Звери у двери. Книга 1. Часть 6

Материя раздвинулась и в щель сунулась мордочка Гали. Физиономия у девушки оказалась заспанной и забавной, точно у котёнка. В жёлтых глазах чернел вертикальный зрачок, а белые пряди норовили лечь на бледное лицо. Почти полная копия Оли с некоторыми индивидуальными отличиями, позволяющими опознать прежнюю Галину.

— А я думала, вы тут трахаетесь, — задумчиво пробормотала она и оценила нашу одежду. На гладком лице не мелькнуло и тени удивления, — неплохо, неплохо, но видели бы вы, какие чудеса творит Натаха. Версаче в гробу ворочается, Дольче с Габаной поминает.

— Видишь, — наставительно заявила Оля, — нам, хрупким и разумным созданиям, дано проникать в тонкую материю вещей. А вам, грубым мужланам, всё нужно разжёвывать и показывать.

— Показывать — это хорошо, — заметил я и протянув руку, подтянул Галю ближе, — а слабо, вам двоим, мне показать…

Ну, мне и показали. Где раки зимуют. Девушки, дикими кошками, набросились на меня и сорвав занавеску, мы покатились по полу. Сначала я попытался сопротивляться, но очень быстро понял — это бесполезно. Урчало, рычало, шипело, щипало, колотило и покусывало. Казалось, их не двое, а целый десяток.

— Сдаюсь! — крикнул я, — больше не буду! Только меньше.

— Что это вы тут творите? — осведомился сонный голос Витька, — ну ни фига себе бардак! Чё это за кокон?

Коконом был я, обёрнутый в остатки исполосованной занавеси. На мне сидели, словно я был бревном и весело насвистывали бодрый мотивчик.

— Это — я, — смиренно пробубнил я, — а мы тут плюшками балуемся.

Витёк молчал и его молчание как-то нехорошо затягивалось. Я осторожно проковырял когтём дырочку в ветхой ткани и выглянул наружу: товарищ стоял у входа в кухню и рассматривал девушек, оседлавших меня. В его изумлённой физиономии сна не было ни в едином глазу — только недоумение.

— Вить, ты чего? — осведомилась Оля и в её голосе прозвучало искреннее участие, — ты словно привидение увидел.

— Два привидения, — уточнила Галя и заёрзала, устраиваясь поудобнее. По комнате вовсю плыли цветочно-ягодные ароматы, источником которых были мои наездницы.

— Привидения? Ну, типа того, — Витя покачал головой, — вам бы на себя в зеркало посмотреть. И где вы эту одежду нашли? На средневековые прикиды она не слишком похожа, а чемоданов со сменкой я при вас не замечал. Вот блин! Как ты это сделала? Опять эти ваши фокусы?

— Галя! — укоризненный голос Оли, — зачем?

— А пусть знает!

Кажется, пора вмешаться: Витька и так на взводе, а эти чертовки ещё выделываются.

— А ну, вставайте, — скомандовал я, — выпускайте меня отсюда.

Они даже не пошевелились. Вот засранки! И это начинало бесить. С трудом удерживая пробуждающуюся ярость, я рявкнул:

— ВСТАЛИ! — голос прозвучал как-то необычно, глухо, точно я изо всех сил кричал в подушку.

Тем не менее груз исчез, и я торопливо срезал с себя осточертевшие лоскуты, после чего поднялся на ноги. Дела обстояли несколько хуже, чем я думал. Глаза у Вити и вовсе залезли на лоб, а девушки, мелко дрожа, прижимались к стене и смотрели на меня с откровенным испугом. Вот хрень. Я что-то пропустил?

— З-зачем? — выдавила Галя и в уголках её глаз блеснули слёзки.

— Как ты это сделал? — звенящим голосом спросила Оля и провела пальцами по лицу, будто снимала невидимую паутину, — это было так…

— О чём вы? — похоже от девчонок мало толку. Я повернулся к Вите и наткнулся на его откровенно враждебный взгляд, — и ты тоже? Какого хрена ты вылупился? Хочешь ещё покормить, вчерашнего мало?

— Да нет, вполне достаточно, — он криво ухмыльнулся, — цирк был ещё тот. Прям, как сейчас: «Встали!» и их словно молнией шандарахнуло.

— Скорее, как иголками изнутри накололи, — уточнила Галя, — очень больно. Зачем ты так, с нами?

— Я не хотел — мне стало неловко, — даже не знал про такую штуку. Простите, пожалуйста. Больше не буду, чес слово!

— А я в этом очень сомневаюсь, — Витя неприятно хихикнул и уже повернувшись, добавил, — интересно, в вас человеческое то хоть осталось?

Я пожал плечами и вернулся к девочкам. Похоже, обе успели очухаться. Оля укоризненно погрозила мне пальчиком, а Галька, сжав маленький кулачок, энергично взмахивала им и повторяла с разной интонацией:

— Лечь, лечь, лечь. Да лечь же, чёрт побери! Как это у тебя получилось?

— Не знаю, — я развёл руками, — просто очень разозлился и мне захотелось, чтобы вы обязательно выполнили мой приказ. Вот и всё. А там всё само вышло.

— Думаю, у нас не получится, — задумчиво сказала Оля и погладила свой медальон, — у наших украшений, кажется, имеется неприятный сексистский шовинистический пунктик.

— Всё правильно, — похоже напряжение спало, — вы обе уже на кухне, поэтому, марш — варить борщ!

— Ишь, чего удумал, — пробормотала Галя, но покосилась на меня с явной опаской, — борщи ему вари. Я — натура вольная, испытываю тягу к свободным развлечениям: сексу, танцам и, и охоте, скажем.

Как-то странно у неё получилось с последним развлечением, словно слово «охота» вырвалось против собственной воли. Забавная оговорка. Оля тоже заметила, но промолчала.

— Пошли отсюда, — спокойно сказала она и взяла меня под руку, — займёмся сексом, танцами и охотой, скажем.

— Всем сразу, — согласился я и поцеловал её в ушко, — на кого охотиться будем?

Собственный вопрос вызвал неприятный холодок в груди: уж я-то знал, на кого нам нужно охотиться. Но это, почему-то, уже не казалось таким ужасным, как раньше.

В гостиной не оказалось никого, кроме Ильи, который задумчиво загребал пепел в камине замысловатой кочергой, напоминающей клюшку для гольфа, изготовленную сюрреалистом. Похоже парень был глубоко погружён в своё увлекательное занятие, поэтому наше появление заметил далеко не сразу.

— С добрым утром, — сказал я, — бог в помощь.

— Гадаешь по золе? — осведомилась Галя и забралась в кресло, поджав ноги, — новый метод предсказания, будущего: все мы обратимся в прах.

— Ух ты! — восхитилась Оля, — чёрный юмор в исполнении Гали — только у нас! Единственное представление! У тебя озарение? Или приснилось чего?

— Угу, — подтвердила та и прижала колени к подбородку, — фигня какая-то, про то, как я превращаюсь в айсберг. Причём так реально, хоть иди и Титаник топи.

— Где остальные? — поинтересовался я, — ты там язык не проглотил?

— Да нет, — вяло отмахнулся товарищ и раздражённо отбросил кочергу, угодив в кучку пепла, — слабость такая, будто и не отдыхал совсем. Витя в поисках местного МЭ и ЖО, а Паша пошёл в спальню, общаться с Натой. У них — кризис отношений и в этом нет ничего удивительного.

— Да уж, — Ольга покачала головой и медленно опустилась в кресло, по соседству с тем, где сворачивалась клубком Галина, — все эти вещи… Чем дальше — тем больше.

— А может, всё к лучшему, — проворковала Галя, не меняя позы, — Натка, она сейчас такая прикольная, прям как я, — Илья покосился в её сторону, приподняв одну бровь, но возражать не стал, — а Паша, ну, он остался такой, как раньше. Как все обычные люди.

— А мы, стало быть — необычные, — констатировал Илья.

Комментариев не последовало, да этого и не требовалось — всё было ясно и без возражений. Вот только слово «люди» звучало явно не к месту. Оля саркастически ухмыльнулась, а Галя, казалось, так и вовсе задремала.

— Илюха, — неуверенно сказал я, размышляя о кредите доверия, — кое-что нужно обсудить. Вдвоём.

— Мальчики решили уединиться, — почти пропела, не открывая глаз, Галя и тихо хихикнула, — посекретничать.

— Значит им это нужно, — в голосе Оли мелькнула нотка тревоги. Девушка определённо оказалась проницательнее подруги. Чёрт, да почему я её раньше игнорировал? Это же — настоящий бриллиант, не чета подзабытой Марине.

— Спальня занята, — хмыкнул Илья, — если вы об этом.

— Можно и в кладовой, — подыграл я ему, — там есть, где уединиться.

Так мы и сделали, и товарищ тут же с изумлением уставился на один из стенных крюков, который я использовал в качестве клина, вколотив в щель люка.

— Так вот, зачем ты ночью вставал, — понимающе кивнул Илья, — испытывал силушку богатырскую? Крюки из стен рвал и в пол вбивал? Креативно, ничего не скажешь. Так ты меня похвастаться привёл?

Я медленно вытащил взвизгнувшую железяку и бросил на пол, после чего долго отирал измазанные коричневым ладони. Мне очень не хотелось поднимать крышку и показывать скрытое внизу.

