Звери у двери. Книга 1. Часть 5

Я взмахнул рукой, привлекая внимание наблюдателя, и он так рванул к нам, словно всё время ожидал этого знака.

— Это ещё кто? — недоумённо проворчал Илья, а Паша вопросительно посмотрел на меня.

— Благородный господин звал? — выдохнул абориген, выкатывая глаза, словно хотел в туалет.

Хм. Так меня ещё никто не обзывал. Галя хихикнула, а Оля покачала головой. В глазах Ильи появился насмешливый блеск. Ну всё. Я попался.

— Я — Шпенька, — пояснил паренёк, тыкая в голую грудь грязным обгрызенным ногтем, — эт-та, меня тут каждая крыса знает. Могу провести, куда надо; могу продать, чего изволите. Или купить.

— Где тут можно переночевать? — спросил я, обратив внимание на то, как Паша закатывает глаза, — и вообще, остановиться на некоторое время. Скажем, на неделю.

Вытянутая физиономия Шпеньки стала такой хитрой, словно он намеревался превратиться в лису. Ясное дело, мы были лохами и нас собирались разводить. Даже понимая этот факт, я ничего не мог поделать: вокруг был мир, живущий по законам, которых мы не знали. Шарман, блин!

— Эт-та, всё зависит от того, сколько у вас денег, — он, прищурившись, взглянул на меня, и я сделал морду кирпичом, — ежели у благородного господина полон кошель, он может заночевать в центре. Там имеется постоялый двор Королевский Лис. Но я туда — ни ногой! Там… В общем — нельзя. Ну, а коли средствов поменьше, имеются два трактира с ночлежными дворами: Охота и Затворник. Эт— та рядом.

Деньги, угу. Чёрт! И где я их наковыряю? Не принимают же здесь кредитные карточки или наши бумажки! Будем помалкивать, надеясь на то, что в болтовне выплывет вариант подходящий нам. По-своему истолковав моё молчание, Шпенька продолжил:

— Есть ещё несколько ночлежных мест, но благородным господам, да ещё и с мадамами, там делать нечего — эт-та, уж для совсем нищих.

В общем, для таких, как мы. Вот дерьмо!

— Но ежели благородные, по каким-то причинам, желают скрыться от посторонних глаз, я могу предложить шикарный вариант, — парень понизил голос и подошёл ближе, — ну ес-сно, коли вы не из пугливых.

Я кивнул: продолжай, мол. Мы не из пугливых: у нас выбора нет.

— Когда приключилась Напасть, — почти шептал Шпенька, — несколько районов, вдоль Реки, вымерли подчистую. Говорят, от крыс — их там кишмя кишело. Но врать не буду, попы сказали: от грешников, их там кишело не меньше. Эт — да. Так вот, жмуриков всех пособирали, пожгли и закопали, а пустых то домов осталось — ого-го! В некоторых даже мебли целые! Значитца, коли не боитесь, то за десять медяков покажу самый наилучший домик. По рукам?

— Подожди, — сказал я и паренёк оттрусил в сторону.

Девочки немедленно спрыгнули на землю и подошли ближе. Даже угрюмый Витька, взяв поводья лошадки в руку, сократил расстояние между своей злобной физиономией и нами. Ещё бы, ему то и вовсе было невдомёк, о чём идёт речь. Дождавшись общего сбора, я начал оперативное совещание.

— В общем так, — сказал я, добросердечно ухмыляясь, — коммунизм здесь тоже не задался, поэтому схему: деньги — товар, никто и не думал отменять. Где находится ближайший банкомат медяков, паренёк не в курсе.

— Хорош хохмить! — рявкнул Витька, — давай по делу.

— По делу? Давай, — похоже мы начали грызться даже больше, чем раньше из-за Маринки, — можно занять шикарные апартаменты, освободившиеся после какой-то Напасти.

— Фу, отвратительно! — протянула Галя и Оля согласно кивнула.

— Крысы, Напасть, — задумчиво почесал затылок Илья, — очень похоже на чуму. Или всё-таки оспа?

— Неважно, — я махнул рукой, — выбора, всё равно, нет. Проблема в другом — даже этот вариант требует десять медяков, а у нас их нет. Предложения?

— У нас есть золото, — заметила Ната, — кольца, серьги.

— Их лучше спрятать, — поморщился Илья, — пока нас тут всех не порезали. Эй ты, Шпенька, иди сюда.

Паренёк тут же оказался рядом, заглядывая в наши рты. Илья ткнул пальцем в телегу.

— Транспорт нам больше ни к чему, поэтому можешь забирать его в качестве оплаты, — у Шпеньки глаза на лоб полезли, и я тут же пнул своего, чересчур щедрого, товарища по лодыжке, — угу, понял. Да, и принесёшь нам чего-нибудь из еды. Побольше. На неделю, скажем. Устраивает?

— Вполне, — мгновенно согласился удачливый бизнесмен, расцветая улыбкой, — сейчас же вас и отведу.

— Лошадь получишь, после того, как принесёшь еду, — негромко заметил я и счастья, в лице парня, поубавилось. Вот же говнюк!

— Пошли?

Пожав плечами, Шпенька похлопал себя по впалому животу и выдал нечто непонятное. Как ни быстр был его взгляд, но я успел уловить направление. На противоположной стороне улицы, зябко прятал ладони за пазухой, ещё один паренёк. Длинные, исполосованные штаны волочились в пыли, а охарактеризовать верхнюю часть одежды я и вовсе затруднился. Эта бесформенная штуковина, казалось состояла из тысяч узелков. Кивнув нестриженной головой, наблюдатель растворился в одном из бесчисленных переходов. Ох, не нравилось мне всё это.

До рынка, или чем ещё было это сборище орущих голодранцев, мы так и не добрались. Шпенька указал пальцем, и Витька повернул телегу в проезд, оказавшийся чуть шире остальных. Здесь даже могли разминуться две толстые крысы. Ну, или впритирку к дряхлым стенам проехать наша повозка.

Наш проводник, сунув руки в карманы жилета, шёл впереди и засыпал Витю бесконечным потоком вопросов. Напрасное занятие. Наш кучер не понимал ни единого слова и лишь с каменной физиономией косился на собеседника. Правда того, молчание нашего товарища нисколько не смущало и фонтан вопросов продолжал извергаться. Я не всё различал, но кое-что, из услышанного, заставило насторожиться. Надоеда, несколько раз подряд, упомянул благородных дам, готовых расстаться с украшениями в сложных жизненных ситуациях. Дескать, только он не обманет и даст хорошую цену.

— Этот засранец заметил ваши серьги, — раздражённо буркнул я, обращаясь к девочкам, — вот же скотина! И похоже, их тут целая шайка.

