Охота

— У нас не достанет вина, чтобы успокоить еще один его подобный приступ. — невысокая худая женщина поджала губы, сквозь маленькое окно монастыря глядя на то, как во внутреннем дворе перешептываются две монахини, чьи темные одеяния казались еще мрачнее на фоне ослепительно белого снежного наста. Девушки, словно почувствовав взгляд настоятельницы подняли головы и тут же виновато потупившись, поспешили к кельям.

Эмилиан стоял на почтительном расстоянии от женщины, скрестив на груди руки и с преувеличенным интересом изучал неровную каменную поверхность противоположной стены. Цыган не знал, что ответить настоятельнице. По большому счету, плевать ему было на выходки вовсе слетевшего с катушек оборотня. С момента, как заклинание Маргариты перенесло их в этот монастырь в горах прошло чуть больше недели, и все это время Винсент планомерно уничтожал содержимое монастырских погребов, а в перерывах пугал монахинь своим безумным видом, шатаясь по внутреннему двору без дела.

Очередное превращение оборотень пережил в запертом подвале, крепко привязанный освященными цепями. Он ничего не говорил, не обменялся даже парой слов с Эмилианом, хотя цыган, скрепя сердце, однажды пришел в его комнату, чтобы узнать в чем дело. В тот раз Винсент попросту вытолкал цыгана прочь, да с такой злостью, что едва не впечатал его в стену. Даже в человеческом обличье оборотень обладал не дюжей силой, что делало его еще большей проблемой. Становиться нянькой для существа, которое с трудом можно было назвать разумным Эмилиан вовсе не собирался, и потому больше к приятелю ведьмы не совался, оставив того справляться с собственным безумием в одиночку.

Но несмотря на все причуды своего гостя, настоятельница ни словом, ни взглядом, ни жестом не выказала даже намека на желание избавиться от него. Женщина провела с Эмилианом несколько коротких бесед, в ходе которых цыгану удалось понять по нескольким оброненным вскользь туманным фразам, что ведьму на службе инквизиции и настоятельницу затерянного среди гор монастыря связывает давнее знакомство. А еще какой-то загадочный долг, который монахиня должна выплатить приятельнице. Несмотря на охватившее его любопытство, цыган все-таки не стал выпытывать подробностей. Чутье подсказывало мужчине, что они вряд ли окажутся безобидной историей, которую приятно послушать в снежный зимний вечер у очага.

В отличие же от оборотня, выходки которого обитатели безымянного монастыря сносили с поистине ангельским смирением, Эмилиан задерживаться здесь не собирался. Он и без того потерял много времени, но ему, обычному человеку, тоже требовался отдых, и первые двое суток после прибытия цыган попросту проспал, сбрасывая дремоту лишь для того, чтобы выпить кружку подогретого вина с пряностями. Теперь же мужчина восстановил истраченные за последнюю сумасшедшую неделю дикой охоты силы, раздобыл карту местности, пусть старую и довольно неточную, но по словам настоятельницы, содержащую все более менее крупные селения в округе, и собрался в дорогу.

Цыган не верил, что подруга вот так просто сдалась. Наверняка в рукаве ведьма припасла еще не один фокус, а это значило, что ему следует вначале добраться до Эрика, выполнявшего поручение Маргариты в южных княжествах, а после отыскать уже саму девушку, даже если для этого потребуется растревожить осиное гнездо, в котором засели отцы-настоятели, иначе говоря монастырь Санта-Катария-дель-Россо. В том, что следы ведьмы следует искать первым делом там, Эмилиан не сомневался не на миг.

— Когда ты уезжаешь? — едва слышно вздохнув, поинтересовалась настоятельница. Женщина казалась немного похожей на Маргариту, но выглядела гораздо старше и лицо ее не выражало присущей ведьме резкости.

— Завтра, на рассвете. К вечеру доберусь до первого отмеченного на карте селения. — Эмилиан замолк. Рассеянно поглядел на кружащиеся за окном снежинки. Метель здесь не стихала ни днем, не ночью, ветер кусал еще злее, чем внизу, на равнине, и порой его протяжный голодный вой слышался в длинных полутемных коридорах монастыря. — Я должен найти ее.

— Найдешь. — настоятельница заученным до бессознательности жестом сотворила в воздухе знак Господа и кивнула, словно соглашаясь со своими мыслями. — Мы предоставим все, что нужно для путешествия. И будем молиться, чтобы оно ни оказалось напрасным.

