03. Ржавчина для героя

Менестрель, сердитый и взъерошенный, хотя в брошенном на пол берете блестела не только медь, покосился на меня.

— Дальше было то, что вы теперь видите вокруг. Мир. Благополучие. — Он помолчал и решил зачем-то дополнить: — Свет.

Свету было вдосталь. Хозяин таверны свеч не жалел, вот уж не знаю, по какому поводу.

— Я не про мир. С ним-то, вижу, все в порядке. С героем вашим что случилось?

И вот тут он меня удивил, потому что посмотрел, словно я вдруг спросила нелепицу. И сказал:

— А какая разница? Мир-то спасен.

Это было по-своему логично, но несправедливо при всей своей логике. Тем более высказал такое менестрель, носитель культуры, памяти и правды, а этот, что пел в зале таверны, носил их так же привычно, как свой залихватский берет, позже брошенный на пол. И похоже, не задумывался о смысле и значении собственных песен.

— То есть легенд о нем после спасения мира нет? — решила уточнить я.

— Ни одной, — почему то с облегчением признал бард, пальцы, нервно дергавшие струны, наконец, успокоились и в хаосе звуков начала проявляться мелодия.

Славно. Ох как славно.

— Но ведь прошло всего шесть лет!

— Ну и что? — спросил какой-то парень, сидевший за соседним столиком. И крикнул барду: — Манье, хватит болтать, спой еще!

Менестрель Манье ухватился за возможность избавиться от моих вопросов и затянул новую героическую песню. О том же самом: Безымянный герой побил Чудовище Эхх и тем самым предотвратил конец мира. Нет, непонятно. У чудовища есть имя, а герой — Безымянный. И похоже, весь город с этим согласен, а то и весь мир, куда я вышла очередным телепортом. Город звался Аварне, что переводилось как Благополучный или Благой. Особой благости я не заметила, но улицы оказались чистыми, а люди — вежливыми.

Пока не начала задавать вопросы о Герое.

— Если вам так интересно, — сказал подошедший принять плату за обед слуга, старик, из-под форменной цветной шапочки которого выбивались симпатичные седые кудряшки, — то полное имя чудовища — Эххин.

Я не поняла, что мне это дает, зато отчетливо услышала «дзиньк» — как будто серебряной ложкой легко стукнули по краю хрустальной вазы. Чутье подсказывало, что это важно. Приходилось прислушиваться, недаром я столько лет ищу по мирам загадки и тайны. Нашла одну и здесь.

Архивы — лучший источник информации. Особенно старые. Местный назывался Ржавым, из-за пятен, покрывавших обложки и частично переходящих на листы. «Болезнь бумаги», — сказал служитель архива. Я поверила, что бумага может болеть. Она оживает, когда на нее наносят слова историй, а все живое способно иногда хворать.

Сначала я искала летописи. Потом сборники легенд и песен о герое и чудовищах. Их нашлось странно мало, и порой чудовище в легенде называлось иначе. Я запомнила все имена и попыталась искать по ним и по имени «Эххин». Ничего. И тогда обратилась к служителю.

— Книга о чудовище Эххин? — переспросил он, похмурился и кивнул. — Была такая. Запасной архив, если не ошибаюсь. Сейчас поищу.

Он отворил один из ящиков своего стола, куда поместилось бы не меньше половины книг всего архива, достал ключ, поднялся и повел меня и себя куда-то вглубь длинной залы с книжными полками и стеллажами. Между двух из них пряталась дверка, которая меня не заинтересовала раньше. Служитель отворил ее, попросил подождать и шагнул с фонарем в пахну́вшую запахом старых книг темноту. Вернулся минут через десять с томом, совершенно нетронутым ржавчиной. «История чудовища Эххин и Героя, его победившего».

Имени героя и там не оказалось, зато говорилось, что родом он был из городка Хешта. Недалеко от того, где я была.

Дороги могли быть и лучше или просто рейсовая карета мне попалась совсем негодная, но растрясло меня изрядно. Еще и спутниками — милое семейство без конца пыталось вовлечь меня в разговоры ни о чем, а поняв, что не выйдет, обиделось поголовно, включая семилетнюю внучку и собачку бабушки.

Но с остальным повезло: на расспросы, где тут жил Безымянный герой, мне указали на один из домов — не сразу, да, только шестой прохожий, старушка, торгующая цветами. Но ведь указали. А в том доме, богатом, не похожем снаружи на замок, но изнутри производящем именно замковое впечатление, меня приняли благосклонно и с улыбкой выслушали благодарность за спасение мира, которую я принесла сразу, не церемонясь и понятия не имея, кем приходится Безымянному герою пожилой, царственного вида мужчина, представившийся мне как эн Роэни. Я же представилась путешественницей, которая именно для выражения благодарности и явилась, и даже не сильно соврала. Найти славного героя и вернуть ему право на славу — разве это не благодарность?

