05. Веревочка

Голос был резкий и злой, он не понравился мне, а еще больше — слова, хотя я не поняла ни одного. Я стояла в темном коридоре какого-то дома, а впереди, из светлого дверного проема, звучала явная и нешуточная угроза. И ничего не было проще, чем написать на ладони слово «дом» и вернуться, но тут зазвучал еще один голос, детский:

— Тааль, да ими ори!

И показалось почему-то, что ребенок пытается кого-то успокоить. Неужели другого ребенка?

Именно в этот миг пришла «волна» — теплый ветер, которому неоткуда было взяться в доме, тронул мои волосы, проник в разум и душу. Мир на мгновение утратил четкость, но вернул ее с лихвой — пониманием языка.

— Если он не придет, я убью вас вместо него! — повторил угрожающий голос.

И куда я могла после такого уйти? Хотя, наверное, так было бы разумнее. Вдруг они там, в светлой комнате, разберутся и без меня? Вдруг я сделаю только хуже? Им… или себе, если сбегу и буду мучиться мыслью, что могла помочь, но не стала?

Я сделала пять шагов по темноте и вошла в комнату, небольшую залу с несколькими креслами, камином и столом. Спиной ко мне стояла девушка с буйной гривой темных волос, а перед ней на полу сидели, не шевелясь, мужчина лет сорока и девочка, игравшие в веревочку и отчего-то так и замершие, с бело-сиреневым шнурком, растянутым между их рук. Эти двое уже смотрели на меня. Девушка наверняка заметила это и обернулась. Я не успела ее оценить: выставленная вперед в резком жесте ладонь словно толкнула воздух; меня коснулась мягкая прохладная волна, накрывшая оцепенением, но через мгновение это прошло. Иммунитет к местной магии на ближайшие сутки не позволил меня зачаровать.

Главный вопрос был — сказать ли этой девушке-магичке, поторопившейся обездвижить и меня, как мужчину и девочку, что ее заклятие не действует, или притвориться, что подействовало? Но я вспомнила, чем закончилось вранье в прошлый раз, и покачала головой:

— Простите, госпожа, со мной магия не работает. Можно мне сесть?

Она кивнула, наверное, больше от растерянности. Я прошла и опустилась в кресло прямо напротив сидящих на полу мужчины и ребенка.

— Ну вот. Я в полной вашей власти.

— Кто ты? — наконец придя в себя, спросила темноволосая.

Молодая, красивая… Но лицо с удивительным и горьким выражением власти и одновременно — беспомощности. А может, оно было обычным, но «нужное знание» уже начало приходить, давая понимать неявное. И, наверное, оно же помогло мне оценить и дом, простой, небогатый, со странными узкими окнами и шторами из цветных нитей, и ситуацию: черноволосая искала тут определенного человека, чтобы его убить. Нашла совсем других. Может убить их, а хочет — его. Не знает, как теперь поступать.

Я представилась, не ожидая, что она в ответ назовет свое имя:

— Меня зовут Талан.

Девушка и не стала называться, но почему-то это решил сделать мужчина.

— Дарро́мэ, — сказал он, чуть склонив голову, и тоже совершенно бесстрастно. Но ему-то приходится не выказывать страха, чтобы напугать девочку, которая пока не выглядела испуганной. — А дочку зовут Арлют.

Я склонила голову:

— Рада познакомиться, господин Дарромэ. И с тобой, Арлют.

Девочка посмотрела на меня любопытными карими глазами и снова с той же успокаивающей интонацией произнесла:

— Все будет хорошо.

Выключенная, исключенная из нашего круга уже тем, что осталась безымянной, черноволосая скептически хмыкнула в ответ на реплику ребенка, и наконец, решилась. Глубоко вздохнула, опустила поднятую ладонь. Правда, это не сделало ситуацию менее напряженной.

— Ки́рах, — сказала она. — Это мое имя. — И тут же, строго, почти зло: — Как ты сюда попала? Дверь заперта Знаком!

— Портал перенес, — призналась я. — Случайно.

— «Случайно», — почти по-детски передразнила Кирах. — Кто тебя учил так порталы строить, чтобы попадать, куда не звали?

— Никто, — призналась я.

— Недоучка, — скривилась магичка, и снова обратилась к мужчине:

— Вопрос тот же. Как мне найти Верде Лонрея?

— Я не знаю, — ответил Дарромэ, в голосе звучало раздражение… и еще что-то, не слишком отчетливое, но заметное. — Я уже говорил. Верде тут никогда не жил.

