Часть 5. ...До Вийона

«Романтическая поэзия пышно и величественно расцветала во всей Европе, Германия давно имела свои Niebelungen, Италия — свою тройственную поэму, Португалия — Лузиаду, Испания — Лопе de Vega, Кальдерона и Сервантеса, Англия — Шекспира, а у французов Вильон воспевал в площадных куплетах кабаки и виселицу и почитался первым народным поэтом!..» (Из неоконченной статьи о русской и западноевропейской литературе).

Вот так выразился о великом Франсуа Вийоне не менее великий Александр Сергеевич Пушкин. При всем пиетете к пииту, в данном случае он крупно промахнулся. Вийон фигура крайне противоречивая, в его творчестве можно найти как вульгарную приземленность, так и возвышенный романтизм.

Моя личная вийономания началась с того, что мне, весьма условной любительнице поэзии, попалось на глаза мастерское переложение одного из стихотворений поэта:

«Я знаю все, но только не себя»

Высоко оценив его, я полюбопытствовала, каким же должен быть оригинал, и открыла задраенный люк, из которого меня окатило бурлящими потоками вийоновских стихов 550-летней выдержки.

Срезонировало, да так, что я, на тот момент о Вийоне почти не знавшая, с разбегу снесла двери в его фан-клуб и принялась рыскать по и-нету в поисках новых материалов и переводов, поначалу полагая эту обсессию показателем своего душевного нездоровья.

К моему успокоению, выяснилось, что Вийон для русской литературы фигура знаковая, и не я одна пала жертвой обаяния этой странной личности, о которой потомки знают больше из материалов судебных дел, чем из исторических хроник или народных преданий. Несмотря на попытки литературоведов объяснить русский феномен Вийона, секрет зашкаливающей притягательности его творчества по сей день не разгадан.

Даже год рождения поэта отмечен дуальным символизмом — 1431, год сожжения на костре Орлеанской девы, трагический рубеж, ознаменовавший переход от Столетней войны к долгожданному миру. Увы, мир не отменил неурожаи, холода и эпидемии и порой являл лицо ужаснее, чем война.

В 8 лет поэт, урожденный Монкорбье, остался без отца и был усыновлен парижским священником Гийомом Вийоном. В 12 лет он поступил на факультет искусств Парижского университета, в 1449 г. получил степень бакалавра, а через три года — степени лиценциата и магистра искусств, дававшие право преподавать или служить клерком. Достигнутый уровень образования отнюдь не гарантировал получение доходного места — для полноценной карьеры требовалось продолжить обучение на юридическом факультете и стать доктором канонического права. Однако мятежная натура Вийона, помноженная на потворствующую разудалым проделкам среду сорванцов— школяров, привела его в ряды маргиналов.

Можно не сомневаться, что он был непременным участником пирушек, ссор, драк и столкновений студенчества с властями, старавшимся в ту пору урезать права и вольности Парижского университета. Самый известный эпизод в острой фазе этого противостояния, длившейся с 1451 по 1454 год, — борьба за каменную «Чертову тумбу», межевой камень, установленный под окнами известной парижской сутяжницы. Школяры шутки ради похитили никому не нужный постамент, но строгая дама не преминула подать в суд, чем страшно насмешила студенческую братию. Чиновники же, которым осточертели проделки школяров, неожиданно рьяно взялись за расследование. Проказникам светило времяпровождение у позорного столба.

Тем временем дама заказала и установила на том же месте новую тумбу. Обозленные школяры в первую же ночь утащили ее на территорию Сорбонны, куда приволокли и первую. Оба камня обозвали мало приличными названиями, связанными с испусканиями организмом ветров, и превратили в идолов для поклонения, устраивая вокруг хороводы и возлагая венки. Теперь пришла очередь хохотать всему Парижу.

Наводить порядок явилась городская стража во главе с прево. Школяров поколотили и арестовали. Обрушив на городские власти всю свою юридическую мощь, на выручку подопечным поспешил Университет. В результате разбирательства несколько чиновников уволили, одному даже отрубили руку. Университет победил, а Вийон прошелся по почтенной даме в «Балладе о парижанках»:

Затем, девицу де Брюйер,

Ханжу старинного закала,

Оставлю сплетницам в пример,

Чтобы она их обучала,

Но не в церквах, не где попало,

А на базарах, у лотков:

Их языки острее жала,

У них довольно смачных слов.