— Я предупреждал, — пожал плечами Илья, — и продолжаю настаивать: золото необходимо спрятать. Не то это место, где женщины щеголяют благородными металлами.

— Думаю, они и о нижнем то белье, слыхом не слыхивали, — проворчала Наташа, косясь на толстуху в переулке, — выглядят просто омерзительно! Ой!

Под ногами мелькнуло нечто коричневое и с пронзительным визгом спряталось в щель стены. Честно говоря, я и рассмотреть не успел, какая фигня шныряет под ногами, а девочки мгновенно поджали ноги под себя. И смех, и грех.

— Заберите его от меня! — рявкнул Витя и Шпенька недоумённо уставился на собеседника, — уши просто опухли, да и не понимаю я ни хрена о чём он тарахтит.

— Эт-та, ваш слуга — чужестранец? — осведомился проводник, покачивая головой, — а я думал — местный. Вот вы, эт-та, все такие, — он замялся, подыскивая нужные слова, — ну в общем, очень похожи на ламий, как их в сказках изображают.

Нас, уже второй раз, сравнивали с упырями, и я даже не знал, испытывать ли раздражение по этому поводу или радоваться страху, который мы внушаем местным.

— Это ещё почему? — поинтересовался Илья, — клыков у нас нет, да и света мы не боимся.

— При чём тут свет? — удивился Шпенька и принялся яростно чесаться, — а клыки, они и вырасти могут. А так, эт-та, смотрите, я конечно шибко извиняюсь за дерзость, но у вас, у всех, белые волосы, как у ламий, высокий рост, бледная кожа и жёлтые глаза. Всё, как в старых историях. Ну там, про Бледную Госпожу или Призраков Проклятого Погоста.

— Про Бледную Госпожу? — откликнулась Галя и заёрзала, — расскажи, очень интересно. Она страшная, эта история?

— Да нет, — паренёк перестал чесаться и дёрнул плечом, — скорее — грустная. Мамка, пока живая была, сеструхам рассказывала. А они плакали всегда.

— Рассказывай, — приказала Оля.

Тем временем, мы повернули за угол и оказались на берегу широкой реки, похоже рассекавшей город на две половины. Множество старых мостов соединяли берега, отражаясь в грязной смрадной воде. Выше по течению, я заметил огромный каменный мост. Здесь дома были побольше, попадались и двухэтажные почтиособняки, однако на всём, как и прежде, лежала печать запустения и опустошения. Прохожих практически не было и только несколько печальных оборванцев пытались чинить ветхую лодку на замусоренном берегу.

— Ну, в общем так, — Шпенька указал направление, — жила-была одна семья и детей там было пруд-пруди. Жрать есессно хотели все, а жрачки было мало. А опосля батьку забрали на войну и насмерть убили и хавки сосем не стало. Ну, мамка продавала барахлишко, пока было чё, ну а там скумекала — всем не выжить. Ну, никак! Сталбыть надо от лишних ртов избавляться. Почесала затылок и решила средненькую дочу ночью придушить: проку мало — работать, как старшие не могет, а жрёт много. Да только, грех это — попы так говорят. Ломала голову, ломала, а тут соседка возьми и посоветуй: отведи, дескать, малявку в Сырой Район и оставь, на ночь. Там её Бледная Госпожа и подберёт. Мамка сопли подтёрла, взяла средненькую и повела, куда сказано. Посадила в переулке и наказала ждать, покуда вернётся. А сама бежать. Да только не сдержалась, сердце защемило, жалко стало. Ну, она обратно. В переулок забегает, а там доча лежит, совсем неподвижная. А над телом стоит прекрасная дама с длинными белыми волосами и бледной кожей. Красивая такая! Подняла дама голову, посмотрела на мать и по белой щеке слезинка побежала. А потом, раз — и нет никого. Только девочка мёртвая осталась. Так говорят и бродит до сих по Сырому Району Бледная госпожа, забирает ненужных детей.

— Да уж, — буркнул я, — весело, нечего сказать…

— Бледная Госпожа, — как-то неопределённо протянула Оля и тряхнула головой, будто отгоняла неведомое наваждение, — страшная история.

— И часто у вас так, — поинтересовался Илья, — ну, от детей избавляются, когда есть нечего?

— Да так же все делают, — пожал плечами Шпенька и вдруг оскалился, — а, ну да! У вас же, благородных господ, всегда денег на жратву хватает! А у меня, опосля мамкиной смерти, батя собственными руками сестёр передушил. Потому как меня, с братом, кормить нечем было! Кто мог знать, что братан потом от Напасти загнётся! Да, да, часто делают!

— Шпенька, успокойся, — сказал я и положил руку на тощее плечо. Мать моя! Как током долбануло! Парень тоже, так и присел, испуганно глядя на меня.

— Ты это чего? — спросил Илья, недоумённо взирая на разыгранную пантомиму, — может?..

Он, незаметно для проводника, показал мне выпущенный коготь.

— Да вроде, нет. А там, хрен его знает.

Тем не менее, цель оказалась достигнута: Шпенька успокоился и только слегка морщился, потирая загорелую кожу. Ещё больше его утешил настоящий водопад сочувствия, обрушившийся с телеги. Девочки всегда рады пожалеть обиженного котёнка.

— О чём это он каркал? — осведомился Витёк, — чего это вы разжалелись?

— Тяжёлое детство, чугунные игрушки, — пробормотал я и тут же заработал обвинение в бесчувственности. Может и так. Слишком много всего нового и даже история задушенных сестёр не могла прошибить подступающей апатии. Внутри возникло давешнее ощущение ледяной пустоты и пустило щупальца в руки и ноги. Хотелось забраться в глубокую уютную нору и развалиться на чём-нибудь мягком.

К счастью, путешествие почти закончилось. Оттаявший проводник нырнул под каменную арку с фигурой безносого ангела и показал нам большой каменный дом за высокой оградой из толстых брёвен. Решётки на окнах и мощные стены намекали на безопасность.

— Тут раньше жил начальник артели рыбаков, — пояснил Шпенька, хозяйским жестом распахивая скрипящие ворота, — никого не боялся, бывало даже сборщиков налогов посылал куда подальше. А от Напасти не уберёгся, хоть и все двери позакрывал. Никто про него месяц слыхом не слыхивал, покуда солдаты не вломились. Пришлось через кухню, входные двери так и не одолели. А кухонные опосля заложили. Ну так вот, прошерстили всё — никого! Чудеса. А в подвал заглянули — вот она, пропажа! Все чёрненькие, распухшие. Жмуров, понятное дело, сожги, но в подвал лучше не соваться — смердит там.