Но улыбка эна Роэни угасла, стоило спросить, могу ли я повидаться с Героем.

— К сожалению, мне неизвестно где его найти.

— А кто он вам? Сын? — эн не вздрогнул, но что-то мелькнуло в глазах. Угадала, значит. — Тогда может ваша супруга знает?

— К сожалению, я не могу вам помочь. — Хозяин встал с роскошного кресла. Мне тоже пришлось подняться. И уйти без ответов.

В местной таверне пели примерно о том же, но другими словами. Это же надо… в моем мире родной город Героя был бы увешан плакатами и не менее трех улиц носили бы его имя. А тут ничего. Даже музея нет.

Зато нашелся музей чудовища, к которому вели многие улицы. Я обнаружила это, когда прохаживалась, мысленно перебирая в голове все, что знаю, и ища обрывок потерянной нити. Когда в шестой раз вышла к одному и тому же высокому и какому-то плоскому зданию, то решила подойти и узнать, что это. Оказалось — музей.

Судя по портретам, чудовище было реально страшным. Но портретов оказалось много и на каждом — свое чудовище. Судя по стилю художников и состоянию полотен, это все были побежденные героями — обязательно Безымянными — за последнюю сотню лет. Что-то часто этот мир спасать приходится. Но теперь становились понятными разные имена в легендах, что я читала в архиве. Гид музея ничего путного не говорил, но косился так, словно я намеревалась спереть один из экспонатов.

И мне снова повезло. На самой новой из картин чудовище и герой сражались на фоне карты, и в верхнем, не занятом одной из восьми лап чудовища и развивающимся плащом героя углу темнела точка, обозначенная скрещенными мечами и подписанная «Долина Теней». Место исторического сражения, не иначе. Ниточка нашлась.

… И тут же снова вырвалась из моих рук.

Когда я зашла в «Гильдию колеса и копыта» и спросила, как доехать до «Долины Теней», мне сказали, что ехать не надо, это тут, за углом. И верно, стоило выйти из здания Гильдии и свернуть за угол, как я увидела. Театр «Долина Теней». И там как раз шло представление, посвященное шестой годовщине спасения мира. От полного отчаяния я решила сходить на спектакль.

Герой на сцене был ничуть не похож на картинного, но он неплохо прочитал стих в одной из сцен:

Тени, тени на землю ложатся,

От порога к порогу и в круг.

Мир и праздник должны продолжаться,

Но не дремлет чудовище, помни же, друг.

Может, близко оно, может, рядом,

Тольку руку протянешь, и вот…

Проржавела, пропитана огненным ядом,

Чья-то жизнь. И никто не спасет.

Но герою, конечно, придется.

В том работа его или честь.

Мир захочет, быть может, да сам не спасется

Даже если и способы есть.

Потому ли, что просто слабее?

Это странно — спастись не уметь.

Просто мир, если болен, то быстро ржавеет.

А герой не приучен ржаветь.

У него слишком много заботы,

Чтобы время на слабость терять,

На вопросы о том, для чего ты и кто ты.

Но порой победить — осознать.

На овации вышел автор пьесы, благообразный старикан. После представления я сумела пробраться за кулисы и почти сразу нашла драматурга в одном из коридоров, нервно выговаривавшего что-то исполнителю роли Героя. Мне не понравились ни тон, ни слова, а драматургу не понравилось «самотворчество», тот самый момент со стихами. Оказалось, актер прочитал их по своей воле, виршей не было в пьесе. Я громко откашлялась, чтобы заметили, и тут же заговорила с сердитым автором:

— Приветствую, уважаемый. Я хотела вас поблагодарить за пьесу. Все было как настоящее.

Он смерил меня непонятным взглядом и буркнул:

— Еще чего не хватало.

«Герой», все еще в костюме своего персонажа, явно подавил смешок.

— А что, — удивилась я, — разве не так должно быть?

— А вы кто такая? — сердито спросил драматург. — Нездешняя? Послушайте, мне некогда с вами разговаривать. — И тут же обратился к актеру: — Дин, марш репетировать. И чтобы больше никогда!..

— Да господин Анвэ, будет сделано, господин Анвэ! — отчеканил с явной иронией актер, почему-то подмигнул мне и ушел.

Я полагала, что все, разговор не состоялся, но удалив лишние уши или глаза, господин Анвэ снова обратился ко мне:

— Моя пьеса лишь одна из многих одобренных. И театр только один из многих. Не думаю, что вам где-то покажут правду. Она никого не интересует, кроме правды, что мир пока в безопасности. Понимаете?

