Эпилог

Сегодня в таверне было на удивление многолюдно. Здесь собрались все те немногие из охотников, кому удалось выжить, а простые жители не могли упустить шанса поглазеть на тех, кто смог вырвать их жизни из пастей пришлых Тварей. Десебел полагал, что причиной такого количества народу стал еще к тому же и один из сказителей-менестрелей, что всего за несколько дней прославился по всей Мерцуре. Глава поредевшей Гильдии прекрасно знал, кто скрывается под личиной смешливой рыжеволосой девушки и никак не мог взять в толк, почему фейри, известная под именем Леверн, осталась здесь, совсем рядом с людьми, а не исчезла вместе со своими сородичами, вновь ушедшими на свои территории.

После страшного, кровопролитного боя за Мерцуру Десебел преисполнился благодарности к тем, кого он всегда считал своим врагами: с их помощью небольшой отряд охотников смог добраться до столицы из Альфонзула за какие-то сутки, пройдя по самой грани этого мира — почти стершейся, полной разъяренных Иных, и фейри защищали людей как самих себя. Вышли они прямо у ворот белокаменного города — столкнувшись с крупным отрядом Неблагих, вынырнувших с иной Тропы, — разнесенных в щепки гигантскими Тварями, с которыми даже волшебному народу было сложно справиться, и они не считали потерь — просто рвались вперед, как обезумевшие, охваченные азартом сражения. Рожденные для схваток, они были воплощениями кровавого безумия, но в этот раз они бились на стороне людей. Самоотверженность и готовность погибнуть, но защитить то, что дорого — это давало каждому охотнику силу, а стремление уничтожить тех, кто угрожал этому миру — полнило мощью фейри, и только поэтому они — вместе — смогли продержаться.

До того, как три безумца где-то там, далеко, в самом сердце этого мира, сделали то, к чему так долго шли.

Враг был повержен, и Иные исчезли из этой реальности, безжалостно вышвырнутые за теперь крепкие Грани, бессильно выли в холодной, сосущей Пустоте, но более не могли причинить вреда.

— Самое лучшее место себе отхватил, — улыбнулся Неро, присаживаясь рядом с погруженным в свои мысли главой Гильдии.

— Да уж больно поет, мерзавка, хорошо, — фыркнул Десебел и пожал протянутую руку. — Не могу такого пропустить.

Темноволосый охотник откинулся на крепкую спинку простого деревянного стула и на мгновение замер, прикрыв глаза.

Люди, сидящие в просторной зале, затихли, когда девушка с необычным для них инструментом проскользнула в зал и смущенно улыбнулась, почувствовав на себе пристальные, выжидающие взгляды. Откинула за плечи пряди густых, медно-рыжих волос, в которые были вплетены белые ленты, и опустилась на небольшое возвышение.

Коснулась рукой струн, и в воздухе разлилась птичья трель — звонкая, переливчатая, перешедшая в тоскливый плач, а после — в звон дождя по молодой листве.

Звени и пой —

струну иль тетиву

твоими пальцами ласкает дух тревоги.

Неважно, как —

во сне иль наяву

ты видишь полотно своей дороги.

Звени и пой.

Натянутая нить

пульсирует и бьётся в ритме рваном.

И в памяти уже не воскресить

тебе однажды нанесённой раны.

Звени и пой.

Пришёл и твой черёд

вплетать узор в петлю твоей дороги.

Твой недруг… он когда-нибудь умрёт.

Ну а друзей хранят покуда боги.[1]

Голос звенел и лился, то взлетая ввысь осколками боли, напоминая о разрушенных мечтах и надеждах, об оборванных жизнях, то струился бархатной рекой звуков, радостно рвался, словно лучом солнца обогревая застывшие лица. И каждый, кто слышал, сейчас вспоминал тех, кто остался там, за гранями этой жизни, в холодных объятиях мрака.

Неро почувствовал, как сжимаются руки в кулаки. Ему хотелось вскочить, отшвырнув стул в сторону и, с грохотом хлопнув дверью, уйти, чтобы больше не возвращаться. Но вместо этого он сведенными судорогами пальцами подцепил кольца со знаками Гильдии, что всегда носил с собой, и выложил перед замершим в недвижности Десебелом.

Братья, что погибли в ту ночь, остались в навеки заснеженной мгле… Ему казалось, что теплые руки обхватили за плечи, утихомиривая бушующую волком боль в душе. Вскоре эти перстни наденут новые охотники, молодые и сильные — и их предшественники будут всегда рядом, оберегать, хранить и направлять их руку.

На том и стоит этот мир.

Глава Гильдии молча кивнул и ссыпал золотые ободки в раскрытую ладонь. Подержал, глядя, как переливается свет на гранях камней со знаками, и убрал в небольшой бархатный мешочек. Он помнил каждого из тех, кто носил эти кольца — и каждый оставил в его душе незримый след.

Леверн закончила петь, но люди молчали, не спеша возвращаться в эту реальность из своих воспоминаний — где-то тоскливых и печальных, а где-то теплых, как блики света на воде озера.

Десебел, не прощаясь, встал и осторожно выскользнул прочь из зала, оставляя за спиной погруженных в грезы людей. Отвязал жеребца, приветствовавшего хозяина тихим всхрапом, легко вскочил в седло и тронул коня пятками.

Остановился он далеко за городом, на небольшом взгорье, откуда вниз стремился поток закатного света, полнившего низину сияющей рекой, и опустился прямо на землю, пачкая одежду травяным соком. Вздохнул, погладил лошадь по мягкому храпу и застыл, подставляя лицо лучам заходящего солнца.

Между пальцами он бездумно катал ободок кольца, на котором был изображен личный знак охотника — необычная звезда, сейчас подмигивающая ему тонкими линиями. Боль от потерь утихла, пригревшись и истаивая под теплом, разливающимся в груди.

На душе было удивительно спокойно.

Декабрь 2013 — Август 2014

[1] Стихотворение Т. Фогель.