Ошибки прошлого

Тусклое зимнее солнце тонуло в густых чёрных кронах спящих деревьев. Первые снежинки кружились в незамысловатом танце лёгкого, но обжигающе-холодного ветерка, тихо опускаясь на серое полотно старого тракта. Тяжёлый туман ледяного безмолвия, чувствуя скорую кончину дня, выпустил свои тугие тёмные щупальца из придорожных овражков. Ночь, словно вечный дозорный, в очередной раз начинала обход своих владений...

— Да потерпи ты хоть немного, — сказал я поскуливающему то ли от страха, то ли от холода псу. — Сегодня уже до Рокстона доберёмся. Думаю, там для нас найдутся и место у очага и миска похлёбки.

Зверь смерил меня долгим укоризненным взглядом, мол, тебя, старый, быть может обогреют и накормят, а меня то уж точно оставят прозябать на морозе, и хорошо, ежели от дверей не погонят камнями да палками. Смерил и понуро поджав хвост потрусил себе дальше...

За два дня нам не встретилось ни одной живой души. Ни купцов, спешащих провести последние караваны до наступления холодов, ни конных разъездов, охраняющих тракт от разбойников, ни одиноких путников, бредущих по одним им ведомым делам. Лишь изредка стая воронов-падальщиков, вечных спутников войны, кружила над трактом в поисках свежей поживы.

Война… Она прошла тут совсем недавно, своей тяжёлой, кровавой поступью буквально опустошив этот край. Обнищавшие крестьяне, разорённые селения, загубленный урожай, банды дезертиров и разбойников — всё это тяжким грузом легло на его плечи.

А армия Вольрада двигалась на восток. Она, словно снежная лавина, сметала все преграды на своём пути, неумолимо приближаясь к Эвенфоллу. Королевские войска, наголову разбитые при Кровавых полях, так и не смогли собраться вновь. Они разрозненными группками засели за прочными стенами городов-крепостей и лишь старались подороже отдать свои жизни. Страна медленно тонула в пучине гражданской войны...

За те, два месяца, что я пролежал без сознания, опекаемый жителями деревни, войска "кровавого лорда" успели захватить и её. Убили барона и старосту, сожгли припасы, обложили крестьян непосильным налогом. Еда, деньги, фураж — всё шло на фронт, а люди тихо умирали от голода.

Встать на ноги я смог, только лишь когда землю уже сковали первые морозы. Отправиться в путь — и того позже. В Реинвуде дел у меня не осталось. Селение готовилось к зиме, самой трудной и голодной, из выпавших на долю за последние годы. Зиме, которую не все смогут пережить...

Тихо падали густые снежные хлопья укрывая серое полотно старого тракта своим холодным, но мягким одеялом. Две цепочки тёмных, мокрых следов медленно растворялись в густой, словно молоко, белой мгле, неотвратимо наползавшей на мир.

Внезапный порыв ветра хлестнул по лицу горстью мягких снежинок, холодной змеёй заполз под поношенный балахон, обжигая старые раны. Да, уж, дорогой ценой мне досталась та победа. Заклинание, словно гниющий болотный упырь, выпило, да что там выпило — вырвало, всё, что только могло и рассеялось, оставив на память о себе лишь боль, рубцы, да горстку пепла, в которую превратилось порождение мрака.Магия тоже ушла. Сейчас я не мог сотворить даже крохотную искру, чтобы разжечь костёр и обогреть себя. Просто не было сил… Дагор меня сожри, вот уж не думал, что прожив и повидав столько, в один прекрасный день превращусь в дряхлого, слегка сбрендившего старика. И всё из-за этого сучьего выродка, будь он неладен! Остаётся только надеяться, что со временем силы вернуться, иначе дни мои сочтены.

Ветер усиливался. Вековые сосны скрипели под его яростными порывами, укоризненно качая своими, поседевшими от снега кронами. Идти становилось всё тяжелее.

Завыл и завертелся на месте пёс, будто почуял что-то неладное, с глухим надрывным треском упала старая ель, перегородив узкое полотно тракта, тревожно закаркал согнанный с насиженой ветки ворон.

Странное совпадение. Будто сама судьба говорит мне, что не стоит идти дальше. Правда и выбор у меня небогатый: повернуть назад и загнуться с голоду (еда кончилась ещё вчера, а живности в этих лесах нынче почти не встретишь) или двигать вперёд и надеяться на удачу.

Стайка колючих снежинок, подгоняемая рукавом свирепого ветра, сорвала с головы капюшон. Поднявшаяся пурга ледяным шквалом обрушилась на меня, чуть не сбив с ног. Холод, невидимыми щупальцами заполз под одежду и принялся терзать своими небольшими, но невероятно острыми зубами старые, затянувшиеся, но не зажившие рубцы.

Шаг, ещё шаг. Надо найти укрытие, а то так и околеть недолго. Главное не останавливаться. Дагор, пальцы аж сводит от холода. И что мне мешало попросить у крестьян нормальную одёжку, вместо этих лохмотьев. Не подумал. Привык, что магией могу обогреть себя, а теперь замерзаю тут, словно безродная дворняга под забором. Шаг, ещё один. Снега уже по щиколотку. Если так пойдёт и дальше, то до города я не доберусь. Шаг, ещё один...

Внезапно ветер стих, метель улеглась, а сквозь чёрные тяжёлые тучи, мягким жемчужным блеском проглянули мириады крохотных звёзд. Деревья, мгновенье назад недовольно ворчавшие, скрипевшие и ворочавшиеся, седыми грозными исполинами застыли по бокам старого тракта. Тишина, мягкая и спокойная, окутала своими ласковыми объятьями, истерзанную войной землю.

Ох, чует моё сердце не к добру всё это. Слишком уж похоже на чью-то магию. Но, убереги нас от этого шестеро, неужели кто-то в этом мире способен на такое? Некроманты? Нет, это не могут быть они. Эти проклятые порождения мрака только и делают, что возятся со своими отвратительными марионетками, не уделяя даже толики внимания истинному, чистому колдовству. Серые? Тоже нет. После того, как они, поправ все свои заветы, вмешались в первую войну с мёртвыми, обрушив вечный холод на земли, что лежат севернее Анредальского хребта, их более никто не видел. Скорее всего, сами боги устремили свои гневные взоры на этих несчастных, в своём слепом и наивном неведении решивших изменить судьбу этого мира к лучшему. Но тогда кто? Боюсь, что ответ на этот вопрос сейчас я смогу найти лишь среди обугленных руин и разрушенных башен Рокстона.