— Не очень-то и хотелось, — проворчал я, — в доме то хоть не воняет?

— В доме? Не-а.

Мы миновали несколько огромных собачьих будок с обрывками верёвок. Как пояснил гид, когда хозяева перестали выходить, животных никто не кормил, пока отощавшие псы не перегрызли привязь и не удрали в неизвестном направлении. Одной из собак не удалось справиться с прочной верёвкой, и она навеки упокоилась в своём жилище, распространяя удушливое зловоние.

Вокруг огромного дома главы артели росли невысокие чахлые деревья. Учитывая отсутствие хоть чего-то подобного в остальном Лисичанске (не считать же таковым жухлые кустики и вытоптанную траву вдоль дороги) это можно было назвать садом. Кажется, некоторые напоминали фруктовые, но плодов на ветках, понятное дело, не наблюдалось.

— Что с конём делать? — заорал, позабытый всеми, Витёк.

— Шпенька, слушай сюда, — сказал я, заметив намерение нашего назойливого спутника отправиться внутрь дома, — дуй-ка ты за продуктами, забирай коняку и до новых встреч.

— У? — его крысиная физиономия выражала недоумение.

— Угу, — ответил я и ткнул пальцем в небо, — гляди: вечереет, а благородные господа и дамы малость подустали, желают отдохнуть и расслабиться. Давай, мухой.

Видимо аналог подобного выражения существовал и здесь, потому как парень пожал тощими плечами и трусцой метнулся за ворота.

— Зачем ты с ним так, — укоризненно заметила Оля, — пацану и так в жизни не повезло. Столько всего…

— Знаешь, Олечка, — утомлённо ответил Илья, — думаю, здесь можно выходить на улицу, ловить первого встречного и слушать историю жизни. Будет такое же, а то и хуже. Время здесь такое, хреновое. Рождаются, как кролики и мрут, как мухи.

— Циник, — бросила Ольга и покосилась на меня. Я был полностью согласен с товарищем, кроме того пронырливый крысёныш не понравился мне с первого же взгляда, однако не собирался устраивать прения и ссоры внутри группы. Поэтому просто неопределённо пожал плечами.

— Да что мне с этой конягой делать, мать её?! — ещё раз подал голос Витёк.

— Подожди, пока вернётся этот тип, с продуктами. Пусть забирает её и проваливает.

— Да вы охренели! Я вам сторож или слуга? Да и чё, я тут сам сидеть буду? Мало ли…

— Паша, милый, — Наташа чмокнула своего парня в щёку, — побудь с Витей. Будь пусей.

Павел пожал плечами и послушно затопал к воротам, где пускал искры Витя. Оба парня стали похожи друг на друга, одинаково небритые, запылённые и угрюмые. Неприятные на вид. Или мне так просто кажется?

— Пошли внутрь, — сказал я и толкнул массивную дверь, обитую металлическими полосами со следами ударов чем-то острым, — тяжёлая, скотина.

«Скотина», как выяснилось, была не только тяжёлой, но ещё и закрытой. И я сломал замок. Нечаянно. Просто нажав посильнее, я услышал громкое: «Кр-рак!» и дверь распахнулась. А остатки запора ссыпались на пол.

— Силён, — только и сказал Илья, поднимая изогнутый металлический штырь, сломанный у основания, — головой надо было.

Галя хихикнула и ткнула мне пальцев в бок, а Оля одарила поцелуем. Одна Наташа повела себя как-то странно: она забрала у Ильи остаток запора и крепко сжав в побелевших кулачках, внезапно переломила пополам.

— Чёрт! — только и сказал потрясённый Илья, — эти слабые женские ручки!

— Так что не одни вы, мальчики, теперь можете двери вышибать, — самодовольно заметила разрушительница, презрительно отшвырнув куски металла, — видимо, это — ещё один дар. И он мне очень нравится.

— Сейчас и я чего-нибудь сломаю! — кровожадно потирая ладошки, зловеще пробормотала Галя.

— Спасайся, кто может! — прошептал я, — Илья, берегись! Их — трое, а нас — только двое. Будем мы биты изящными женскими ножками.

— Только, если начнёте гулять налево и…Налево, — изогнув бровь, как бы в сторону, бросила Оля, а Наташа, внезапно, стала пунцовой, — впрочем, мне кажется, сегодня всем будет не до того. Честно говоря, ощущаю себя спущенным шариком.

— Ну так идём и глянем, где может прилечь спущенный шарик.

Илья, который после замечания Ольги, заметил смущение Наты, внезапно посмотрел на меня и его глаза тотчас увеличились на порядок. Вот так Штирлиц оказался на грани провала. Какого чёрта! У Ольки язык чешется? Не пойму я девчонок, такое ощущение, словно они признали меня своей общей собственностью.

От всего этого хотелось забраться куда подальше, чтобы никто не нашёл. Однако мы все и так забрались, дальше некуда. Тяжело вздохнув, я пошёл вперёд, рассматривая помещение, где нам предстояло жить.

С первого взгляда мне показалось, что дом состоит из одной огромной комнаты, высокий потолок которой теряется во мраке. Да и вообще, внутри оказалось не очень светло: крошечные оконца (О чудо! Они оказались закрыты толстым желтоватым стеклом) пропускали ничтожные лучики света, которых явно недоставало для такого большого помещения.

Но стоило сделать попытку присмотреться и в голове точно сработал переключатель: сумрак испарился, а очертания предметов обрели чёткость, как под лучами прожектора. Правда, одновременно, появилось странное ощущение — казалось, всё вокруг непрерывно выцветает и сереет. Тем не менее, к этому можно было привыкнуть.

— У тебя глаза светятся, — встревоженно заметила Оля, — всё в порядке?

— Попробуй присмотреться повнимательнее, — посоветовал я и уже для других, добавил, — у нас появился новый прикол: похоже, мы способны видеть в темноте.

— Видон у тебя, — пробормотала Галя и вдруг её, широко распахнутые глаза, вспыхнули жёлтым, — ух ты! Круто! А как я выгляжу?

— Ух ты! Круто! — передразнила Ольга, — не слишком ли мы быстро превращаемся в непойми кого? Страшновато становится…

— Что предлагаешь? — быстро спросила Галя.

— Предлагаю осмотреть дом, — спокойно сказала Наташа и зажгла два огонька на своём лице, — лично я, пока не вижу во всём этом ничего плохого. Мы получили крупные проблемы и одновременно — инструмент, помогающий с ними справиться.

— Ох, не нравится мне, как этот инструмент с ними справляется. Самостоятельный он, какой-то, — проворчал Илья и последним, из всех, включил ночное зрение, — хм, на инфракрасные очки не похоже вообще. Гораздо лучше.