— Он же собирался купить этот дом!

— Собирался и купил. А потом отдал моей будущей жене и уехал. По слухам — в Даррену…

— Что ему делать в пустыне?

— Я не знаю… Послушайте, вы можете убрать свое заклинание. Обещаю, что никуда не сбегу.

— Слова бесполезны. Мне нужен Верде Лонрей.

— Да зачем? — воскликнул Дарромэ. — Если денег должен, хотите, я отдам долг за него?

— Тебе и так придется, — Кирах потерла ладони и снова кинула с них волну прохлады, коснувшуюся и меня — наверное, на всякий случай обновила заклинание. — Если Верде не появится. Он убил всю мою семью. А я убью тебя, живущего в его доме. Так будет справедливо.

Кирах произносила слова с тем же растерянно-властным лицом, и, наверное, и сама чувствовала, что в них нет силы. Слова были как из книги, и в жизни звучали нелепо и неуместно.

— Ладно, — неожиданно согласился мужчина. — Убей меня. Но дочку не трогай!

Кирах явно собиралась возразить, но тут же передумала:

— Пожалуй, и это справедливо. Пусть останется одна, как я.

И вот это последнее «одна, как я» и было правдой и жизнью черноволосой Кирах. Сколько из своих двадцати семи или около того она была одинока, что одиночество так въелось в ее душу?

— А с тобой мне что делать? — проговорила она, снова вспомнив о моем существовании. — И почему ты не ушла, как появилась, порталом, до того как я тебя заметила?

Кажется, она в самом деле приняла решение убить хозяина дома и теперь могла себе позволить отвлечься на меня.

— Не знаю, — призналась я. — Услышала голос ребенка… Стало страшно за него.

— Больше чем за себя? Глупость. Стоило активировать портал. А сейчас я не могу тебя отпустить, даже если ты никакого отношения к этой истории не имеешь.

— Я даже не знаю этой истории. Может быть, вы расскажете? И тоже присядете? Стоять тяжело…

Она могла разъяриться от ненужной заботы или любопытства. Но должно быть, торчала на ногах уже достаточно долго, чтобы устать, поэтому в самом деле подошла и опустилась на стул с высокой спинкой, сначала подвинув его так, чтобы сидеть напротив нас, отдельно. А что до любопытства, то мне повезло — Кирах оказалась из тех, кто любит рассказывать о своих бедах.

— Много лет назад мои родные жили тут, пусть на отшибе, но в городе. Их, нездешних, приняли хорошо. Но потом понадобилось уехать. Они решили продать дом. Покупатель нашелся быстро, тот самый Верде Лонрей. Он пришел к нам, а когда ушел, вся моя семья была мертва. Я тогда на полдня сбежала из дома, обиделась на мать за то, что придется уехать, бросить единственную подругу, которую я очень любила. Мы вообще часто переезжали и я устала терять друзей… Но сбежала недалеко — засела на дереве с развилкой в стволе и видела, как Верде ушел. Вошла в дом… И не застала родителей живыми. Мне было лет, как ей, — Кирах кивнула на девочку на полу. — Но стражу позвать я смогла… когда пришла в себя. Рассказала все, что видела. И знаешь, что они решили в итоге? Самоубийство!

— Отчего? — удивилась я. — Как умерли твои родные?

— Отравление. И там якобы нашлась записка о том, что они выпили яд сами. Но они не могли сделать это сами!

— Почему? — спросил Дарромэ. — Если записка и правда была?

— Подделка! Мои мама и отец любили жить! Я по три раза на дню от них слышала о том, что жизнь чудесная вещь и что «здесь и сейчас» важнее чем «потом и завтра»! Ты защищаешь убийцу — значит, соврал, и Верде Лонрей твой друг или родственник?

— Нет, — ответил хозяин. — Но я такой же нездешний, как и твои родные.

В этот миг меня укололо «нужным знанием» слишком остро, словно это было важно: Дарромэ не просто нездешний, он из тех же мест, что родные Кирах. Странно… Отчего не сказать? Может, так будет проще с ней договориться?

— У него были родственники? — спросила девушка у хозяина дома.

— Не знаю, — ответил он.

— Но это знают магистратские книги записи рождений и смертей, — задумчиво проговорила Кирах. — Правда, сейчас уже вечер и Магистрат заперт. Значит, отложим до утра.

— Госпожа, — вмешалась я снова, представив, что мужчине и девочке придется просидеть под заклятьем всю ночь. — Но ведь вам нужны не родственники того человека, а он сам. А он уехал.