Лес потихоньку редел. Он уже не прикрывал своими кронами белёсое полотно дороги, позволяя робким лунным лучикам играть серебристыми отблесками на мягком, но поразительно холодном снежном покрывале. Последние деревья уступили место бугристым пашням, и моему взору наконец-то открылся город...

Два огромных пролома рваными ранами зияли в потрёпанной стене. Одна из надвратных башен обрушилась. На уцелевшей болталась старая красная тряпка, некогда бывшая знаменем кровавого лорда. И ни души. Нет часовых на стенах, не горят факела, не перекликаются солдаты. Лишь чёрный зёв ворот разверзся бездонной жадной пастью.

Странно, очень странно. Неужели Вольрад не разместил тут гарнизон? Он явно не настолько глуп, чтоб оставлять тылы без прикрытия. Выходит с бойцами, сторожившими разорённый город, что-то случилось. Но что? Неужели кто-то напал на них и убил? Сейчас, когда кровавый лорд находится в зените своего могущества и может в считанные дни стереть в порошок любого местного барона, сдуру решившего показать зубы? Нет, такого точно не могло произойти. Быть может какой-нибудь диверсионный отряд из числа королевских войск, пересёк линию фронта и принялся за своё кровавое дело. Маловероятно. Для того, чтоб уничтожить небольшой гарнизон, закрепившийся в городе, нужно несколько сотен человек. И это-то на землях кровавого лорда.

Тревожный вой пса разлился по обледеневшим полям. Зверь поджал хвост, попятился назад, опасливо косясь на арку ворот, снова завыл. Затем развернулся, бросился назад и застыл, будто каменное изваяние. Только тонкая струйка слюны, капающая с обезображенной грозным оскалом морды, да блеск испуганных глаз, позволяли отличить его от чучела, стоящего в доме какого-нибудь дворянина.

Я поудобнее перехватил посох. Врагов пока не было видно, но пёс чуял их… или видел, своим внутренним взором. И, судя по его поведению, отступать нам уже было некуда.

Прошло мгновение, другое, третье… Я начал медленно замерзать. Пальцы, мёртвой хваткой сомкнувшиеся на гладком, отполированном древке посоха, уже не слушались меня с былой охотой, ноги онемели, холодный воздух жёг изнутри. Дагор меня сожри, а ведь пока шёл всё было нормально. Нет, мороз, конечно, ощущался, но отнюдь не столь сильно. Надо побыстрее отыскать надёжное укрытие и развести огонь, а то так и околеть то недолго. Я легонько пнул всё ещё пялящегося в пустоту пса и шагнул под тёмный свод надвратной арки.

Город встретил меня чёрными скелетами обугленных развалин, слегка присыпанных первым снегом, мёртвыми взглядами уцелевших домов и тишиной. Она, казалось, стала полноправной хозяйкой этого места, и лишь ледяной ветер, голодным волком воющий в пустых переулках, остался ей неподвластен. Но жил тут ещё один спутник смерти, облюбовавший эти руины...

Страх. Ужас умирающих защитников крепости. Он был повсюду. Голодными змеями выползал из небольших трещин в стене, чёрными лужами скапливался в ямках и выбоинах, вязким туманом висел в сгустившемся воздухе. Сквозь его смог отчётливо проступали растерзанные тела, кровь, расплескавшаяся по грязной мостовой, изуродованные гримасой злобы и азарта лица солдат.

Вот один из нападавших, тот, что первый ворвался в рухнувшие ворота, буквально влетает в строй защитников. Успевает убить одного и сам падает, сражённый чьей-то ловкой рукой. Раздаётся взвизг спущенных арбалетов и смерть, обрушившаяся роем чёрных росчерков на ряды обороняющихся, собирает обильную жатву, мстя за погибшего бойца. На площади уже кипит бой. Солдаты кровавого лорда шутя отбрасывают защитников в тесные, боковые проулки. Внезапно, небольшая группа бойцов, облачённых в синие котты, прорывается сквозь ряды наступающих и бежит прямо ко мне. Они из последних сил отбиваются от наседающих на них воинов Вольрада, но стрелы, то и дело летящие откуда-то из-за моей спины делают своё кровавое дело, опрокидывая солдат наземь. Дюжина, восемь, пять, три… Достаю меч. Ох и не поздоровится же этим наглецам сейчас. Ещё один падает, пронзённый толстым арбалетным болтом, другой бросает оружие и бухается на колени, прося о пощаде. Тщетно. Кровь, брызнувшая из перерезанного горла, льётся на мостовую. Последний орёт что-то нечленораздельное, замахивается мечом и падает, получив стрелу в грудь. Плюясь кровавой слюной, он ползёт вперёд, хватает меня за штанину и тянет вниз. Замахиваюсь посохом… Стоп, посохом?

Туман видения тут же рассеялся, оставив после себя слабость, боль в голове да мерзкий металлический привкус во рту. Кругом вновь были лишь развалины домов, снег и холод. Будто ничего и не случилось. Вот только… кто-то по-прежнему тянул меня за штанину!

Дагор тебя сожри, глупое животное. Напугал старика, да так, что тот чуть не околел со страху. Но ты прав — этот город буквально пропитан запахом крови, войны, насилия. Он мёртв, вот только… Не знаю… Такое странное чувство, будто тени, отголоски былой жизни всё ещё витают над обугленными руинами. Но выбора нет. На таком холоде ночевать — верная гибель, а тут, быть может, и удастся найти более-менее уцелевший дом, растопить очаг да дотянуть хотя бы до рассвета.

Верхний город пожары не тронули. Оно, впрочем, и неудивительно — тут жили богатые люди, строившие дома из камня. Огонь, в считанные часы сожравший хижины бедных крестьян, обломал зубы о броню этих гигантов. Но ни прочные стены, ни стальные засовы не остановили бойцов кровавого лорда...