Пока они препирались, я медленно двигался вперёд, осторожно ступая по скрипящему дощатому полу. Ни мусора, ни грязи здесь не было, лишь немного пыли. Сказалось наличие прочного замка на двери. Кстати. Надо бы его восстановить. Дабы не искушать местных жителей.

Большую часть помещения занимал исполинский камин — настоящий монстр, внутри которого мог поместиться целый бык. Хм, там действительно был вертел. Похоже, для быка. В камине лежали загодя заготовленные дрова и целая поленница — рядом. Это хорошо.

Огромные деревянные кресла сбежались к очагу, погреться, да так и уснули, не дождавшись огня. Ещё парочка осталась у длинного стола, водружённого на толстые тумбы, напоминающие пни. Впрочем, о чём это я? Это же и есть пни.

На этом описание интерьера можно было завершать. Голые деревянные стены, без украшений, ни малейших признаков ковра или чего-то подобного, закопченный потолок, без люстры — если так обстояли дела у местных богатеев, боюсь представлять дома бедняков. Мама дорогая!

Ещё имелись три двери, но меня заинтересовала та, что у камина, и я направился именно туда. Кто-то легко коснулся моего локтя.

— Не возражаешь? — поинтересовалась Оля, — как-то мне неуютно. То ли дело в этом месте, где совсем недавно умерли люди, а может просто всё так навалилось, не знаю. Так удивительно и непривычно, будто колокольчики звенят в голове.

— Не бойся, я с тобой, — кожа у девушки оказалась холодной, словно лёд, — тебе не холодно?

— Нет, — пробормотала она, но тут же прижалась ко мне покрепче, — просто, понимаешь…Не могу объяснить. Скажем, пытаюсь думать о родителях, как они переживают, волнуются и ничего не чувствую. Даже лиц их не могу вспомнить. А ты?

— Не знаю. Не до этого, сейчас, — с каким-то отстранённым ужасом я сообразил, что вся моя жизнь, двумя днями ранее, превратилась в серый туман, разметаемый ветром, — вот когда всё устаканится, тогда спокойно сядем и подумаем. Хорошо?

— Это — спальня, — вместо ответа, констатировала Оля, — какая огромная кровать! Да мы тут все поместимся.

— Намечается групповуха? — поинтересовался я и девушка негромко рассмеялась.

Ложе действительно оказалось здоровенной штуковиной, спрятавшейся под балдахином из тяжёлой тусклой ткани. Похоже траходром прильнул к той стене, где находился камин. Весьма предусмотрительно для дома, где отсутствует иное отопление. Хорошо, хоть весна. Ну, или лето.

Кровать оказалась застелена бархатным зелёным покрывалом и я, отбросив тонкую ткань, бережно усадил Олю, глубоко утонувшую в мягкой перине. Девушка несколько секунд смотрела на меня своими огненными глазами, а потом упала на спину, разбросав руки в стороны.

— Хочется странного, — она зажмурилась, — не пойму. Как будто чего-то не хватает и на этом месте — пустота, которую нужно срочно заполнить. И плакать хочется…

— Ещё чего не хватало! — я лёг рядом и поцеловал гладкую кожу щеки. Кожа издавала нежный цветочный аромат. Свежо и приятно, — не переживай: скоро всё наладится. Эта проклятущая штуковина на руке заработает, и мы вернёмся домой.

Ольга повернула ко мне лицо, и я увидел серебристый след, оставленный одинокой слезинкой. Странно всё это выглядело в выцветающем фото окружающего мира. И совсем удивительная вещь: кожа девушки источала слабое сияние, словно она была фильтром, удерживающим часть света, притаившегося внутри.

— Ты в это веришь? Ну, в то, что мы действительно сможем вернуться домой?

— Конечно! — быстро ответил я, стараясь не вдумываться, верю ли в это, на самом деле.

Оля покачала головой и печально улыбнулась. Свет в её глазах потускнел и умер.

— А мне кажется, мы навсегда останемся здесь. Наверное, должно быть страшно — чужой мир, чужие люди и мы сами превращаемся в кого-то другого, — Ольга перевернулась и ткнулась лицом в мою грудь, — но самое ужасное, что мне ни капельки не страшно. Словно всё так и должно быть. Только холод, пустота и ожидание чего-то непонятного. Наверное, так чувствует себя гусеница, в коконе, перед превращением в бабочку.

Я погладил её по голове.

— Ты будешь самой красивой бабочкой на свете. Так тебя и вижу: длинные, ослепительно белые волосы, гладкая бледная кожа и огромные глаза на прекрасном лице.

Чёрт, да мне и представлять не требовалось, просто смотреть.

— Ну, ты просто Бледную Госпожу, из сказки, описываешь.

— А, зацепило!

Оля подняла голову и её глаза вновь наполнились светом.

— Очень жалко бедных детей. Представляешь, как им одиноко и страшно бродить по тёмным холодным улицам. А там — бандиты, убийцы и прочие мерзавцы. Уж лучше…

— Что?

— Уж лучше эта самая Бледная Госпожа. Вечный сон в облике красивой женщины куда лучше грязного насильника, смердящего смертью.

— Какой кошмар, — я легко коснулся её губ, — достаточно ужасов на сегодня, пора возвращаться к нашим, пока они не начали паниковать.

Но гора не успела добраться до Магомета, тот её обнаружил первым.

— Ага, — Галя просто излучала концентрированный сарказм, — мы, значит, натыкаемся на открытый подвал, из которого смердит, мама не горюй; на кухню, с протухшим окороком, а эти два везунчика находят кровать. Пока мы волнуемся и переживаем — не случилось ли с ними чего, они валяются на мягкой перине. А ну, подвиньтесь!

И девушка бесцеремонно плюхнулась между нами, после чего, не секунды не колеблясь, положила согнутую в колене ногу на мой живот. Глаза её, при этом, сияли, словно два прожектора. Галя собиралась что-то сказать, но не успела: в тёмном проёме двери появилась ещё одна фигура со светящимися глазами.

— Ну, в общем, как я и предполагала, — в голосе Наташи звучало лёгкое самодовольство, — Илья, где ты там? Я же тебе говорила, спальня должна быть именно здесь. Вот это кроватка!

— А в шкафу уже посмотрели? — деловито осведомился Илюха, являясь следом за девушкой, — дом стоял закрытый, может остались какие-нибудь ценности? Не хотелось бы начинать продавать золото. Людишки тут больно ненадёжные.

