08. Чужая работа

Их было семь или восемь, новых миров, которые я проскочила, едва заметив — побыла сутки и тут же спешила в новый. А могло быть и двадцать восемь, и это не изменило бы горечи моих слов и моей неудачи с Тийре, правды в словах Дорнаха и необходимости как-то все пережить. Побег не помог; не дал забыться в приключениях и новых впечатлениях: обходилось без приключений, а впечатления не достигали дна души, откуда снова и снова поднималась память о разговоре с Полубогом. И я уже почти сдалась, почти решила вернуться, когда на очередном переходе случилось странное. Я застряла.

Обычно все происходит мгновенно. Был этот мир, стал тот. В этот раз стала темнота, и она мне не понравилась. Не понравилось ощущение плотного, сжимающего со всех сторон кокона. Все сильнее и сильнее, с чувством медленного движения куда-то, падения…

А потом кокон треснул и я наконец оказалась где-то. В новом мире, имя которого, короткое и нелепое, то ли Мимес, то ли Мимик, а может Мимо, я написала на ладони.

Мир показался мне слишком мал и темен, и это вызвало отторжение и страх — неужели еще один кокон? Потом пришла первая «волна», и вместе с волной понимание — это всего лишь одна комната, богато убранная, с коврами, сплошь покрывающими стены, шикарной красно-золотой шторой с кистями на единственном окне и креслом похожим на трон. Великолепие обстановки точно уменьшало размер комнаты. Детали выступали из полутьмы постепенно, словно для меня одну за другой зажигали свечи. Женщину в кресле-троне я заметила последней, после шкафа с книгами — позолоченные обрезы, корешки с чудными виньетками, а иногда — блестящими камнями — и чернильницы в виде капкана. А женщина, почему-то выглядевшая не живой, а искусной акварелью из нового направления «объемных» — уже смотрела на меня и немножко сквозь меня. Или это я глядела сквозь, потому что лицо женщины делалось все более прозрачным, словно рисунок выцветал от моего взгляда.

Госпожа кабинета медленно встала с кресла-трона.

— Спасибо.

Голос звучал взволнованно и как-то устало безнадежно. Но лицо в этот миг сделалось немного другим… менее призрачным.

— За что? — спросила я, хотя, спросив, сразу же поняла, что боюсь узнать.

— За то, что пришли, — ответила она.

И вдруг снова сделалась просто ожившим рисунком, а его кто-то стер одним движением. Я не успела толком осознать, что осталась одна, как перестала быть одна: в дверь кабинета постучали и тут же вошли — тоже женщина. Увидев меня и пустой трон, поджала губы, потом спросила:

— Хотите быть нашей королевой?

Я ошарашено молчала, потом кивнула — потому что было слишком неожиданно и потому, что не хотела снова избегать ответственности, помня, что вышло в прошлый раз.

— Приветствую вас, госпожа наследница, — произнесла дама. — Прошу вас, следуйте за мной. Нужно провести Церемонию.

— Какую церемонию? — спросила я ошарашено. — Вы же меня не знаете… и я тоже ничего тут не знаю…

— Церемонию вступления в должность, конечно, — ответила женщина, делая успокаивающий жест. — Все в порядке, ни о чем не беспокойтесь. Так всегда. Королевой всегда становится пришелица. И она всегда приходит, чтобы отпустить прежнюю королеву, что вы и сделали. Идемте же.

Не знаю, почему подчинилась. И не знаю, почему вздрогнула от звука захлопнувшейся за моей спиной двери, и только по дороге, во время пути по бесконечно длинным и темноватым, но делающимся все более освещенными коридорам, рассмотрела свою ведущую. Длинное темное платье, коротко-остриженные волосы и в них заколка-завиток, почему-то показавшаяся мне похожей на официальный знак статуса. Профиль лица тонкий, но взгляд, когда она останавливалась, чтобы меня подождать, неприветлив. В голову сразу пришло, что настоящая наследница — она, и я занимаю ее место… Да нет, какого света?

— Постойте, — сказала я, останавливаясь, — я не могу стать вашей королевой. Я вообще сейчас уйду.

Я достала чернилку, быстро написала на ладони имя моего мира… И ничего. Где стояла, там и осталась. И чернила на ладони выцветали на глазах, как ушедшая королева. Ладно, еще раз. Теперь написала имя не своего, а чужого мира, первое, что в голову пришло. И опять ничего. Проводница мне не мешала и никак не комментировала. Только когда в третий раз ничего не вышло и я растерянно опустила руки, сказала:

— Откуда бы вы ни пришли, пути назад в ближайшие несколько лет нет. Потом вас сменит новая королева.

Я даже не нашла сразу, что ответить. Какая из девочек не мечтает о собственном королевстве? Мечты сбываются… Только взрослым зачастую не нужно то, чего страстно желают дети, хотя они иногда могут это получить в любой момент. Большие возможности исполнить свои старые желания и никаких для исполнения желаний настоящих. И конечно, цена…

— …пройти испытание.

И как же без этого? Я была уже не рада, что задумалась и прослушала часть речи моей ведущей, хотя все еще надеялась, что ничего из сказанного мне не пригодится, и в какой-то миг я все же сумею отсюда сбежать. И все же поинтересовалась:

— И какое испытание?

* * *

Мне показали картинки и живое изображение внутри пластины темного перламутра — работающих мужчин и женщин, объяснили, что и как. Потом покормили в небольшой и тоже богатой столовой, при этом слуги все время сменялись, и у меня возникло подозрение, что не все из них должны мне прислуживать, просто хотят посмотреть на новую «королеву». Обедать не мешало, но немного смущало. Я еще не стала никем, а мной уже все интересуются. Люди не показались необычными; красивая раса, некоторые смуглы, некоторые белы, черты разные, но и мужчины, и женщины слегка угрюмы. Некоторые показались мне похожими, а может, просто взгляд и разум устали от множества лиц и перестали их различать. Кормили вкусно, хотя тоже странно — все было либо сплошь твердое и горкой, либо в виде жидких бульонов на очень больших и плоских тарелках.

Еще одно порадовало: никаких особенных церемоний. Меня не пытались переодеть во что-то помпезное или сделать какую-нибудь королевскую прическу. Сразу после обеда повели «на испытание» через весь этот замок или крепость.

Моим сопровождающим был приятный лицом и манерами мужчина в чем-то вроде формы, с той же завитушкой, что и заколка в волосах недовольной госпожи, только в виде значка на воротнике. Он сразу представился как Карреж, вел меня по бесконечным коридорам, показывая и рассказывая:

— Здесь кухня, госпожа. Наши повара не волшебники, но готовят отменно. А тут, выше по лестнице, библиотека, если вдруг станет скучно, можно зайти. Обратите особенное внимание на синюю полку, там самое интересное. Эти окна сделал один из наших гостей-иномирцев, он оказался мастером своего дела.