Луна лениво плыла по небу, заливая узкую улочку своим мертвенно бледным светом. Тоскливо завывал ветер, оплакивая судьбу людей, нашедших тут своё последнее пристанище. Тихо поскрипывала чудом уцелевшая ставня.

Солдат гарнизона нигде не было видно, их тел — тоже. Тот, кто на них напал, видимо, 'прибрал за собой'. Впрочем, они могли и сами покинуть свои посты — дезертирство во время войны явление не столь уж редкое. Другое дело, что бойцы ещё трижды подумают, прежде чем покидать свой пост. Кому захочется потерять язык и отправиться вкалывать на...

— Помогите! По-мо-гите! — крик ржавым лезвием вспорол тонкое покрывало тишины, колючим вихрем прокатившись по пустым улочкам. — Впустите! Они же нас убьют! — раздались глухие удары в дверь, сопровождаемые каким-то странным шипением.

Дагор, как близко то. Если уши меня не подводят, то 'это' происходит тут, прямо за углом. Но кто может шастать по мёртвому городу в столь поздний час, да ещё и орать человеческим голосом. Ох, надеюсь не те самые...

Меч, прошелестев свою прощальную песнь старым потёртым ножнам, лёг в руку, посох, уступив ему место, перекочевал в другую. На всякий случай, шикнув на пса, мол, только попробуй тут скулёж развести, я заглянул за угол.

Глубокие серые рытвины на измождённых телах, бледная, почти белая кожа, длинные тонкие руки, заканчивающиеся пятью крючковатыми костяными наростами, пасти, усеянные кривыми, но острыми клыками, тёмные глазные впадины, внутри которых плещется фиолетово-белый огонь.

Пожиратели плоти… Хитрые, быстрые и очень жестокие твари. Кусают человека, парализуя его своим ядом, а потом жрут. Живьём. В последний раз мне довелось встречаться с ними шесть дюжин зим назад. Вот только тогда я ещё был магом.

Их было двое. Когда-то женщины, судя по копнам грязных волос, свисающих аж до бёдер, вот только сейчас это не имело никакого значения. Что бабы, что мужики — все они становились отвратительно одинаковыми, обретая новое обличье… И очень, очень опасными.

Бом, бом, бом, бом — тяжёлая дубовая дверь трактира вздрагивала под их мощными ударами. Вздрагивала, но слабину не давала. Однако и твари не спешили отступать. Они с тупым, непрошибаемым упорством ломились внутрь, пытаясь добраться до вожделенного, сладкого мяса того, кто спрятался там.

Так, сейчас бы убраться отсюда подобру-поздорову. С двумя сразу могу и не справится. Вот только, кто знает, сколько таких уродов разгуливает по этому проклятому городу. Безопаснее было бы переждать внутри. Раз дверь до сих пор цела, значит туда им не ворваться. Но пустят ли меня, после того как я расправлюсь с пожирателями или тот, кто прячется в трактире подумает, что к нему пытается пробраться ещё одна тварь, убившая своих собратьев? А вдруг от страха он уже потерял остатки разума? Рискованно, очень рискованно. Хотя, есть ли у меня выбор? Поверну назад — скорее всего не доберусь до леса живым. Впрочем, полог деревьев тоже не спасёт ни от тварей, которые, почуяв запах чужака, бросятся в погоню, ни от холода. Спрячусь в каком-нибудь из заброшенных домов, в надежде дождаться рассвета — рано или поздно отыщут. Нюх у них получше собачьего будет. Ну ладно, придётся посмотреть, из чего слеплены эти ублюдки. Так теперь тихо.

Бесшумной тенью выскользнув из-за угла, я медленно, очень медленно начал подбираться к пожирателям. Нанести бы хоть один удар, до того, как они меня заметят. Тише, тише. Стоп. Забеспокоились. Вскинули свои отвратительные морды. Дагор!

Пронзительный крик, вырвавшийся из двух клыкастых, истекающих зелёным ядом пастей вихрем прокатился по переулку. Твари, как по команде развернулись и, недолго думая, кинулись в мою сторону. Охота началась.

Мгновение, второе, третье. Один из пожирателей прыгает. Взмах кривых, но невероятно острых серых когтей, тусклый блеск стали, ярко алая кровь, окропившая снег. Искалеченная тварь с визгом и воем уносится в темноту. А-х-р-р! Руку пронзает вспышка острой, нестерпимой боли. Меч, падает на мостовую. Удар. Урод, получивший посохом по хребту, отскакивает, рыча от негодования, но тут же снова прыгает, сбивая меня с ног. Шероховатые, истоптанные сотнями ног камни, выбившие остатки воздуха из груди, противная ноющая боль, неторопливо растекающаяся по всему телу, кривые подгнившие клыки твари, с остервенением грызущие древко посоха.

Дагор, не думал, что закончу вот так. Сейчас, еще немного и яд парализует меня. Тогда-то твари не составит труда, добраться до горла и со сладким причмокиванием его разорвать. Сучье семя, я уже чувствую как...

Хватка ослабла. Визжащая тварь кубарем скатилась с меня, пытаясь стряхнуть пса, вцепившегося ей в холку. Она колотила лапами по земле стараясь вырваться, но зверь держал крепко. Раздался душераздирающий, полный боли о отчаянья вой. Кровь вновь окропила истерзанное схваткой, тонкое снежное полотно. Урод, каким-то чудом извернувшись, оставил клок своей шкуры в зубах у пса и подвывая пополз прочь. Всё было кончено.

Я лежал, тщетно пытаясь пошевелится. Руки, ноги, всё моё тело сковал холод. Вязким оцепенением он подкрался со спины, тяжёлым ледяным гигантом навалился на грудь и принялся душить.

Боги… Я уже не могу понять, яд это гложет меня изнутри или смерть склонилась над раненым стариком. Нет, так подыхать нельзя. Нужно хотя бы попробовать и доковылять до этой сучьей двери. На худой конец — доползти. Ну же, давай!

Небо, усыпанное мириадами звёзд, слегка затуманилось, покачнулось и резко ушло куда-то в сторону. Удар, противная ноющая боль в носу, кровь на истерзанном сапогами и лапами снегу. Получилось! Похоже яд начинает отпускать, так теперь ещё чуть-чуть. Ухх...