— Кстати, о птичках, — я приподнялся, осторожно убрав колено, ничуть не смутившейся Галины, — замок я сломал и теперь нужно посмотреть, как можно запереть входную дверь. Дабы не смущать нашего общего знакомого любителя грустной мистики.

— Кто сломал — тот и чинит, — жизнерадостно откликнулась Галя, — а я тут поваляюсь. Устала я, вся полностью.

— Это да, — Илья потёр лоб и опёрся рукой о стену, — вымотался за сегодня, как скотина. Такое ощущение, будто всего набили ледяной крошкой, а внутренности высасывают через трубочку.

— Есть немного, — поддержала его Наташа и присела на край кровати, — но спать неохота.

Я поднялся на ноги и вдруг мир, перед глазами, пошёл мелкой рябью. Огромный двустворчатый шкаф, стоящий в углу, медленно пополз в сторону и только некоторым усилием воли, я смог вернуть ему неподвижность.

— Девочки, поройтесь в сундучке, — сказал я и хлопнул товарища по спине, — пошли, шер ами. Полюбопытствуем, как можно устранить последствия моего хулиганства. И ещё, нужно как-то обеспечить свет. Если товарищи узреют наши прожектора — запросто обосрутся.

— Я там, из кухни, притащила два канделябра, со свечками, — крикнула нам вслед Ната, — да и камин можно растопить.

К огромному счастью, в Галкиной сумочке нашлось несколько зажигалок, которые девушка, по старой привычке, отбирала у своих парней. Нет, возле камина висела какая-то хрень, с камешками и промасленной верёвочкой, но как этим воспользоваться не знали ни я, ни Илья.

Чёртовы свечки в массивных подставках упорно не желали загораться, а только распространяли удушливый смрад какого-то протухшего жира. Илья громко чихал и непрерывно ругался, называя дом, самым смердящим зданием на своей памяти.

Никто не побеспокоился закрыть люк в подвал, где нашли своё упоение прежние жильцы и в кладовой воняло, как в заднице скунса. Люк захлопнули, но очень скоро вновь открыли, чтобы швырнуть вниз злосчастный окорок, найденный в кухонном шкафу. Кусок мяса тщательно упаковали в промасленную ткань, но это не помешало ему вонять, словно стадо дохлых свиней.

— Знаешь, — выдохнул товарищ, которому удалось выжать чахлый огонёк из толстого цилиндра свечи, — как подумаю про жратву, так аж комок к горлу подступает! Этот долбанный окорок надолго мне аппетит отбил.

— А он у тебя был, этот аппетит? — задумчиво осведомился я и повторил подвиг товарища, — ладно, продолжай их насиловать, а я займусь камином.

В общем, не прошло и полгода, а в гостиной появилось какое-никакое освещение. Свечи мы водрузили на стол, где они тускло тлели, распространяя удушливое зловоние, а сами перебазировались ближе к весёлому пламени, пляшущему на толстых сухих деревяшках. Только теперь стало понятно, насколько прохладно внутри, невзирая на время года. От этого присутствие камина казалось приятным бонусом.

— О, гляди, как они нехило устроились! — голос Паши застал меня врасплох и оборачиваясь, я едва успел выключить ночное зрение, — камин, все дела. Ну, класс! Смотрите, чем мы разжились!

Витёк, угрюмо зыркнув в нашу сторону, молча протопал к столу и шмякнул на толстую столешницу объемистый мешок. Второй, такой же, стоял у ног Шпеньки. Сам паренёк замер около взломанной двери и трогал пальцем замок, задумчиво поглядывая то на сломанный запор, то на меня.

Тем временем, светящийся довольством Паша, залез в недра мешка и выкладывал на стол содержимое, оживлённо комментируя каждый предмет:

— Хлебушек, ещё один, слегка твердоват, но ничего — погрызём, — две большие буханки, отличающиеся друг от друга размером и формой, — вяленое мяско, ничего себе так, — он понюхал кусок, делая вид, будто собирается укусить, — ладно, ладно, подождём. О, колбаски, обожаю! — два лоснящихся круга в неровной глиняной миске, — сыр, слегка пованивает, но можно и нос закрыть. И гвоздь программы, да-ба-да! Местное вино, — два, неряшливо сделанных, кувшина, с тщательно закупоренными горлышками, — Шпенька, дружище, иди сюда! Поцелую тебя в дёсны.

«Дружище», видимо разобрал лишь своё имя, да ещё интонацию, но прекратил заниматься ерундой и поставил второй мешок рядом с первым. Его крысиное личико не покидало странное выражение.

— Мы в расчёте? — негромко поинтересовался Илья.

— В общем, да, — Шпенька часто покивал головой и покосился на дверь, — и если благородные господа больше ни в чём не нуждаются…

— Не нуждаются, — тихо сказал я, — можешь идти.

Его точно ветром сдуло. Ну наконец-то, только свои. Вот правда, один из своих, похоже, крайне зол. Осталось только узнать причину.

— Витя, какого чёрта? — утомлённо поинтересовался я, — у нас, вроде бы, и так достаточно проблем, без того, чтобы бросаться друг на друга. Или дуться втихомолку. Хочешь высказаться — валяй.

— Да мне, просто интересно, — Витя качался с носка на пятку, — этот самый Шпенька, как-то странно нас разделяет. Вам, чуть обувь не лижет, а к нам, с Пашей, обращается, словно мы слуги. Или — собаки.

— Да прекрати ты гнать волну, — спина Павла стала напряжённой, — тебе просто показалось. Ты же не бельмеса не понимаешь в его бульканье.

— Да нет, кое-что уразумел. Всё же их язык похож на немецкий. И он нас, Паша, спокойненько так назвал слугами. У этих, стало быть, хозяев. Да и то, посмотри на них: чистенькие, беленькие, как под копирку сделаны, не то что мы — быдло быдлом. Да?

— Ну может и промелькнуло какое-то упоминание, — неохотно признал я, — просто не успел объяснить, что мы — одна компания.

— Угу, — Витёк кивнул, исходя ядовитой яростью, — подумаешь, какое-то чмо в разговоре назвало твоего товарища слугой, ну а ты, вместо того чтобы сунуть ему в рыло, не успел объяснить. Да и то, разговор то коротюсенький был — минут сорок — пятьдесят! Какой же ты мудак, приятель!

— Витя, — Илья положил парню руку на плечо, но тот нервно отбросил её в сторону, — остынь.

— Пошёл ты! Пошли вы все! Знаешь, все эти изменения, в первую очередь, происходят у вас в башке. И это всего два дня прошло! А дальше? Прикончите нас, с Пашкой, если мы слово поперёк скажем? Чего там церемонится со всякими слугами!