Ганс болезненно морщился всякий раз, когда не успевшие зажить раны напоминали о себе тупой ноющей болью. А в такой вечер, как этот — снежный, хмурый, с тяжелыми, свинцовыми тучами, которые нависали над самой землей — подобные напоминания ощущались все чаще. Дешевое вино хоть и притупляло боль, все же не могло изгнать ее из тела окончательно, и приходилось выверять каждое движение, чтобы не тревожить тугие повязки под одеждой.

И все же, несмотря на некоторые неудобства и отвратительную еду, которую подавали в этом богом забытом постоялом дворе на перекрестке Серебряного и Болотного трактов, наемника нельзя было назвать недовольным. Ганс пребывал в приподнятом настроении, отчасти потому, что мог слушать завывания метели снаружи, сидя в теплом зале, а отчасти — из-за невероятной удачливости, помогшей ему выбраться из той проклятой лачуги неподалеку от дыры, чьего названия мужчина даже не знал.

Оказалось, что проклятая ведьма просчиталась. Брукса в той хижине обитала одна, или же ее подруги, если они вообще существовали в действительности, были слишком далеко, чтобы почуять смерть товарки и обернуться в срок. Как бы там ни было, наемник очнулся от колдовского сна, насланного ведьмой, спустя сутки и едва придя в себя, тут же попытался освободиться от пут. Справиться с этой непростой для ослабевшего и вымотанного голодом и схваткой наемника удалось не с первого раза, но все же через некоторое время Ганс, держась за стенку и спотыкаясь на каждом шагу, выбрался из хижины.

Дальше воспоминания сливались в поток бессвязных картинок, которые выхватывали из течения событий отдельные моменты, которые Ганс с трудом припоминал после. Вот он выходит наружу и щурится от яркого полуденного солнца, пытаясь прикрыть лицо от порывов злого ветра. Вот бредет неизвестно куда, смутно осознавая, что где-то впереди должен отыскаться тракт. Вот встречает небольшой отряд, который составляли люди князя Павла. Кто-то из солдат опознал в едва держащемся на ногах страннике Ганса-Счастливчика, главаря шайки наемников, которая пару раз оказывала государю услуги частного характера.

Окончательно пришел в себя мужчина лишь спустя пару дней, и обнаружил, что отряд проезжает всего в нескольких часах пути от постоялого двора, который он с ребятами с свое время частенько посещал. Кошель с деньгами все еще оставался при нем — если солдаты и обыскивали наемника, когда тот безжизненным кулем валялся в их повозке, то отыскать потайного кармана видимо не сумели — и потому Ганс уверенно направил старую клячу, купленную у людей Павла за несколько монет в сторону невысокого приземистого строения, источавшего самые разные запахи.

— Комнат нет. — отрезал хозяин и решительно заступил поздним гостям путь. Время близилось к полуночи, в зале остались лишь пара человек, не считая самого Ганса, но наемник, который обитал здесь вторые сутки знал, что свободных мест и в самом деле не осталось. Однако слова хозяина, а точнее ругань, которой он щедро награждал вошедших, гостей не впечатлили.

Вошедших насчиталось пятеро, все — наемники, как подметил опытный глаз Ганса, одинаково поджарые, настороженные, и не отводящие рук от оружия на поясах. С подобными ребятами спорить было опасно, а выставлять за порог в такую ночь и вовсе представлялось безумным, но хозяин то ли не отличался особым умом, то ли полагал, что сумеет в случае чего справиться с внушительным отрядом собственными силами. Но в тот момент, когда на пороге, беззлобно ворча и обмахивая воротник плаща показался еще один гость, трактирщик смолк, а Ганс едва не подавился вином. На невысоком мужчине с внушительным брюшком и красным от холода лицом оказались одежды ослепительно-белого цвета, а поверх плаща, так, чтобы сразу бросаться в глаза, висел большой знак Господа из странного, черного металла. Инквизитор, чтоб его Бездна забрала, проклятый клирик!

Ганс поспешно отвернулся, но вероятность того, что этот старикан узнает наемника, участвовавшего в охоте и вышедшего из нее довольно своеобразным путем была до смешного мала. Наверняка клирик не имел никакого отношения к развернувшейся в нескольких днях пути отсюда облаве, но мужчина все таки решил не рисковать и постарался сделаться незаметным. Тем не менее не слышать звучащего в паре шагов разговора Ганс не мог при всем своем желании.

— Комната, добрый человек. — с мягкой улыбкой повторил инквизитор и обернулся через порог, вглядываясь куда-то назад, во мрак улицы. — Ну же, сестра, не глупи. Этот холод донимает тебя ровно так же, как и нас, поэтому поторопись. Твое упрямство сейчас неуместно.