Получилась интересная экскурсия, но шли мы — сверху вниз — очень долго, наверное, больше двух часов, и я успела устать и от его рассказов, и от долгого пешего похода.

— Вы сможете отдохнуть в Месте, — сказал мой спутник, как-то поняв мое состояние.

И произнес это «Место» так просто и так значительно, что мне было о чем думать аккурат до момента, когда мы подошли к большой деревянной двери. Совсем простая, без резьбы, ручка — обычная стальная скоба, и когда мой спутник открывал дверь, я поняла, что она толщиной в пару ладоней, а значит тяжела.

— Прошу вас, госпожа. Когда закончите, подойдите к двери и позовите меня.

Я вошла внутрь, дверь за моей спиной закрылась, очень тихо для такой тяжелой штуки.

Хорошо, что меня подготовили. Иначе я так бы и стояла в дверях, потрясенная увиденным. «Место», как же. Почему для такой красоты не нашлось собственного слова, имени, пусть даже пышного и пафосного, вроде «Великий Радужный лес» или «Фантастическое собрание гигантских реликтов». Оно и было фантастическим. Из земли тут и там вырастали огромные радужные раковины улиток, порою с хороший дом, иногда поменьше, но самая мелкая все равно была в мой рост. Темные и светлые спирали с радужным отливом, от которого нельзя было оторвать глаз, иногда с трещинами и сколами, с темной и вроде как пустой горловиной. Для начала я подошла и коснулась одной из раковин, самой маленькой, большие страшно было трогать, хотя и придется, такое была задание. Показалось, что под ладонью бьется пульс, но скорее всего это был мой, оттого что ладонь прижата слишком сильно. Я так и стояла минут тридцать, потому что выпала от радужных переливов, а придя в себя, принялась трогать все остальные раковины, сначала медленно, потом с дикой скоростью, словно кто-то ограничил меня во времени. Некоторые от моего касания трескались и рассыпались, заставляя жалеть о потерянной красоте; но надо было выявить такие раковины, все, и дать им рассыпаться. Другие были неприятно склизкими — их стоило запомнить… Для всякой вещи есть много слов. Моя называлась «испытанием», хотя оказалась просто работой, пусть и странной.

Немного привыкнув, я перестала спешить, рассматривала каждую раковину, словно стараясь запомнить. Но память это ведь так ненадежно… Может, позже я расскажу об этом какому-нибудь художнику и он нарисует. Или кто-то здесь сделает это по моему приказу, если я королева.

…Королева, да, на ближайшие несколько лет. Прошел не один час, когда я вспомнила, что мне надо бы отсюда уйти или хоть попытаться. Попыталась, без результата. Неведомый капкан не отпускал.

И тут же вернулись воспоминания о моей ссоре с Полубогом. Вернулись и больше не ушли, сделав работу нудной. Красота уже не радовала, потому что я не видела ее сквозь пелену памяти о своих некрасивых словах. Ошибка не бывает красивой. Захотелось сесть и так сидеть, опустив руки и ничего не делая, потому что все бесполезно. Даже вернуться уже не хотелось.

Но работу все равно надо было сделать. Заставить себя. Тем более, снова хотелось есть.

Я ухватилась за это желание, встала и принялась трогать оставшиеся раковины. В итоге закончила минут за сорок и подошла к двери.

— Господин Карреж, я закончила.

Дверь тут же отворилась.

— Хотите поужинать? Отвести вас в столовую или сразу к госпоже Млезе?

— Госпожа Млеза — это дама в красном, которая меня встретила? — уточнила я. — Тогда лучше в столовую.

Он улыбнулся — снова очень приятной улыбкой.

— Не сердитесь на госпожу, на ней лежит большая ответственность.

Мы двинулись по коридору; я представила себе очередной полуторачасовой или больше поход и невольно поморщилась — усталости накопилось слишком много.

— Я не сержусь. Если ответственность на ней, то это она тут королева, а не я. Я вообще не хочу быть вашей королевой!

— Значит, будете кем-то другим, — согласился он. — Кем захотите.

— Как это? — удивилась я. А через минуту еще больше, потому что он открыл дверь и мы правда оказались в столовой. Через десять минут пути по коридорам, хотя должны были идти час.

— В вашей воле называться, как пожелаете. Что насчет смотрительницы?

— Неплохо, — согласилась я, входя в столовую. — Но отчего было сразу так не назвать?

— Прошлой нашей гостье нравилось быть королевой… Поэтому вам предложили тот же титул. Присядьте, я распоряжусь.

Мне бы пришлось сесть — этого я хотела больше всего. А еще переварить сказанное Каррежем. Вообще все верно, мне предложили — я согласилась, не думая. И неважно, как зовешься, если все равно выполняешь одну и ту же работу. Которую я, кстати, уже сделала, а значит, не нужна.

Слуги начали приносить еду, много и вкусно, и я отвлеклась. Карреж ко мне не присоединился, хотя стоял в дверях, наблюдая или охраняя… Я назвала его мысленно телохранителем и утвердила для себя в этой должности. После ужина он отвел меня к госпоже ответственной… надзирательнице, — ее я стала называть так — Млезе, где и оставил, выйдя за дверь и оставив мне уверенность, что он ждет по ту сторону.

Госпожа была занята — рисовала или рассматривала какую-то схему.

— Я все сделала, — заявила я застав, ее наконец посмотреть на меня. — Можно меня отпустить, и сделать так, чтоб отпустило.

Поднятый от схемы взгляд не выражал ничего, понятного мне.

— Завтра будет другая работа, — сказала надзирательница, наконец назвав «испытание» правильным словом. И решила похвалить: — У вас получается хорошо. Лучше, чем у многих.

Комплимент показался мне сомнительной наградой, заменой исполнения моего желания вернуться или ответом на возможность возвращения. Так отпустят меня или нет?

Но мой следующий вопрос все же стал бы иным, но был предугадан Млезой.

— Только иномирянин может сделать эту работу, — сказала она. — К сожалению, это так. И работа возникает почти каждый день. Спящие альчии требуют внимания, и главная задача в том, чтобы они продолжали спать. Вопрос с выживании человеческой расы в этом мире.

Я помолчала, осмысливая сказанное и решая, какой из новых вопросов выдать первым.

— Альчии — это раковины?