Как же он достал со всеми своими истериками! Появилось непреодолимое желание отвесить наглому засранцу чувствительную оплеуху. Пришлось долго отговаривать самого себя; дескать, в чём-то Витя, может и прав. А если и не прав, то нужно быть умнее этого тупого, вонючего, поросшего омерзительной щетиной куска человеческого мяса…

И тут меня словно током ударило: я сообразил, ЧТО именно пришло в мою голову. Как будто я отделил себя от Вити и всех остальных людей. Точно я, Илья и девочки находились по одну сторону невидимой границы, а Паша, Витя и прочие человеки — по другую. Ехидный голосок внутри тоненько пропищал: «Но ведь так оно и есть!» и пропал. Стало страшно.

— Ладно, ладно, — сказал я, — ты абсолютно прав. Я — мудак и поступил нехорошо. Предлагаешь догнать этого козла и начать убеждать, дескать вы — не слуги? Скорее всего он испугается и попишет меня ножичком. А я буду лежать в луже крови и тяжело дыша, спрашивать: «Витя, ты простил меня?»

Витёк хрюкнул раз, другой. Потом хмыкнул и протянул руку.

— Ладно, мир. Честно говоря, вы со своими закидонами и так пугаете, до усрачки. Очень хотелось бы верить, что люди, спящие рядом, не поднимутся ночью, попить твоей кровушки.

— Я всегда готова к этому! — с утробным возгласом, из-за камина выпорхнула Галя, — дайте, дайте мне попить кровушки!

— Тебе ещё недостаточно? — невинно осведомился Илья, — думаю все твои парни могли бы охотно поспорить на эту тему. И, кстати, что это ещё на твоей голове?

— Это — шляпка, бескультурная бестолочь! — гордо возвестила кровопийца, демонстрируя неведомую фигню, больше всего похожую на голову чупакабры, — в шкафу оказались шляпки, много шляпок.

— И больше ничего, — добавила Оля, — как я вам?

— Кошмар! — вырвалось у меня, — нет, ну если тебе нравится…

— Нисколько, — она сдёрнула с макушки замысловатую конструкцию и водрузила её на голову Ильи, — держи — подарок.

— Ну, мы есть сегодня будем? — жалобно осведомился Паша, чахнущий над своим съедобным златом, — первый раз, за два дня, нормально пожрать то можно?

— Ну, троглодит-троглодитом, — Ната вплыла в комнату, бережно удерживая на голове нечто напоминающее парусный фрегат, — похоже, пассия прежнего владельца, была помешана на головных уборах. И это было совсем не лёгкое помешательство.

Илья, сдёрнув с головы Ольгин подарок, некоторое время рассматривал его, а потом, с ожесточением, запустил в пылающий камин. Оля, увидев столь непочтительное отношение к своему презенту, всплеснула ладонями.

— Мой дар! Как ты мог…Ты, ты разбил моё сердце!

Илья, вскинулся было в попытке выдать нечто резкое, но перехватив мой предостерегающий взгляд, опал, махнул рукой и направился к Паше с Витей, которые сортировали продукты и пытались сервировать стол. Наташа, отправив свою бригантину в дальнее плавание, окончившееся в углу гостиной, как-то неуверенно топталась на дальних подступах к столу. Словно ей что-то мешало.

Сделав пару шагов, я понял и попытался озвучить. Но не успел.

— Э-э, а вы уверены, что оно не пропало? — поинтересовался Илья, морща нос и указывая пальцем на продукты, — несёт от всего этого…Прям, как от того окорока, на кухне.

Паша поднял лоснящееся кольцо колбасы и деловито обнюхал. Потом откусил кусок и на его физиономии расплылась широкая ухмылка. Почему-то, в этот момент, я ощутил сильнейший приступ тошноты. Наташа отступила на шаг назад и помотала головой.

— Я кушать не хочу! — негромко, но твёрдо, заявила за моей спиной Галя и одобрительное мурлыканье Ольги послужило аккомпанементом этой декларации.

— Думаю, вам всё-таки нужно поесть, — заметил Витёк, исподлобья наблюдая за нами, — два дня без еды — это явный перебор. Да вы и воду не пьёте.

— Не очень-то и хотелось! — фыркнула Галя и легко подвинув тяжёлое кресло, запрыгнула в него, — и вообще — я, как всякая порядочная кошечка, буду дремать у огня. Меня не трогать!

В последней фразе отчётливо прозвучали истерические нотки. Оля присела на подлокотник кресла и склонила голову, позволив волосам закрыть пол лица. Лишь один глаз вопросительно взирал на меня.

— Кому-то из нас стоит попробовать хотя бы кусочек, — очень тихо сказал попятившийся Илья, — ведь реально — какая-то хрень происходит: все должны жрать. Закон сохранения энергии никто не отменял: мы тратим силы — значит должны их пополнять.

— И естественно, этим дегустатором должен быть я, — боюсь, раздражение вырвалось наружу, — огромное спасибо, за доверие!

— Когда дегустировал другое, не так возмущался? — ещё тише спросил Илюха, — назвался груздём — полезай в кузов, даже если назвался не сам.

Нет, эта идея мне совершенно не понравилась!

На деревянных ногах я подошёл к столу и ненавидяще уставился на пищевое изобилие. Всё — воняло! Омерзительно! Хотелось закрыть нос и убежать прочь. Обернувшись, я заметил Галин носик, показавшийся над высокой спинкой кресла. Дремлет, значит. Засранка! Как всем интересно!

— Приятного аппетита, — пожелал Витя, внимательно наблюдающий за мной. Паша, продолжающий кусать колбасу, подмигнул.

Это походило на прыжок с вышки в холодную воду. Я взял в одну руку, какой-то овощ, напоминающий огурец, а в другую — тонкий ломоть вяленого мяса и отправил всю эту дрянь в рот. Пришлось чуть ли не пропихивать пищу внутрь, и Паша подсунул один из кувшинов. Сделав глоток, я понял — больше не могу. Отшвырнув недоеденные куски я шатаясь, подошёл к ближайшему креслу и едва не упал на его деревянную поверхность. Внутри начали работу лесопилы-трудоголики, оживлённо перестраивающие моё нутро, а в голове бешено порхали вертолёты-мутанты.

— Ты — весь зелёный, — деловито сообщил Илья и его голос громом раскатился в моих ушах, — похоже, обычная пища нам не подходит.

— Какая ценная информация, — квакнул я, — никто и не предполагал…

— Да он весь горит! — в голосе Оли слышалась тревога, — идиотский был эксперимент. Витя, ты просто говнюк! Что, решил отомстить?

— Откуда я мог знать, как оно получится, — голос Вити не был ни виноватым, ни смущённым, — по виду вы — обычные люди. По крайней мере, были раньше.