Голова болела, мир перед глазами плыл, из разбитого носа тонкой струйкой стекала кровь, но оно того стоило. На больных, подкашивающихся, пронзённых сотней невидимых игл ногах, я стоял, тяжело опираясь на посох.

Шаг — острая боль холодным клинком пронзила спину, другой — улица слегка накренилась, будто собираясь завалиться набок, третий — холодные камни стены подпёрли ноющее плечо. Начало положено. Теперь аккуратно...

— Эй, есть там кто? — хриплый крик, вырвавшийся из обожженной холодным воздухом глотки, разбился о толстые дубовые доски. — Откройте!

Тишина. Только ветер хлопает покосившейся ставней.

— Шип вам в подпругу, я знаю, что внутри есть живые! Открывайте, тварей тут нет! Скрип половиц, едва различимый шёпот и вновь со мной осталась лишь вьюга, тоскливо завывающая в старых печных трубах.

— Да чтоб вас Дагор сожрал, неужели оставите гостя подыхать на пороге своего дома?

Пёс тихо заскулил и прижался к ноге, глядя в бездонную пасть тёмного переулка. Похоже раненые твари и не думали уходить далеко.

— Живой? — глухой бас, просочившись сквозь едва видимые щелочки двери, разорвал воющую тишину ночи.

— А стал бы мёртвый с тобой говорить? — попытался съязвить я.

— Кто знает, на какие выдумки гораздо это сучье семя. Ладно 'путник', коль говоришь ты правду, то стой смирно. Дёрнешься — получишь стрелу в живот.

— Хорошо! — сказал я, на всякий случай перехватив посох второй рукой.

Дверь тихо застонала старыми петлями и медленно начала открываться. Тонкая полоска жёлтого, нестерпимо яркого, но столь желанного света, словно долго томившийся взаперти дикий зверь, вырвалась на волю и растворилась где-то там, в жадной темноте переулка.

Внезапно пёс сорвался с места и серой бесшумной тенью юркнул в проём. Женский визг, свист стрелы, отборная ругань и грохот опрокинутой мебели — всё это причудливо сплелось, перемешалось и выплеснулось наружу густыми клубами полупрозрачного тёплого пара.

— Чего встал, как вкопанный? Заходи быстрее, пока твари вновь не нагрянули! — буркнул трактирщик, смерив меня недовольным взглядом. — Ох, чтоб меня Дагор сожрал! Эника, тащи вино из погреба, да холстину, что почище. Живее давай, а то гость тут сейчас кровью весь пол мне зальёт!

До стула трактирщик меня чуть ли не доволок. Ноги почти не слушались, тело после трёпки, устроенной ему ядом, нещадно ныло, взор застилал калейдоскоп из цветных бликов и пятен, сквозь который проглядывали лишь общие очертания комнаты.

— Вот сюда, на стол ставь! Да побыстрее ты, — торопил девку трактирщик, — Тащи ушат с водой, промывать будем! Твари хорошо ему руку порвали, как бы отнимать не пришлось. Глотнёшь? — обратился он ко мне, пододвигая поближе бутылку с вином.

— Нет, — с трудом выдавил я из себя.

— Ну… Дело твоё, — буркнул мужик, ощупывая края раны.

В следующее мгновение руку пронзила острая, обжигающая боль. Она в мгновение ока вскарабкалась по предплечью, холодным угрём проползла по шее, добралась до головы и накрыла угасающее сознание спасительным одеялом сумрака...

***

Тук-тук, тук-тук — покачивалась на холодном ветру одинокая ставня, тихо постукивая по толстой каменной шкуре трактира. Внутри было пусто. Тьма, незримыми клубками скопившаяся в углах, хищно тянула свои полупрозрачные щупальца, пытаясь опутать ими всю залу, и лишь тонкий лучик серебристого лунного света, с трудом пробивавшийся сквозь узкий квадрат окошечка, не давал ей осуществить коварный замысел.

Хозяина не было, хозяйки тоже. Даже пёс куда-то запропастился. Дверь нараспашку… Рука не… Что?

Рана, вместе с пропитавшейся кровью холстиной исчезла. Одежда была цела. Даже усталость, навеянная долгой дорогой, ушла, не оставив следов.

Я встал, и, не в силах сдержать своё бушующее, словно лесной пожар, любопытство, направился к выходу...

Снег растаял. Вместо него, по чешуйчатому брюху мостовой текли грязные ручейки. Свежий, прохладный ветерок тихо напевал свою, одному ему понятную песенку, неспешно прогуливаясь по безлюдному переулку.

Дагор, что за дела тут творятся. Неужели, всё, что я пережил сегодня, было лишь причудой старого больного воображения. Но холод, ветер, те твари, трактирщик, рана… Нет, всё это не могло мне просто привидеться!

— Шевелитесь ленивые свиньи, бегом, бегом! Город сам себя не отстоит! — далёкое эхо команд тихим шёпотом прокатилось над городом.

На всякий случай, вынув клинок из ножен, который, кстати говоря, не так давно оставил лежать на этой самой мостовой, я медленно двинулся в сторону улочки, ведущей на главную площадь.

— Да чтоб вас Дагор сожрал, трусы. Оставьте своё добро, на суде шестерых оно не поможет! Давайте на стену, живее! — надрывался тем временем невидимый оратор. — Если хоть один дрогнет — лично выпущу ему кишки. А потом Вольрадцы изнасилуют ваших жён, просто потому, что некому было их защищать!

Внезапно город вновь погрузился в крепкие объятья тишины. Она была настолько густой, что казалось, будто кто-то разлил в воздухе банку засахарившегося мёда, но в то же время легкой, словно утренняя дымка на берегах далёкого Делфошта. Лишь тихое поскрипывание старого флюгера периодически нарушало её.

Я остановился, закрыл глаза и попытался обратиться к своему внутреннему взору. Мгновения — лишь они тянулись в тёмной пустоте безмолвия. Ни образа, ни всполоха, ни намёка. Лишь вязкая, сосущая боль в груди. Что же я потерял...