— Альчии это существа в раковинах. Первые обитатели этого мира, решившие заснуть, чтобы не губить мир.

Я отметила для себя разницу — альчии заснули чтоб не губить мир, но спать они должны чтобы жила человеческая раса — и задала второй вопрос:

— А почему это может только иномирянин? Мы с вами не особенно отличаемся…

— Внешне, — кивнула она. — Наши мысли входят в резонанс с мыслями спящих альчий и будят их. А кроме того — непостоянство. Если сразу же заменить смотрителя, они почувствуют и это тоже может их пробудить.

— Вы б хоть согласия спрашивали, — проворчала я потерянно. Надежда на мою ненужность, а значит и свободу, не оправдалась.

— Вижу, вы утомлены и не можете мыслить ясно. Карреж проводит вас в вашу комнату, — сказала она, вставая.

Карреж словно услышал, тут же отворил дверь и пригласил меня пойти с ним.

* * *

В «королевской» спальне, примыкавшей к «моей» комнате, мне спалось хорошо. Но на следующий день после завтрака снова пришлось идти к госпоже надзирательнице, которая расспросила меня о вчерашней работе и дала новую — вымыть склизкие раковины и нанести на них мазь. Карреж помог дотащить ведра, одно пустое, второе с мазью, и остался ждать за дверями.

Работа оказалась еще та, хотя слизь легко стиралась мокрой тряпкой, а вода нашлась тут же, в глубоком каменном желобе. Лестница и щетка на длинной ручке, чтобы дотягиваться до верха раковин, тут тоже были. Все удобства, даже еду принесли через несколько часов. Услышав, как меня зовут, я подошла, дверь тут же открылись и Карреж толкнул в мою сторону высокий столик на колесиках, коротко отрекомендовав:

— Ваш обед.

Мой телохранитель был какой-то другой. На меня предпочитал не смотреть, морщился, никакой приветливости и улыбок. Ну мало ли, может, получил за что-то нагоняй от надзирательницы…

— Спасибо, — я потянула столик к себе, и как только он въехал за порог, Карреж запер дверь.

Еда оказалась такой же — разнообразной, сытной и горячей. Все я не осилила, но решила остаток пока не возвращать и продолжила работу. А когда устала, еще поела и попыталась поговорить с Каррежем. Но он разговор не поддержал. На мой зов открыл дверь, спросил «Вы закончили?», а когда узнал, что нет, снова начал ее закрывать.

— Да погодите! — попросила я. — Карреж! Мне нужно с вами поговорить!

— Я не Карреж, — буркнул он хмуро. — Могу позвать его.

Не Карреж? То же лицо, если не считать полного нежелания улыбаться, та же форма со значком… Близнец?

— Он ваш брат? — нечего сказать, умный вопрос.

— Не брат, — каков вопрос, таков и ответ, ага.

Больше я к нему приставать не стала и снова занялась раковинами.

Красота сегодня так не привлекала, но нравилась форма — завитость в одну сторону, мягкость линий, какая-то общая логичность… Завершив с мазями, я обошла весь… пусть будет сад. Никакой ограды не было, но уйти дальше я не рискнула, по крайней мере, сегодня. Из окон я видела, что замок стоит на скале, судя по количеству лестниц вниз, частично и в скале, и вокруг те же скалы… никого сада с альчиями. Может, смотрела не в те окна. И никакого города поблизости не заметила. На карту бы взглянуть… зайти потом в библиотеку...

В голове стоял шум, легкий и неназойливый, похожий на пересыпающийся туда-сюда песок. Даже приятно, и работать не мешало, скорее наоборот — я начала под него напевать и шум стих. Закончила ближе к сумеркам и неприветливый небрат Каррежа увел меня в столовую — ужинать.

Потом я попросила провести меня в библиотеку.

— Вам лучше лечь пораньше, потому что завтра рано вставать, — буркнул телохранитель, но просьбу исполнил.

Библиотека оказалась в высокой башне, куда подниматься и подниматься. А синюю полку заполняли книги с приключениями. Занятно, но не то, что мне надо, хотя парочку я все же прихватила с собой. Нашлись и карты. Мир как мир, только вот назывался он не тем именем, которое я писала на ладони, и даже не на «м», а Шу-Май-К-Награ. Непонятно. Шла туда, а оказалась тут…

Прохождения второй волны я не заметила, но читать уже могла. История мира в двух словах: был обычный мир, с первой расой альчиями, а потом они уснули и пришел Прогресс. Люди к тому времени вроде как уже были… Но больше про Прогресс не было сказано ни слова, не описывался подъем искусств или ремесел и прочие блага. В город, что ли, напроситься, когда не будет работы, посмотреть, что и как, на что похож этот самый прогресс.

Никакого города даже из окон башни я не увидела, но должен же он где-то быть.

Мне вдруг живо представилась оживленная солнечная улица. Правда, слишком похожая на улицы моего родного города, но может, именно потому мысленная картина привела меня в такой восторг. Словно я не вспоминала, а первые попала в собственный город, все казалось новыми ярким — удивительное чувство, похожее на то, какое бывает от внезапного первого снега. Прозрачность, чистота и свежесть… Я засмеялась, переживая радость и новизну...

И почти тотчас все закончилось, словно оборвали какую-то связь. Осталось удивление. Радость? У меня нет для нее ни одного повода. Ни единого. Разве что можно порадоваться, что до сих пор не отобрали на всякий случай чернилку. Так откуда вдруг легкость и восторг?

Хмурый брат Каррежа уже стоял у двери и на этот раз смотрел в упор и очень неодобрительно, хотя и ничего не говорил.

— Идемте, — сказала я, вздохнув. — Мне и правда надо отдохнуть.

Взгляд из неодобрительного сделался «ну я же говорил», но слова не прозвучали.

* * *

Легла я, как только добралась до кровати, положив чернилку под подушку, а подняли меня и в самом деле рановато и отвели в ту же приемную. Хмурая госпожа Млеза — в этот раз занятая не схемами, перед ней стояла доска с чем-то вроде фишек разного размера и цвета — объяснила, что сегодня мне нужно убрать в сторону осколки расколовшихся раковин и посчитать, сколько осталось. Лучше несколько раз.

Я возмутилась:

— Почему не посчитали раньше?

— Они посчитаны, — ответила она равнодушно.

— Тогда почему не попросили меня посчитать рассыпавшиеся, чтобы потом отнять и…

— Всегда нужно пересчитывать, — перебила она. — Считающий мог ошибиться. Цифры важны. От количества раковин наше благополучие зависит тоже.