— У нас был гость, — пояснил я, присев на корточки, — наш пронырливый друг. Видимо решил самостоятельно взять то, что мы забыли ему отдать. Я услышал какой-то звук среди ночи и пришёл сюда. Похоже, подвал имеет выход наружу, по которому он и явился к нам.

— И?

Ну всё, больше оттягивать не имело никакого смысла. Я потянул крышку и отбросил её в сторону. Потом глубоко вздохнул и посмотрел вниз: чуда не произошло, маленькое тощее тело продолжало лежать там, куда я его бросил, после… В общем, после.

Илья наклонился и очень долго смотрел в распахнутый люк. На его лице не было ни удивления, ни отвращения. Скорее — грусть. Потом мой товарищ повернулся ко мне.

— В общем, ты его убил. Ну что же, думаю он вполне мог прикончить всех нас во сне, если бы ты его не остановил. Большое спасибо. Нет, честно, ты — молодец, как бы скверно это не звучало.

— Стой! — почти простонал я, — ты так ни хрена и не понял! Дело не в том, почему и зачем, а — как.

— По-моему, я не хочу это слушать, — вздохнул Илья, — но думаю — придётся. Надеюсь, ты не пил его кровь?

— Почти.

Как бы я не старался всё забыть, воспоминания ещё оставались слишком свежими.

Шпенька оступился и попал одной ногой в распахнутый люк. В тот момент, когда маленький вор начал падать, я протянул руку и удержал его, схватив за обнажённое запястье. В ту же секунду произошла странная штука: плоская, серая во мраке, фигурка внезапно превратилась в пышущий пламенем силуэт, пульсирующий, подобно бьющемуся сердцу. И это зрелище показалось мне самым приятным, из того, что я видел последнее время. Это походило… Даже не знаю. На запотевший бокал пива, после жаркого дня; горячий шоколад, в зимнюю стужу; бифштекс, после голодовки.

Я попытался сбросить наваждение, однако, вместо этого, обнаружил ещё одну удивительную вещь: пальцы на руке, удерживающей Шпеньку, словно обратились пятью тонкими трубочками, опущенными в бокал с желанным напитком. Оставалось лишь начать пить.

— А-а, — всхлипнул Шпенька и легко дёрнулся.

Именно это и послужило катализатором. Я словно впал в транс: живительная энергия неудержимым потоком хлынула в меня через пальцы и большего удовольствия я не испытывал никогда в жизни. Возможно именно так выглядит оргазм, продолжающийся тысячелетия. Огонь бушевал во мне, вокруг меня, и я сам превратился в безумное пламя во вселенной, где не было ничего, кроме сладкого сияющего вихря.

А потом, Шпенька погас и перестал дышать, обратившись тем самым, серым плоским силуэтом во тьме. Я разжал пальцы и тщедушное тело почти беззвучно кануло во мрак подвала. И только услышав глухой звук падения я понял, что произошло. Что я сотворил.

Я убил человека. Непонятно как, но я досуха выпил всю его жизненную энергию. И мне это понравилось. Мало того — исчезла слабость, терзавшая последние сутки, а ледяная бездна внутри оказалась заполнена.

И тут до меня, наконец, дошло: это и была та самая пища, которую мы должны были потреблять.

— Нет, — прошептал я и в ужасе рухнул на колени, — Нет! Только не это…

Невольное предсказание Вити сбылось: я, действительно, превратился в вампира. И пусть пил не кровь, а жизненную силу, суть от этого не менялась и выпитый человек, в любом случае, умирал. И всё это сотворил чёртов медальон, висящий на моей шее. Сейчас я его сниму и навсегда распрощаюсь с этим кошмаром! Сейчас…

Мои руки даже не шелохнулись.

Да какого хрена! Это же так просто: взяться за цепочку и сдёрнуть её к такой-то матери! Вот, сейчас…

Ничего, никакой реакции. С ужасающей отчётливостью я понял — ничто не в силах заставить меня снять проклятое украшение. Какая там рука или нога, оно было дороже головы.

И вот именно тогда я разрыдался.

Я оплакивал несчастного Шпеньку, себя и всех нас, превратившихся в чудовищ.

Передать всё это словами я, конечно же, не смог, но сами события описал весьма подробно. Товарищ, выслушав рассказ, очень долго молчал, продолжая рассматривать неподвижное тело на земляном полу. Потом открыл рот, но смог выдавить лишь протяжное сипение. Помотал головой и предпринял вторую попытку. На этот раз ему удалось.

— И что теперь? — спросил он, по-прежнему не пытаясь встретиться взглядом со мной. Его пальцы крепко сжимали медальон, но было неясно: собирается он сорвать украшение, или намеревается защитить его.

— Нужно как-то сказать девочкам, — неуверенно сказал я и закрыл крышку люка.

И тут Илью натурально прорвало: сначала он едва слышно хихикал, а потом заржал, словно обезумевшая лошадь. Хохоча, как сумасшедший, он попятился и наткнувшись на стену, медленно опустился, закрыв лицо ладонями. Было непонятно, продолжает он смеяться или смех сменился рыданиями.

— Сказать девочкам? — парень поднял голову, и я увидел слёзы в его глазах, — как? Эй, девчонки, у меня, для вас, имеется одна весьма забавная новость: теперь все мы будем питаться людьми. Наташа, можешь употребить Пашу, по старой памяти, ну а вам, двоим, достанется Витя, поделитесь. Так? Или, вот: пойдите — наловите кого-нибудь, на улице. Да вон того мальчугана, например. Лучше?

Он был и прав, и не прав, одновременно. Звучало и выглядело всё это, действительно, ужасно, если бы не одно, но.

— Илья, — сумрачно поинтересовался я, — как ты себя чувствуешь?

Он молчал и не мигая, смотрел мне в глаза.

— Думаю — хреново. Твоя усталость, ледяные кристаллы внутри и ещё ощущение растущей пустоты внутри. Правда? Молчишь…А знаешь, что я думаю? Будет ещё хуже. Это — голод.

— Ты меня совсем за дурака держишь? Я это ещё вчера понял, — Илья медленно поднялся и вдруг яростно пнул стену, отчего дерево затрещало и пустило сеть трещин, — когда тебя начало колбасить, от еды, я ещё надеялся на некую индивидуальную реакцию организма. Ну мало ли, аллергия, невпитываемость какая-нибудь. Надеялся, пока сам не попытался впихнуть в себя хотя бы кусочек. Нет, так фигово мне не было, но ощущения — бр-р! Нетрудно оказалось сложить два и два и сообразить: обычная еда для нас неприемлема.

— Ну и какие появились идеи, аналитик? — вообще-то я даже завидовал чёткости его рассуждений. У меня лучше получалось изучать происходящее на собственных ошибках.

— Воздух и солнечные лучи никого не насытили, стало быть, питаться, подобно растениям, нам было не суждено, тем более воду тоже никто не пил. Тепло — опять нет. Даже столь безумный вариант, как кровь, не проканал: среди припасов нашлась палка кровянки и она выглядела столь же мерзко, как и все остальные продукты. У меня имелся ещё один вариант, и он казался весьма разумным…

Илья замолчал, покачивая головой.

— Ну и? — мне стало интересно, — может твой вариант и будет подходящей альтернативой этому кошмару.

— Ни хрена это не альтернатива! Электричество, где ты его здесь раздобудешь, в сраном то средневековье? А выглядело так логично, даже сдохшие телефоны объясняло.

— Понятно. Ну а ты, так и будешь медленно сдыхать от голода?

— Буду, — набычился Илья, — а ты, значит, предлагаешь спокойненько убивать людей, для собственного пропитания и выживания? Мало ужастиков смотрел, про таких вот ушлёпков?

Ага, а мне значит ничего такого и в голову не приходило? Я стало быть согласился без сопротивления? Однако, почему-то, именно сейчас, возможность выживания, питаясь энергией людей, перестала казаться чем-то невероятно ужасным. Люди, они такие…Неприятные. От них дурно пахнет, да и выглядят они совсем неэстетично.

— Хорошо, — нервно бросил я, — сам, значит, готов сдохнуть, во имя человеколюбия, — я не удержался от короткого смешка, — а ты готов смотреть, как будут умирать девочки? Представь, как они будут лежать и корчиться от боли.

— Пошёл ты.

— Пошёл ты! Когда раньше жрал свинину и курятину, тебя не слишком заботило, что это — живые существа и они тоже хотели жить и радоваться солнышку?

— Но это — люди!

— А это — мы!

Он так отшатнулся, словно получил мощный удар в лицо. Внезапно Илья, оскалившись, бросился ко мне и вцепившись в рубашку (странно, её ведь вроде бы на самом деле и не существовало!) ударил меня спиной о стену. Потом ещё и ещё. В глазах товарища бушевала настоящая буря — они пылали яростным жёлтым светом, в котором практически терялся поперечный кошачий зрачок. Я не пытался его остановить, тем более, мне и больно то почти не было.

— Я — человек! — шипел Илья, уперев меня в стену, — понимаешь? Такой же человек, как и все остальные! Чёрт побери, перестань ухмыляться!

— Это похоже на аутотренинг, — я осторожно освободился от его хватки, — Илья, ты видишь в темноте, у тебя есть когти, и ты неспособен есть пищу обычных людей. Кто ты?

— Иди в жопу!

— Едва ли это можно принять за ответ.