Здесь Вийон иносказательно издевается над «девицей», известной пристрастием возвращать на путь истинный заблудшие души, отправив ее читать проповеди бойким на язык представительницам простонародья. Ясно, куда бы послали миссионерку не фильтровавшие лексикон торговки и белошвейки.

«Язык Парижа всех острей!»

В 1455 г. поэт опять попал в историю, непредумышленно убив затеявшего с ним драку священника. Умирающий сам признал на смертном одре невиновность Вийона, но тот на всякий случай поспешил скрыться из Парижа, на полгода отправившись в скитания. Подозревают, что именно тогда оставшийся без средств к существованию Вийон уже всерьез связался с преступниками, которыми кишела послевоенная Франция, и даже написал на воровском арго несколько по сей день полностью не расшифрованных баллад.

Получив прощение, он вернулся в Париж, чтобы вляпаться в очередное приключение — ограбление Наваррского колледжа. По легенде, именно в ночь ограбления он написал свое Малое завещание, где, предвидя очередное бегство из Парижа, с убийственной серьезностью распорядился своим несуществующим имуществом и виртуозно высмеял «наследников».

Сундуки в те времена ежедневно не ревизовались, и пропажа 500 золотых экю была обнаружена через несколько месяцев. Из-за пьяной болтовни одного из соучастников все воришки, включая стоявшего на стреме Вийона, были выявлены, и он в глазах правосудия обзавелся чертами опасного рецидивиста.

Вийон вторично бежит из Парижа, теперь уже на несколько лет.

С 1957 по 1961 год убийца поневоле и вор по недоразумению околачивается на дорогах французского королевства, пытаясь пристроиться под крылышко к сильным мира сего.

Первым долгом он направляется в Анже, ко двору веселого короля Рене, ударившегося в буколическое настроение после череды в пух и прах проигранных войн. Трудно объяснить, почему меценат Рене не пригрел талантливого бродягу. Звезды не сошлись, и Вийон покинул двор обманутых надежд.

Дважды он побывал у герцога Орлеанского, где написал блистательную Балладу поэтического состязания в Блуа. Но и там ершистый поэт не прижился.

Где еще он побывал в этот период, точно определить невозможно — документальных свидетельств не осталось, а самому плуту, перечислявшему в своих сочинениях названия местностей, о которых он, возможно, всего лишь был наслышан, уже никто не верит.

Вийон был пойман на нескольких мистификациях, когда обстоятельства, изложенные в стихах, не соответствовали реальному положению дел, и потерял доверие ищущих в его откровениях святую правду. Но на то он и поэт, чтобы, бегство по причине совершенного преступления задрапировать сентенциями о муках любви.

Хотя любовь, как говорят его биографы, все же была. К некоей Катрин де Воссель, которую Вийон ославил жестокой лицемеркой. Разумеется, ведь она должна была все бросить ради несносного голоштанного поклонника и с благодарностью принять свой крест. Разочарованный в любви Вийон не отказал себе в удовольствии пройтись саркастическим скребком по бывшей возлюбленной и своим более удачливым преемникам.

Фальшивая душа — гнилой товар,

Румяна лгут, обманывая взор...

Бродяжническая жизнь и вечная нужда способствуют окончательному превращению Вийона в мелкого уголовника. Бог весть, за какие проделки, в 1460 г. он оказывается в тюрьме Орлеана, и ему вполне реально угрожает виселица. Спасла его амнистия, объявленная по случаю въезда в город малолетней дочери герцога Орлеанского, и поэт вновь возвращается к сомнительным способам добычи на пропитание.

Через год он вполне предсказуемо опять попадает в тюрьму города Мен-сюр-Луар, находящегося под юрисдикцией безжалостного епископа. Снова Вийон находится в устрашающей близости от виселицы, но фортуна и на этот раз посылает ему спасение в лице нового короля Людовика XI — проезжая через городок, он по традиции милует всех преступников.

В очередной раз Вийон, как заговоренный, выскальзывает из петли. Как будто провидение свыше наделяет его временем, чтобы завершить, упорядочить и объединить свое творческое наследие в самое значительное произведение — Большое завещание. В котором, кстати, неугомонный Вийон не забывает отхлестать проклятиями злющего епископа.

Сделав безуспешную попытку получить протекцию еще одного герцога, теперь Бурбонского, Вийон возвращается в Париж, где работает над своим финальным эпическим трудом.

И чувствую — мой близок час.

Возьми перо и сядь поближе,

Дабы никто не слышал нас.