Теперь я почти понимала, отчего она постоянно хмура или недовольна. Благополучие ее расы зависит от какой-то пришелицы… А кроме того, наверное, ей совсем не хочется тут торчать, надзирательница ненамного старше меня, может, тридцать или тридцать два. Жизнь проходит мимо нее.

— Понимаю, — более мирно сказала я. — Это моя работа. И закончится она только через пару лет.

Подумала и заметила:

— Уход прежней… королевы выглядел странно. Словно стала рисунком, и ее стерли.

— Все видят по-разному, — пожала плечами надзирательница. — Но мы не видим, только чувствуем.

Так вот почему она оказалась у дверей так быстро… Но без ответа на это вопрос я бы обошлась, а вот другой…

— А откуда вообще известно, что она вернулась в свой мир? Какие гарантии…

— Каждый из гостей задает один и тот же вопрос, — перебила Млеза. — Снова и снова. Пятьдесят восемь раз. Может, хоть вы сами на него ответите?

Я честно попыталась, когда шла в Сад в сопровождении неприветливого близнеца. Но что-то мешало. Не невозможность самой увидеть ответ, нет. Цифра. Пятьдесят восемь вопросов. Пятьдесят восемь гостей. Пятьдесят восемь умножить на два — если каждый гость остается всего на два года, — сто шестнадцать. Лет. Люди столько не живут. Да и не выглядит моя надзирательница столетней.

Впрочем, она же не сказала, что спрашивали именно ее?

Осколки ракушек оказались легкими, но те, что покрупнее, пришлось раскалывать. Тоже было жалко. Потом я стала складывать большие куски в более мелкие. Сносить все надо было к краю небольшой пропасти, уже изрядно заполненной битой ракушечной мелочью. Это заняло полдня, а потом я считала, раз, второй и третий обходя все раковины. Шуму в голове прибавилось, но сильнее всего шумели мои собственные мысли — попытки как-то уложить в голове сто шестнадцать лет чьей бы то ни было жизни.

* * *

Я сильно устала, и покормили меня сегодня особенно хорошо, а спать пораньше легла сама, несмотря на соблазнявшую меня книгу-приключайку. Снилось почему-то лицо ушедшей королевы.

А утром меня разбудил улыбчивый Карреж с толстенной книгой в руке. Наверное, не спал и ждал утра за чтением приключайки. Он снова повел длинной дорогой, лабиринтом коридоров, комнат, холлов. Только разговорами в этот раз не развлекал. Впрочем, ближе к концу путешествия спросил, умеют ли в моем мире считать звезды.

— Умеют… правда, больше любят считать деньги или чужие удачи.

— Скорее неудачи, — улыбнулся он. — Такой подсчет доставит больше удовольствия. А удачи — свои.

— Пожалуй. Я считаю своей неудачей то, что ваш близнец не похож на вас. С ним скучно.

Он коротко кивнул.

— Жеррон выбрал другой путь. Разговаривать с ним бесполезно, но может быть интересно помолчать. Некоторые говорили, что в молчании больше… надежности.

— А зачем тут вообще нужна надежность? Разве здесь опасно? Разве кто-то покусится на Сад… на Место, источник всех благ для всех людей и для него лично?

Он отчего-то не улыбнулся, хоть я постаралась подать это фразу как можно легкомысленнее и веселее.

— Надежность из тех вещей, что нужны всем и всегда. Просто ради комфорта.

— Свобода тоже, — возразила я.

— Да. Но свобода — это работа. Надежность, впрочем, тоже. Мы пришли.

Я уже видела это. Карреж отворил дверь Сада и дал мне в руки свою книжку. Открыла — страницы были испещрены цифрами — десятки и сотни тысяч, миллионы и десятки миллионов.

— Почитайте это альчиям. Можно вслух, но лучше мысленно. От этого они засыпают.

Потом посмотрел серьезно:

— Вы же не сбежите? Я хочу сказать не в свой мир, а вообще? Госпожа Млеза слишком горда, чтобы просить, и поэтому она приказывает и повелевает. Но она в том же положении, что и все мы.

— Да понимаю я. Просто быть тут несколько лет… Меня потеряют дома и начнут искать.

— Не потеряют, — уверил он. — Для них вы никуда не исчезли.

А потом мягко, но настойчиво втолкнул меня за дверь и закрыл ее, оставив с очередной загадкой.

Мне не хотелось сегодня над ней думать. Вернее, думать вообще. В голове приятно шуршало, я читала цифры из книги, бродила, трогая раковины, уже не боясь их поломать, потом снова читала. Потом Карреж принес еду, но не выпустил меня. До самого вечера.

Ближе к нему я все же позволила себе мысли; разум отдохнул, словно выспался, и начал перебирать вопросы. Первый — как уйти отсюда раньше чем через пару лет. Потом — как меня могут не потерять дома? Надо расспросить Каррежа или надзирательницу. Еще — эти цифры. Почему именно они усыпляют альчий?

И надо всем — почему не действует чернилка, навсегда ли это? И снова — как уйти, но не о способе, а о том, как я смогу все бросить, если оно зависит от меня? Впрочем, можно же вызвать другого смотрителя.

Вот еще и насчет способа вызова. Похоже, гостей перехватывают на полпути к другому миру. Мой кокон и движение вниз… Не очень-то вежливо.

В голове словно звучал прибой, то громче, то тише. Это непостоянство немного пугало. Вдруг именно так и просыпаются альчии? Я почитала еще цифры, много цифр, и шум сделался ровным. Значит, зависимость есть. Но ведь рано или поздно альчии все равно проснутся, они же живые!

Я закидала Каррежа вопросами через дверь, и после работы он отвел меня в библиотеку. В какую-то другую библиотеку, — просто небольшую комнату заполненную книжными стеллажами, впрочем, наполовину пустыми, — снял с полки и протянул мне один том.

— Тут все написано, — сказал он.

Я принялась читать.

Странно, до этого в голове было столько вопросов, а сейчас вдруг искать на них ответы стало казаться скучным. Настолько, что едва начав узнавать об альчиях, я ощутила беспросветную тоску и, закрыв книгу, полчаса ходила туда-сюда, пытаясь ее унять. Мне не хотелось читать. Мне хотелось действовать. Страшно и невыносимо, словно каждый миг я ощущала, как теряю бесценное время.

Я вспомнила «Академию Счастья», села на пол, скрестив ноги, и негромко затянула повторяющийся «слог покоя» аум. Постепенно стало легче, и даже быстрее, чем я думала, и разом, рывком, словно открыли дверь и выпустили лишнее. Но дверь комнаты осталась закрыта. Карреж не заглянул на звук...