Один из вертолётов столкнулся со стенкой моего черепа и в оглушительном грохоте взрыва, меня согнуло пополам в пароксизме тошноты. Возникло ощущение, будто стая бешеных дикобразов неудержимо рвётся наружу, разрывая тело на куски. Слишком поздно я обнаружил таящееся за сумасшедшими зверушками. Коварный мрак стремительно вырвался из-за колючих спин и пожрал вселенную.

Но кое-что всё-таки уцелело.

Я осторожно двигался в кромешной тьме, пытаясь понять, где нахожусь и куда нужно идти. Вроде бы, вперёд. Там висела странная штуковина, напоминающая дверь, вырубленную в абсолютной пустоте. Дверь оказалась приоткрыта и в щель медленно вливался леденящий холод, обжигающий моё невидимое тело. И ещё. За дверью кто-то притаился. Кто-то, смертельно опасный, для меня и полностью чужеродный всему моему миру. Внезапно неизвестная тварь начала приближаться.

Нужно было бежать, спасаться от неведомого врага. Однако, нечто внутри, удерживало от бегства, вынуждая шаг за шагом, приближаться к источнику холода и смертельной опасности.

Дрожа, то ли от мороза, то ли от ужаса, я приблизился и толкнул дверь.

В тот же миг тот, кто притаился с другой стороны, вырвался наружу и пожрал меня.

И я проснулся.

О-ох, то же кресло, где я отключился. Ну и сон! Ощущение смерти в клыках неведомой твари было таким реальным…

Я осмотрелся: видимо, камин полностью выгорел, а свечи погасили, потому как не было видно ни зги. Даже не задумываясь, я переключился на благоприобретённое ночное зрение и оценил плоский серый мир, притаившийся за пеленой мрака.

Рядом с моим креслом дремал ещё один подобный уродливый предмет, где свернувшись калачиком, тонко посапывала Оля. Её правая рука протянулась ко мне, словно девушка желала знать, здесь ли я ещё. Погладив тонкие пальчики, я бережно убрал ладонь и поднялся.

Около потухшего камина теснились ещё три пыточных приспособления, почему-то названных креслами. Там уже не посапывали — там громко храпели две глотки: Витя и Паша. Илья спал абсолютно беззвучно и его тело как-то странно рябило, словно телевизионное изображение с помехами. Скорее всего — шалости моего прибора.

Я посмотрел по сторонам: Наты и Гальки нигде не наблюдалось. Стало быть, девчонки решили расположиться на кровати. Молодцы. Но места там хватало и на четверых, значит Оля добровольно осталась со мной. Моя ты девочка! Я с нежностью посмотрел на её умиротворённое лицо и обнаружил на нём такую же рябь, как и у Ильи. Какого хрена?

И только тут до меня дошло, почему я проснулся. Меня разбудил очень тихий щелчок. Однако он так резко выделялся на фоне сопения и храпа, словно прозвучал мощный взрыв. Щёлкнуло ещё раз. И совсем не от входной двери. Похоже, из кладовой. Там, где нашли упокоение предыдущие владельцы нашего дома. Воображение тотчас нарисовало картинку распухших тел, медленно выползающих наружу.

Ухмыляясь, я двинулся навстречу тихим щелчкам и лишь сейчас осознал, что мерзопакостные ощущения, появившиеся после злосчастного ужина, полностью исчезли. Осталась лишь неприятная слабость и чувство дикого опустошения, словно я обратился в запаянную колбу с абсолютным вакуумом внутри. Неприятно, конечно, но не смертельно.

Короткий коридорчик вывел меня в помещение с голыми стенами и уродливыми массивными крюками, торчащими из них. Это — всё. Ничего удивительного. Похоже, после смерти хозяев, из дома вымели всё, мало-мальски ценное, оставив только никому не нужную коллекцию безумных шляпок

В земляном полу отчётливо выделялась квадратная крышка, грубо сбитая из толстых, почти необработанных досок. Сейчас она мелко подрагивала и вообще, делала попытки приподняться. Гадая, нет ли в этом мире мистических сил, способных оживлять мертвецов, я осторожно отступил к стене, наблюдая за судорогами люка.

Послышался ещё один щелчок, чуть громче предыдущих, потом тихий треск и вдруг деревянный квадрат почти беззвучно откинулся назад, открывая бездонную черноту отверстия. Мрак шевельнулся и наружу выбрался цепкий паучок тонкой ладони. Потом — ещё один и наконец показалась взъерошенная голова. Незнакомец тихо фыркнул и вдруг, одним прыжком, оказался внутри.

Я узнал пришельца сразу же, как только увидел его лохматую голову и теперь, с интересом, наблюдал за дальнейшими действиями Шпеньки. Мелкий жулик беззвучно покачнулся и в его пальцах показался длинный блестящий стержень. Парень сделал шаг вперёд и тогда я негромко спросил:

— Может не станем мешать спокойному сну?

Он подпрыгнул на месте, а после, демонстрируя хорошую реакцию, повернулся в мою сторону, выбросив перед собой тонкий нож. И тут его застопорило. Я слишком поздно сообразил, как может отреагировать человек, увидев два светящихся глаза во тьме. Парень всхлипнул и отпрянул назад, угодив ногой в открытый люк. В самый последний момент я успел поймать пришельца, схватив за обнажённое запястье.

Утро застало меня, сидящим на пороге дома и угрюмо наблюдающим за тускло сереющими облаками и звёздами, растворяющимися в светлеющем небе. За последние несколько часов мимо нашего дома прошли всего трое. Все похожи на оборванные привидения, которые давно потеряли надежду попасть в рай или хотя бы ад.

Кстати, по поводу ада. У меня возникло ощущение крайней близости к этому негостеприимному месту. Все мы оказались так близко к преисподней. И я — ближе всех. Но, чёрт побери, кроме дикой депрессии, я испытывал диаметрально противоположные ощущения. И это разрывало меня на куски.

Об этом нужно было с кем-нибудь поговорить. Срочно.

Однако, когда на пороге появилась Оля, я понял: с ней я это обсуждать не стану. По крайней мере — сейчас.

Девушка медленно опустилась рядом и положила голову на моё плечо. Наши волосы перемешались так, словно росли на одной голове. Никакой разницы в цвете. Точно так же и бледная гладкая кожа Ольги ничем не отличалась от моей. Всё это было частью секрета, известного лишь мне. Очень страшного секрета. Я боялся рассказать его, даже думать о нём боялся и не представлял, как жить дальше.

Мы перестали быть людьми.

