Глава 2. О том, что, как правило, безумства оборачиваются большими неприятностями

Следующие две недели прошли как обычно: скучно, рутинно. Серо. Наверное, за всю мою жизнь это были самые бесцветные дни, и на фоне головокружительного кульбита, который случился у меня накануне, эта бесцветность казалась невыносимой. Как я ни старалась избавиться от воспоминаний, та ночь постоянно стояла у меня перед глазами. Глупая! Я думала отвлечься ненадолго, встряхнуться, чтобы найти силы жить дальше, принять то, что имею и отпустить, наконец, прошлое. Но сделала лишь хуже. Душа разрывалась взаперти, стены съемной квартиры давили, казались тюрьмой, я бежала на работу, но и там была все та же монотонная рутина, больше походившая на рабство, нежели человеческую жизнь. Из этой серой монотонности не было выхода, мне предстояло провести так всю оставшуюся жизнь — молодость, зрелость, встретить старость. День за днем, день за днем. Мне так тогда казалось.

Я знала, что это пройдет. Переболит, забудется. Яркие краски станут глуше, потом вовсе поблекнут, выцветут, и я буду вспоминать свое приключение как самую большую и нелепейшую глупость. Но это случится когда-нибудь потом, а сейчас ничто не радовало. В груди поселилось отвратительное чувство, словно я проглотила кусочек льда, а он застрял на полпути и не желал ни таять, ни проваливаться дальше. Отчаянно хотелось плакать. Без причины, просто так, разрыдаться как следует. Но слез не было. Была грусть, апатия.

Даже ненавистные восьмушки не могли меня растормошить, мне стало глубоко плевать на все их выходки. Я перестала обращать внимание на Алиэцию Гераскон, и теперь она дулась за меня на это. Матильда Пескар дулась заодно со своей подружкой, хотя на ее мышином лице явственно читалось непонимание. На скабрезные шуточки Дарриона Брискара я отвечала индифферентным “А. Смешно”, и парень отчего-то тушевался и пытался сползти под парту. Нудные тирады Боббилтона Аккстена я слушала, подперев голову кулаком и размышляя о своем, и даже пару раз пропустила момент, когда он закончил выступление и недоуменно уставился на меня. Когда близнецы Вир-Эккеты решили слевитировать у меня из рук стопку с проверочными работами, и два десятка листов разлетелись по всей аудитории, я только пожала плечами и сказала, что занятие окончено. После следующей пары я обнаружила у себя на столе аккуратную стопку работ, а братья погрустнели, но безобразничать перестали. Даже Шоэртон Ак’Эгертон почувствовал изменения в моем настроении и перестал пялиться на меня своим магнетическим взглядом. Или я просто перестала замечать его? Все может быть.

Лина, закончившая тот вечер куда более благоразумно, чем я, ничего не знала о моей выходке. Я не решилась рассказать ей правду, сказала, что до утра гуляла по городу в компании приятного кавалера и рассталась с ним, так и не раскрыв ни своего, ни его инкогнито. Но видя мое упадочное состояние, она предположила, будто я безнадежно влюбилась и предлагала один план безумнее другого по поиску и покорению предмета моих страданий. Я отшучивалась, ссылалась на головную боль и отправлялась бродить в одиночестве по городским улицам.

Стояла середина зимы, погода была снежной и теплой, я долго гуляла по тщательно вычищенным тротуарам, затем в кофейне брала кофе и булочку с корицей, грела руки о горячую чашку и растягивала ароматный напиток, пока тот окончательно не остывал. После этого мне становилось чуточку легче. Жизнь казалась не такой беспросветной, как десять минут назад.

Все чаще ноги несли меня к “Золотому павлину”, я не хотела туда идти, направлялась в противоположную сторону, но приходила именно к злополучному клубу. Мой путь домой оттуда пролегал мимо “Шато-Маверон”, каждый раз, проходя мимо, я ругала себя на чем свет стоит или убеждала, что отель совсем не виноват в моих страданиях и нет решительно никаких причин избегать этой дороги.