— В пустыню Даррена, — с явным недоверием повторила она. Ей наверняка не хотелось отказываться от найденного выхода. — Это далеко. Сначала разберусь с теми, кто ближе.

— Наверное, есть способ быстро найти нужного вам человека. Хотя может и не получиться. Могу попробовать доставить вас к нему.

Она сообразила сразу же:

— Твои случайные порталы?

— Да. Они не всегда случайные. — Немного рискуя, я достала из плетеной ладанки свой камешек-чернилку, показала ей. — Там внутри чернила. Пишу на руке название нужного места или имя человека, думаю о них и оказываюсь рядом.

— Название или имя? — она, протянув руку, потребовала: — Дай мне.

— У вас не будет работать. Это мои чернила, сделанные из… моего света или моей тьмы, — ответила я, все же отдавая ей камешек.

Кирах, конечно, не поверила. Осмотрела камень, достала письменную палочку — совершенно чистую, потрясла, перевернув отверстием вниз, чернилку, вернула камень мне:

— Попробуй.

Я поняла, что именно должна попробовать, и тоже перевернула камешек. Подставила ладонь. Из дыры мне на руку упали несколько черных капель.

— Так. Ты отведешь меня к Верде Лонрею, — пошла на поводу у моей идеи Кирах.

— Хорошо, — согласилась я, предлагавшая минуту назад именно это. — Но мне нужно увидеть, как он выглядит. На свете может быть и не один человек с таким именем.

Магичка прошептала что-то в сжатый кулак и потом разжала его, словно подбросив что-то вверх. Свет от люстры с десятком свечей начал зримо стекать ниже, собираться, обретать форму и цвет. Минута — и я увидела световой портрет человека лет сорока, с густыми бакенбардами и шикарным кружевным воротником.

— Вот он. Запоминай.

Я и не собиралась спорить и постаралась запомнить. Выход не хуже других — отвести ее к нужному человеку. Убьет его? Может быть. Но зато не тронет отца и ребенка.

О них Кирах тоже вспомнила, хотя оба вели себя тихо. Для начала снова отобрала у меня камень, потом приказала:

— Поищи веревку.

— Зачем? — искренне удивилась я.

— Расстояние слишком большое. Как только я уйду, моя магия перестанет действовать и хозяин наверняка кинется звать стражу. Мне в общем-то все равно… Но если ты не сумеешь доставить меня к Верде Лонрею, я вернусь сюда.

Смысл в этом имелся… кроме того, что возвращаться ей незачем. И мне все же пришлось поискать и найти веревку.

Никогда в жизни не занималась таким гнусным делом, как связывать человека. Дарромэ не мешал; избавленный от заклятья неподвижности, выпутавший пальцы из цветной веревочки и не преминувший обнять дочку и шепнуть ей что-то успокоительное, и получивший в ответ очередное убежденное «все будет хорошо», он спокойно сел на тот самый стул, где сидела до этого Кирах, тяжелый, с толстыми ножками, и позволил опутать его веревкой. Но связывать девочку я отказалась.

— Ее можно просто запереть в комнате. Тут же есть комната с замком?

— Есть, — кивнул Дарромэ, — наверху. Ключи на связке возле двери.

Арлют не попыталась сопротивляться, позволила взять себя за руку и отвести наверх. Только на миг задержалась поднять с пола веревочку. Странное поведение, совсем не бояться…

И вот мы стоим внизу, я и Кирах, и она сначала крепко берет меня за локоть, потом протягивает чернильный камень:

— Только не пробуй сбежать. Я тогда сразу убью этих двоих.

Я не собиралась сбегать. Кинула последний взгляд на остатки медленно исчезавшего светового портрета, вытащила чернильную палочку и медленно, буква за буквой, вывела имя.

Не знаю, чего ждала Кирах, чья хватка в миг перехода стала до боли жесткой. Но потом она сразу разжала пальцы и выпустила мою руку. Мы стояли… пожалуй, в аллее, окаймленной деревьями с такими ровными стволами, что мне на миг даже показалось, что в этой ровности есть какое-то напряжение, словно кто-то тянет их сверху за крону и снизу за корни, заставляя выпрямиться еще чуток… и еще немного, и еще… каждое дерево, как и то, в которое мы едва не уткнулись носом, несло на стволе выцветшую ленту с неровным петлистым узором.

Кирах приподняла концы ленты на этом дереве, кажется, некогда сиреневой, теперь же серой, рассматривая узор. Нет, надпись. Но читать я смогла бы только после второй или третьей «волны», не сейчас, и потому ждала, что она скажет.