Нет ничего более страшного и унизительного для мага, чем лишиться своего дара. Даже калекам, жертвам войны этого не понять. У них сеча отобрала часть тела, тут же будто кто-то вырвал клок самой души. Ты вспоминаешь, что мог когда-то, пытаешься повторить это вновь, надеясь, в этот раз точно всё пройдёт как надо, но получаешь лишь разочарование и боль. Пробуешь снова, и снова и снова, думая: 'Сейчас всё изменится! Нет, нет, нет, прошу! Сейчас всё будет иначе!', а потом понимаешь, что это безумие. И смиряешься… Смиряешься с тем, что больше никогда не сможешь чувствовать и творить колдовство, с тем, что все к тебе станут относится не со страхом и почтением, а как к полоумному старикану, потерявшему последние остатки разума, с тем, что умрёшь...

— Быстрее, шевелись. Эти ублюдки совсем скоро будут у наших стен. Эй, Фарн, бери свою сотню и дуй к южным воротам. Арлен, Вирнер, разместите своих людей западной и восточной башнях. Остальные на привратную, живее, — гул голосов, топот ног, мельканье десятков факелов и бряцанье оружия — всё это во мгновение ока окружило меня, подхватило и повлекло за собой. Улицы широкие улицы сменялись узкими проулками, каменные дома — деревянными, а толпа безликих серых силуэтов всё неслась и неслась вперёд. К воротам...

Посреди площади возвышался старый, местами прогнивший и обветшалый, но всё ещё внушительный деревянный помост. На нём стояла фигура, такая-же туманная и расплывчатая, как те, что неслись сюда сломя голову.

—… собрались люди, жаждущие лишь одного — одного — убить вас. Но, после того, как они сделают это, никто не сможет помешать им взять ваших жён и искалечить ваших детей! Пусть даже их будет втрое больше, чем нас, но это наш город, наши стены, и мы должны умереть, но не сдать их! — толпа разразилась одобрительным рёвом.

— Наёмники, я знаю, что такие вещи, как честь и милосердие для вас — пустой звук, но обещаю — если поможете нам в бою, Рокстон перед вами в долгу не останется. В случае победы каждый из вас получит по двадцать серебряников! — продолжала надрываться фигура.

Тяжёлый, заунывный звук боевого рога прокатился над беснующейся толпой. На мгновенье наступила тишина и было слышно как вдалеке, там за стеной, нарастает волна какого-то тревожного, зловещего гула.

Миг и всё закончилось. Мостовую сотрясли сотни ног, раздались отрывистые команды, и поток безликих серых теней хлынул на гребень стены. Я хотел было воспротивиться, но ноги сами понесли меня вслед за ними.

Давка, толкотня и ругань на подъёмной лестнице быстро сошли на нет. Солдаты, ещё вчера бывшие крестьянами, ремесленниками, чиновниками заняли свои места и неотрывно смотрели вдаль. Туда, где из-под мягкого лесного полога начало выползать оно… Войско кровавого лорда...

Множество тёмных фигурок, среди которых как ни в чём не бывало, расхаживали безликие серые силуэты, во мгновение ока заполонило дальний край поля и медленно двинулось к городским стенам. Бом, бом, бом — удары мечей о щиты тяжелыми волнами накатывались на боевой дух защитников, подтачивая его, словно волна многовековую скалу.

Внезапно стена под ногами содрогнулась. Раздался грохот камней, периодически сменяющийся резким, отвратительным скрежетом. Осела одна из надвратных башен.

Воины врага радостно взревели и ринулись к стенам. Свистнули стрелы, и в их рядах противника упало несколько серых фигурок, но наступление это не остановило. В дело пошли камни, но наступающие оказались тоже не лыком шиты. Свист, лязг, стоны — арбалеты запели свою смертоносную песнь. Гулко ударились лестницы о край парапета и спустя несколько мгновений наверху уже показались первые серые фигурки.

Защитники набросились на них, но чёрные жала коротких толстых болтов били без промаха. Первые наступающие пали, обагрив серые камни парапета своей кровью, но вслед за ними на гребень стены вскарабкались новые враги.

— Ворота, он ломают воро… — внезапно крик оборвался, и город вновь погрузился в тишину. Пропали горожане, исчезли солдаты Вольрада. Ничто больше не напоминало о битве, бушевавшей тут несколько мгновений назад. Ничто, кроме выбитых ворот и небольшого клубка тьмы, нерешительно покачивающегося над ними.

'Что это? Откуда взялось? Магия? Но как? Неужели за всей этой междоусобицей стоить кто-то обладающий столь редким даром? Или он оказался здесь случайно?' — весь этот ворох вопросов обрушился, на моё слегка помутнённое сознание, но тут же схлынул, оставив после себя лишь звенящую пустоту.

Клубок тем временем нерешительно покачался в воздухе, как бы раздумывая, что ему делать дальше и медленно, очень медленно поплыл по главной улице вглубь города. Ноги, которые уже давно перестали слушаться, понесли меня вслед за ним.

Мы двигались по центральной улице к главной площади. Необычный гост не спешил. Он, то останавливался, будто бы озираясь по сторонам, то сворачивал в какие-то переулки. А ещё рос… Со всех сторон к нему стягивались тонкие тёмные струйки какой-то мерзкой, чужеродной для нашего мира энергии. Чёрными змеями они выползали из пустых окон, стелились по земле, и с каким-то странным присвистом вливались в его пульсирующее тело.

Вдруг улица исчезла… Подёрнулась серой дымкой и растворилась в ней. Остался только я и клубок. Он нерешительно покачивался в каком-то шаге от меня. Казалось — протяни руку, развей это странное существо и наваждению конец. Вот только чутьё подсказывало мне, что не стоит его трогать — обжечься можно.

Видение вновь начало меняться. Клубок лопнул, окутав всё тьмой. Послышались голоса.

— Сынок, ты пойми, если мы начнём жалеть каждого встречного-поперечного, то вся эта кровавая вакханалия затянется, а мы и так слишком долго воюем, тебе не кажется? — произнёс хриплый голос, — Ничего личного, дорогая. Ничего личного.