Но однажды я не выдержала. Не знаю даже как это произошло, что двигало мною, но в тот момент, когда я проходила мимо больших стеклянных дверей отеля, я не ускорила по обыкновению шаг, а, наоборот, остановилась, и после секундного замешательства вошла внутрь. Быстро пересекла холл и подошла к стойке регистрации.

— Чем могу быть полезен? — спросил прилизанный молодой человек в красной униформе.

— Нет ли сообщений для хельды Виффольт? — спросила я.

— Один момент.

Молодой человек отошел и скоро вернулся с конвертом.

— Прошу вас. Письмо для хельды Виффольт.

От неожиданности и волнения я едва не потеряла сознание. В глубине души я была уверена, что ничего нет, моя затея — всего лишь очередная бестолковая фантазия. Отсутствие письма должно было отрезвить меня, вернуть к реальности, вытеснить из головы ненужные воспоминания.

Дрожащими руками я вскрыла конверт.

“Принцесса, предполагаю, ты слишком гордая девчонка, чтобы первой написать мне. Признаться, я уже отчаялся ждать и как дурак каждый день приходить сюда в надежде получить от тебя весточку. Я решил поступить иначе: в эту субботу в пять вечера буду ждать тебя в том же номере. И знай: если ты не придешь, то я умру от тоски и стану являться к тебе в виде привидения каждую ночь. Так что в любом случае уснуть тебе я не позволю. Целую. А.”

Мне потребовалось сесть, чтобы переварить новость. Да как он смеет! Кто он такой, чтобы командовать? Тоже мне придумал: я должна разгуливать по отелям на ночь глядя, как какая-то… счастливая дура. Мне казалось, я сейчас оглохну и ослепну, насколько ярким, многоцветным и шумным сделался мир вокруг.

Домой я не шла, летела. Твердила себе, что даже не подумаю никуда идти, а внутри все пело, замирало от сладкого предвкушения. Не пойду. Ни за что! Я честно старалась себя обмануть. По крайней мере, попыталась, это ведь тоже считается.

Был четверг. До субботы еще так долго! В пятницу я не могла сосредоточиться на занятиях, всем курсам дала письменную работу. В голове моей творился кавардак. Желание еще раз увидеть своего незнакомца, окунуться в упоительное приключение яростно боролось с рассудком. Я отчаянно убеждала себя не делать глупости, и со всей безнадежностью понимала: все равно сделаю.

В субботу ровно в пять часов вечера я стояла перед номером триста два отеля “Шато-Маверон”. На мне был зимний плащ с глубоким капюшоном, скрывающим лицо и маску, не уместную в это время в этом месте. Рука моя, сжатая в кулак, застыла в дюйме от двери. В последний момент вдруг стало нестерпимо страшно, и я не решилась постучать. Мгновение. Еще одно. С меня словно схлынуло наваждение, я как будто очнулась от зачарованного сна и с ужасом осознала, что собиралась только что натворить. Я собралась отступить на шаг назад и опустить руку, но в этот миг дверь открылась.

— Ты пришла.

В его голосе слышалась радость и облегчение, и меня окутало осознание простой истины: это единственное место, где меня ждут, и я хочу быть здесь. Но я все еще стояла нерешительно на пороге, готовая в любой момент сорваться с места и бежать прочь что есть силы. Он решил за меня. Взял за руку и втянул в комнату. Это невинное прикосновение все изменило, разбило вдребезги страх и сомнения. Я безвольно поддалась вперед, словно шагнула в пропасть с высокой скалы. За спиной закрылась дверь, отрезая от внешнего мира. Потом я ощутила себя в крепких объятиях, и все перестало существовать.

На этот раз он не исчез. Да и я не уснула. Мы лежали обнаженные, горячие, прижавшись друг к другу, и впервые за долгое время я испытывала полный покой. Как будто не было ничего в прошлом и не ожидало в будущем, словно судьба дала мне передышку и отправила в райский тихий уголок безопасности и покоя.

— Я боялся, ты не придешь.

— Я не хотела.

— Как хорошо, что ты передумала.

— Я не передумала. Я все еще не хочу.

Он тихо рассмеялся.

— Так не бывает.

— Бывает. Именно это со мной и происходит сейчас. Я точно знаю, что не должна находиться здесь.

— Но ты здесь.

