Пролог

Пишу я тебе, старый пень, с тоски.

Как ушел ты в поисках лучшей доли, совсем страховидлы распоясались. Да ладно погань, порождение чар, с них спросу никакого, так люди больше обитателей лесных не ценят, не уважают.

Кикимор запугали — те по бочагам попрятались, всех домовых из деревни повыгнали, водяной наш дальше Зеленовки носа не кажет, русалок тож отвадил, а то начали парни деревенские в них из самострелов чудных каких-то стрелять. И чары на них русалочьи не действуют. Нет на упырей с ентими самострелами ходить, так бьют же по своей родимой нечисти, от которой за всю жизнь, окромя шуток, ничего дурного не видели.

Сказывают, появился у них кудесник, он их и самострелы проклятущие делать научил, и амулетами их снабжает великой силы, от нашего брата защищающей.

А упырям-то что: как харчили этих паразитов неблагодарных, так и дальше харчат. Уж наша хозяйка, будь жива, не допустила бы дел черных в лесу своем. Да и ты мог бы подсобить, я-то из избы ни ногой — пока за ворота не хожу, никому внутрь ходу нет, хозяйку я еще по прошлой осени ждать перестал. Чует мое сердце — сгинула она. Вот только в пустой избе больно в тягость одному, как в домовине, а оставить ее не могу, нет силушек.

Думал — домовицу какую привести, детками обзавестись, все отрада на старости лет, так бабы в деревнях окрестных разборчивые: им бы избу посветлее али терем какой. Не желают они в глуши жить, пустую избу сторожить.

Даже когда люди их погнали — никто попрощаться не пришел, с собой не позвал. Так и помру бобылем, только ты да ворон наш старый вспомнят.

Ужасть как больно мне смотреть на сие беззаконие, все надеюсь — вернешься ты, наведешь порядок, ведь другой леший сюда и не сунется, памятуя о событиях минувших.

Кстати, раз уж к слову пришлось, к валу, где колдун пал, люди даже подходить боятся — прет по ночам оттуда якось жуть: завывает, огнем по нему расходится, а к утру истаивает аки морок какой.

Засим прощаюсь с тобой, старый пень, до следующего письма, коли ответить соизволишь.

Навеки друг твой, Торопий.