— Год Летящей на север стрелы. Четыре года назад… — Она посмотрела на меня с явно нарочитым спокойствием. — Он умер четыре года назад, это его душедерево.

— Душедерево? — переспросила я, уже почти догадавшись. Даррена — пустыня. Я ощущала сухой, с песчинками, ветерок и видела песок — в траве, в едва заметных трещинках на желтоватой коре… А в пустыне ценят все живое и поддерживающее жизнь. Воду. Траву. Деревья…

— Да. Тут порядки такие с древних времен. Человек начинает растить дерево в корзине, из семечка или отростка, а когда он умирает, дерево сажают над его закопанным телом. Ты откуда вообще свалилась, что про это не знаешь?

— Из другого мира. Но что ты теперь будешь делать?

Может, она и была удивлена или потрясена моими словами о другом мире, но зато вторые мои слова требовали немедленного обдумывания и ответа.

— Тут тоже должны быть записи о нем, раз Верде Лонрей жил и умер здесь. И тут не ночь, а значит, местный магистрат открыт. Найду его. Идем.

И она пошла по аллее вперед. Многолюдностью аллея не отличалось, но к первому же прохожему Кирах подходить не стала. Может, присматривалась. Одежда и вид местных не удивляли — брюки на женщинах, короткие туники и опять же брюки на мужчинах, кожа чуть более смуглая, чем у нас с Кирах. Одежды преобладали светлых тонов, белые и желтые, палевые, розоватые. Наши с ней платья, коричневое и синее, выглядели тут чем-то необычным, хотя не только мы носили платья. Девушка и выбрала спросить дорогу именно у дамы в платье, тоже коротком и тоже в брюках под ним. Жарковато для такого наряда. Но может, это нужно именно для защиты от жары?

— Как нам пройти к магистрату? — спросила Кирах у остановленной на аллее дамы. — Или туда, где можно найти записи о жизни и смерти людей этого города.

Дама покачала светловолосой коротко стриженой головой в маленькой, кажется, сплетенной из травы шляпке.

— А кога. Шайне-ла?

— Ла шайне, — согласилась моя спутница и заговорила на языке, понятном мне лишь частично. Первая «волна» обычно приносила мне знание только языка той местности, где я оказывалась. Но, наверное, «шайне» был тут общим языком, который знали многие. Так что через несколько минут я и Кирах шли по направлению к некой «Башне памяти».

Это правда была башня, высокая, выше местных деревьев и домов с редкими почему-то окнами. Внутри оказалось прохладнее, даже дул сквозняк, колыхавший висящие на стенах занавеси из нитей и веревочек. Пройдя коротким коридором, мы вышли в зал, от пола до потолка уставленный полками с очень разными по толщине и виду корешков книгами. И странно, я нигде не видела лестниц. Как же достать книги с самых высоких полок?

— Я могу помочь? — спросил приятный гортанный голос.

Женщина с вышитой повязкой на голове сидела с книгой в руках в кресле у одной из полок. Кажется, она верно определила, на каком языке к нам обращаться.

— Да, можете, — ответила Кирах без особых церемоний. — Я хотела бы увидеть записи о жизни и смерти человека по имени Верде Лонрей.

Дама встала, закрыла книгу и положила ее в кресло.

— Вы его родственница?

— Нет, — почему-то не стала врать Кирах.

— Хорошо, — сказала хранительница башни. — У меня есть для вас письмо.

— Для меня?

Женщина кивнула, подошла к одной из полок, тронула какой-то рычаг на ее боку и полка вдруг тихо, без скрипа, разве что с тихим шелестом, отошла от стены и начала подниматься. Стали видны металлические планки, какие-то валы и шестеренки в стене башни. И одновременно в движение пришла одна из верхних полок — стала спускаться. Мне казалось, они столкнутся, но полки разминулись, нижняя прошла под верхней, заняла ее место. Верхняя же опустилась на пол на месте первой. Хранительница башни перебрала пару книг и, наконец, достала нужную, а из нее — длинный и узкий конверт. И книгу, и конверт протянула Кирах.

— Может быть, письмо не для вас, тогда прошу вернуть его мне. Если то, что там написано, вам нужно, тогда оно ваше.

Девушка взяла и книгу, и письмо, и первым, конечно же, развернула конверт.

Я заглянула в бумагу — лист, исписанный крупным почерком, всего один. Кирах быстро прочла все, но кажется, оно ей не понравилось.

— Да, это для меня, — сказала она, сунула письмо в широкий рукав, наверное, там был карман, — и стала листать книгу.

