Жизнь вторая.

Следующие мои три года оказались связаны с музыкой. Прежде я совершенно не мог представить себя, связанным с этой сферой искусства. У меня не было ни соответствующего образования, ни даже инструментов дома. Тот одноклассник, который подыграл мне на гитаре, оказался неплохим парнем. По крайней мере, с ним можно было обсуждать рабочие моменты, а крестить с ним детей было отнюдь не обязательно. Он мне тогда предложил придумать для концерта какую-нибудь песню. Я отнекивался, сказав, что песен никогда не писал. Но он предложил соавторство: напишет он, а я подправлю ритм, рифму, что-то дополню, что-то убавлю. В общем, сделаю текст лучше. Такое условие меня устраивало. В итоге он написал два куплета, я добавил ещё один и сочинил припев. Он сказал, что у него есть бонги, пошутив, что на парте я буду отстукивать только на торжественных мероприятиях. Эта шутка мне уже показалась удачной.

На нашем первом концерте мы сорвали много аплодисментов, и с тех не было ни одного мероприятия, которое проходило бы мимо нас. Нельзя сказать, что мы с Бобом (Боб — это что-то вроде внутрипартийной клички) горели желанием, однако к нам, во-первых, относились благосклоннее, а во-вторых, позволяли беспрепятственно репетировать в актовом зале. Условия были взаимовыгодными.

После первого выступления к нам подошла наша одноклассница, которой мы тоже дали прозвище — Рэйчел. Подошла и сказала, что хотела бы выступать с нами. Мы поинтересовались, на что она способна. Ответ «петь» нас не удовлетворил в полной мере, на что Рэйчел заявила, что готова справиться с чем угодно. И она получила самодельный шейкер.

Собственно, из нас троих только Боб умел играть на гитаре. Мы с Рэйчел были дилетантами, которые за последующие годы так и не сумели овладеть ничем в полной мере, однако внутренняя интуиция позволила нам перепробовать практически всё.

Да, у нас образовалась группа, которая не имела особого стиля, а играла то, что нравится. Девяносто пять процентов материала — наше, а редкие исключения — любимые песни известных исполнителей, которым нам нравилось исполнять втроём. И вклад наш был посильным. Нам не приходилось сочинять определённые договорённости, согласно которым я должен заниматься одним, а Боб — другим. Каждый приносит тексты, каждый сочинял музыку. Каждый делал то, что у него получалось в конкретный момент времени.

В пределах своей школы мы сразу стали популярны. Хотя бы потому, что прежде никаких развлечений, кроме домашних заданий, в школе не было. Несчастные учащиеся, не понимая, чем им заняться, от скуки решали задачи от геометрии! И тут пришли мы. Стихийно и бесповоротно. И ученики вместо того, чтоб после уроков идти домой, приходили к нам на репетиции. Уборщицы сначала негативно относились к появлению у нас поклонников, которые ходят и топчут, но потом попривыкли и даже стали находить их довольно милыми.

Спустя два месяца после нашего первого выступления директор разрешил нам в школе дать концерт, который с самого начала до конца был заполнен нами. Не желая сталкиваться с лейкопластырем цензуры, мы выбрали самое пристойное (у нас не было неприличных вещей, но вот за песни, в которых упоминается смерть, нас бы по головке не погладили). К тому времени выбор у нас уже был. Песни писались легко и быстро. Во многом потому, что от обилия музыкальных инструментов мы не страдали. Вышло одиннадцать песен. Каждая — не больше трёх минут. Но концерт в полчаса — это нелепо, правда, Анна? И мы придумали между песен читать стихи классиков, чем подкупили сердце учительницы литературы. А добравшись до середины, мы осмелились предложить задать нам вопросы. Казалось, что эта затея была обречена на провал, и единственный вопрос, который мы ожидали услышать: «Какой тангенс у угла в тридцать градусов?» от преподавательницы алгебры и геометрии. Однако интерес к нам оказался настолько большим, что после пятнадцать минут ответов мы устали и предложили послушать музыку. В итоге вместо возможных тридцати минут концерт длился чуть больше часа, что подбодрило нас.

Вскоре после этого события нам предложили принять участие в городском музыкальном конкурсе. Нельзя сказать, что мы имели успех. Жюри — учителя средних и предпенсионных лет — предпочитали слащавые голоса, которые перепевали уже известные песни. Рядом со старым материалом наш, новый, казался им не взрослым. Сказали, что нам не хватает солидности. Ведь что мы, в сущности, имеем? Потрёпанную гитару, бонги и самодельный шейкер. Конечно! Куда нам тягаться с профессионалами, поющими под фонограмму?

Но нам повезло. На конкурсе присутствовал администратор небольшого клуба, где выступают время от времени популярные музыкальные группы. Здесь он выполнял функции звукорежиссёра. Мы уже одевались на первом этаже, как вдруг он к нам подошёл и выразил радость в связи с тем, что мы не успели уйти. Он поинтересовался, кто мы и что собой представляем. Рассказали. Рассказали и получили предложение выступить у него в клубе. «Конечно, я не могу дать вам много, — признался он. — По пятницам и по выходным у нас обычно выступают именитые гости. Люди ходят именно на них. А есть обычные дни, когда народу меньше и когда приходят просто потанцевать и попить коктейли. Я могу застолбить за вами один из четырёх дней, когда вы хотели бы выступать. Понравитесь людям — хорошо. Не понравитесь — ну, по крайней мере, чему-то научитесь». Предложение показалось чертовски привлекательным. Он попросил нас обсудить этот вопрос с директором, чтобы тот не имел претензий. На следующий день наша делегация отправилась к нему в кабинет. Он сказал, что не имеет возражений в том случае, если это не будет мешать учёбе. Договорились полюбовно.