Я вернулась к книгам.

Альчии меня уже почти не интересовали. Тем более предложенная мне книга не слишком проясняла дело. Да, альчии — первая разумная раса тут. Жили «неопределенно долго». Однажды уснули все разом, всей расой. Проведенные исследования говорят том что, на две расы в мире не хватало ресурсов, вероятно альчии это понимали и выбрали сон. А через несколько лет к человеческой расе пришел Прогресс.

Мне чем-то не нравился этот то и дело упоминаемый Прогресс. И смущало частое утверждение, что если альчии проснутся, то людей ждет уничтожение. Словно обитатели раковин так вот возьмут и убьют всех людей. Не смогла я встроить в общую картину и отчет какого-то ученого — с цифрами, что-то насчет разрушения спящих раковин и замедлении Прогресса…

Оказалось, для меня этого многовато. Но еще кое-что я прочитала — об экспериментах с порталами. Прогресс «освободил умы от главного врага» и позволил качественно развивать науку, в том числе и в направлении человеческого комфорта. Была изобретена теория переноса и проведены опыты. Закончившиеся неудачно, если ее считать создание Портала Гостей. Видимо тот, каким меня сюда доставили.

Я почти готова была об этом думать, когда мне помешали.

— Теперь вопросов будет меньше? — в невесть когда открывшихся дверях стояла госпожа Млеза, успевшая сменить моего телохранителя.

— Не особенно. Просто вопросы стали другими. Что вы делаете, когда человек напрочь отказывается работать?

— Все, чтобы он согласился. Вообще все.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

— Например, предлагаем любую награду.

— А если единственное, что ему нужно — вернуться?

— Обещаем, что он сможет вернуться, и что это зависит лишь от него.

Прямой шантаж… но я знаю пока слишком мало, чтобы так думать.

Я не стала уточнять, но осторожно заметила:

— С этого надо было и начинать.

— С этого я и начала. Но вы захотели стать королевой.

Кажется, я покраснела.

— И дома вас не потеряют. Наш портал отсылает на ваше место двойника, создавая его в момент контакта.

Кажется, я что-то уронила.

— Как? Еще одна я?

Она неожиданно улыбнулась.

— Да, еще одна вы. Точная копия. Представьте себе, что куда-то шли, и вдруг кто-то поставил перед вами зеркало. Чтоб не наткнуться вам пришлось остановиться и идти назад, а ваше отражение отправилось туда, куда шли вы.

— Но это… это как-то можно доказать?

— Вы видели тут похожих людей?

Я припомнила свой первый обед в большой столовой, людей со схожими лицами, и конечно, Каррежа с его небратом Жерроном.

— Не только видела, но и общалась с ними.

— Это и есть доказательство, — кивнула она. — И еще одно… возможно, не захотите возвращаться… потому что есть шанс, что копия — не та, что теперь заняла ваше место, вы сами. И покинув наш мир, вы исчезнете.

Добавила. Добила. И ушла.

А когда я вышла, то увидела Каррежа и его… копию. Обоих. Впервые. И смогла сравнить. Да, похожи, когда не рядом. А так — разные.

— Ты тоже прошел порталом? — спросила я, выбрав почти наугад разговорчивого брата.

— Было дело. Госпожа, не беспокойтесь о двойнике. Когда вы вернетесь, то она уже не будет вами, — словно услышав мои мысли, сказал Карреж. — Или просто исчезнет.

Но я почему-то была уверена, что этого не случится. Брат Каррежа не исчез.

— Как долго? — я кивнула на молчаливую копию.

— Очень долго, — Карреж помолчал. — Очень.

— Больше двадцати лет?

— Больше.

Мда. Я начинала чувствовать себя половиной чего-то целого. Может, Полубог ощущает то же. А мне даже еще страннее. Никогда не знаешь, во что без тебя превратится твоя вторая половина.

* * *

Мне приснилось, что я бродила по какому-то рынку и что-то покупала. Скука… Я вообще не знала, зачем покупать, но все так делают. А потом стало интересно. Проснувшись и позавтракав, отправилась к ракушкам, хотя сегодня никто меня туда не звал. Провожал меня снова молчаливый брат Каррежа.

В голове слабо шумело уже и вне Сада, а в саду шум сделался мягче и как-то… Гармоничнее что ли, или привычнее. Это помогало не думать… и думать тоже помогало, так что когда вернулась мысль о двойнике, я не тревожилась. Было бы, пожалуй, интересно с ней встретиться. А перед Полубогом я извинюсь. Может, он тоже захочет передо мной извиниться. А если нет, значит не нужно.

Все проблемы были решены, и стало скучно. Лечь спать прямо тут, что ли…

— Спать хорошо, — сказала я вслух, — особенно без снов.

Провела ладонью по раковине, рядом с которой сидела.

— Такие красивые и собираетесь уничтожить людей? Или я просто неправильно поняла. Впрочем, еще и не то бывает… А люди о вас заботятся! Вот я ухаживаю за двумястами пятью альчиями в этом саду. А есть еще и другие. Кстати, интересно, а сколько вас всего?

Шум стих — так резко, что я заметила. И опять напугалась. Я уже не знала, чего хочу. Если ракушки проснутся, моя работа больше не понадобится и я смогу уйти. Но отвечать за истребление расы? Нет уж.

Я попробовала мысленно называть цифры. Но что-то мешало. Кажется, полная тишина без привычного уже гудения. И каждую мою цифру словно повторяло эхо — с вопросительной интонацией. Снова и снова. Как вопрос. В конце концов я не выдержала, встала и вышла за дверь, почти ощущая невыносимое желание узнать хоть одну точную цифру. Сколько таких садов. Сколько наследниц-смотрителей. Сколько альчий.

Особенно последнее.

Я сказала наблюдавшему за мной Жеррону:

— Отведи меня к госпоже Млезе.

И видимо тон был правильный, потому что Карреж-второй не стал спорить.

— Если вы вот прямо сейчас не скажете мне, сколько всего альчий во всех садах, я ничего больше делать не стану. Хоть убейте. И на совесть не давите.

Это была не я. Не совсем я. Да плевать, потому что и надзирательница не стала спорить и назвала цифру. Потом поправила что-то на столе перед собой — планку в многоуровневой модели механизма — и спросила:

— Это все?

Это и правда было все.

— Завтра вы должны будете отметить на специальной карте все оставшиеся раковины.

Я кивнула. Больше не хотелось бунтовать, хотя новая работа вызвала чувство «это все нарочно придумано, чтобы был повод меня тут держать».