Раздался отчаянный визг загнанной в угол женщины. Миг, и он оборвался, сменившись вязким, отвратительным бульканьем. Заплакал ребёнок. Ещё мгновение, и он замолчал тоже. Навсегда.

Чёрный, ненасытный провал вдруг озарился вспышкой нестерпимого, яркого света. Он рос, ширился, постепенно поглощая тьму, окутавшую всё вокруг. Сквозь него дымчатым призраком вновь начала проступать старая мостовая, дома, каменными исполинами нависшие над ней, старая, умытая дождём вывеска, перед входом в небольшой трактирчик и оно...

Низенькое, горбатое, закутанное в обрывки каких-то выцветших лохмотьев, существо. Его лицо скрывал капюшон, а на руках оно держало… изуродованное тело ребёнка.

— Помоги… — прошелестело оно, и вытянуло вперёд своё дитя.

Я в ужасе отпрянул назад, оступился, упал на мостовую и пополз. Так страшно мне не было ещё никогда. Сотни боёв, тысячи схваток, десятки тысяч отвратительных порождений некромантов — все они, меркли перед этой маленькой, сутулящейся горбуньей с мёртвым уродцем на когтистых руках.

— Помоги мне… — вновь попросило существо, вытянув перед собой небольшой окровавленный свёрток. — Вдохни… в него… жизнь...

Я встал и побежал прочь. Дыхание перехватывало, ноги, будто ватой набили, по спине стекали струйки холодного пота, а где-то там, за спиной тихо шелестело проклятое 'помоги'.

Шаг, другой, третий, главное не оступиться. Быстрее, Дагорова дверь, как невовремя тебя заело. Давай же. Есть. Так засов. Сука, сука истраханная, где этот сраный засов. Дагор тебя сожри, давай уже ставься!

— Помоги мне! — прошелестело прямо за дверью, — Не бросай меня тут… — тяжёлый удар обрушился на толстые дубовые доски.

Я выхватил меч и приготовился к схватке. Отступать некуда, но Дагор меня сожри, когда это сюда войдёт, оно не увидит, забившегося в угол и обмочившегося от страха старика!

— Возьми моё дитя! — продолжало выть существо, сотрясая дверь ударами своих когтистых лап. — Помогите, по-мо-ги-те! Впустите нас, они же нас убьют! — вдруг не своим голосом завизжало оно. А доски всё продолжали гулко отзываться на его удары, постепенно поддаваясь: бом, бом, бом, бом...

***

Бом-бом-бом — стук с трудом прорывался сквозь вязкую пелену невыносимой головной боли. Ужасно хотелось пить, во рту пересохло, искалеченная рука противно ныла, а перед глазами всё ещё стоял образ уродливого, сгорбившегося под гнётом смерти существа, держащего на руках окровавленный комок растерзанной плоти.

— Бом-бом-бом — стук повторился.

Дагор меня сожри, надо что-то делать. Не ровен час сюда ворвётся эта тварь и тогда всем нам будет очень худо. Стоп, нам?

Я открыл глаза, кое-как приподнялся на локтях и осмотрелся. Низкий деревянный потолок, по которому игриво мечутся друг за другом блики масляных лампадок, толстые каменные стены, дверь, надёжно запертая на засов.

— Ну что, очнулся? — раздался над ухом глухой бас.

— За дверью… — сквозь пересохшие губы просочился лишь слабый стон, — Оно… Убьёт...

— Эника! — заорал трактирщик, — Тащи сюда вино и простынь. Нужно сменить повязку, да и гостю нашему горло промочить не помешает, а то у него ум за разум заходит! Ты полежи пока, — сказал он, брезгливо осматривая набухшую от крови тряпку, — Дагор, да тут штопать надо, не иначе. Эхх, жаль лекарь из меня так себе, но лучше тут всё равно не сыщешь. Эника! Давай ещё настойку белены сюда, да иголку с ниткой. Сука, лишь бы гнить не начала. Да лежи, мать твою спокойно, ещё мне тут не хватало, чтоб ты дёргаться начал, пока я с рукой вожусь.

Мягким, но настойчивым толчком трактирщик уложил меня обратно, на шершавые, грубые доски, и принялся разматывать повязку, насквозь пропитавшуюся спёкшейся кровью. Руку пронзила острая боль, во мгновение ока разлившаяся по всему остальному телу. Я стиснул зубы, едва удерживая предательский стон.

— Эника, Дагор тебя сожри. Ты что там уснула? Хочешь, чтоб этот вот от боли подох? Давай, мать твою, шевелись быстрее, глупая девка, — заорал на всю залу трактирщик, — А ты друг, ори, если припрёт — тварям всё равно сюда не вломиться.

— Сейчас, сейчас — пролепетал тонкий девичий голосок, — Уже бегу дядя Ранлед!

— Белену сюда живо! Да быстрее ты, шевели ногами! Так, отлично. Рот открой на минуту, — обратился ко мне седовласый великан, — Да не кривись ты так, не буду я в тебя вино заливать!

По горлу потекла терпкая горькая жидкость, сознание подёрнулось туманной дымкой и медленно провалилось в тихую, мягкую темноту...

***

— Ей друг, вставай. На дворе уже утро! — деловитый бас вырвал меня из крепких объятий сна, — Как себя чувствуешь? Ходить можешь?

Я с трудом разлепил веки и уставился на говорившего. Слегка одутловатое, чуть тронутое морщинами лицо, седая борода, усталый взгляд глубоко посаженных глаз, щека, разделённая надвое тонкой бледной змейкой старого шрама...

— Ну, чего уставился? — вновь спросил он, — Говори уже: живой али нет?

— Бывало и хуже… — прохрипел я, пытаясь перевернуться на живот.

Получалось это плохо. Рука по-прежнему ныла, а при любом неловком движении маленькие, но острые зубки нестерпимой боли начинали терзать её с новой силой, голова раскалывалась, а ноги, словно ватой набили.

— Не похоже на то, — ухмыльнулся трактирщик, — Ну что ж, дай-ка я помогу тебе встать!