— Да. Это плохо.

— Глупая. Это великолепно.

— Да. И поэтому это плохо вдвойне.

Он повернулся на бок, навис надо мной. Едва ощутимо провел пальцами по виску, щеке, обвел контур губ. Это было как лепестки цветка или крылья бабочки. Я прикрыла глаза. Пусть это мгновение не заканчивается.

— Мне плевать, хорошо это или плохо, — сказал он. — Я тебя никуда больше не отпущу.

— Не отпускай, — попросила я, и моя просьба была искренней. Я действительно этого хотела.

Он поцеловал меня, а я запустила пальцы в его волосы, и мы снова надолго сплелись в единое целое. Я осталась на всю ночь и следующий день. Мы разговаривали о пустяках, но чаще слова были не нужны. Мы любили друг друга так словно долго искали, встречали других и не тех, тосковали и, наконец, нашли именно то самое, важное, нужное, единственное.

— Что значит А? — спросила я. — Как мне тебя называть?

Он улыбнулся. Ах, до чего же восхитительно он улыбался!

— Придумай мне имя, — предложил он. — Какое тебе нравится?

— Не знаю. Макс? — специально поддела его.

— Эй, оно не на А, — со смехом возмутился он. — Я думал, ты более вежливая девчонка.

— Я уже давно не девчонка.

— Хм, — он внимательно осмотрел меня всю, — мужских признаков не вижу. Значит, ты — девчонка, — постановил он.

И мы снова смеялись и целовались.

— Как на счет Анри? — предложила я. Он поморщился. — Арнольд? Аден? Арчибальд? Август?

— Кошмар какой. У тебя извращенная фантазия.

— Извини, ничего другого на ум не приходит.

— Как на счет простого Алекса?

— Фу, это избито.

— А Макс не избито?

— Зато мне нравится, — я просто его дразнила.

Он кисло улыбнулся.

— Ладно, для тебя я готов быть хоть Аристориэлем.

И мы опять хохотали.

Триста второй номер был просторным, раза в три больше моей квартиры. Роскошно обставленная гостиная, спальня с громадной мягкой кроватью и ванная комната с купальней-бассейном. Нам с лихвой хватало места, чтобы провести здесь целый день и не заскучать. Мы заказывали еду, пили вино, и никто нам был не нужен.

— А ты придумаешь мне имя? — спросила я.

Алекс — да, он стал Алексом, я не смогла ему отказать — закинул руки за голову и вздернул бровь:

— Зачем? Ты — принцесса.

— Звучит слишком пафосно, — засомневалась я.

— Увы, здесь я ничем не могу помочь. Все уже решено, принцесса, — с деланным сочувствием заявил он.

Я кривила душой, когда уговаривала называть меня иначе, мне льстило придуманное прозвище. Даже не знаю, что заставляло меня спорить. Я легонько стукнула его по животу и, не удержавшись, задержала руку, провела по гладкой бархатистой коже. У Алекса была потрясающая фигура, способная свести с ума любую женщину, и сейчас я беззастенчиво пользовалась возможностью безраздельно обладать этим богатством. Впрочем, Алекс совсем не был против.

Мы стали видеться чаще. Сначала через день-два, но вскоре уже каждый вечер после работы я забегала домой, наспех переодевалась, чтобы назавтра явиться в Академию в другом платье, и со всех ног неслась в “Шато-Маверон”. Триста второй номер стал моим желанным домом. И все чаще я вспоминала про необходимость надеть маску в самый последний момент. Да, мы продолжали скрывать друг от друга лица. По молчаливому соглашению делали вид, будто это в порядке вещей, и нас обоих это устраивало. Маска давала иллюзию, будто все между нами несерьезно, что при желании можно все отменить и забыть, словно мы сами управляем событиями и собственными жизнями.

Только однажды я позволила себе заговорить об этом. Я лежала на спине, Алекс нависал надо мной. Я водила пальцем по серебряному рисунку его маски, пытаясь представить себе, как он выглядит. Я видела только нижнюю часть его лица — широкий подбородок, крупный четко очерченный рот, родинка над верхней губой. Мне было мало. Я хотела видеть все.