Видимо, записи велись на понятном ей языке и были упорядочены — девушка быстро нашла то, что хотела, спросила у дамы:

— Оранжевый квартал это где?

— Как выйдете, налево, через три дома еще раз свернете, направо, и окажетесь где нужно.

Я поблагодарила хранительницу прежде, чем мы ушли — Кирах явно не собиралась этого делать. И, кажется, мы все же немного заплутали, но в итоге все равно оказались у дома, окруженного невысоким, ярко раскрашенным заборчиком: кто-то обвел красной краской каждый гвоздь в заборе, а некоторым пририсовал лепестки, превратив в цветы. Во дворе играли во что-то пожилая женщина и мальчишка — кидали на песок палки, поднимали и снова кидали. Жена и сын Верде Лонрея? Я не знала, что стану делать, если Кирах сейчас попытается их убить или хотя бы заколдовать. Но она смотрела на них несколько минут, а потом сказала:

— Верни нас в тот дом.

Дом… я подумала, что могу вернуть ее в свой, и никуда она не денется потом. Но останутся связанный мужчина и запертая девочка. Бросить Кирах где-нибудь, вернуться, освободить их? Можно бы. Но ей тоже нужна помощь.

Я сосредоточилась на видении комнаты, откуда мы переместились, и написала на запястье «назад». А через миг уже не нужно было представлять, все было рядом.

Не успела опомниться, как Кирах выхватила из моей руки чернильный камень.

— Вот теперь ты в самом деле в моей власти, — сказала она без особого злорадства, — но позже верну, не бойся. Просто мне может понадобиться переместиться еще куда-то.

Я не стала спорить, и постаралась не показать, что мне страшно. Страшно лишиться чернилки и больше никогда не попасть домой. И тут же храбро повернулась к Кирах спиной, подошла к Дарромэ и стала развязывать его.

— Стой, — потребовала она. — Прекрати!

— Не прекращу, — возразила я, ощущая затылком ее взгляд. — Ты можешь его опять «заморозить» или как там оно называется. Не говорю, что заклятье лучше, чем веревки, хотя может и лучше. Но мне перед человеком стыдно.

Как ни странно, она позволила освободить хозяина, но когда я повернулась, на нас с Дарромэ смотрела выставленная вперед ладонь, ощетинившаяся тонкими и явно острыми лучами, наверное, готовыми слететь с ладони, как стрелы, и поразить все живое.

Правда, недолго. То ли Кирах быстро надоело, то ли она не видела в нас угрозы, потому что опустила руку, словно что-то решив для себя.

Сверху начали стучать — девочка хотела, чтобы ее выпустили. Вот отважная. Я бы на ее месте сидела тихо как мышка.

— Схожу за ней, — сказала я, начала подниматься по лестнице и меня никто не остановил.

Ключ торчал в замке, как я его и оставила. Арлют, хотя и колотилась в дверь, выглядела спокойной.

— Ты не бойся, ничего плохого не случится, — в очередной раз успокоила она.

— Точно-точно?

— Конечно. Так всегда бывает, — ответила девочка.

Мне почему-то казалось, что ее уверенность основана на чем-то большем, чем вера ребенка, что все обязательно будет хорошо… Арлют взяла меня за руку, и мы спустились вниз, где хозяин дома, едва увидев нас, тоже что-то решил для себя и вдруг сказал:

— Хотите чаю? Или, может быть, поужинать?

«Нужное знание» снова трепыхнулось во мне, но сосредоточиться и понять, что оно мне нашептывает, помешала Кирах.

— Что, и меня накормишь? — спросила она едко. — Тебе обязательно надо быть гостеприимным?

— А тебе обязательно надо кого-то убить? Не хочешь сначала узнать, почему твоих родных лишили жизни… если, конечно, они не сами?

— Я узнаю, — мрачно пообещала она. — Что ж, давай свой чай.

Через пять минут мы уже сидели за столом и пили его, все, кроме Кирах.

Я отважилась задать ей вопрос и перейти на «ты»:

— Почему ты не стала мстить тем, в пустынном городе? Это ведь были его родные?

— Жена и племянница… Они совсем другие… Даже не похожи на него… И мне еще надо подумать над этим, — она достала из рукава письмо, кинула на стол. Невесело усмехнулась: — Любопытно? Возьми и прочти.

— Не могу. Не знаю языка.

— Можно мне? — спросил хозяин, получил кивок-согласие, взял бумагу, развернул и начал читать вслух.