Крепкие, жилистые руки подхватили меня и в один миг поставили на ноги. Те попробовали было предательски подкоситься, но мой спаситель очень кстати лишил их этой возможности. Увидев, что я вот-вот упаду, трактирщик схватил меня, и почти что доволок до ближайшего стула. Сидеть, правда, тоже получалось с трудом: перед глазами всё плыло, а тело то и дело норовило завалиться куда-то вправо.

— Эника! — заорал хозяин — Похлёбку сюда, да эля покрепче! Это ещё и с голодухи его так везёт! Ты сколько не ел? — уже тише сказал он, уставившись на меня.

— Два дня… Может три… — выдавил я сквозь пересохшие губы, — Не помню уже сколько...

— Тогда на жратву сразу не набрасывайся! А то не ровен час, скрутит живот и заблюёшь мне тут весь пол! Если почувствуешь, что всё совсем плохо — говори. Так и быть, дотащу тебя до двери. — пробасил трактирщик, — Эль покрепче или разбавить?

— Вода есть… — прохрипел я, с трудом удерживаясь на стуле.

— Эко ты, милсдарь загнул. Воду ему, значит подавай. Брезгуешь с хозяином выпить? — нехорошо прищурился здоровяк, — Или угощенье моё тебе не по душе?

— Сейчас эль… только хуже сделает… Голова и без него болит.

— Об этом я не подумал, — чуть виновато пробасил… Ранлед, кажется, — Ладно, будет тебе вода! Эника! Чего медлишь? Воды гостю, а мне доброго пива, живо!

— Сейчас, сейчас, всё сделаю, — пролепетала суетящаяся девушка и скрылась где-то в тёмных недрах чулана.

Несколько минут мы сидели молча. Трактирщик изучал меня своим цепким взглядом, пытаясь высмотреть что-то ведомое ему одному, а я просто старался не свалиться с добротного, но такого неудобного стула.

Дагор, как же основательно меня отделали твари. Ещё этот их яд, да и зубы… Надеюсь трактирщик — лекарь хороший, иначе рана вскоре загноится и с рукой можно будет попрощаться… В том случае, конечно, если твари не занесли мне в кровь какую-нибудь свою заразу. Сучье семя, давно я в такие передряги не попадал.

Молчание затягивалось. Казалось, оно медленно, словно утренний туман, разливается по комнате, пропитывает тут каждый камень, каждую доску, просачивается сквозь щели ставен наружу и растворяется в чистом, морозном утреннем воздухе.

— Эника, Дагор меня сожри, где тебя носит? — глухой бас во мгновение ока порвал тонкое покрывало тишины, разметав её обрывки по пыльным углам старой залы. — Давай шевелись, пока мы тут от голода и жажды не умерли!

— Сейчас-сейчас, — испуганно пролепетала девушка, выскакивая из чулана, — Там просто крысы...

— Так давила бы этих отродий! Чего с ними церемонится? — недовольно пробурчал трактирщик.

Девушка лишь виновато опустила глаза, поставила поднос на стол и молча удалилась.

— Вот трусиха! — пожаловался хозяин, — Крыс боится! Эхх, хорошо хоть сообразительная попалась и молчаливая. Невеста сыну моему будет, что надо!

— А с чего ты взял, что она за него замуж пойдёт? — удивлённо вскинул бровь я, оторвавшись от кружки с водой, — Вдруг не захочет?

— Как это, она ж считай моя, так же вон, как эта табуретка, — кивнул трактирщик на один из стульев, — Я её у барона одного выкупил. Втридорога, между прочим!

— Ну, так она ж теперь тоже 'вольная', как и ты сам. А значит, может и отказаться.

— Вольная, да не совсем! Ты что, не слыхал последнего королевского указа? — удивился трактирщик, — Да и куда она подастся то? За душой ни гроша. Вокруг одни развалины, лес, зима, да эти… — тут он опасливо покосился на дверь, — ог-не-гла-зые во! Тьфу, слово то какое заумное.

— А сын то твой где? — спросил я, принимаясь за горячую мясную похлёбку, — Пока я его не видел?

— Так, ты мне сейчас зубы заговариваешь! — возмутился хозяин, — Мы ещё толком не знаем друг друга, а уже с расспросами лезешь! Не забудь, что это я вчера тебя с порога не погнал, и ты тут гость!

— Раз уж речь пошла об этом, то кое-кому не мешало бы помнить и уважать законы гостеприимства, — устало огрызнулся я.

Трактирщик побагровел, впился в меня своими небольшими, чуть заплывшими, глазками, и даже чуть привстал из-за стола. Того и гляди пойдёт кулаками махать.

— Успокойся друг. Твой дом — твои правила, — сказал я, отодвигая миску в сторону.

— Так-то лучше, — недовольно буркнул хозяин, усаживаясь обратно. — Как тебя звать то?

— Да Олвудом люди кличут.

— Меня Ранлед звать. Ну, за знакомство? — не дожидаясь ответа на свой вопрос, он в несколько глотков осушил свою кружку и со всей силы саданул ей по столу, — Ты кем вообще будешь то? Чем занимаешься? К нам как попал?

— Знахарствую. — ответил я, и, увидев удивлённо вскинутую бровь трактирщика, тут же пояснил, — Хожу меж деревнями да городами и помогаю людям избавляться от хворей. Не бесплатно, само собой.

— И дорого оно, это твоё 'знахарство' стоит? — скрестив руки на груди, поинтересовался трактирщик.

— Когда как. Смотря, что у человека стряслось. Если зуб заболтать, то это пара медяков. Ежели опухло что и болит, то нужна уже травяная припарка — несколько серебряников. Бывает, и дороже что попадается.

— Ты, небось, и зелья варить умеешь? — в голосе Ранледа промелькнули недоверчивые нотки.

К чему он клонит, не понимаю? Неужто я где-то допустил ошибку, и моя ложь раскрыта? Но как? Странствующие травники — не такая уж и редкость, так что...

— Ну? — сбил меня с мысли трактирщик, — Мы тут до вечера сидеть молча будем?

— Немного умею. До уровня мастеров гильдии мне далеко, конечно, но учусь помаленьку.

— Мастеров гильдии значит? — нахмурил брови Ранлед, — Ну-ну. Может ещё чего интересного нам о травниках расскажешь? Мы с Эникой с удовольствием бы о них послушали.

