Салфетка №42

Выступление закончилось бурными аплодисментами, вспыхнули софиты, на песок упало сразу несколько букетов роз. С достоинством поклонившись, матадор бережно собрал цветы, отправил по воздушному поцелую визжащим от восторга дамам в пятом и в одиннадцатом ряду, а затем медленно удалился.

— Чёртовы испанцы с их чёртовой корридой! — зло прошипел он, сразу переходя на бег, стоило ему покинуть арену.

Матадор нёсся по коридору, ведомый кровавым следом, оставленным тушей раненого быка. В груди с каждым шагом всё сильнее нарастала тревога. А вдруг в этот раз пикадоры перестарались? Что если Матео не справился с перевоплощением?

Но все его тревоги мгновенно рассеялись, стоило перешагнуть порог небольшой комнаты, отданной им под гримёрку.

— Агэпито, это ты? — с кровати прошептал Матео.

Матадор так спешил, что застал юношу ещё за перевоплощением: недавно того невозможно было отличить от быка, а сейчас о животном напоминали лишь оставшиеся на лбу рожки, хвост и кровоточащая рана на животе.

— Дьявол! Предупреждал же их не бить в жизненно важные органы! — выругался Агэпито, опускаясь рядом с кроватью. Его руки принялись судорожно ощупывать живот, осторожно прикоснулись к краям рваной раны, и в то же мгновение матадор мертвенно побледнел: оружие пикадоров было колющим — такую рану мог оставить только он сам, своей саблей.

— Матео…

— Агэпито, всё в порядке. Я же зооморф. На мне всё заживёт через минуту, — со слабой улыбкой произнёс юноша. Рожки с хвостом медленно «втянулись» внутрь, стирая последние различия с человеком. Даже края раны словно подобрались, плотнее прижимаясь друг к другу.

— Но больно тебе по-настоящему! — с горечью произнёс Агэпито, стискивая в руках чужую ладонь. С каждым днём смотреть на молчаливые страдания Матео становилось всё труднее.

— Мне ещё везёт — меня, в отличие от быка, не убивают, — зооморф устало опустил веки.

Агэпито накрыл юношу одеялом и отошел к окну. За стеклом нервной дробью барабанил дождь. Он открыл форточку, впуская в комнату вечернюю прохладу и запах прелой листвы, и закурил.

За спиной раздался шорох. Агэпито не видел этого, но чувствовал, как Матео в молчании проглатывает слёзы. Сегодня тот мог дать себе волю и выплакаться — шум дождя заглушал даже те редкие шумные вздохи, которые прорывались сквозь одеяло.

Уткнувшись лбом в холодное стекло, Агэпито затушил сигарету. Боже, он же чуть не прикончил сегодня своего лучшего друга — сабля вошла не под тем углом.

— Будь прокляты эти испанцы, и вдвойне проклят тот, кто придумал гуманную корриду!