— «Я не знаю, кто ты, что читаешь сейчас это письмо. Наверное, родня той семьи… Мне кажется, я все-таки как-то убил их.

О цене за дом мы договорились очень быстро, но почему-то с каждым мгновением хозяева вели себя все более странно. Нервничали и постоянно смотрели на двери. Мне подумалось, что нужно уйти, что мне намекают на это. Отдал деньги и ушел, но забыл на столе свой договор, а когда вернулся, не застал хозяев в живых. Женщины сидели за столом мертвые, но такие спокойные, словно уснули, а мужчина — с ножом в груди. А потом пришла стража…»

— И ты все еще думаешь, что я не должна мстить человеку, который считал себя виновным? — спросила Кирах, перебивая чтение.

— Нет, — сказала вдруг девочка. — Ты никого не убьешь. Веревочка так сказала.

— Кто? — удивился Дарромэ.

— Веревочка. — Девочка показала поднятый с пола двухцветный шнурок.

Кирах фыркнула:

— Значит, веревочка сказала… Только это? Больше ничего?

— Нет. Что я попробую отдать ее тебе. На! — и она протянула девушке свой шнурок.

— Оставь себе, — поморщилась Кирах. — Взрослые не играют в игры.

— Играют, только в свои. — Девочка положила веревку на стол и посмотрела на отца. — Па, ты расскажи им уже.

— Что рассказать?

— Все что нужно.

Повисла пауза. Наконец, Дарроме сменил позу — отставил в сторону чашку с недопитым чаем и откинулся на спинку стула. Спросил:

— А твоя веревочка не может рассказать все?

— Мне может, а ты расскажи всем...

— А если не расскажешь, я убью тебя, — ладонь потерявшей терпение Кирах снова щетинилась лучами.

— Самой-то не надоело? — иронично усмехнулся хозяин дома. — Заканчивай с этим. И повтори свои вопросы вместо угроз. Да, и лучше возьми веревочку у моей дочки. Кажется, она твоя.

Девушка резко встала, опрокинув свою чашку, чай растекся коричневой лужицей по столу.

— Я больше не буду угрожать, просто сделаю…

— Нет, — вмешалась Арлют. — Ты его не убьешь. Папа проживет до восьмидесяти лет.

— Сейчас проверим, — сказала Кирах и один из угрожающих лучей вытянулся и коснулся груди Дарромэ. И исчез.

Я не успела испугаться, как все закончилось — или просто ничего не началось. Дарромэ поморщился, потер грудь, а растерянная магичка опустила руку.

— Но почему? — спросила она. — Твое сердце должно было…

— Сядь! — перебил он резким, хотя и не злым голосом, и девушка села. Так вот как надо было с ней разговаривать!

— Я расскажу, — хозяин протянул руку и взял веревочку со стола, подержал. Положил обратно. — Нет, ничего не чувствую. Правда, я и не должен.

Помолчал и продолжил:

— Не хочешь спрашивать — так просто выслушай… Твои мать и отец когда-то служили моему господину и моей стране, Эвиле. Только они, знаешь ли, не совсем люди. Они… артефакты, живые артефакты-предсказатели, или те, кто если нужно, узнает что угодно и подскажет, как правильно поступить. Как твоя веревочка, дочка, — он улыбнулся Арлют. — Она же тебе говорит про опасности?

— Всегда, если спросить, — согласилась девочка. — Что плохие мальчишки ждут за углом и туда не надо ходить. Или что мама вернется сердитая. И про хорошее тоже…

— А как? Что ты ей даешь? Нет, не так. Ведь просто держать ее в руке мало, верно?

— Надо увидеть или вспомнить хорошее. Порадоваться, — Арлют протянула руку к веревке потеребила ее конец, улыбнулась. — Раньше не получалось, а теперь да.

— Хорошая веревочка. И ты у меня умница. Но все равно я меньше всего хотел бы чтобы моя дочь стала наследницей такой силы…

— Что ты там врал о моих родителях? — перебила Кирах.