Сучье семя, да что ж меня выдало? И почему он сразу на чистую воду не вывел? Непрост, ой непрост этот трактирщик. Зачем только поначалу из себя стоил — непонятно.

— Что, думаешь где прокололся? — хитро прищурился Ранлед, — Да много где.

— Ну так...

— Сначала расскажи, кто ты такой, и что забыл в Рокстоне, — ударил кулаком по столу трактирщик. — А будешь, сука, лгать — выставлю в этих обносках на мороз. Посмотрим, сколько ты там протянешь.

— Воин я… бывший. Участвовал в битве у трёх клыков, в обороне 'Мёртвой вороны' и осаде Хельмворта. Иду вот, предложить Вольраду свои услуги. В бою, правда, от меня уже толку мало, но вот молодёжь обучить владению мечом очень даже смогу.

— Вольраду… — задумчиво протянул Ранлед, — а ведь из-за этой надменной свиньи мы и торчим сейчас посреди развалин. Это он сжёг город, он, сука, перебил наших бойцов, он вырезал всех и каждого, кто не успел или не смог сбежать...

— Тише, друг, тише. Это война, тут по-другому не бывает. Либо ты, либо тебя — слегка осадил распалившегося трактирщика я, — Да и не только Вольрад в этом виноват. Если верить слухам, то он давал городу шанс сдаться и перейти под его покровительство, но местный магистрат ответил ему отказом. Вы знали, чем рискуете.

— Ага, как же. Многие предлагали сдать город, но их причислили к дезертирам и паникёрам. Хорошо хоть вешать не начали — не до того было. Дагор меня сожри, а ведь им говорили. Сколько людей погибло...

— Это игры высоких лордов. Для них вы лишь пешки, которыми можно пожертвовать для достижения цели, и не более того, — сказал я, пытаясь пошевелить покалеченной рукой, — Да, пускай вы 'вольники', формально и освободились от их власти над собой, вот только разницы никакой. Ну да хватит об этом. Войны были, есть и будут, как бы нам ни хотелось это изменить. И вообще, я удовлетворил твоё любопытство?

— Ну, будем считать, что да. Не дошло до меня только одно: зачем ты лгать то пытался? — нахмурился трактирщик, — Как будто в том, что ты когда-то был воином, есть что-то зазорное.

— Да все эти сукины дети — ублюдки редкостные, — пробурчал трактирщик, прикладываясь к своей кружке, — Но хватит о них.

— Это уж точно. Лучше расскажи мне, как ты догадался, что я не травник.

— Руки, — ответил Ранлед, — Вся соль в них.

— Не понял… — задумчиво протянул я.

— У травников они всегда жёлтые и все в ожогах. И пальцы тонкие, уж не знаю почему. По твоей руке видно, что она куда более привычна к мечу, нежели к эликсирам, склянкам и травам.

— Эвон оно как… — задумчиво протянул я, — ну тут и впрямь прокол вышел. Не подумал.

— Или меня за дурака посчитал, — хитро прищурился трактирщик, — Тут уж как посмотреть.

— Смотри как тебе угодно, — устало огрызнулся я, — вот в таком состоянии мне, конечно, есть дело до того, кого ты там из себя пытаешься изобразить.

— Возможно есть, возможно нет, — ответил Ранлед, — но, как бы там ни было, нам сегодня придётся прогуляться, и желательно сделать это до темноты.

— Куда и зачем?

— Да так, покажу тебе местные достопримечательности, и посмотрим место, где ты в город попал. Вдруг там можно будет выйти.

— Что значит 'выйти'? — недоумённо спросил я.

— А как ты думаешь, почему среди этих проклятых развалин кроме меня и Эники, нет больше ни одной живой души? Ни крестьян Вольрада, которые бы восстанавливали разрушенные стены и дома, ни гарнизона, ни даже службы гонцов. Мы заперты здесь наедине с этими сучьими тварями, — разошёлся Ранлед. — Они лезут к нам каждую ночь. Каждую, сука, ночь и орут 'впусти нас, мы же тут умрём!' Прямо, как тогда...

— Когда 'тогда'?

— Во время резни, которую устроил этот сучий потрох, называющий себя кровавым лордом, — рявкнул трактирщик, — тогда две какие-то девки ломились ко мне в дверь, пока мы с Эникой в подпол лезли.

— И почему, ты их не пустил?

— Побоялся. Не захотел рисковать своей жизнью ради двух чужих. Теперь вот понимаю, что зря. Эти твари… Они напоминают, — чуть ни не всхлипывая выдавил из себя трактирщик, — И вот, когда они ломятся внутрь, орут, будто бы ещё живы, тогда мне становится по настоящему страшно, — он замолчал, в очередной раз прикладываясь к своей кружке.

— Страх… Когда ты оказываешься лицом к лицу с дюжиной этих мёртвых ублюдков, когда они рвут тебя на части, жрут, харкаясь в тебя твоей же собственной кровью, а ты ничего не можешь поделать, потому, что парализован их ядом, только тогда начинаешь понимать, что такое страх… — сквозь зубы процедил я, — А если ты хочешь, чтоб мы отсюда выбрались, то прекращай пить. Мне, нужна будет помощь — сам я ходить, боюсь не смогу.

— Да, ты прав, — встрепенулся Ранлед, — Раскис что-то я. Просто ты первый живой человек, который заглянул к нам с той самой ночи, если не считать солдат Вольрада, патрулировавших и обыскивавших город. Вот меня и разобрало.

— Ладно, забудем об этом. Расскажи лучше, почему вы не смогли из города выйти? Что помешало?

— Не знаю, как это объяснить на самом деле. Идёшь ты себе спокойно и, вдруг, будто натыкаешься на невидимую стену. Она на ощупь вроде податливая, но когда лезешь в неё, то голова начинает болеть так, будто вот-вот лопнет, как переспелая тыква под ударом кузнечного молота. Отходишь чуть назад — отпускает. Я пытался прорваться, но спустя несколько шагов понял что всё, ещё один, и, сука, упаду в обморок и сдохну, поскольку такую боль долго терпеть невозможно. Но ты вон как-то прошёл, и, быть может, сможешь нас отсюда вывести.