— Другого не дождёшься. Делайте, что хотите, препятствовать не стану, но сам, лучше сдохну. Понятно?

— Да уж. Спасибо и на этом.

Теперь, когда бешенство оставило парня, стало ясно, насколько мало сил осталось в его теле. Илья опять прижался к стене и охватил плечи ладонями, пытаясь сдержать мелкую дрожь. Получалось не очень хорошо.

— Я пока тут побуду, — глухо буркнул он, — не беспокойся, умирать в ближайшее время не собираюсь, — видя мои колебания, он прикрикнул, — да вали уже! Хочешь ещё мне нервы потрепать?

В гостиной царила абсолютная тишина. Витьки, по-прежнему не было, а Галя с Олей, кажется дремали в креслах. Потоптавшись в нерешительности, я решил не будить девушек, а обратиться к Наташе, как к самой рациональной. Но, вообще-то, я отлично понимал, что просто пытаюсь оттянуть нелёгкий момент объяснения. Особенно, после фиаско с Ильёй.

Поэтому я очень тихо прокрался мимо двух посапывающих кресел в сторону спальной комнаты. Хм, а здесь, похоже, я буду очень незваным гостем: Ната и Паша продолжали выяснять отношения и делали это весьма эмоционально. Особенно — Паша.

— Да мне посрать! — едва не орал он, — можешь пойти и рассказать это кому угодно! Я ещё раз повторяю, что не вижу никаких особых изменений. Такое ощущение, будто у тебя появился другой, и ты боишься, признаться.

— Хватит нести всякую чушь, — в голосе Наты звучала холодная ярость, — у каждого в жизни есть переходный период. У меня сейчас именно такой, если ты не соблаговолил заметить. Я даже не прошу о понимании — это же, чёрт возьми, такая роскошь, но ты мог бы, хоть немного, подождать.

— И что?

— И всё, — теперь голос Наташи выдавал смертельную усталость, — Па, ну действительно, я себя неважно чувствую. Всю ночь снились кошмары, а сейчас и вовсе, как льдинок наелась. А тут ещё и ты, со своими претензиями.

Я стоял за дверью и не знал, как поступить. Попробовать вмешаться? Но это, вроде бы, их личное дело. А с другой стороны, Наташка — одна из нас, а Паша… А Паша — нет. Тем временем разговор продолжился.

— Знаешь, — с каким-то надрывом вдруг выдохнул Павел, — Витя сказал, будто вы — уже не люди. Говорит, в вас вселилась какая-то штуковина, превратившая в других существ.

— А у самого, голова на плечах есть? Веришь в эту глупость?

— Я не знаю! Тогда, ночью, когда ты прикоснулась ко мне, стало так больно, будто кожу жгли огнём. А ещё начало казаться, типа жизнь выходит наружу тонкими струйками. Так страшно… Это ведь не из-за тебя? Не потому, что ты стала такой?

Я остолбенел, открыв рот. Вот это да! Похоже Ната едва не проделала со своим парнем тот же фокус, который вышел у меня со Шпенькой. Весело, ничего не скажешь.

— Нет, дурачок, конечно же, нет. Ну, иди сюда, дай твоя девочка немного утешит своего мальчугана.

За дверью зашелестело и до меня донёсся звук поцелуя. Нет, сейчас явно неподходящее время, для обсуждения проблемы нашего питания. Немного позже.

Я повернулся и тихо ступая по скрипящему полу, вернулся в кладовую. Илья продолжал сидеть около стенки и медленно потирал ладонями плечи, глядя на закрытый люк. Услышав мои шаги, он поднял голову.

— Мысль одна появилась, — смущённо пояснил я, в ответ на его вопросительный взгляд.

— Угу, — понимающе кивнул он, — то есть ты, так никому ничего и не рассказал.

— Ну, Галя с Олей спят, а Натка с Пашей немного повздорили, а теперь мирятся. Похоже, им не до того.

— Кстати, — на физиономии Илюхи появилась кривая ухмылка, — если не секрет, то как монстр — монстру. Ты тогда, ночью, кроме Ольги и Наташку зацепил?

— Как монстр — монстру? — я немного смущённо пожал плечами, — и Гальку, тоже. Только ты ничего не подумай, они первые начали. Я и сам такого не ожидал!

Илья хмыкнул, однако тотчас о чём-то задумался и посерьёзнел.

— Знаешь, — вдруг сказал он, — мне кажется, всё это — звенья одной цепи. Девчонки, как будто проходили некий обряд инициации, избавляясь не только от своей прежней внешности, но и от старых привычек и привязанностей. Возможно, это было совсем не специально, скорее — на уровне подсознания.

— А почему, со мной, а не с тобой? Нет, мне всё нравится, просто интересно.

— У тебя пиписька больше, — саркастично бросил Илья, — видишь ли, тут размер, действительно, имеет значение. Не обращал внимание на то, что твой кулончик побольше остальных? Скорее всего, это — важно. Возможно, даёт ещё какие-нибудь привилегии, кроме права первой ночи.

— Даёт, — медленно произнёс я, вспоминая утро, — слушай…

Я рассказал Илье, как гаркнул на девчонок, и он тотчас пришёл в восторг, непонятный для меня.

— Дурень ты, — пояснил он, — в общем, всё это подтверждает мои мысли. Наборчик то был не так прост, как можно подумать. Он формирует группу, с определённым составом и иерархией. Три самки и два самца, один из которых получает рычаги, для управления остальными.

— Очень интересно, — заметил я, — и какая нам польза от всего этого?

— А никакая! Просто я теперь знаю куда попал. В группу хищников, копирующую типичный львиный прайд. Причём занял почётное место подчинённого бета-самца. Офигенно! Всю жизнь мечтал о такой карьере.

— Ну и сколько ты будешь ныть? Наверное, могло быть и хуже.

— Ха, интересно, что должно произойти для ухудшения?

Мы просверлили друг во друге несколько глубоких отверстий, после чего мой глазной бур несколько затупился.

— Ладно, — махнул я рукой, — всё очень плохо. Всё — пропало. Я, собственно, чего хотел? Прогуляться по Шпенькиному маршруту и посмотреть, куда он выводит. Не желаешь составить мне компанию и совершить утренний променад?

— Ну, даже не знаю — ведь всё так заманчиво: опуститься в подвал, с трупом, где раньше умерло от чумы целое семейство и прогуляться по тоннелю, ведущему хрен знает куда. Умеешь ты уговаривать. Ты и Маринку так приглашал на прогулки?

— Кого? — не понял я.

Илья открыл рот и молча хлопал ресницами, с каким-то суеверным ужасом глядя на меня. Похоже, я сказал какую-то глупость. И тут до меня дошло, ЧТО я собственно сказал. Это было не глупо, это было чудовищно.

— Э-э, вот чёрт, — я потёр лоб, — ляпнул, не подумавши. Да, да, конечно, Маришка…Столько всего, понимаешь.

Почти слово в слово объяснение Наты Паше. Интересно, а какая фигня сорвалась с её языка? Ёлки-палки, да я действительно не помнил никакой Марины, минуту назад! Прошлое очень быстро погружалось в серый туман и события прежней жизни всё труднее всплывали из этой непроглядной мути.

Илья уже не ужасался, он казался просто испуганным.

— Иди, — сказал он и махнул рукой, — да иди же! Помнишь, я спрашивал, что может быть хуже? Вот она, эта толстая северная лисичка! У нас уже нет прежнего облика, а теперь мы ещё и начинаем терять человеческие воспоминания.

— Может быть это и не так уж плохо, — тихо пробормотал я и спрыгнул в подвал, не потрудившись воспользоваться лестницей, — было бы за что цепляться в этом человеческом прошлом.

Я был почти уверен в этом.

Мёртвые глаза Шпеньки укоризненно наблюдали за мной, поэтому, первым делом, я взял покойника за ногу и поволок к стене. Воняло здесь просто ужасно: запах наверху и на четверть не передавал смрада, царящего в подполе. Впрочем, это оказалось лишь на руку: свежий поток воздуха тотчас указал на расположение секретного лаза.

Пол оказался земляной, но абсолютно сухой. Около стен, врытые в землю, стояли четыре огромных сундука, распахнутые настежь и абсолютно пустые. Подумав немного, я забросил труп в один из них и захлопнул массивную крышку. Покойся с миром.

Больше ничего интересного здесь не наблюдалось, поэтому я потянул полуоткрытую дверцу потайного люка и нырнул в низкий, заросший густой паутиной, проход. Какое облегчение! Освежители здесь не работали, но аромат гниющих водорослей куда лучше застарелого мертвецкого духа.

Приходилось напрягать даже своё новое зрение, настолько плотный мрак стоял вокруг. Мало этого, так ещё и под ноги постоянно попадали толстые корни, напоминающие окаменевших удавов, а извилистый ход, пару раз сделал весьма крутые повороты. В общем, все удовольствия для того, кто рискнул бы сунуться сюда без фонарика, или чем они здесь пользуются. Ну и ещё вездесущая паутина, как же без неё!

Это же сколько усилий потребовалось копателям, рывшим этот тоннель под Ла-Маншем? И куда может вести ход такой длины? На вопрос — зачем я и не искал ответа.