Я кивнула, хотя понимала немного, но надеялась, что он скажет еще что-то. Но драматург этим и ограничился, попросил меня как можно скорее покинуть закулисье и ушел.

Правда, вернее ключ к ней, оказалась разбита на много частей. Слишком много, чтобы мне одной удалось ее собрать. Театр «Долина Теней» был почти в каждом городе страны. И в каждом давали пьесы про героя. Это я узнала в том же «Ржавом архиве», в Аварне, куда вернулась почти побежденной. Тот, кто направил меня по этому пути, старый слуга, сегодня работал в таверне. Мне почему-то казалось, что там он не станет со мной говорить, и потому я дождалась его вечером на улице возле таверны и окликнула, когда старик вышел и зашагал по дроге, наверное, домой.

— Постойте!

Он оглянулся и, кажется, не удивился.

— Да, госпожа?

И глядя в его глаза, я вдруг услышала то самое «дзиньк». Ответ найден. Все кусочки мозаики сложились в одно, пусть даже я все еще не видела полной картины.

— Вы знаете правду, — сказала. — И знали, когда посылали меня. Могли просто сказать. Так зачем посылали?

— Чтобы вы смогли понять, так ли вам нужна эта правда, — ответил он с улыбкой, чем-то напомнившей улыбку актера.

— Нужна. Даже очень. Так какова правда?

Он подумал немного и вместо ответа сказал:

— Сразу видно, что вы нездешняя, тут никто не ищет правды. Но подумайте, кто обязательно знает ее?

— Герой… — я помолчала и добавила: — И чудовище. Героем вы не можете быть, слишком стары. А чудовище убито.

— Оно побеждено, — поправил меня он. — Не обязательно убивать, чтобы победить.

Я пожала плечами. Эту правду знают даже дети.

— Получается, что герой не убил чудовище… не убил вас, — оговорилась я, потому что сразу поверила в это, хотя передо мной и не стояло клыкасто-когтистое чудо. — И если вы человек и вы живы, хотя побеждены, то где победитель и кто он? Кем он был? — поправиться меня заставило пришедшее изнутри чувство, что именно так правильно.

— Актером, — сказал старый слуга, — одного маленького театрика, на сцене которого представляли сатирические пьесы, бичуя разные пороки. А я… я был тем, что у нас называют «ярким светочем».

Я нашла место этого слова на своей оси координат. «Светоч дня». «Звезда». Кумир.

— Я считал себя великим и никто меня не разубеждал. Каждая моя строчка и рифма восхвалялись так, что слышали даже дикари в глухих лесах. И сначала было легче, хотя сначала меньше хвалили. Но потому и было. Понимаете? Я еще не любовался собой. А человек или любуется или делает то, чем в самом деле можно залюбоваться. Иначе не выйдет.

— А потом? — спросила я, уже догадываясь и почти не нуждаясь в рассказе. Но мне надо было услышать это от человека.

— А потом мир начал рушиться. Все как обычно бывает. Неурожаи и прочее. Все потому, что в мире стало слишком много чудовищ, которые любили только себя. И в эпоху Конца их почему-то с каждым днем хвалили и превозносили все больше. Меня тоже, и я не был худшим из чудовищ. Просто так вышло, что побежден оказался именно я. И со мной… все подобные мне.

— Дело в пьесе? — спросила я, помолчав.

— Да. Однажды я зашел в театр и увидел на сцене себя. Увидел, как выгляжу со стороны. И что-то изменилось. Актер еще прочел со сцены мои стихи, вложив в уста своего героя, и я вдруг понял: всё ложь, все похвалы. Стихи плохи и слабы. Я поднялся на сцену поговорить с актером. А другие, кто на нас смотрел, увидели битву и запомнили все именно так.

— Но почему… — я подобрала слова, прежде чем спросить: — Почему забыли имя героя?

— Потому что он не должен был стать новым «светочем». Понимаете? Потому что чаще всего чудовища получается из героев. И я не исключение.

Он помолчал.

— И знаете что еще? Все знают, что чудовища вырастают из героев, если их превозносить. Но есть много вещей, которые как ржавчина для любого героя.

Я смотрела на него, а он на меня. Вопросов не осталось, и загадка была разгадана. Мне почему-то вспомнился актер Дин. Может, он и был тем героем и читал со сцены стихи бывшего чудовища. По возрасту вполне подошел бы и имя Дин Роэни ему вполне бы подошло. А может, все не так, и герой с чудовищем больше никак не связаны. Главное в том, чтобы из героя не вышло нового чудовища, хотя рано или поздно оно все равно появится.

Я только надеялась, что это случится нескоро. Надежда — та вещь, что неподвластна никакой ржавчине.

3.09.16