас и слезы, водопады слез. Ничто в целом мире не сравнится с той душевной трагедией, которую переживает каждая живая душа, оказавшаяся в огне войны, ведь в ней люди теряют самое важное — человечность. К сожалению, беда не обошла стороной и Черниговку: по весне следующего года забрали на линию фронта добрую часть крепостных, потому что людей катастрофически не хватало, а воевать кто-то должен был; девушки, приближенные к семье помещика, в том числе и Варвара, полностью посвещали свое время помощи раненым и сбору лекарственных трав, так редких для этих мест. Теперь же, когда война неумолимо и стремительно сходила на нет, необходимости в постоях для солдат не было, в следствие чего последние временные гости усадьбы покинули ее в спешке в первых числах сентября. Мало что осталось в напоминание о тех тяжёлых днях, когда они, простые девки, никогда прежде не сталкивавшиеся с трудностями войны, со страхом и трепетом выхаживали своих защитников безлунными ночами, в дождь и снег бегали по лесу в поисках ещё пока не опавших ягод и ценных трав, рискуя собственной головой, ведь помимо врагов в лесах пряталась и разбойники, которые и рады были нажиться на чужом горе и урвать свою, пускай и незначительную, но всё-таки долю.

От неприятных воспоминаний девушку отвлёк едва слышный шорох позади себя.

— Не спишь, доню?

Шатенка резко развернулась и нежно улыбнулась женщине позади нее, одетой в простой шитый сарафан из плотной грязно-белой ткани и такого же цвета ночное платье, бывшее под сарафаном для сохранения тепла тела. Бордовый платок украшал голову говорившей, плотно стягивая волосы в едином направлении, но все же непослушные прядки у висков выбивались, отчего можно было легко увидеть завитые поседевшие локоны, некогда бывшие темно-русыми. Плотненькая сероглазая кухарка приблизилась к девчушке и ответила ей добродушным взглядом.

— Нет, Акулина, сон никак не идёт.

— Это связано с приездом молодого барина?

Крепостная настороженно нахмурила лоб, а в голосе ее появилась опаска. Женщина отлично и не по наслышке знала об отнюдь не простом нраве сына хозяйна, а тем более о системе отношений меж ним и Варей. Григорий задолго до своего отъезда ещё с ранних лет девушки не упускал возможности унизить ее, втоптать в грязь ее достоинство публично высекая, откровенно наплевав на то, что она находилась под защитой его отца и официально входила в дворянскую семью. Для надменного молодого человека Варвара была, есть и будет крепостной, и этого факта ничто не способно изменить: не образование, данное ей, не начитанность, не владение музыкальными инструментами. Она для господского сына — крепостная девка, ничем не отличающаяся от десятков других.

— Можно и так сказать, — уклончиво отозвалась кареглазая, виновато пряча глаза. — ведь рано или поздно это должно было случиться.

— Да… как по лету пятьдесят четвертого годины к барину похоронка — то на сына пришла, мол, помер тот под Керчью, памятаешь?

Варя лишь молча кивнула в знак согласия.

— Ходил тогда барин из угла в угол да твердил, словно заговоренный, о том что, видать ошибочка вышла… мол, не было у него никогда сынка, а потому и похоронки быть не до́лжно.

— Помню, такое не забудешь. — шатенка встревоженно бросила взгляд на окна Алексея Васильевича, комнату которого уже давно поглотила ночная тьма. Та ночь сильно взрезалась в память героини, вызвав откровенный страх и вынудив усомниться в том, не безрассуден ли часом ее защитник?

— Ладно, пойду я, мне ещё куличи на завтра печь, да стол готовить в честь возвращения Григория Алексеича. А ты ступай, отдохни, сил наберись они тебе понадобятся к завтрему. — сказав это, Акулина на последок грустно улыбнулась девушке, после чего деловито вытерла руки о подол одной из многочисленных юбок и, подобрав их, небывало шустро пошла на кухню, где горел печной огонь и работа шла полным ходом.

" Понадобятся..."— Варя в последний раз глянула на окна барина и, закутавшись в шаль, неспешно спустилась с крыльца на сырую землю, сдобренную дождевой водой. Небо после него стало дивно чистым, можно было даже увидать россыпь волшебных звезд, украшающую прекрасную и величественную Бесконечность. Собственно говоря, так и поступила Варя, мыслями уносясь в ту злополучную ночь.