Впереди мелькнула светлая звёздочка и я ощутил некоторое облегчение. Всё-таки лучше, когда вокруг светло и близкие стены не напоминают внутренность гроба. Прохладный ветерок окреп и запах водорослей заметно усилился. Стало быть — водоём.

Через пару минут, я узнал, какой именно. Река или канал, мимо которого мы ехали вчера. Круглое отверстие с остатками деревянной решётки, небрежно выломанной у стен, выводило на крошечную каменную площадку, нависающую над тёмной зловонной водой. Видимо здесь, в своё время, могли швартоваться лодки. Вот, как раз за эти деревянные столбики и верёвку можно привязать.

Я осторожно выбрался наружу и огляделся: утро уже заканчивалось, но солнце не торопилось выбираться на небо, продолжая нежиться в плотной пелене серых туч. Посему вся немалая грязь окружающего мира на порядок усугублялась пасмурной погодой. Просто-таки радость сердца для депрессивного самоубийцы.

На противоположной стороне канала сидели три оборванных мальчугана и пытались удить рыбу какими-то корявыми палками. Моё появление их ничуть не удивило, они лишь молча переглянулись и продолжили своё безнадёжное занятие. Чуть выше, по течению, дрейфовала некая конструкция, явно собранная по эскизам Пикассо. На этой фантасмагории восседал седой дедуган, в шляпе Гэндальфа и лениво теребил драную сеть. Похоже, с тем же результатом, что и пацаны, напротив.

Внезапное ощущение постороннего пристального взгляда заставило меня поднять голову и посмотреть вверх. У замшелой каменной стены стоял неровный деревянный шест с поперечными перекладинами — какой-то аналог лестницы, а на самом верху торчала взъерошенная голова пятнадцати-шестнадцатилетнего парня, который сумрачно смотрел вниз. На меня. Да так, словно я был его злейшим врагом.

— Привет, — сказал я и сделал попытку улыбнуться.

Видимо напрасно. Продолжая угрюмо кривить губы на рябом загорелом лице, паренёк выставил перед собой руку, в которой блеснул металл. Откуда-то донёсся вопросительный возглас и наблюдатель, мяукнув нечто отрицательное, запустил мне в лицо коротким клинком.

— Какой-то ты задумчивый, — заметил Илья, когда я начал подниматься наверх, — ничего не случилось? А, ты встретил Дракулу, и он предложил обменяться опытом?

— Шутник. Ну, кое кто мне встретился, — буркнул я и протянул товарищу два треугольных, остро заточенных куска металла, — бери, бери, мне не жалко.

— Похоже на хреново сделанные метательные ножи, — констатировал он, после недолгого изучения, — и где ты их нарыл?

— Подарили, — угрюмо пояснил я, — просили показать тебе один хитрый фокус. Погоди, дай я немного отойду, вот так. Теперь бросай.

Илья, подбрасывающий на ладони, полученные клинки, остановился и выпучил глаза. Потом поднял руку и медленно покрутил пальцем у виска. Я скорчил страдальческую мину и покивал головой.

— Да, да, я сошёл с ума. Именно поэтому я прошу тебя запустить в меня этим, колюще-режущим предметом. Дружище, невзирая на то, что у меня совершенно изменилась морда и появились когти, суицидальных наклонностей я не проявляю.

— Тогда чем вызвана твоя бредовая просьба? Думаешь, твои новые способности позволят уклониться или отбить ножи грудью? Ты забыл принять красную пилюлю.

— Всё будет намного круче, — тяжело вздохнул я, — давай, бросай.

— Антибиотиков тут нет, — заметил Илья, — и я не знаю, живёт ли здесь аналог Грегори Хауса. Штопать тебя будет какой-нибудь грязный коновал.

— Да знаю я всё! — нет, ну сколько можно испытывать моё терпение? — БРОСАЙ!

А ведь только утром обещал девочкам…Глаза у Ильи остекленели и он, словно в трансе, запустил в меня ножом. Потом — вторым. У-ух! Я конечно сам настоял на этом, но острые куски металла, летящие в физиономию, вызывали не менее острое желание пригнуться. А внутри просто леденело. К счастью, результат оказался таким же, как и в прошлый раз.

— Чёрт! — выдохнул Илья и провёл ладонью по лицу, словно избавляясь от наваждения, — какого?.. Твою мать! С тобой всё в порядке?

— Нет, мля, — угрюмо буркнул я, — ты меня, только что убил. Иди, посмотри.

Илюха подошёл и некоторое время непонимающе рассматривал метательные ножи, вонзившиеся в деревянную стену. Бросок оказался настолько мощным, что снаружи остались одни короткие рукоятки.

— Но я же не промахнулся, — товарищ определённо оказался в замешательстве, — хоть, блин, и не хотел этого делать. Как ты…А, то самое, про которое ты рассказывал? Круто, ничего не скажешь! Через меня, как молния прошла.

— Нефиг было выделываться, — я вытащил один клинок, потом — второй, — но должен сообщить тебе преприятнейшее известие: похоже мы все стали неуязвимыми. По крайней мере, ножики нас не берут.

Ножики, ха! И Ножики, тоже.

Мне эта информация досталась не так легко, как Илье. Честно говоря, сначала я даже не понял, в чём дело: высверк металла и звон под ногами. Я посмотрел вниз и увидел лежащий на камне тёмный треугольник. Сверху донёсся изумлённый возглас, и я опять поднял голову: теперь на физиономии парнишки читалась не только злоба, но и недоумение.

— Какого хрена? — осведомился я и парень швырнул второй нож.

Результат оказался тем же самым: клинок громко звякнул, ударившись о камни. Вот только теперь до меня дошло: при таком броске нож просто не мог лететь мимо — он летел сквозь меня. Однако, прежде чем я успел в полной мере переварить эту невероятную мысль, меня охватила дикая ярость: этот мелкий говнюк пытался меня прикончить!

Высота была не меньше трёх метров, но я преодолел её в один прыжок, разом оказавшись около тощей фигурки в одних латаных штанах, непонятного цвета. Мальчишка тотчас отпрыгнул назад и в его грязной ладони материализовался длинный тонкий нож. Кажется, такие зовутся стилетами. На физиономии засранца испуг медленно стирал удивление и злобу.

Парень нервно обернулся: около ближайшего домика ещё парочка, подобных ему, напряжённо смотрела в нашу сторону. Как выяснилось мгновением позже, нервный взгляд был всего-навсего отвлекающим манёвром: стоило мне отвести взгляд, и говнюк тут же оказался рядом, всадив стилет мне под ребро.

Попытался всадить. От удара, нанесённого в пустоту, паренька развернуло вокруг оси, а оружие вылетело из пальцев и запрыгало по земле. Однако, мальчуган оказался проворным, точно обезьяна и мгновенно восстановил равновесие, попытавшись схватить нож. И у него бы получилось, если бы я не успел поставить ногу на лежащий клинок. Простым совпадением оказалось присутствие длинных грязных пальцев злобного парнишки на рукояти. Громкий вопль возвестил о временном перемирии. Между нами, двоими. Потому как парочка наблюдателей определённо имела намерение вмешаться. Пришлось принять некоторые превентивные меры.

Я наклонился и подняв обронённое оружие, приставил лезвие к горлу пленника. Нет, пока ему ничего не угрожало (хоть очень хотелось сделать нечто членовредительское), но, со стороны, всё выглядело весьма угрожающе.

— Прикажи своим, проваливать, — тихо шепнул я, — иначе тебе — конец.

— Как Шпеньке? — процедил, сквозь сжатые зубы, парнишка и пустил в меня луч ненависти, — чёртов упырь!

Ну, теперь-то хоть понятно, откуда такая сильная любовь. Должно быть это коллега мёртвого засранца, которому тот вчера посылал сигналы, во время нашей совместной прогулки.

— Пока я никого убивать не собираюсь, — ох, сказал бы мне три дня назад кто-то эдакое пафосное — засмеял бы, — но, если твои дружки немедленно не отвалят, придётся передумать. Давай, просто поговорим.

Паренёк свистнул сквозь щербатые зубы и взмахнул свободной рукой. Однако его друзья продолжали неуверенно топтаться на месте, пряча руки под лохмотьями одежды. Я нажал на стилет и второй свист оказался громче, а жест — гораздо энергичнее. На этот раз возражений не было, даже безмолвных. Оборванцы исчезли в малозаметных переулках, а мы остались один на один. Я поднял ногу и позволил пленнику растереть повреждённую конечность.

— Прежде всего, — сказал я, наблюдая за каждым движением собеседника. Его быстроту и ловкость я уже успел оценить, — хотелось бы знать имя того, кто так настойчиво пытался меня прикончить.

— Никак нельзя ламиям имя говорить, — угрюмо буркнул пацан и его лицо перекосилось нервной гримасой, — Шпенька, дурень, язык распустил и что с ним? Спёкся Шпенька!

М-да, встроенный переводчик выдавал те ещё варианты!

— Поверь мне, — доверительно сказал я, — твой Шпенька спёкся совсем по другой причине. Сам знаешь, как бывает: не то время, не то место…Проще говоря: нехрен лазить ночью по чужим домам.

Ну да, кому я это говорю? Это же — местная гопота и на жизнь они зарабатывают именно этим.

— Он никого не собирался убивать, — парень насупился, — просто тихонечко бы снял рыжьё и отвалил. А я ему, балбесу, говорил: никак нельзя к ламиям поночи шастать! Сегодня с утра пошёл за ним, а он уже холодный. Всё равно, не прощу тебя!