— Как ты думаешь, — робко спросила я, — маски… они еще нужны нам?

Алекс замер. Я чувствовала, как он напрягся.

— Забудь, — тут же пошла на попятную. — Не думай об этом.

Он медленно покачал головой.

— Иногда мне хочется содрать ее и сжечь, — сказал он. — Но я не могу. Действительно не могу. Пока. Потом ты поймешь…

— Забудь, — повторила я, обнимая за шею и притягивая к себе. — Не нужно ничего менять.

Я пожалела, что завела этот разговор. Мне было так хорошо, что я страшилась малейшим неосторожным движением разрушить наше счастье. Мы оба понимали, что оно временно, рано или поздно придется что-то менять — открыть лица, узнать, что не можем быть вместе. Но это потом. Сейчас я хотела просто нежиться в его руках, таять от поцелуев, нежности, близости. Я была счастлива.

Несмотря на то, что мы никуда не выходили и почти все время проводили в отеле, нам не было скучно, мы не надоедали друг другу. Мы разговаривали, рассказывали о себе — насколько позволяла принятая между нами таинственность. Но так ли важны были биографические факты? Куда интереснее познавать человека, его внутренний мир, желания, стремления души, мечты. Об этом мы могли говорить часами. Часто мы дурачились, играли голышом в догонялки, скакали, словно маленькие дети, на кровати и дрались подушками. Или взбивали в ванной пенные горы и лежали в горячей воде под тихую музыку и игристое вино.

Один раз мы умудрились поссориться. Даже не вспомню из-за чего. Из-за какой-то ерунды, но я, злая словно фурия, подскочила и принялась яростно натягивать на себя одежду, попутно расписывая какой Алекс негодяй и наглец и как он будет страдать, когда поймет, что видит меня последний раз в своей никчемной жизни. Негодяй и наглец подложил обе ладони под щеку и с видом до неприличия довольного кота внимал моей тираде. Напоследок я подарила ему свой самый уничижительный, самый испепеляющий взгляд и с гордым видом покинула спальню. Путь мой окончился у входной двери. Я изо всех сил трясла ручку и тянула, упираясь ногами в стену, но все было безрезультатно.

— Почему я все время забываю, что ты маг! — шипела я себе под нос. — Заносчивый, самовлюбленный, эгоистичный маг.

— Наверное, это потому, что от моих высоких морально-этических качеств ты теряешь последние остатки разума, — бархатным баритоном прошептали мне на ушко, обнимая и без малейших усилий отцепляя мои ладони от дверной ручки.

Для порядка я еще некоторое время сопротивлялась. Брыкалась, царапалась и пыталась укусить гадкого искусителя, но его поцелуи обладали поистине чудодейственной успокоительной силой.

— Ну что, выпустила пар? — спросил он, не прерывая поцелуя.

— Ммм, — неопределенно сказала я.

— Тогда не возражаешь, если я сниму это с тебя? — спросил Алекс, расстегивая застежку на платье. — Ненавижу видеть тебя одетой.

— Мм, — был мой исчерпывающий ответ.

Ох, это не могло продолжаться вечно!

— Завтра я не приду, — твердо пообещала однажды.

— Почему?

— У девушек бывают дни, когда они не могут предаваться греховным любовным утехам.

— Разве это причина лишать себя удовольствия лицезреть меня? — изумился Алекс.

Я фыркнула и выразительно посмотрела на него, призывая к серьезности.

— Да брось, — сказал он. — Приходи, пожалуйста. Проведем невинный вечер. Поужинаем. Хочешь, почитаю тебе стихи.

— Ты знаешь стихи? — пришла моя очередь удивляться.

— О, я поражу твое воображение своими познаниями, — пообещал он.

Кто в здравом уме откажется от такого заманчивого предложения? Я не смогла.

Иногда мне казалось, что все это не может быть на самом деле. Слишком хорошо нам вместе, слишком я счастлива и безмятежна. Так бывает только в любовных романах да сказках, а в жизни обязательно должны возникнуть обстоятельства, которые все разрушат. Но день за днем наше счастье продолжалось, и я позволила прорасти в своей душе хрупкой надежде, что оно останется у меня навсегда.