Возможно и существовал какой-то шанс повернуть всё вспять, но для этого требовалось снять медальон с изображением льва. А я так и не смог этого сделать, хоть и пытался. Тут не было никого, перед кем я мог бы кривить душой — всеми остатками своей человеческой сущности я желал вернуть всё обратно.

И проиграл.

Витя вновь оказался прав, но не думаю, что это его обрадует.

— С добрым утром, — негромко сказала Оля и потёрлась щекой о плечо, — сон мне снился, такой странный.

— Расскажи, — попросил я, не решаясь взглянуть в её глаза.

— Мне снилось, будто я иду по яркому лугу и собираю цветы. А навстречу кто-то идёт, но солнце бьёт в глаза, и я никак не могу понять — кто. Я прижимаю букет к груди, а он внезапно становится таким холодным, словно я держу ком снега. И вдруг я вижу саму себя, с букетом цветов в руках. Только это — не настоящая я, а как бы фотография, освещённая ярким светом. И она всё выцветает, выцветает. И больше не остаётся ничего: только я, лёд и крохотная тёмная комнатушка с маленьким окошком. Из него видно солнце, синее небо и цветочный луг. Я делаю шаг и просыпаюсь. Странно, да?

— Угу, — кивнул я и погладил её по голове, — вообще, столько странного происходит.

— Ты даже не представляешь, — девушка как-то странно хихикнула и взяв мою ладонь, провела ею по ткани своей одежды, — что чувствуешь?

Я оказался сбит с толку. Она думает я смогу угадать, какая это материя? Так это — дохлый номер! И своя то одежда всё утро вызывала ощущение смирительной рубашки, а тут ещё и Оля со своими непонятными загадками.

— Гладкое, — промычал я, — ну, не знаю…

— Похоже на настоящую ткань?

— Э-э? — вероятно у меня было очень глупое выражение лица, потому как девушка расхохоталась и поднявшись, потянула за руку.

— Пойдём. Покажу тебе одну забавную штуковину.

Я и сопротивляться не стал. Просто закрыл дверь и поставил на место засов, блокирующий замок. Очевидно, кто-то из ребят нашёл эту полезную вещь, пока я валялся без сознания.

Через крохотные окошки вливался микроскопический квант света, но его оказалось вполне достаточно, и я смог различить белое пятно, плывущее впереди. Оля направлялась…У-ух! Нет. У меня камень свалился с души, когда я понял, куда она идёт. На кухню. Там я, кстати, ещё не был.

Храп Вити и Паши стал ещё громче, причём кто-то из двоих начал причмокивать и тихо бормотать. Краем глаза я заметил жёлтую искру, вспыхнувшую и тут же погасшую в кресле Ильи. Подсматривает, засранец?

Кухня оказалась куда больше, чем кладовая или спальня. Тому было логическое объяснение в виде исполинской печи, занимавшей почти половину помещения. Наверное, предыдущий хозяин был совсем не дурак на пожрать. Кроме того, здесь имелся разделочный стол, покрытый бурыми пятнами и стеллаж с кухонными принадлежностями, больше напоминающими изощрённые орудия пыток.

Чуть дальше, у заложенного камнями дверного проёма, лежала поленница дров для печи, а около стены…Ну, даже не знаю.

— Похоже, здесь ночевала прислуга, — пояснила Оля и протиснулась между двумя кусками плотной ткани, — заходи.

Внутри оказалось абсолютно темно, и я сразу же включил ночное зрение, обнаружив полностью обнажённую Ольгу, замершую между двух низких топчанов. Чёрт! Когда она успела? Девушка, лукаво ухмыляясь, подошла ближе, и я ощутил свежий аромат душистых яблок. Это возбуждало. Очень. А во мне ещё и продолжало бурлить ночное…

Не в силах сдерживаться, я сделал шаг вперёд и ощутил болезненный укол между ключиц. Выпущенный коготь медленно пополз вниз.

— Какой ты горячий! — ухмыльнулась девушка, — ну, в этом никто и не сомневался. Но, пока я собираюсь показать нечто иное.

Её рука резко опустилась вниз, и моя одежда оказалась рассечена, точно угодила под острую бритву. Прежде, чем я успел опомниться, Оля ещё несколько раз провела когтем, оставив меня полностью обнажённым. Таким же, как она. Удивительно, но я ощутил странное облегчение, словно змея, избавившаяся от старой шкуры. Тем не менее…

— А дальше? — поинтересовался я, сдерживая смех, — разденься — выйди на улицу голым?

— Дурень! Смотри.

По её телу прошла рябь, вроде той, которую я видел ночью и вдруг, во мгновение ока, Оля оказалась полностью одета. Правда, теперь на ней было очень короткое облегающее платье, подчёркивающее очертания совершенного тела. Я помотал головой, отгоняя наваждение, а когда снова посмотрел на девушку, платье сменилось мини юбкой и топиком.

— Но как?!

Оля громко рассмеялась.

— Представь себя полностью одетым, — сказала она, сквозь смех, — во что хочешь. Ну давай же, пробуй. Или ты хочешь остаться в этом? Боюсь, костюм Адама давным-давно не актуален.

Я решил было закрыть глаза, получше представляя обновление гардероба, но не успел. Ольга вновь расхохоталась, а я почувствовал прикосновение ткани к коже. Ощущение оказалось настолько полным, что я не выдержал и пощупал. Хм, материя, как материя. Во, блин!

— Ты точно уверен, что костюм-тройка и рубашка с галстуком — то самое? — поинтересовалась Оля, — но мне нравится, как ты выглядишь.

Я немного подумал, и девушка отступила на шаг назад, оценивая. Потом, подняла вверх большой палец. Теперь на мне были чёрные узкие джинсы и приталенная белая рубашка, открывающая грудь. Видел в каком-то журнале. Даже и не думал употребить до сегодняшнего дня.

— Странно, — сказала Оля, внезапно посерьёзнев, — слишком всё легко и быстро получается. Как по взмаху волшебной палочки: раз — идеальная внешность; раз — ночное зрение; раз — оружие, которое всегда с тобой. А теперь ещё и мобильный гардероб с неограниченными запасами. Спасибо тебе, медальончик!

Она подняла своё украшение к губам и поцеловала его.

А меня словно застопорило. Спасибо тебе, медальончик!

Сегодня ночью, я час стоял на коленях посреди безмолвной тьмы и лил слёзы, умоляя кого угодно дать мне силы снять это проклятущее украшение. Никто не откликнулся, никто не помог. Руки не могли сделать простейшую вещь и снять цепочку с шеи. Проще, казалось, отрезать саму голову. Потребовался целый час, прежде чем я понял, что проиграл.

Мы все проиграли.