— Ты разбиваешь моё сердце, — мне было плевать, — но всё-таки, как тебя зовут, неуловимый мститель?

— Ножиком кличут, — он вытер нос, — потому как я ножики без промаха бросаю. Точнее, всегда бросал…А сегодня, непонятное приключилось.

— Сильно переживаешь из-за этого? — ох, ну у него и взгляд: пришьёт почище ножика, — ладно, признаю: нехорошо с твоим другом получилось. Честно говоря, случайно всё вышло, не хотел я этого.

У меня в голове появилась совершенно безумная мысль, отголосок разговора с Ильёй. Передо мной стоял местный житель, в совершенстве знавший все закоулки города и жителей, их населявших.

— Но я готов загладить свою вину, — он изумлённо вытаращился на меня, — слушай, Ножик, думаю, мы могли бы очень помочь друг другу. У тебя, наверняка, имеются знакомые, которых ты недолюбливаешь; коллеги по ремеслу, мешающие работать; ну, в общем те, от кого бы ты хотел избавиться. Ведь есть?

Он молча кивнул и прищурился. Кажется, до него начало доходить, к чему я веду. Ушлый паренёк. А у меня, если честно, от собственных мыслей холодело внутри. Очень сильно холодело. Потому как — нечеловеческие это были мысли.

— Значит вы, упыри, будете жрать моих врагов, — медленно произнёс Ножик и на его губах появилась странная усмешка, — если про ентот фортель дознаются попы, меня запросто вздёрнут. Даже судить не станут. А может я лучше сам им сообщу, про нечисть поганую?

— И что это тебе даст? В рай, вне очереди? — он гыгыкнул, — а так, и тебе — хорошо и нам.

— Ладно, упырь, — он стукнул кулаком о колено, — добазарились. Когда начинаем?

— Чем скорее — тем лучше. Сегодня, — холод внутри усиливался с каждым мгновением, — можешь уговорить кого-нибудь зайти в наш дом? Остальное — не твоего ума дело.

— Проще простого! Тут, опосля Напасти, по району дохтур шастает, с тремя монашками, вроде как за хворыми следит, гнида толстая! Так эта скотина, уже несколько раз сдавала меня стражникам. Я ему сболтну, дескать больные опять у Водомера объявились, а ты уж не плошай, как обещался, так и сделай.

Подумать только: я, с каким-то средневековым бандитом, пубертатного возраста, договариваюсь прикончить доктора, помогающего людям. А ведь раньше всегда представлял себя в роли защитника слабых от таких вот… «Каких? — осведомился внутренний голос, — таких, как ты? И что тебе до людей?» Возразить оказалось просто нечего. Поэтому я только кивнул головой и подошёл к щербатому мшистому бордюру, проходящему по краю набережной.

— Очень скоро сюда возвернутся большие банды, — сказал, за моей спиной, Ножик, — из тех, которые успели отвалить перед Напастью. Самим нам не справиться, но ты обещался помочь.

— Обещал — значит помогу, — не оборачиваясь, бросил я.

— Но Шпеньку я тебе никогда не прощу. Он был мне, как брат.

— Твоё дело, — я пожал плечами и спрыгнул вниз.

Илья, в очередной раз, давил клинком на мою грудь. Получалось забавно: до определённого момента кожа (чем бы она не являлась) сопротивлялась нажатию, а потом нож словно проваливался, оказываясь сразу за моей спиной. При этом рука Ильи упиралась в грудь.

— Какие мысли, мыслитель? — поинтересовался я.

— Больше напоминает какое-то поле, — сообщил исследователь и метнул нож в мою голову, — прикольно. Ну, я к тому, что материя себя так не ведёт. Это, кстати, объясняет и фокус с одеждой: для энергии нет разницы между человеческим телом или его искусственной оболочкой. Способ питания — оттуда же. И ещё, всё-таки электричество было бы очень кстати.

— А ты не передумал? — жадно поинтересовался я.

— Нет, — он покачал головой, — и ты не сможешь меня заставить, даже этим своим голосом. Смирись.

— Так умрёшь же! Не страшно?

Илья пристально смотрел на меня, и я в очередной раз поразился: как же в нём мало осталось от прежнего человека. Разве некоторые черты лица. Передо мной стоял высокий, атлетически сложенный, беловолосый, желтоглазый…Кто? А хрен его знает. Самое удивительное заключалось в другом — я тоже стал таким же, но никак не мог осознать это в полной мере. А если подумать, то человеческого в нас оставалось гораздо меньше, чем казалось. Даже наши тела состояли из непонятной фигни со странными свойствами. И вот мой друг, похоже, пытался зацепиться за ничтожные остатки человеческого, внутри себя. Удастся ли ему это? Не знаю.

— Страшно, — очень тихо ответил Илья и провёл ладонью по лицу, — знаешь, как всё это похоже на те кошмары, которые снятся мне последние две ночи? Прежняя жизнь, вот она — рукой подать! Какие-то два дня прошло, а ни хрена не осталось: ни товарищей, ни девушки, ни самого меня. Да и мира родного, тоже нет. А ведь как я мечтал раньше попасть то ли в Средиземье, то ли ещё куда, в другой мир, как обрету сверхспособности…Никогда не думал, что моя мечта сбудется.

— Радуйся, — сказал я и заработал, в ответ, оплеуху тяжёлым взглядом, — у некоторых мечты вообще никогда не сбываются, а такие — и подавно.

— Это — не мечты, — Илья тяжело вздохнул, — я уже сказал, это — кошмар. И да, я собираюсь лучше сдохнуть, чем питаться человеческими жизнями. Тема закрыта.

Я так не думал, но спорить, именно сейчас, не собирался. Подожду более подходящего момента. Думаю, он наступит очень скоро. А вот компания Ильи, действительно, становилась небольшой обузой.

— Хорошо, — согласился я, — хочешь — помирай, а я всё-таки попытаюсь поговорить с девочками. Поэтому, присутствие кое-кого, может мне слегка помешать. Витьке совсем ни к чему слушать именно эту беседу. Так вот, бери-ка ты наших друзей и веди их на осмотр местных достопримечательностей. Языком ты владеешь, заступиться за них сумеешь — вперёд! Возражения есть?

— Нет, — ответил Илья с видимым облегчением: похоже товарищ ожидал второго раунда уговоров, — а, забыл тебе сказать; девчонки собрали всё своё золото, носить они его, вроде бы, больше не могут. Можно будет попробовать продать.

— Погоди с этим, — проворчал я, — тебя то грохнуть не сумеют, а пацанам в момент глотки перережут.

Честно говоря, мне было глубоко наплевать на их злосчастные глотки, но озвучь я эту мысль и товарищ, в очередной раз, пришёл бы в ужас. А толку? Ледяной спуск, по которому мы неслись в неизвестность, не позволял задержаться, для жалости или озабоченности судьбой посторонних. Даже события минувшей ночи успели порасти ледяным мхом, а собственные переживания начинали казаться смешными и нелепыми.

Тем временем, обстановка в гостиной начинала напитываться нервической прохладцей. Девушки успели покинуть свою утреннюю дремоту и теперь их поведение разительно отличалось. Оля осталась в кресле и сидела, поджав колени к груди и положив на них подбородок. При этом взгляд девушки остановился на кокой-то, одной ей видимой точке, словно там она пыталась обнаружить ответ, на терзающий её вопрос.

Галя, напротив, вела себя словно обезумевшая кошка и металась от стены к стене, злобным шипом реагируя на любые попытки общения. И вот парадокс, обе девчонки, словно сговорившись, изобразили на себе крайний минимум одежды, состоящей из короткой юбки и крошечного топика, едва прикрывающего пышное содержимое. Поневоле почувствуешь себя персонажем японского мультфильма, благо и пропорции героинь вполне соответствуют.

Витёк сидел на пороге дома и медленно пережёвывал кусок колбасы, кольцо которой блестело в его ладони. Физиономию парня покрывала чёрная щетина и это, в совокупности с мятой пыльной одеждой делало его похожим на аборигенов. Мимикрия, почище нашей. Разговаривать он ни с кем не пытался и вообще делал вид, будто в доме, кроме него, никого и нет.

Паша, наоборот, изо всех сил пытался разговорить Галю, объясниться с ней, но всякий раз натыкался на злобное шипение и выпущенные когти. Выглядел он несколько приличнее Вити, однако бледное лицо и чёрные круги под глазами ещё никого не делали краше. Стоило нам, с Ильёй, войти в гостиную, и Паша радостно заулыбался.

— Хоть кто-то нормальный, — сказал он, слегка запнувшись на слове: «нормальный». В глаза нам он пытался не смотреть, — а то все остальные как с ума посходили. Наташка, та вообще наорала, ни с того ни с чего и прогнала. Что дальше делать будем?

Смешной он был, честное слово! Ещё одна крайность, если брать Витю. Но тот то, хоть сразу понял: прежних друзей уже нет и постарался отмежеваться, а этот продолжал делать вид, будто ничего особенного не произошло. Ну, подумаешь, любимая девушка превратилась в какую-то снежную королеву, как и обе её подруги, а друзья стали хрен пойми кем, это — неважно. Главное, сделать вид, будто всё осталось, как раньше.