Спустя мгновение в зал вошли еще трое, а Ганс пожалел, что не догадался вовремя убраться наверх, в свою комнату. Двое явно принадлежали к той же братии наемников, что и остальные сопровождающие инквизитора, третьей же была маленькая, закутанная в шубу тщедушная старуха с растрепанными белыми волосами, которые не прикрывал сбившийся назад платок. Ее сморщенное лицо оставалось бледным, и только отблески пламени от почти догоревших свеч разукрасили кожу угрожающим багрянцем. Ганс невольно отметил широкие металлические ленты на запястьях старухи, похожие на оковы невольников. Они даже на вид казались тяжелыми, и движения женщины из-за подобных «украшений» делались неловкими.

— Но… — хозяин попятился, вид его мигом стал испуганный и загнанный. Наверняка бедолага уже проклял себя за недавнее упрямство и теперь мысленно молился, чтобы клирик ограничился комнатой. — У меня и в самом деле нет свободных мест, сами понимаете, святой отец. Но я могу освободить свою.

— Чудесно. — пропел толстяк, довольно потирая пухлые ладони, и блаженно вздохнул. — Ронал и Корви, остаетесь со мной. Остальные переночуют на конюшне, только вам, любезный, — клирик вроде бы добродушно взглянул на хозяина снизу-вверх, но того пробрала дрожь — придется одолжить им одеял и подогретого вина.

Для себя инквизитор потребовал легкий ужин и воды, а на последок предупредил хозяина, что завтра с утра они отправятся в дорогу и будет очень любезно со стороны трактирщика вовремя приготовить завтрак. Естественно, ни о какой плате речи не шло, но о деньгах хозяин видимо и не задумывался — лишь мысленно благодарил высшие силы, что клирик оказался в духе и предпочел пропустить мимо ушей все прежние оскорбления.

Неожиданно для себя Ганс понял, что старуха не сводит с него глаз и вот уже несколько минут ухмыляется самым неприятным образом. Наемник недоуменно нахмурился, напряженно размышляя, что взбрело в голову этой умалишенной. Мужчина даже думать не хотел, кем была эта старуха на самом деле — ведьмой, деревенской знахаркой или просто попавшей под горячую руку селянкой, оклеветанной собственной соседкой. Но чем больше Ганс вглядывался в испещренное морщинами маленькое лицо женщины, тем больше оно казалось ему знакомым. Внутри зашевелилось запоздалое беспокойство, а чутье просто кричало об опасности.

Когда слуха наемника достигли следующие слова клирика, волосы на голове Ганса зашевелились от ужаса и поздней догадки.

— Наслаждайся последними спокойными ночами, дорогая Маргарита. — толстяк поглядел на свою пленницу, и двое наемников по обе стороны от нее опустили широкие ладони на плечи старухи. Женщина криво усмехнулась. — Обещаю, в Санта-Катария-дель-Россо, ночи будут… длинными.

Процессия двинулась вслед за хозяином, который решил лично сопроводить гостей в свою комнату, прежде чем отправиться исполнять несложные поручения. Ганс же сидел с бешено колотящимся сердцем и дрожащими руками. Он не верил в совпадения, но когда старуха, прежде чем скрыться за дверью хозяйской комнаты, обернулась и широко ухмыльнувшись, махнула тощей бледной рукой, вынужден был признать, что, каким бы невероятным это не представлялось, все обстоит именно так, как он и подумал. Глаза женщины, необычайно яркие и молодые, издевательски щурились, и даже после того, как путники скрылись за дверью, Ганс все еще ощущал на себе их насмешливый взгляд.

Каким бы безумным не казалось происходящее, но наемник вынужден был признать, что старуха, которую он видел только, что, и та юная сумасшедшая колдунья, которая истребила его людей за какие-то жалкие несколько минут по-видимому один и тот же человек. Это было невозможным, совершенно невероятным и безумным, но чутье подсказывало мужчине, что его догадка верна.

Ганс залпом допил оставшееся в кружке вино и поднялся к себе в комнату, за которую заплатил на три дня вперед. После чего мужчина спешно собрал немногочисленные пожитки, спустился в конюшню, где расторопный слуга помогал устроиться сопровождающим клирика наемникам на ночь. Отыскав свою старую клячу, Ганс некоторое время потратил, чтобы в полутьме заседлать недовольное поздним вторжением животное. После чего приторочив сумки, мужчина легко запрыгнул в седло и отправился прочь.

Подальше от проклятого постоялого двора, клириков и ведьм.