— Сложновато для вранья, — усмехнулся Дарромэ. — Но я закончу… врать. Твоих родных создали алхимики и маги. Вырастили, вывели через много поколений таких же, как они. И то ли посчитали, что так надежнее, то ли в чем-то ошиблись, но дар твоих матери и отца все знать был завязан на страдание, свое или чужое. Оно приносило прозрение. Наши маги объяснили бы лучше… Твоим родителям жилось неплохо. Их даже не сильно мучили, хватало и вида чужих страданий. А потом они начали ошибаться в предсказаниях, почти убедили создателей в своей бесполезности, что ослабило контроль за ними… и сбежали. Поймать сразу не сумели, а после они и вовсе затерялись где-то… Тогда применили обычный способ: Эвила — богатый край, куда с радостью приезжают полюбоваться нашими пещерами, статуями или театром. Каждому гостю стали в воротах ставить на руку метку специальной краской, которая потом исчезала… Оставался неслышимый никому, кроме искусственных существ, как твои родные, запах, а он включал в их сознании одно единственное желание — вернуться в Эвилу. Лишал воли… И Верде Лонрей принес им этот запах. Дальше ты знаешь и сама, или можешь догадаться. Вместо того, чтобы вернуть, запах заставил их убить себя. Или они нашли в себе достаточно воли чтобы сделать это и не возвращаться.

— Вранье! — взорвалась Кирах. — Они что, не могли для самих себя узнать наперед, что будет?

— Обычное дело — никто неспособен прорицать себе, — спокойно ответил Дарромэ. — И потом я же сказал — они стали ошибаться. Дело в чувствах. Несколькими людьми, которые привязаны друг к другу, легче управлять, поэтому их и создали сразу двоих. А они полюбили друг друга и это их изменило. Со мной такой ошибки повторять не стали.

— С тобой? — повторила девушка.

— Да. Я такой же артефакт, как и твои мать с отцом. Только сделанный для их поиска. И я их нашел, хоть и поздно. Но и еще кое-что отыскал. Поиск привел в этот дом, где жила уже месяц девушка с престарелой матерью. Их жилище сгорело, и Верде отдал им это, ставшее не нужным ему. А потом… банальная история. Я полюбил ее и остался с ней. Все.

— Нет, не все! — не согласилась Кирах. — Ладно, моих родителей убил запах… Но почему ты не вернулся в свою Эвилу? Почему тебя оставили в покое, такой нужный и полезный «артефакт»?

— Бесполезный, — поправил он. — Любовь, видишь ли, превращает артефакт в человека. Как твоих родных. Думаю, они стали бесполезны для Эвилы. Может, вообще потеряли свой дар. И думаю, в Эвиле никогда бы в это не поверили, слишком много сил и времени вложили в их создание. Но даже если бы поверили, еще оставалась ты. Их дитя. Возможная наследница дара.

— Да нет у меня никакого дара!

— В том-то и дело, — улыбнулся Дарромэ. — Они должны были позаботиться об этом до того, как ты родилась, и, кажется, позаботились, — он кивнул на веревочку. — Спроси у нее. Возьми в руки и попробуй порадоваться чему-нибудь. Задай свои вопросы.

Кирах нахмурилась.

— Хочешь сказать… что их дар теперь в веревочке?

— Уф, — Дарромэ с притворным облегчением вытер со лба несуществующий пот. — Наконец-то. Их, или твой, но, похоже, веревочка и есть дар. Если можно сделать человека-артефакт, то артефакт-вещь — дело обыденное. И хотя твои родные не были ни магами, ни алхимиками, но на что не пойдешь, чтобы только защитить свое дитя?

— Слишком много пустых слов, — устало выдохнула Кирах. — И так все у тебя красиво и стройно выходит… Как извлечь дар из человека, даже если он артефакт, и поместить в какую-то веревку? Не верю, что такое возможно.

Она провела глазами по комнате, словно ища чего-то. И нашла — меня. Сказала:

— Ты зависишь от меня. А значит, не станешь врать. Возьми эту… веревочку и ответь на мои вопросы, как она тебе скажет. Если скажешь правду, я отдам тебе твой путевой камень.

Я понимала — бесполезно говорить ей, что все на самом деле наоборот: тот, кто зависим, скажет все, что угодно тому, от кого зависит. И она почему-то не хотела сама взять веревочку и задать ей свои вопросы; может, больше верила людям, чем артефактам.

Но я не успела ничего сделать, меня опередила Арлют. Протянула руку, взяла бело-сиреневый шнурок, опутала тонкие детские пальцы.

— Спроси меня о чем хочешь.

Кирах подумала, а потом снова повела ладонью, произнеся гулкое, словно колокол слово. Оно ударилось в стены, зазвенело в стеклах окна, колыхнуло шнурки-занавеси и заставило погаснуть свечи на люстре. Но темноты не было — пространство вокруг стола светилось неярким, чуть розоватым светом.

— Это Круг Правды, — сказала Кирах. — В нем нельзя лгать. Ложь не прозвучит.