Зима шла на убыль, солнце заливало улицы Тер-о-Дена, растапливало сугробы и порождало звонкую капель. Мне стоило огромных усилий скрывать свое радостное возбуждение, но от окружающих не укрылись мои лучащиеся светом глаза и блуждающая на губах улыбка. Лина приставала с расспросами, но что я могла ей рассказать? О нет, я тщательно оберегала от посторонних свою тайну как величайшее сокровище.

Пока однажды все не закончилось.

Мы с Алексом плескались в ванной, когда дверь без стука открылась, и вошел представительный, изысканно одетый господин. Он появился так неожиданно, и настолько неуместно смотрелся в ванной комнате, что мы оба потеряли дар речи.

— Так. Так. Так, — произнес незваный визитер таким тоном, словно застукал нас на месте преступления в собственном доме. — Какой прелестный маскарад. Жду вас в гостиной, — и вышел.

От удивления я не могла произнести ни слова. Алекс опомнился первым. Он быстро поцеловал меня и шепнул:

— Ни о чем не переживай. Я все улажу.

Он вылез из бассейна, накинул халат и вышел. Я же некоторое время приходила в себя. Неожиданное вторжение произвело сильное впечатление, но не это повергло меня в шок. Я узнала нашего гостя. Даггорион Ак’Эгертон — один из сильнейших и влиятельнейших магов не только Тер-о-Дена, но и всего Ниар-Тоэма, один из попечителей Академии магии и отец моего ученика восьмого курса Шоэртона Ак’Эгертона. Вылезая из бассейна и натягивая халат, я еще не до конца отдавала себе отчет в том, что происходит, но уже всем своим существом понимала, что случится дальше. Медленно доползла до гостиной и тихонько привалилась к косяку.

— … когда мне докладывают, что все свободное время мой сын проводит в номере отеля с какой-то подозрительной девицей…

— Это мое личное дело, как и с кем я провожу время.

— Да, если только девица не представляет угрозу нашей семье, — убийственно спокойным тоном заметил хельд Ак’Эгертон и добил: — Или не преподает в школе магии.

— Вайгры! Ты и это узнал, — процедил Ак’Эгертон-младший.

— Шон, я не позволю тебе втянуть нашу семью еще в один скандал, — угрожающе произнес его отец.

— Эми ничего не знала, не трогай ее, слышишь? Я один все это устроил.

— Вот как? — столько скептицизма в двух коротких словах мне еще не доводилось слышать.

Алекс (или теперь вернее называть его Шоэртон?) нервно расхаживал по комнате. Он был без маски, и я поражалась, как раньше не видела его такого очевидного сходства с одним из своих учеников. До чего я была слепа!

Отец и сын не замечали меня. По крайней мере, Шон точно. А вот хельд Ак’Эгертон скорее делал вид.

— Я услышал как-то, что она с хельдой Лимпрост собираются в “Золотой павлин”. Ты был в отъезде, и я воспользовался твоим билетом. Там проходил маскарад, никто не заметил подмены. Эми понятия не имела, кто я такой. И не узнала бы.

“Если бы ты все не испортил” не было произнесено вслух, но явственно повисло в воздухе. Хельд Ак’Эгертон нахмурился.

— А вы что скажете, хельда Вайс? — обратился он ко мне. Выволочку сыну он устроит дома, а пока разберется со мной.

Шон резко обернулся. На лице его читалась целая гамма чувств — от полного отчаяния до непоколебимой решительности. А ведь это последняя наша встреча, вдруг с особой ясностью осознала я, и мне стало невыносимо горько, что нам придется расстаться при таких мерзких обстоятельствах.

Я медленно развязала ленты маски и театральным жестом бросила ее на пол.

— Вы станете слушать мои оправдания? — безразлично спросила я.

Мы поняли друг друга без слов.

— Вы правы, они меня не интересуют. Оставь нас, — приказал он сыну.

Шон не двинулся с места. Он пожирал меня взглядом, и мне пришлось поднять на него глаза и через силу выдавить:

— Оставь.

Он колебался мгновение, затем удалился в спальню, закрыв за собой дверь.