Конечно, выступать в новом помещении и перед совершенно незнакомыми людьми было страшно, однако любопытство было выше страха. И мы репетировали. Нам помогали ребята, что приходили на репетиции, определиться с репертуаром. Кто-то изъявлял желание подыграть на скрипке или на фортепиано, но Боб всегда ценил стабильность, и я с ним согласен. Мы всему способны научиться сами. Чем больше народу, тем теснее в лифте — старинная многоэтажная мудрость. Репертуар был сформирован, подготовлен, и мы дали первое выступление в клубе, которое показало, что в нас есть потенциал, но нам есть к чему стремиться. Администратор даже заплатил нам деньги. Сумму довольно символическую, но подогревшую наше самолюбие. Совместным решением мы пришли к выводу, что будем складывать заработанные деньги в общий котёл, чтобы потом приобрести синтезатор. Боб сказал, что синтезатор добавит многообразия в звучание: при необходимости можно добавить в аранжировку аккордеон, при необходимости — саксофон, при потребности — ситар. Да что угодно. А через шесть выступления мы смогли приобрести недорогой инструмент, который по своим техническим характеристикам вполне удовлетворял наши запросы.

Примерно в то же время мы с Рэйчел влюбились друг в друга, что решительно не нравилось Бобу. Ему казалось, что это может негативно сказаться на работоспособности, но мы ему утверждали обратное: ведь мы работаем в одной группе, стало быть, нам не придётся отвлекаться. Аргумент показался ему убедительным. Однако появившиеся на репетициях нежности раздражали Боба. Он просил нас умерить свой пыл. Я, как не склонный к конфликтам, согласился. Хотя времени не хватало катастрофически — всё занимало музыка. А хотелось любви. Кому же в юном возрасте не хочется любви? Только тем, кто ставит её на поток. А у меня это было первое светлое чувство. Да и у Рэйчел, кажется, тоже. Но мы выполняли свою работу добросовестно и никогда не отлынивали. Не припомню, чтоб мы пропустили хоть одну репетицию под каким-нибудь благовидным предлогом для того, чтобы погулять втайне от Боба. Да только его это раздражало.

Через какое-то время Боб привёл в группу свою девушку и сказал, что она будет играть на клавишах. Играла она из рук вон плохо, на что мы пытались указать Бобу. Тот не желал нас слушать. Конечно, критики из нас никакие — мы сами самоучки, не знающие нот и играющие только благодаря наличию внутри нас музыкальной гармонии. Но у них была любовь, а спорить с Бобом… Какой смысл? Синтезатор отдали той барышне, а Рэйчел вновь взялась за шейкер.

Ближайший концерт заставил Боба осознать свою неправоту: его протеже играла мимо нот и тем самым вызывала недоумение со стороны посетителей клуба, которые хоть и не эстеты, но кое-что понимают. Администратор после второй песни подошёл к нам и пригрозил лишением площадки. Боб быстро смекнул, что к чему, и с тех пор мы эту особу не видели. Кажется, провстречавшись ещё некоторое время после этого инцидента, они расстались. Больше Боб претензий к нам не имел. Жизнь всему научила.

За три года, что мы играли, произошло много значительных и не очень событий: мы выступали на разогреве у нескольких крупных групп, приезжавших к нам в гости, сами в отсутствие серьёзных коллективов играли по пятницам. У нас был небольшой, но стабильный доход, который приносил от концертов ещё большее удовольствие. Мы успели закончить школу, но директор не спешил с нами прощаться, и уже на торжественном празднике, посвящённому первому сентября, мы сыграли пару новых песен. А Рэйчел полюбила другого. Я его не знал, он был не из нашей компании. Но хороший парень. Со слов Рэйчел. Мы сумели сохранить дружеские отношения, и довольно продуктивно работали вместе. Все поступили в институт, и у каждого началась новая жизнь. Но не у меня. Вторая жизнь не торопилась заканчиваться, но наступало время очередного перерождения. Этому поспособствовал Боб.

Отец Боба занимался бизнесом, причём довольно активно. Он не был бизнесменом в классическом смысле этого слова: не носил дорогого костюма с красным галстуком, не ездил на дорогом автомобиле, да и вообще по нему нельзя было сказать, что он занимается предпринимательством. Года три назад он открыл первый книжный магазин, который со временем превратился в настоящий книжный клуб с творческими вечерами писателей и занимательным тематическим досугом. За эти три года книжный магазин плодился, размножался, и вышла сеть, имеющая определённый вес в нашей стране и в соседних странах. И вот на Западе узнали о том, как он смог популяризовать книжную продукцию, и пригласили к себе. Отец Боба отнёс это предложение к разряду тех, от которых отказываться нельзя, и поспешил дать положительный ответ. На родине он Бобу не разрешил остаться, потому как желал, чтобы тот был под контролем.

Мы распрощались, и группа наша распалась. Тихо и спокойно.

Рэйчел вскоре вышла замуж, и ей тем более стало не до музыки.

А мне не захотелось этим заниматься. Кажется, что я всё сделал на этом поприще, и пора пробовать себя в чём-то новом. Но в чём? Этот вопрос оставался открытым месяца два. Меня снова настигло состояние фрустрации, которое я был не в силах преодолеть. Наскучило всё. И я решился поистине на отчаянный шаг: я бросил институт, собрал свои скромные пожитки и небольшую сумму, что осталась со времён концертной деятельности, и скрылся из поля зрения своего немногочисленного окружения. Так началась

Жизнь третья.