— Пойдём, прогуляемся, — вздохнул Илья и похлопал Пашу по плечу. На лице товарища проступало сочувствие, — посмотрим, куда нас черти занесли. Надо же как-то обустраиваться.

— Вот и я говорю, — тут до Паши дошло, и он оглянулся, — а мы как, не все?..

— Девочки не в духе, как видишь, — Илья мягко нажал на плечо Павла и тот сделал несколько шагов в сторону двери, — да и незачем им светиться в этом ужасе. Мало ли…Пусть посидят внутри, придут в себя, а мы и втроём погуляем. Витёк, ты ведь идёшь?

— М? — парень поднял на него глаза и проглотил кусок колбасы, — наверное. Как-то меня мутить начало, от этих четырёх стен.

Тошнило его определённо не от стен, о чём ясно говорил его злобный взгляд, направленный на меня. Ох и нарывается наш Витя! Моё терпение совсем не безгранично.

Пытаясь удержать себя в руках, я отвернулся и подошёл к Оле. Девушка с трудом вышла из своего транса и подняла на меня глаза полные муки и безысходности. Казалось, открылись две дорожки, ведущие в бездонную пропасть, полную тьмы.

— Мне холодно, — прошептала Ольга и протянула мне ладони, — холодно и больно…Пожалуйста, согрей меня.

Я сел рядом и обнял за плечи, отлично понимая, какое лечение поможет ей снять боль. Вот ещё бы найти способ объяснить. Как сказать своей девушке, что единственный способ выжить — это убить человека? Причём, сделать это должна она сама. У меня просто язык не поворачивался. Но если бы это была не Оля, а…Галя?

Та, кстати, прекратила своё бессмысленное метание и замерла у стены, пристально рассматривая меня. У неё было такое выражение лица, словно она меня в чём-то подозревала.

— Подожди, милая, — сказал я Оле и поцеловал её в щёчку, — скоро вернусь.

Кажется, когда я поднялся, она начала тихо плакать.

— Так, — нервно облизнулась Галя, стоило мне подойти к ней, — похоже, пришло время для признаний. Всем нам, включая Илью, с утра весьма хреново, а ты — словно огурчик. Рассказывай, какая тут фигня творилась ночью. Мне казалось, я слышу какие-то стуки через стену.

— Вам нужно питаться, — пояснил я, со вздохом, — тогда станет получше.

— Как тебе, вчера вечером, ха! — она нервно топнула ногой, — иди в зад!

— Не так, — я закрыл глаза и досчитал до десяти, прежде чем собрался с духом, — мы, Галечка — вампиры. Наша пища — люди, точнее, их жизненная сила.

Мгновение мне казалось, будто она начнёт смеяться, а потом понял, насколько оказался прав с объектом признания.

— Кроме шуток? — на губах девушки появилась странная ухмылка, — так это же — круто!

Нет, всё замечательно, но я всё-таки оказался несколько удивлён её почти животным восторгом, ведь это так отличалось от полного отрицания Ильи. Неужели мы настолько разные? Ну да ладно, в данном случае это только к лучшему.

— Ну и когда начнём? — деловито осведомилась Галя и её язычок несколько раз прошёлся по пухлым губам, — если моё фиговое состояние — действительно голод, знай: жрать хочется просто неимоверно. Внутри всё просто окоченело.

— Потерпи немного, — успокоил я её, — мне потребуется, от тебя, определённая помощь.

Я объяснил девушке, какая именно.

— А теперь побудьте немного без меня. Нужно проведать Натаху, а то она как-то совсем затихла.

Причина выяснилась сразу же, как только я вошёл в спальню. Похоже, Нату скрутило сильнее всех остальных, и она неподвижно сидела на кровати, привалившись спиной к стойке балдахина. По бледной щеке медленно скользила блестящая капля. Девушка попыталась заговорить, но смогла выдавить лишь слабый сип. Я прикоснулся к бессильно лежащей руке и ощутил мертвенный холод.

— Чёрт! — выдохнул я и погладил ледяную кожу, — сейчас я попытаюсь помочь, спасти тебя. Слушай! — тусклые глаза с трудом сконцентрировались на мне, — сюда придёт человек, врач. Когда твои пальцы коснутся его кожи, представь себе пять соломинок, опущенных в бокал с напитком. Твои пальцы, это и есть — соломинки. Просто пей и всё. Не будешь пить — умрёшь. Поняла?

Веки сомкнулись. Раз. Другой. Хорошо. Но времени почти не оставалось: Наташа умирала, и Оля стремительно приближалась к смертельной черте. Ножик обещал поторопиться с монашками и доктором. Если маленький мерзавец обманет, клянусь, я сниму с него шкуру! Кроме шуток — так и сделаю. Но сначала — спасти девочек!

Галя, присевшая рядом с Ольгой, вопросительно посмотрела на меня, и я покачал головой:

— Совсем хреново. Ждите, я сейчас.

Казалось, будто в голове тикает беззвучный метроном, отсчитывая последние мгновения. Быстрее. Ещё быстрее.

Я выскочил наружу и огляделся: чёрные тучи затянули всё небо мрачной пеленой, не оставив ни единого просвета. Холодный ветер гнал клубы серой пыли и какие-то чёрные ошмётки. Сажа? Где-то глухо взвыла собака и тут же смолкла, словно испугавшись собственного воя. Неужели это знак?

Из-за ограды выкатился оборванный свёрток и заковылял ко мне, опираясь на взлохмаченные рукава. Мальчуган, лет десяти, абсолютно безногий и с пустой глазницей на костлявой физиономии. Калека уставился на меня единственным карим глазом и проскрипел:

— Ножик повелел скать, чё костоправ ужо рядом. Монетку хош дать?

— Жить хочешь? — спокойно осведомился я, — катись отсюда, обрубок.

Слова летели изо рта, словно их произносил кто-то другой. Как я мог так назвать бедного искалеченного ребёнка? Но мне было плевать.

Безногий глухо хихикнул и необычайно проворно выскользнул наружу, тотчас исчезнув из виду.

Возникло, усиливаясь с каждой секундой, ощущение нереальности происходящего. Как это могло быть настоящим? Я поднёс ладони к лицу и когти послушно выскользнули из кончиков пальцев. Это — реальность? Вокруг ограды столпились крошечные серые домики чужого города из хрен пойми какого времени. Это — сон!!! Просто я всё ещё сплю, но скоро проснусь и пойду на день рождения Марины. На месте имени оказалась холодная пустота. Я не мог вспомнить даже лица. Родители? Смутные силуэты растворяются в тумане и исчезают. Кто-то, внутри меня, осторожно ступал мягкими лапами по островкам воспоминаний в бесконечном болоте забвения, и они послушно погружались в трясину, где уже и останутся. Навсегда.

Разбудите меня! Немедленно!!! Пока осталось хоть что-то…

Оставалось. Девушки в доме, за спиной, ждали моей помощи. И если в ближайшие минуты я ничего не сделаю — они умрут. Промелькнула совершенно безумная мысль — пойти и самому наловить прохожих. Кстати, а почему — безумная?

Где чёртов Ножик?

Помяни чёрта…

Из ближайшей подворотни вынырнула странная процессия: впереди бодро семенил мой утренний визави и активно жестикулировал длинными жилистыми руками, указывая на ворота во двор. Чуть отставая, за ним топал, переваливаясь с одной короткой ноги на другую, плотный мужчина с длинными висячими усами на одутловатом жёлтом лице. Одет незнакомец был в мятый красный балахон со множеством карманов, по виду — не пустых, а его голову венчала абсолютно нелепая оранжевая тюбетейка.

На плече медика, если это только был он, болтался на длинном ремне продолговатый ящик, напоминающий карликовый сундук. Боковую поверхность сундучка украшала жёлтая эмблема: птица, распростёршая крылья. Вообще-то довольно странный герб, для медика, а там — хрен их знает. Может он — ветеринар.

Следом за сладкой парочкой плелись три молодых женщины в красных рясах (надо же как-то называть подобные балахоны) и оранжевых платках, надвинутых едва ли не по нос. На груди у каждой тускло блестела та же птица, плюс висели массивные восьмиконечные звёзды, напоминающие нож для мясорубки. Стало быть, вот какой он здесь — символ веры. Похоже, местных мучеников крутили на фарш.

Монашки, с видимым усилием, тащили двухколёсную повозку, полную серых свёртков. Мелкий нерогатый скот. Люди. Меня и самого покоробило от презрения, прозвучавшего в этой мысли.

Ножик последний раз ткнул пальцем в сторону нашего дома и подмигнув, нырнул в узкий захламлённый проход между соседних домов. Чья-то лохматая голова осторожно высунулась из крошечного окошка и тут же испуганно скрылась обратно. Больше — никого. Замечательно.

Толстяк, с ящиком, некоторое время рассматривал меня, причём на его обрюзгшем лице читалось определённое сомнение. Потом, всё же решился и медленно заковылял в ворота. Монашки, пыхтя и сопя, затащили телегу во двор и остановились, вытирая обильный пот со лба. Я поймал их любопытные взгляды, направленные на меня. Одна даже была симпатичной…О чём я думаю в такой момент?

— Вроде бы, по виду, культурный, разумный человек, — проворчал медик, останавливаясь около меня, — должны понимать, насколько опасно занимать жилища жителей, пострадавших от Напасти. О-ох, ну и название, для подобной пандемии.