Потом глубоко вдохнула и спросила у девочки:

— Так что случилось с моими родителями? И что с даром?

— Они не совсем потеряли его. Но любовь сделала их людьми, а люди не хотят страдать и знать больше, чем нужно. Хотят просто жить. И чтобы их дитя было в безопасности. Твои мать и отец использовали дар, чтобы избавиться от него и избавить тебя. Сделали из дара вещь, — она качнула веревочку. — Ради тебя и себя. Они отдали бы ее охотникам за ними, если б успели… Ты можешь ее взять и использовать. Только теперь не надо страдать. Надо радоваться.

— Обо всем позаботились, — горько усмехнулась девушка.

— Нет, — возразила Арлют, — не они, а я. Мне не нравилось, что веревочка отвечает, когда я плачу, и я сделала по-другому.

Кажется, Кирах хотела сказать «врешь!», но вспомнила, что сама же создала Круг Правды, в котором ложь не звучит.

— Дети не хотят страдать, они вообще не верят, что это обязательно нужно, — сказал Дарромэ. — И они не знают, что не всемогущи. Вот ты… где была все это время и чего хотела? Почему пришла только сейчас?

— Меня отдали в приют. А потом я училась… многому. Должна была стать сильной, чтобы отомстить.

— И все еще хочешь?

Она открыла рот и произнесла в ответ слово — наверное, «хочу», но не раздалось ни звука. Кирах попыталась снова — и снова выдала лишь тишину.

— Нет, не хочу, — смирилась она. — Но этого «дара» не желаю тоже.

Она встала на ноги, сделала резкий жест — Круг Правды погас, и снова вспыхнули свечи в люстре.

— Но я все равно отомщу, — ее глаза сверкнули не ненавистью, а, скорее, облегчением и радостью от удачной мысли: — Оставлю веревку твоей дочке, охотник на людей… Пусть играется или пророчествует. А ты умрешь в восемьдесят лет, а не сейчас, потому что я бросила в тебя «зверь-заклинание», а оно убивает только того, кого хочешь убить.

— Ладно, — почему-то согласился Дарромэ, тоже вставая. — Но ты-то что будешь делать?

Кирах не ответила ему, она смотрела на меня, тоже поднявшуюся на ноги:

— Если я покажу тебе место, не называя его, ты сможешь доставить меня туда?

И она показала.

— Красивое, — одобрила я новую световую картинку — каньон с причудливыми скалами, вид с одной из них: камни бесконечное небо и тропинка, вьющаяся веревочкой вдаль, вдаль, вдаль. — Думаю, что смогу. А что это?

— Картина. Она висела в зале приюта. Не знаю, как называется каньон, но уверена, где-то он существует. — Кирах вздохнула. — Всегда хотела узнать, куда ведет эта тропа. Я бы прошла по ней до конца.

— Считаешь, что эту, — я обвела рукой пространство дома, — ты уже прошла до конца.

Она подала плечами, а потом кинула мне мой «путевой камень».

— Я устала спорить. Отведи меня туда.

— Охотно. Но не тебя, а нас…

— Подождите, — попросил Дарромэ, отходя от стола. — Возьмите с собой немного еды и воды. Вряд ли в каньоне есть, где перекусить.

Кирах фыркнула, но подождала, пока он вернется с кухни с прямоугольной корзинкой, полной, кажется, булочек. Я взяла ее у него, заглянула внутрь. Ничего не заметила, но «нужное знание» уже сказало мне, что обязательно найдется потом в корзинке. Ну что ж, это его право, защитить свою дочь, как родители Кирах когда-то защитили свою.

Только Арлют, кажется, пока ни о чем не догадывалась.

— Хорошей дороги и приключений, — пожелала она. — И побольше. Пусть у тебя всегда все будет хорошо!

— Так не бывает, — не согласилась я. — Но буду надеяться.

— Пойдем уже, — поторопила Кирах и взяла меня за локоть не так сильно как раньше.

Я посмотрела на Дарромэ и кивнула — он кивнул в ответ. Потом написала на руке слово «каньон», держа в голове чудесную картинку. Теплый ветер ударил в лицо, сухой и жесткий, но пахнущий цветами, хотя там, где мы оказались, не было цветов. Но все остальное — было, и тропинка у наших ног.

— Надо же, он и правда существует, — заметила без удивления Кирах и ступила на тропу.

Я немного подумала и пошла за ней. В конце концов, корзинка с припасами была у меня, а значит, я отвечаю за Кирах и себя. Даже если она против.

Но она, кажется, не была против.

8-10.12.16