Все, что диктую, без прикрас

Пиши, — мне жить осталось мало!

Я говорю в последний раз

Для вас, друзья. И вот — начало…

Не зная особенностей быта тех времен, а также рода занятий и черт характера перечисленных в завещании лиц, трудно постичь изощренную иронию поэта. К счастью, имеются толкователи, реконструировавшие ту эпоху и вскрывшие уморительную подоплеку вийоновских игр разума. Вот, к примеру, тема сирот из Малого завещания, продолженная в Большом:

Засим, день ото дня сильней

Трех маленьких сирот жалея,

Желаю я душою всей

Помочь бедняжкам поскорее.

...............................................

Нет, Госсуэн, Марсо, Лоран,

У вас ни денег, ни родных,

Но я готов четвертый блан

С доходов вам платить своих,

Чтоб, глядя на сирот былых,

Которым возрасти помог,

Себе я в старости за них

Воздать хвалу по праву мог.

Читатели от души умилялись сердобольности Вийона, при своей нищете проявившего заботу об еще более нуждающихся, пока не всплыло, что трое перечисленных «сироток» были свирепыми парижскими ростовщиками, составившими состояние в пору английского владычества.

Стихами не прокормиться, и опять Вийон оказывается в тюрьме за воровство. Дело в те времена почти житейское, и его бы быстро отпустили, если б в процессе не всплыло стародавнее ограбление Наваррского колледжа. Тем не менее, наказание дали символическое — Вийона присуждают к возмещению ущерба в течение 3 лет и отпускают восвояси.

Поэт покидает тюрьму, чтобы очень скоро загреметь в нее снова. На сей раз за соучастие в драке с папским нотариусом, затеянной по инициативе друзей Вийона — таких же вечных безобразников-школяров, как и сам Вийон.

Папский нотариус был ранен, выжил, но подал жалобу. Чаша терпения правосудия истощилась, и Вийон — в который раз!, приговорен к повешению.

Шатле — страшная тюрьма, да еще его пытали водой. Он болен, истощен, немощен. Но к смерти не готов. Вийон продолжает сражаться за жизнь, подав прошение о помиловании, и пишет «Балладу о повешенных».

Опять происходит чудо — смертную казнь заменяют на 10-летнее изгнание из Парижа.

8 января 1463 года Вийон покидает свой город, и за стенами Парижа следы его теряются в неизвестном направлении. Больше не было стихов и судов. Никто не знает, где и как сгинул вечный бродяга, певец бытового реализма, впервые преломивший стихотворчество сквозь призму собственной личности, мастер парадоксов, сочетавший сарказм с нежностью, трагизм с чувственностью.

Прошу, чтобы меня зарыли

В Сент-Авуа, — вот мой завет;

И чтобы люди не забыли,

Каким при жизни был поэт,

Пусть нарисуют мой портрет.

Чем?

Ну, чернилами, конечно!

А памятник не нужен, нет,

Раздавит он скелет мой грешный!

Стихи Вийона впервые были напечатаны в 1489 году в Париже и за 40 лет переиздавались 20 раз. Специалисты пишут, что издание изобиловало таким количеством неточностей и огрехов, что, будь Вийон жив, он бы точно объявился с корректурой. Но поэт навсегда исчез из поля зрения в возрасте 31 года, оставив потомкам вечную загадку и возможность додумывать его судьбу.

Ваганты, певуны и музыканты,

Молодчики с тугими кошельками,

Комедианты, ухари и франты,

Разумники в обнимку с дураками,

Он брошен вами, подыхает в яме.

А смерть придет — поднимете вы чарки,

Но воскресят ли мертвого припарки?

Можно ли причислить Вийона к вагантам? С большой натяжкой. Золотые дни вагантства к тому времени были сочтены, да и писал он на французском языке, тяготея скорее к народно-площадному творчеству, чем к избирательной изоляции вагантов. Тем не менее школярская удаль и свободомыслие характеризуют Вийона как их прямого наследника.

Если уж прибегать к классификации, то Вийона вполне обоснованно внесли в список проклятых поэтов, первоначально открытый Верленом именами трех его собратьев по перу — Тристана Корбьера, Артюра Рембо и Стефана Малларме. Перечень поэтов, не желавших адаптироваться к мещанской добропорядочности, позже стал пополняться, и Франсуа Вийон по праву старшинства возглавил в нем хит-парад неприкаянных французов.