Варево

Варево

Февраль. Сумерки. Гарц.

Ели в ущелье стоят сонные, отяжелевшие от снега, словно скованные великаны. Тьма уже обняла стволы, поползла вниз, в долины. А здесь, высоко — каменная пустыня, облака и ветер.

Костер едва дышит. Ветер сбивает пламя, но если плеснуть на дрова виски из фляжки, огонь ликует, как завсегдатай паба, засосавший долгожданный стакан.

— Могла бы и по старинке: заклинанием.

Вот еще. Виски надежнее. Аква вита, так сказать.

— Котел, котел ставь, сестра.

Котел старинный, чугунный, прокоптился за века — не отчистишь. Вот так его, на прадедовский треножник. Теперь снег — но это уж забота младшей. Вон она трудится — споро нарезает деревянной лопатой пласты, на которые не ступали ни человек, ни зверь, ни птица. Самый правильный снег — самый дикий.

Котел наполнен. Снег тает, и капли с шипением скатываются вниз, в огонь. Три пары рук тянутся к пламени, согревают скрюченные пальцы.

Долины окутаны тьмой. Далеко-далеко видны огоньки. Горнолыжная база. Если очень прислушаться, можно уловить отзвуки вечеринки. Караоке, горячее вино с корицей и апельсиновой цедрой. Стыдоба!

Котел мелко подрагивает, вода клокочет, исходя паром.

— Ну, сестры, пора.

Извлекаются бутыли и полотняные мешочки. Никакого богомерзкого пластика. Только натуральное сырье.

— Начали.

Сажа — основа любой мглы. Первосортная, с лондонской трубы времен королевы Виктории. Распускается в кипятке черными сгустками, и вода сразу мутнеет. Теперь, что? Слезливая тоска, конечно, отличная немецкая слезливая тоска гётевской эпохи. Помнится, стянули у студентика, зачитавшего до глазной красноты томик «Вертера». Спасли дурачка: выбросил книжку, ушел в торговцы бакалеей.

Что еще? Сомнения, ну да, те самые «быть или не быть». Совсем чуть-чуть урвали, откуда сомнения у средневекового принца Ютландии? Опиумные грезы, подкрашенные мерцанием умирающей надежды, плесень зависти, заботливо выращенная на светской хронике, бессонница, зачерпнутая в тридцати трех крупных городах.

И для вкуса — толику провинциальной русской скуки, настоянной на бездорожье.

Варево загустело, налилось тьмой… Пар ползет над горами, затягивает дальние огни пеленой. Крепкий пар, едкий, проникает в легкие, в мысли, в сердце.

— Готово, сестры.

— Совсем, как в былые времена! Помнишь, как для гламисского тана зелье варили?

— Для кавдорского!

— Для короля грядущего!

Три старухи сидят перед костром, смеются, пьют виски и смотрят, как пар смешивается с тучами и разносится прочь над сонной землей. Зелье что надо.

Настоящий февральский сумрак. Патентованный. Брокенский.