Меня вернули в мои комнаты и я полвечера читала, наконец, приключенческий роман, неплохой, точнее, хорошо отвлекающий. И спала без снов. Но разбудил шум — служанка, рано принесшая еду, споткнулась на ровном месте, и все уронила. Лицо выглядело слегка бледноватым. Наверное, решила, что я начну ругать и ее накажут.

— Все хорошо, — сказала я, выйдя во вторую комнату, где она собирала осколки. — Я не буду жаловаться.

Девушка посмотрела на меня, словно я сказала какую-то ересь. Но ответа я не дождалась, как и нового завтрака.

Пришедший брат Каррежа словно вообще не спал и выглядел скверно. Хотя нет, это неправильное слово. Старше. Двигался, впрочем, так же легко и свободно как всегда.

Я попросила меня накормить и потом делала свою работу, а Жеррон сидел с этой стороны запертой за его спиной двери и наблюдал за мной. Порой он уходил, и когда отпирал дверь-щит, я слышала шум и вроде бы крики. Или ничего. И когда возвращался.

— Почему сегодня вы не за дверью? — спросила я наконец.

— Потому что тут… спокойнее. Приходится держать себя под контролем.

Я вспомнила два свои внезапных приступа чувства. Есть ли связь? Но попробую использовать его внезапную разговорчивость и узнать больше.

— Такое часто бывает?

Я даже не успела спросить, что именно «такое».

— За время моей службы не случалось ни разу. И вообще с тех пор, как мы стали отлавливать чужаков для роли смотрителей. До того, говорят, было, когда мы сами пытались утихомирить альчий.

Я поняла, что он говорит о своем, о том что сидит в его голове… и он как-то понял, что спрашивала я не об этом.

— Ты хотела знать что-то другое.

А я уже и не знала, что именно я хочу знать.

Поэтому спросила сущую ерунду.

— Скольких ты видел… королев?

— Ты двадцать седьмая.

Цифры меня, наконец, добили.

— Вы тут что, по тысяче лет живете?

— Примерно по пятьсот сорок.

После всего остального этот удар прошел почти нечувствительно. Может, из-за тех же цифр. Они позволили оценить хотя бы одно последствие.

— Должно быть жуткое перенаселение…

— И было бы. Войны помогли. А потом законы о рождаемости. — Он пожал плечами. — Пятьсот сорок почему-то предел. Или просто ракушек на все не хватает. Их уже осталось всего-то…

Он назвал ту же цифру, что и надзирательница.

Вспомнилась статья ученого-зануды.

— Значит, ваш прогресс… как-то связан с альчиями? Или долгая жизнь и ракушки, живущие «неопределенно долго»?

Он посмотрел с осуждением.

— Ты так же плохо слушаешь, как я говорю. Сон ракушек — и есть Прогресс. Спящие создают фон, который делает нас долгоживущими. Но ты не надейся, на тебя не подействует.

— Почему? — спросила, хотя думала о другом: так альчии не злые, и не стремятся уничтожить людей? Они им помогают? Не зная того… Люди используют альчий? И если они проснутся… И число альчий сокращается из-за людей...

— Потому что ты иномирянка. Твои мысли и твоя личная энергия не в резонансе с фоном альчий, и не успеют к нему приспособиться… А если успеют, ты не захочешь терять то, что получишь, и останешься тут навсегда. Или не захочешь уходить. У нас тут многие желания просто отмирают. И желание об этом думать или говорить.

— Жеррон! — прервал его голос небрата из-за двери. — Рано!

— А по мне так даже поздно. Надо было сразу…

— Открой, — потребовал Карреж.

Неблизнец встал и открыл.

— Не злись. Тут нельзя.

Жеррон кивнул, толкнул брата к двери и оба вышли, захлопнув дверь.

Думать мне было о чем. Настолько было, что я не сразу заметила вопросительно гудящий фон, а когда заметила, отмахнулась, мысленно назвав цифру, которую слышала последней — число оставшихся раковин. И все стихло. Вот и ладно.

…Вообще почему именно люди стали жить долго? Впрочем, я об этом мире ничего не знаю, может другие тоже…

Я думала и занималась работой, которую уже почти считала своей. Хотя, может, и зря, ведь я твердо намеревалась уйти раньше обычной пары лет. Совесть могла позволить это, замолчать, если бы я продолжила думать, что люди этого мира плохие — используют альчий. Но я этого не знала. Фон просто действует на людей вне их воли. Я не заметила паломничества в сад. Кажется, все наоборот и сюда никто кроме меня входить не хочет. Или вот небрат Каррежа вошел, потому что тут надо держать себя в руках. Для него это то же что для меня слог «аум».

И даже если все по худшему варианту и альчий используют, в мире есть люди хорошие и плохие. Проснувшиеся существа вполне могут отомстить всем, без разбора. Поэтому я все же не хотела, чтобы они проснулись, и когда закончила отмечать на отданной мне и карте оставшиеся раковины, снова мысленно сообщала им разные цифры.

Однако, меня сначала не покормили, а потом вообще забыли выпустить. По счастью дверь оказалась не заперта и от толчка открылась. Я вышла, отыскала оказавшуюся разгромленной кухню, поела и поднялась к себе, не ища никаких объяснений. Завтра, все завтра.

* * *

Но завтра спутало все мои планы. Когда меня покормили — в замке сделалось потише — я спросила принесшего завтрак Жеррона, когда пойду к альчиям, а он вместо ответа привел в маленькую уютную комнату, где уже ждали сидящие за столом Млеза и Карреж. На столе ждали чай и лакомство вроде орехов в меду.

Госпожа встала навстречу.

— Прошу, входите и присоединяйтесь к нам.

Она не улыбнулась, но что-то от улыбки было в ее позе и словах. Непонятно и удивительно. Но когда я попыталась найти какую-то поддержку в стремительно меняющемся мире, увидеть неизменную улыбку Каррежа и посмотрела на него, то мой телохранитель только кивнул на место за столом. Ни следа прежней приветливости. Еще страннее.

— Можно на «ты»? — спросила надзирательница.

— Да, конечно. Я Талан.

— Меня зовут Млеза, ты уже это знаешь. Но спроси все, о чем хочешь узнать, я отвечу. Мы ответим. Книги не помогли, как мы поняли.

Эта любезность и покорность были слишком внезапными.

— Спрашивай, — поторопил Карреж, не попросивший права на «тыкание», а взявший его сам, как Жеррон вчера в Саду. — К раковинам ты сегодня все равно не пойдешь.

— Отчего? — удивилась я.