— Знаете, хельда Вайс, — хельд Ак’Эгертон вальяжно сидел в кресле, закинув ногу на ногу и рассматривая меня словно досадливую, но не отвязную зверушку, — несмотря на всю нелепость рассказанной тут истории, я верю Шону. Такая выходка вполне в его духе.

Я стояла в банном халате с влажными волосами и отстраненно наблюдала, как случайный человек ворвался в мою жизнь и сейчас медленно, с наслаждением давит ее каблуком сапога на мелкие осколки.

— Ситуация, как вы понимаете, слишком щекотливая, чтобы вы оба могли остаться в Академии, — продолжал хельд Ак’Эгертон. — Шон должен закончить обучение, поэтому не обессудьте. — Он поднялся и протянул мне листок. Я автоматически взяла его. Это был чек на довольно крупную сумму. — Завтра к вечеру вас не должно быть в Тер-о-Дене. Формальности в Академии я улажу.

Он обошел меня, собираясь уйти, но на пороге задержался.

— И прошу вас, давайте обойдемся без драматических сцен. Шон не должен знать, куда вы исчезнете. Если вы об этом не позаботитесь, об этом позабочусь я.

“И поверьте, вам мои способы не понравятся” — это тоже не было произнесено вслух, но я расслышала. Трудно было не расслышать.

Закрылась дверь, заставив вздрогнуть.

— Он ушел? — Алекс-Шон тут же появился из спальни, замер в нерешительности.

Я незаметно смяла чек в кулаке. Кивнула:

— Он ждет тебя дома.

Он шагнул ко мне:

— Принцесса...

Шон хотел обнять меня, но я отстранилась.

— Не смей ко мне прикасаться.

— Эми, послушай…

— Я тебе не Эми. Я не давала права так себя называть. Для тебя я — хельда Вайс.

Шон пораженно молчал, не мог поверить, что я злюсь на него, после всего, что между нами было. Но я злилась.

— Зачем? — спросила я. — Избалованному мальчику во что бы то ни стало захотелось получить вожделенную игрушку?

— Ты не права.

— Ха! Давай, расскажи мне еще о великой любви с первого взгляда!

Он сел, глубоко вздохнув. Упер локти в колени, пальцами взъерошил волосы. Я ждала, что он скажет, какую еще ложь придумает, чтобы выставить себя безвинным страдальцем.

— Нет, я не влюбился в тебя с первого взгляда. И даже со второго. Когда ты появилась в начале года, подумал: еще одна миленькая девчонка. Никак не мог воспринимать тебя серьезно, как преподавателя. Ты меня тогда не просто отшила. Перестала замечать. Я чувствовал, что для тебя я — пустое место, и это … мне не нравилось. Ой, вот только не надо делать такое лицо! Да, я популярен и нравлюсь девушкам. Не собираюсь за это извиняться.

Я закатила глаза. Шон вздохнул. Немного помолчал, собираясь мыслями.

— Я стал присматриваться к тебе, наблюдать, — продолжил он. — Думал: ты такая же как все, просто набиваешь себе цену. Но постепенно… мне стало интересно. Ты мне нравилась, очень, и это было странно. У меня были увлечения, по малолетству даже пару раз всерьез воображал, будто влюбился. Но так, как ты, — он покачал головой, — засела, словно заноза в голове… Я постоянно о тебе думал, на лекциях идиота строил, чтобы ты на меня хотя бы взглянула, — Шон горько усмехнулся. — Но ты — принцесса, ничего вокруг не замечала. Жила в своих тоскливых мыслях.

Я вскинула на него глаза.

— Да, да, думаешь не видно было, как ты мучаешься? Я сразу понял, что в Академии тебе не место. Не твое это. А потом услышал, как вы с хельдой Лимпрост обсуждаете маскарад в “Золотом павлине”. Я и сам не ожидал, что у нас так… все выйдет. Всего лишь хотел поговорить, узнать поближе. А то знаешь, как это бывает: придумаешь себе идеальную девчонку, навоображаешь невесть что, а поговоришь полчаса и думаешь: вот это дура, и что я в ней нашел? Ну, я надеялся, что так будет. — Он помолчал. Я тоже не находила слов. — А вышло не так.

Еще как не так!