— У нас не было выбора, — коротко парировал я.

— Выбор есть всегда, молодой человек, — он прищурившись разглядывал моё лицо, — какие странные глаза…Будь я подвержен суевериям, как большинство, назвал бы вас демоном, ха-ха! Удивительная аномалия. Ладно, к делу, где больные?

— В доме.

— Должен предупредить сразу, дабы отмести беспочвенные надежды: лишь в том случае, когда болезнь находится на ранней стадии, имеется определённый шанс на спасение. Меча, Жера, со мной. Черда, охраняй медикаменты. И я тебя умоляю, не повторяй вчерашнего, или я буду вынужден пожаловаться настоятельнице. Пойдёмте.

Я, в сопровождении доктора и монашек, бросавших на меня короткие косые взгляды, прошёл внутрь. Надеюсь Галя в точности исполнит все мои указания. Чёрт, да ведь это — совсем не шутки! Если всё получится, мы сможем жить дальше. О судьбе пухлощёкого лекаря и молоденьких монашек лучше не думать. Или — нет, нужно понять: рядом со мной шагает еда. Просто — пища. Главное не вслушиваться в её болтовню, забыть о её желании жить, сосредоточиться на собственном выживании.

— Именно я предложил способ лечения, основанный, в большей степени, на естественных науках, а не религиозных догматах. В моём понимании, Напасть передаётся мельчайшими насекомыми, невидимыми человеческому глазу.

При нашем появлении, Галя поднялась из кресла и глаза доктора немедленно поползли на лоб. Ещё бы, после балахонов, скрывающих всё и вся — короткие шорты и топ. Ну и конечно безупречная фигура, и кукольное лицо.

— Это как, кхм, м, — очень содержательная речь. Монашки переглянулись и их физиономии выразили крайнюю степень неодобрения. Кроме того, одна взяла в руку свой оберег и приложила ко лбу. Защищалась, стало быть, от нечистого.

— Доктор, — тихо сказал я и несильно подтолкнул его в спину, — нам немного дальше. А ваши помощницы, пока, пусть помогут моим, хм, сёстрам.

— Да, да, конечно, — толстяк всё ещё не мог прийти в себя, оторвав глаза от соблазнительного абриса, — пойдёмте. Меча, осмотр подмышек и ротовой полости. Будьте осторожны.

— Постараемся, — в голосе монашки звучал неприкрытый сарказм, — вы уж тоже, падре.

— Глаза поберегите, — подключилась вторая, — они у вас слабые.

— Отродья нечистого, — бормотал лекарь, шагая по коридорчику, ведущему в спальню, — не языки, а источник яда! Однако они — единственные, кто может, а главное — хочет, мне помогать. Кстати, а эти, э-э девушки, действительно ваши сёстры? Внешнее сходство определённо указывает на…

Силы, видимо, окончательно покинули Нату, и она неподвижно лежала на кровати, уставившись на дверь тускнеющими глазами. Нет! Я не позволю тебе умереть!

— Позвольте, — начал толстяк, но я оборвал его фразу, пнув в сторону кровати.

Пока он ворочался на полу, издавая глухие стоны, я оказался рядом, срывая красный плащ с жирного тела. Потом взял ледяную ладонь девушки и приложил к сальной пористой коже, моля всех богов о помощи.

— Давай же, давай! Пей!!!

— Что вы себе позволяете? Я а-аграух…

Ладонь Наташи внезапно озарилась багровым пламенем, а между пальцев заскользили синие искорки. Толстяк же умолк и только слегка вздрагивал, уставившись на меня широко распахнутыми глазами.

— Будь ты подвержен суевериям, — буркнул я, — возможно, остался бы жив. Спасибо и прощай.

— Нет — едва слышно просипел доктор, — нет, не на-а…

Внезапно, вторя ему, отозвалась Наташа:

— Нет, — шептала она, пытаясь отдёрнуть руку, — нет, не надо. Не убивай, пожалуйста.

Пришлось, едва ли не силой, удерживать сопротивляющуюся девушку. Проклятье, неужели она не понимает, как близко была к смерти? Если не допить человека, то очень скоро придётся всё повторить, а толстяк уже всё равно — не жилец. Вот уже и глаза закатились, а дрожь в теле почти прекратилась. Ещё чуть-чуть и…И всё. Тело дёрнулось последний раз и замерло, а глаза, точно густой паутиной затянуло.

Я отпустил ладонь Наташи, и она прижала её к своей груди, а потом медленно поднялась на кровати, глядя на меня сквозь слёзы, которые ручьями бежали по бледным щекам. Девушка осталась жива и это было самым главным.

— Зачем ты так? — с мягкой укоризной спросила она, — это же — человек, живой человек! Я ведь почти не понимала, что происходит, но ты…Зачем?

Я стал на колени и взял её ладони в свои. Кожа вновь стала тёплой и пахла какими-то цветами, вызывая воспоминания о далёкой (или, не такой уж далёкой?) весне.

— Потому что ты — должна жить, — сказал я и поцеловал руку Наты, — ты и остальные девушки и кроме того, мы — так питаемся и другого способа выжить не существует. Да и положа руку на сердце, скажи: разве тебе не понравилось?

Наташа молчала и её жёлтые глаза, казалось, смотрели сквозь меня. Потом она зажмурилась.

— И это я пыталась тогда сделать с Пашей, — она помотала головой, словно отгоняла кошмарное сновидение, — какой ужас! Я ведь могла его убить.

— Но не убила, — возразил я, — и теперь, когда ты всё понимаешь, сможешь лучше контролировать себя.

— Значит, придётся убивать снова, — в её голосе прозвучала усталость и сомнение, — и снова…Как нас называли — ламии? Упыри, питающиеся людьми, вот мы кто. Лучше бы ты дал мне умереть, чем жить такой жизнью.

— Не стоит благодарности, — хмуро бросил я, поднимаясь на ноги, — прости, но вы мне гораздо дороже, чем те, кого я вижу первый и последний раз, в жизни.

Когда я покидал спальню, ушей коснулось едва ощутимое: «Спасибо».

В гостиной меня ожидали два неподвижных тела, лежащих на полу, у камина и две, очень даже подвижных, девушки. Одна нервно металась около мёртвых монашек, запустив пальцы в длинные белые волосы, а вторая — пританцовывала, напевая какую-то песенку.

— Всё прошло, как по маслу! — прервала свои певческие эксперименты Галина, изобразив на себе длинное облегающее чёрное платье с блёстками, — одной я врезала в челюсть, а вторую схватила за руку, как ты и говорил. Какой это был кайф!

— Мы убили этих девушек! — выкрикнула Оля, бросаясь ко мне, — я не смогла остановиться и убила её!

— Это начинает утомлять, но повторю ещё раз: это — единственный способ выживания для нас, потому как питаться по-другому мы, видимо, не можем.

— Боже! — Оля вновь схватилась за голову, — эти наши медальоны, это они превратили нас в монстров!

— А мне нравится! — вставила Галя и полюбовалась выпущенными когтями, — это — сила! Я чувствую себя…Даже не знаю — классно себя чувствую!

— Да заткнись, идиотка! Ты не понимаешь? Мы же убили людей!

— Оля, успокойся, — я взял её за руку, но она, со всхлипом, вырвалась, — Оля, я прошу тебя! Когда ты раньше ела говядину, тебя это не слишком смущало?

— Я собиралась стать вегетарианкой.

Как в детском саду, честное слово.

— Тут такие номера не проходят, — на этот раз она не стала вырываться и позволила обнять себя, — или ты подчиняешься новым правилам, или — умираешь. Прости, но ты слишком дорога мне, и я не могу позволить тебе умереть.

Оля вдруг разрыдалась. Галя сделала большие глаза и тяжело вздохнув, ускользнула в спальню. Умница. Я погладил Ольгу по щеке и поцеловал неподатливые губы.

— Олечка, пойми: мы перестали быть людьми. Не знаю, произошло ли это сразу, после того, как мы одели медальоны или позже, но всё уже случилось и вернуть ничего нельзя.

— Нет, нет, — она качала головой, — нет, не говори так!

— Но дела обстоят именно так. Мы — не люди, а люди — наша пища. Успокойся и постарайся принять эту мысль. Ты мне очень нужна, понимаешь? Я не желаю терять тебя, хочу, чтобы ты жила и всё сделаю, для этого!

Оля перестала вырываться, но я продолжал ощущать напряжение внутри неё, словно вся она была — сжатая пружина. Чёрт, как я её понимал! Шутки закончились, некому было взять за руку и отвести обратно, в детский сад. У ног Оли лежали два трупа, один из которых был делом её рук. Чем быстрее девушка сумеет перебороть себя и смириться с новой жизнью — тем лучше для всех и для неё, в первую очередь.

— Она пыталась вырываться, — прошептала Оля и ткнулась лицом в мою грудь, — и я хотела её отпустить. У неё были такие глаза, понимаешь?!

— Понимаю, — тихо сказал я, — хорошо понимаю.

— Но Галя, она уже, к тому времени, убила свою…В общем, не дала отпустить! Никогда не прощу! И себя не прощу! Они же — живые!

— Они — люди, — в который раз повторил я, — а мы — нет. Если ты примешь этот факт и станешь воспринимать их, как пищу, будет намного легче.