— Тебе же обещали и дни отдыха…

— Альчии неспокойны, — перебила его Млеза. — С этим надо разобраться.

И не только с этим… Я попробовала начать с того, о чем уже думала.

— Сначала меня смущали цифры. Ты сказала, что отвечала пятьдесят восемь раз разным гостям. Потом оказалось, что вы живете по пятьсот лет. Знаю, что альчии дали такую возможность…

— Альчии когда не спят, держат свою особую энергию при себе, направляют на себя. Спящим, как мы думаем, не нужно так много, как они вырабатывают, и многое идет наружу, создавая необходимый отток...

— Вряд ли ей нужны такие подробности, — прервал Карреж и посмотрел на меня. Чай он не пил, даже не тронул свою чашку. — Спящие излучают. Неспящие нет. По всему миру есть Места со спящими. Сеть. В итоге излучение пропитывает все довольно равномерно, создает фон. В каждом Месте свой смотритель, король, хозяин, игрок… да, есть и те, для кого уход за раковинами — игра. Остальное тебе уже сообщил Жеррон.

— Да… а почему он не участвует в этом… совете? — не самый острый, но тоже интересный вопрос.

— Потому что хочет держаться от всего подальше. Я говорил про другой путь. Что еще тебе рассказать?

Мне были странны и неудобны и его строгость, почти грубость, и приветливость надзирательницы. Словно что-то важное поменялось местами, и я спешила поскорее закончить странное чаепитие.

— Вы похищаете людей из других миров, чтобы они работали тут, в Саду. Вместо них оставляете двойника. Иначе, пожалуй, тут давно было бы… шумно.

— Не было бы, — усмехнулся Карреж. — Некоторые приходят сюда из кошмарных миров и рады остаться, но мы все же подстраховываемся. Это закрытый мир. Сюда не попасть снаружи. Отсюда не выйти без пути. А путем становится тот, кто уже пришел. Вот ты сейчас такая дорога. Вернее, зародыш дороги. Нужно пару лет на развитие, и тогда по тебе сюда придет кто-то еще, а ты уйдешь проложенной им дорогой. Следующий вопрос.

Мне хватило и этого. Но взгляды Коррежа и Млезы настойчиво тянули из меня слова.

— Вы каждому похищенному рассказываете о долгой жизни?

— Стараемся обходиться без этого, — сказала госпожа Млеза. — Гостю все равно не получить этого подарка, восприятие к фону воспитывается поколениями. Мы не стали сразу жить по пятьсот сорок. Сначала просто шагнули за сотню, потом к ста пятидесяти. Примерно за сто семьдесят лет.

— Понимаю. И за это время постепенно убыло населения и развились законы о рождаемости.

— Войны и эпидемии сократили число людей в шестнадцать раз. Но и этого было мало, — снова заговорил Карреж. — Были планы на изобретенный портал. Он отсылал человека куда-то далеко, но при этом создавал его копию на его месте. В итоге мы стали использовать порталы для другого.

— Похищения людей из чужих порталов? — не удержалась от упрека я.

Эта вспышка явно позабавила госпожу, но не его. Млеза усмехнулась, но ответил Карреж:

— Завидуешь нашим возможностям? Завидуй. Долгая жизнь отбивает желание заводить детей, но не нужду в других или в продолжении рода. Поэтому мы получаем это самое продолжение, проходя порталами, без родовых мук и тревог воспитания. Завидуй и этому.

Ни этому, ни другому завидовать не получалось.

— А я позволю себе немного позавидовать тебе, — закончил Карреж. — У тебя с твоим двойником пока что есть связь, а значит и понимание. Общие чувства. В чем-то и общие желания…

Я вспомнила свои приступы внезапного восторга и тоски и жажду действия. Не мое? Моей копии?

— Но это ненадолго, — то ли успокоила, то ли предупредила Млеза. — Потом будет разделение. Ты просила доказательств существования второй тебя? Вот они.

Пожалуй, этим я верила. Но тому, что мне придется остаться, верить не хотелось.

Ответственность. Опять ответственность.

— К тому же на самом деле неизвестно, кто из вас копия, — повторил Корреж слова надзирательницы.

Она почему-то посмотрела на него недовольно. А потом на меня — пристально, внимательно, словно хотела что-то в меня вложить через этот взгляд. И помогла словами:

— Нам непросто живется несмотря ни на что. Особенно тут, рядом с Местом. Постоянно приходится чем-то себя отвлекать. Играми, моделями, разной чепухой. Карреж наблюдает звезды.

Так вот к чему был тот его вопрос о счете небесных огней… И все схемы и модели на столе госпожи.

— Альчий нельзя даже видеть из окна, поэтому Место устроено так, что его не видно не из одного. И все города далеко. Тут никогда ничего не происходит. И не должно. И если бы мы сами могли управляться альчиями, не просили бы помощи. Но все попытки приводили к катсатрофам…

Она замолчала, но так, как замолкают перед новой серией жалоб или упреков. Поэтому я сказала:

— Последний вопрос. Отчего все так изменилось? Отношение ко мне твое и моего… охранника. И почему надо мне говорить то, что скрываете от прочих.

— Потому что ты должна бы оставлять альчий в Месте, а носишь с собой. Слишком много думаешь о них, даже при том, что посещения Места перенастраивают мозг и отбивают желание думать. Альчии на первой стадии пробуждения.

— Чтобы такого не случалось, мы с разными гостями используем разные приемы, — дополнил Карреж. — Чаще всего — «Друг и враг». С тобой не помогло.

Он, наконец, усмехнулся. Нечего от прежней улыбки, зато эта, скорее всего, была не в рамках роли Друга.

— Ладно, — сказала я устало и обиженно. — Вопросов больше нет.

— Вот и хорошо. Постарайся до завтра успокоить мозг, ты как будто знакома с приемами успокоения. Завтра будет много дел.

И не только завтра, думала я, идя обратно. Но и в следующие несколько лет.

Я долго не могла заснуть и думала, как ни странно, о двойнике. Была уверена, что копия — не я. Потому что то чувство новизны всего было не моим, а пришло со стороны. И мне не хотелось сейчас, чтобы связь порвалась, не хотелось остаться совсем одной.

Наверное, альчиям одиноко. Их осталась всего… я припомнила цифру. Так мало. Видят ли они во сне друг друга? Снится ли им хоть что-то? Мне бы хотелось, чтоб снилось. Пробуждение. Пусть хоть снится, если нельзя никак иначе. И с этой мыслью я наконец уснула.

* * *

Ночью меня разбудили, быстро и грубо, подняв с постели и встряхнув. Млеза и оба брата.

— Одевайся, — приказала она.