— Красивая история. И такая трогательная, — глухо произнесла я. — Есть только один момент, который все портит. Ты знал, что отношения преподавателей с адептами запрещены. Знал, что если все откроется, меня вышвырнут с работы, и все равно продолжал врать. Каково это — играть чужой жизнью, а, Шоэртон? Надеюсь, тебе понравилось.

— Не говори чушь! — вспылил он. — Я люблю тебя! — Тут же остыл, шагнул ко мне, обнял за плечи. — Эми, милая, никто ничего не узнает. Я поговорю с отцом, поклянусь, что прекращу наши отношения, он оставит тебя в покое. Нам надо подождать каких-то полгода. Потом я закончу Академию, и никакие правила не будут стоять между нами. Ты веришь мне?

Он говорил так искренне, так верил в собственные слова, что мне хотелось верить вместе с ним. Но я все еще сжимала чек в кулаке и слишком хорошо понимала, что от правил ничего не зависит. Правила придумывают люди, такие как отец Шона.

Он хотел поцеловать меня, но я отстранилась. Не смогла, была слишком потрясена, слишком зла и обескуражена. В мгновение ока моя жизнь, с таким трудом собранная по кусочкам в шаткое, плохонькое, но единое целое, снова разлеталась на осколки. В долю секунды мужчина, который столько времени дарил мне иллюзию полной безопасности и любви, превратился в избалованного мальчишку, на которого я не могла смотреть иначе, как на глупого младшего брата. Все логично. Дела шли слишком хорошо и должны были закончиться плохо.

Шон что-то еще говорил, умолял подождать, рисовал радужные планы нашего совместного будущего, но я не слушала. Как сомнамбула ходила по комнатам, собирая свои вещи. Как, оказывается, много мелочей я успела сюда принести. Одежда, косметика, средства гигиены, книги, альбомы с рисунками. Набралась внушительная сумка.

— Эми, не уходи, — Шон обнял меня сзади, крепко прижал к себе. — Останься со мной, пожалуйста.

Я погладила его по руке.

— Мне, — голос не слушался, — мне надо побыть одной. Прости.

— Но мы увидимся завтра? — спросил он. — Да? Увидимся? Обещай мне.

Он развернул меня лицом к себе и заглянул в глаза. Я нашла в себе силы ответить прямым взглядом.

— В Академии точно увидимся, — солгала я.

Это его успокоило. Он снова хотел поцеловать меня, но не посмел. Нежно коснулся губами виска, потом вдруг порывисто сжал в объятьях.

— Я люблю тебя, Эми, — пробормотал он мне куда-то в волосы. — Моя Эми. Я никому тебя не отдам, слышишь? Никому.

Я слушала, закрыв глаза. Наверное, то был очень трогательный момент, и мне следовало разрыдаться, броситься Шону на шею и поклясться во взаимной любви. Но меня охватило странное оцепенение, словно вместо меня оказался чужой человек, а сама я наблюдала со стороны и не чувствовала ровным счетом ничего, кроме желания поскорее уйти. Когда тебе разбивают сердце во второй раз, это уже не производит должного эффекта.

Шон неохотно выпустил меня, и я поспешно выскользнула в коридор. На улице поймала экипаж и попросила ехать в банк. Надо успеть обналичить чек, забрать небогатые свои пожитки из квартиры и успеть на вечерний поезд. Я понятия не имела, куда стоит податься, но бежать из Тер-о-Дена удобнее всего поездом дальнего следования.

В груди невыносимо жгло, глаза горели огнем, требуя слез, но их не было. Они придут потом, сейчас же мозг лихорадочно работал, составляя план действий. Так много надо не забыть и сделать, а времени всего ничего.

Я не боялась хельда Ак’Эгертона. Какой смысл бояться того, кто имеет над тобой абсолютную власть и может раздавить словно мошку? Надо просто сделать то, что он велел, исчезнуть с его пути. Это простое правило выживания. Если отец Шона захочет привести свои угрозы в действие, ему не нужно будет изобретать изощренный способ избавиться от меня. Будет достаточно выяснить, что его сына обучала девица с темным прошлым, выдуманной фамилией и фальшивым дипломом доктора магистериума.