— Но так нельзя, — Оля уже почти не сопротивлялась, — боже, в кого мы все превратились! Может, ещё можно всё изменить? Снять эти кулоны, в конце концов.

Как я и думал, дальше слов дело не пошло. Девушка даже попытки не сделала.

Похоже, наши украшения очень продуманные штуковины, с каким-то механизмом самозащиты. Ведь, с самой первой секунды, никому и в голову не приходило их снять. А теперь это и вовсе стало физически невозможно. Откуда же они взялись, и кто из спрятал? Узнаю ли я когда-нибудь ответ? И самое главное — есть ли ещё такие, как мы?

Ольга вдруг опала, словно из неё вытащили какой-то жёсткий стержень и отступив назад, присела на подлокотник кресла. Она шмыгнула носом и её прекрасное новое лицо отразило замешательство.

— Это — стыдно, — вдруг сказала девушка и нахмурившись, взглянула на мёртвых монашек, — кажется, вроде бы должно быть мерзко и отвратительно…

— Но? — я почти догадывался, о чём она хочет сказать.

— Когда я и эта женщина…Ну, когда я её…

— Когда ты питалась, — подсказал я, — или — пила, как тебя больше устроит.

Похоже, ей были отвратны оба варианта и Оля поморщилась.

— Мне понравилось, — угрюмо сказала она, — стараясь не смотреть мне в глаза, — тут Галка была права, ничего лучшего я никогда в жизни не ощущала. Чувствуешь себя по-настоящему живой. Но это же неправильно!

Внезапно она повернулась в сторону входной двери. Услышав приближающиеся голоса, я несколько запоздало вспомнил о единственной уцелевшей монахине. А если она заглянула внутрь в тот момент, когда девушки питались? К нам вполне могла наведаться местная инквизиция, если только здесь существовала подобная организация.

Сделав пару шагов навстречу нарастающему шуму, я остановился, прислушиваясь — голоса оказались вполне знакомыми. О чём-то встревоженно переговаривались Паша с Витьком и при этом пыхтели словно два паровоза, как будто им приходилось тащить нечто неподъёмное.

— Твою мать! — выдохнул Витя, вваливаясь внутрь, — погуляли, мля! Какой же он тяжёлый!

— И холодный, как лягушка, — добавил, появившийся Паша, — это же надо — и пары кварталов не прошли. А чё там за девчонка в красном балахоне? Прикинь, она какую-то шнягу из бутылки пила, пока нас не увидела! И глазками так, хлоп, хлоп.

Повиснув на них, безжизненно поник головой Илья. Похоже, тело ещё получало некие сигналы от мозга, вынуждая ноги сгибаться, но это больше напоминало последние судороги умирающего. Парни сумели затащить Илюху внутрь и положили на пол. Видимо, после улицы, они не слишком хорошо различали окружающее, потому как беспомощно моргали, вытирая пот. И тут до меня дошло, как это здорово. Пара трупов у камина, несомненно вызвала бы вопросы, ответы на которые им бы определённо не понравились. Следовало придумать некий финт ушами, послать куда подальше, в конце концов.

Того недолгого времени, которое понадобилось мне на обдумывание решения проблемы, хватило, чтобы ситуация успела скатиться в сраную жопу. Напевая весёленький мотивчик, в комнату впорхнула Галя. Ладно бы она появилась просто так, нет же — девчонка тащила за ногу жмурика из спальни!

— Какого хрена? — Витя ошарашенно уставился на неё, а потом его взгляд натолкнулся на кучу-малу у очага, — какого хрена?! Что за дерьмо тут происходит?

— У-упс! — сказала Галя, ничуть не смутившись и отпустила ногу покойника, — спалились.

— Это — трупы? — спросил Паша, с ноткой недоверия в голосе, — где вы их нашли?

— Нашли?! — Витя повернулся к нему, сжимая кулаки, — да они одеты, как та девка, во дворе! Они пришли сюда и эти их убили!

— Да это — бред! — Паша отступил на шаг, недоверчиво посмотрев на меня, на Олю, на Галю, — Витёк, да брось ты! Какого хрена ты мелешь? Это же — наши друзья, я их хорошо знаю, и они всегда были наполовину ботанами, как и ты, кстати. Да они и муху не в состоянии…

— Ты совсем дебил? — в голосе Вити звучала холодная ярость, — где ты видишь наших друзей? Посмотри на них, много у них осталось от прежнего?

— Может ты заткнёшься? — осведомился я, — пока…

— Пока, что? — лицо у парня дёргалось, точно его тянули за ниточки в разные стороны, — пока ты и меня не прикончил? Ну, давай! Я тебя не боюсь!

— Напрасно, — тихо сказала Галя из-за моей спины.

Эта негромкая реплика отрезвила Витю, почище сильной оплеухи. Он прищурился, а потом его глаза широко распахнулись. Видимо только сейчас, до него начало доходить, как всё это выглядит не через призму ярости: сумрачная комната, на полу которой лежат три трупа, а на него, с угрозой, смотрят существа, лишь внешне напоминающие людей. Причём, угрозу эту они способны осуществить в любую секунду.

— Чёрт, — он отступил к стене и опёрся о доски, — а ведь я не до конца понимал, насколько всё далеко зашло…Не игры, да?

— Не игры, Витя, — с ноткой горечи, подтвердила Оля, — прости, но мы так питаемся и уже ничего не изменить.

— И Наташа? — в голосе Паши звучало отчаяние, пополам с ужасом.

— Да, Паша, и я — тоже, — о, а я и не заметил, когда нас стало больше, — и если Илья не поест, то умрёт.

Витьку начало трясти, как ни странно, от смеха.

— С кого начнёте? — сквозь нервный хохот, выкрикнул он, — было бы забавно, если бы Наташа прикончила тебя, Пашок. Полноценный статус чёрной вдовы, ха! Ну, приятного аппетита, упыри долбанные!

В воздухе повисло такое напряжение, казалось — вот-вот полетят разноцветные искры. Витя продолжал давиться смехом, а Паша, во все глаза, смотрел на приближающуюся Наташу, но не делал никаких попыток убежать или защититься. Оля недоверчиво наблюдала за подругой, а Галя кровожадно ухмылялась. Я же ощущал лишь пустоту внутри и ничего более.

Ната подошла к Павлу и обняв, крепко поцеловала в губы. Кажется, Ольга облегчённо вздохнула.

— Мы не станем вас убивать, — устало сказал я, — как бы ты там не думал, — но мы не так уж сильно изменились, — «Врёшь, врёшь!» кричал голос внутри меня, — мы, по-прежнему, считаем вас своими друзьями. Хотите — можете оставаться с нами.

— Тогда вам придётся принять нас такими, какие мы есть, — проворковала Наташа, лаская своего парня, — в этом есть и хорошее, правда, милый?

— Не хотите — можете уходить, удерживать не станем, — я указал на открытую дверь, — но помните: это — другой мир, живущий по своим законам. Долго вы протянете, без знания языка и обычаев? Без защиты?

Витя перестал смеяться и оторвался от стены. Лицо его, при этом, выражало решительность.

— Знаешь, — с вызовом, сказал он, — я, пожалуй, рискну. Паша, пошли со мной. Вдвоём будет намного легче.

— Останься со мной, — мурлыкала Наташа, целуя парня и запустив руки под его одежду, — а я стану заботиться о тебе. Защищать, любить, оберегать…

По виноватой физиономии Павла было хорошо видно, какое он принял решение, но стыдится озвучить. Галя тихо хихикнула и показала Вите язык. Тот криво ухмыльнулся и кивнул. Уже будучи в дверях, он обернулся и зло бросил:

— Но помни: когда-нибудь у неё под рукой не окажется никого другого…Прощай, Паша.

Некоторое время все молчали. Наташа продолжала обнимать Пашу, покусывая его за ухо. Лицо парня, совершенно одуревшего от такого напора, шло багровыми пятнами. Оля склонилась над Ильёй, пощупала его руку, а потом встревоженно посмотрела на меня. Ещё один вопрос прожурчал в ухе:

— Тела то куда девать? — осведомилась Галя, — вонять же будут.

— Сбрось в подвал, — скомандовал я, — потом избавимся. Да, Оля, знаю — его нужно срочно накормить. Наташа, может потом? У нас тут серьёзная проблема.

— Никаких проблем, — она взасос поцеловала партнёра и томным голосом проворковала, — Паша, солнышко, нам очень нужна твоя помощь. Котёнок, будь пусей, выйди на крылечко и пригласи монашку. Знаю, милый, она тебя не поймёт, но ты ей ручкой помаши.

Вторя её нежному голосу, колокольчиком разливался серебристый смех Галя, утаскивающей трупы в кладовую.

Этой ночью я спал последний раз.

Мне приснился один короткий сон.

В абсолютном мраке, наполненном ледяными ветрами, тоскливо завывающими надо мной, висела полуоткрытая дверь. Я видел крошечный лучик света, пробивающийся наружу и ощущал присутствие кого-то, по ту сторону. Неизвестный приближался, и я ощущал весь его страх и ненависть, направленные на меня. Однако, он не останавливался, словно его кто-то принуждал. Я ждал. Терпеливо ожидал пришельца. Для чего? Не знаю.

И лишь в тот момент, когда дверь распахнулась, я понял.

А потом набросился на гостя и сожрал его.

Испуганное его лицо навсегда запечатлелось во мне.

Это был я.