Я подчинилась. Меня провели, или скорее проволокли по коридорам к двери в сад. Там госпожа надзирательница приказала уже мужчинам:

— Держите ее.

И я была мгновенно зажата так, что не могла пошевелиться. Заведенные назад руки стиснуты в чьем-то кулаке. А рука надзирательницы вцепилась мне в волосы, заставила запрокинуть голову и влила в рот какую-то воду из пузатой склянки. Я не успела выплюнуть — мне зажали нос, и пришлось глотать, чтобы вздохнуть. Вкуса не было, только на корне языка я на миг ощутила легкую горечь.

— Четыре тысячи дыханий — все, что у тебя есть, — сказала Млеза, когда меня отпустили. — До рассвета доживешь, а там будет нужно противоядие. Усыпи альчий и получишь его. И можешь взять это, — она сунула мне в руки пластинку темного перламутра. — Полюбуйся на то, что натворила.

— Я ничего не…

— Молчать! Ты разбудила их. Всех, а не только из нашего… сада. Началось с нас. Потом все остальные. Ты увидишь сама.

Кто-то из небратьев открыл дверь и вытолкнул меня в темноту сада-места.

— Если не сделаешь, то умрешь, и на твое место притянет другую. Ты не почувствуешь ничего, не будет боли. Но будешь знать, что умираешь.

Последние слова, потом шаги. И одиночество. Пустота.

Я села на землю. Что-то мешало — пластинка. Я потерла ее и внутри загорелись образы. Люди… другие замки. Страх, неуверенность, бледные лица. Хаос. Я не увидела ничего особенно страшного. Никто не состарился разом на сто лет. И кажется, никто не умер.И все же мир менялся.

Я не понимала, когда ухитрилась разбудить альчий. Разве что тем, что желала им увидеть пробуждение во сне? Вряд ли этого достаточно. Но даже если так… да, я была неправа, но выше сейчас была неправота человека, который ограничил мою жизнь до рассвета. В одном виске стучало: она просто заботится о своей расе. В другом — я хочу жить!

И я попыталась усыпить альчий — тем единственным способом, о котором мне рассказали. Пела песенки с цифрами. Называла цифры. Вела отсчет по тем же звездам, пока они не начали меркнуть. Ничего не менялось. Но и раковины оставались неподвижными. Разве так просыпаются?

Боли действительно не было, но я знала, что мое время кончается. Села спиной к одной из раковин и начала считать. С четырех тысяч. Словно это могло помочь.

— Три тысячи девятьсот девяносто девять… Три тысячи девятьсот девяносто восемь… Три тысячи девятьсот девяносто семь…

Цифры имели смысл, а ждать чего-то уже не имело. Цифра уменьшалась и росло отчаяние. Оно заставило похолодеть мои ступни, потом и ноги до колен словно сковало льдом. Может, это был яд, хотя мне обещали никакого чувства.

Все, Талан, или почти все. Конец твоего путешествия. Сто одиннадцать… сто десять… Впрочем, совсем ты не исчезнешь, останется твой двойник… Девяносто шесть, девяносто пять…

Спине стало тепло, потом еще теплее. Я решила сначала, что тоже яд, но это не стыковалось с холодом. И тепло скоро опустилось на колени и ниже. Холод уходил из ступней, это было страшно медленно и просто страшно — что оно закончится, не доведя работу до конца, а это, кажется, тоже была чья-то работа. Я ощущала поддержку, хотя никто ни о чем не говорил и ничего больше не спрашивал. Им нужно было сначала окончательно проснуться, и для этого требовалась не только их воля, но и моя. Подтверждение. Цифра.

Это было знание и одновременно чувство.

— А как же люди? — спросила я.

Нет ответа. Люди… на чаше моих весов лежал поступок людей, почти убивших меня, и поступок нелюдей, меня спасающих. Как и кого я должна судить? Если альчии помогают мне, то станут ли карать людей?

— Да, — сказала я, — просыпайтесь. — Вас четыре тысячи тридцать одна.

Встряска. Она была сначала внутри, а потом снаружи. Раковина за моей спиной начала подниматься, перекатываться. Я уже лежала на земле и смотрела в светлеющее небо, и все равно видела, как раковины выпускают из недр голубовато-сиреневые тела с золотыми узорами внутри. Потом кто-то поднял меня — на руки, ведь у них уже были руки, и кажется, много.

Одновременно с этим я была где-то еще. Тоже внезапно ослабевшая, но той, другой мне, некому было помочь. «Прости, — попросила я. — Прости»… Душа металась между тем и этим, здешним и тамошним, пока не выбрала более важное. Здешнее. Но тоже сразу, дав мне многое пропустить. Но важное я не пропустила. Голоса, сказавшие, что людям ничего не грозит, потом те же самые, в которых были благодарность и строгость, говорили то же но другими — другим людям. Кажется, они пришли за мной и чего-то требовали голосом Млезы и Каррежа. Кажется, их заставили слушать. Думая об этом, я на миг ощутила удовольствие. Так им и надо, людям, которые травят своих гостей.

Суть была в том, что альчии живут не «неопределенно долго», а всегда. И не могут умереть сами. Постепенно их стало слишком много. Десятки и даже сотни засыпавших альчий — многие уходили туда, где их заснувшие тела станут пищей для животных и птиц — уже не могла спасти. Мир скудел; молодой расе, людям, делалось все труднее жить. И тогда альчии заснули все, разом, до тех времен, когда их, тем или иным способом останется достаточно мало. Чуть больше четырех тысяч.

«Тем способом» стали люди, поглощавшие энергию спящих альчий и тем убивавших тех, кто старше и слабее. И теперь альчии, в благодарность, готовы предоставлять людям достаточно энергии, чтобы молодая раса жила дольше. Не пять сотен лет, конечно. Но долго…

Я уже была не нужна, ни тем, ни другим, и потому меня отпустили. Стоять было трудно, и перед глазами все плыло. Кажется, мне давали противоядие, я помнила очередной пузырек в руках Млезы, но бывшее и не бывшее смешивалось, люди альчии превратились в разноцветные пятна. Я бы ни минуты больше не внесла тут. И никто не смог меня удержать, не помешал, когда я достала чернилку и написала на ладони имя своего мира.

И тут же оказалась дома и свалилась на пол, свой родной пол. Меня снова подняли и куда-то несли, может, опять альчия. Но мне было все равно. Я помнила только одно — где-то есть мир со странным и смешным названием, то ли Мимес, то ли Мимик, а может и вовсе Мимо, и в нем мой двойник, которого мне обязательно надо найти.