Глава VII

Они вновь были на Тропе. И вновь Исэйас наблюдал чарующую картину совершенно нездешней природы, только вот сейчас она была немного иной, нежели буквально несколько часов назад.

На бархатном небе клочьями серой грязи появились облака: неживые, стальные, словно прорубленные дыры в совершенном покрове ночи.

Хесу это очень не понравилось. Исэйас видел, как он посмурнел лицом и поманил к себе Ролло. Что-то тихо сказал ему, жестикулируя, и оборотень понятливо закивал. Повернувшись к послушнику спиной, опустил голову вниз, и по телу дрожью прошла волна трансформации — тяжкая и, видимо, болезненная. Желтизна глаз сверкнула в необычном свете Тропы, а жесткая шерсть словно поседела, высеребренная лучами двух лун.

Надо сказать, что в боевом облике Ролло выглядел страшно. Какой-то первобытный ужас захлестывал душу при одном взгляде в жуткие, нездешние и нечеловеческие глаза, сейчас полные тщательно скрываемого ликования — зверь наконец-то обрел практически полную свободу действий и сейчас наслаждался полученным глотком свежего воздуха.

Исэйасу недолго пришлось недоумевать по поводу того, почему же Хес попросил Ролло принять измененный облик — не до вопросов стало, когда Твари заступили дорогу троим отчаянным путешественникам.

Если в прошлый раз они тенями скользили за путниками, пробовали воздух влажными носами, осторожно, опасливо, но настойчиво, то сейчас эти существа явно почувствовали за собой силу, или же их стало в разы больше. Уже через четверть часа хода по Тропе они решились напасть.

И тогда Исэйас впервые увидел чары Хеса в действии.

Он никогда не представлял себе магию такой… безумно прекрасной. Разноцветный вихрь нитей ворожбы плотным коконом охватывал тонкую фигуру охотника, и Хес атаковал не только серебрящейся в лунном свете сталью, которая поблескивала и шипела, словно живая. Смертоносные нити гибкими плетями захватывали врагов в силки, со звоном разрывали плоть, бешеными огненными вихрями вспыхивали, окружая охотника пламенным щитом.

А рядом с ним бился Ролло в обличии баггейна. Стремительный, столь же опасный, как и те Твари, против которых они сражались. За движениями когтистых лап было очень сложно уследить, а на искривленных метаморфозами губах играл хищный оскал; в золотых глазах полыхало звериное бешенство и наслаждение схваткой, запахом льющейся крови, отчетливым страхом Тварей, не ожидавших встретить столь страшных противников.

Исэйас старался держаться подальше от места битвы, но враги постоянно перемещались, заставляя обороняющихся Хеса и Ролло передвигаться. И как бы ни следил охотник за тем, чтобы послушник не остался беззащитным против существ, с которыми ему не сладить, все же отвлекся, вытаскивая Ролло из передряги, в которую оборотень столь некстати попал, не заметив врага, подобравшегося сзади.

Когда перед пареньком оказалась жуткая, оскаленная морда, на которой злобно сверкали подозрительно разумные ядовито-зеленые глаза с вертикальным зрачком, он застыл, ощущая дыхание смерти в нескольких дюймах от себя, не в силах пошевелиться, скованный ужасом. Дыхание сперло, в горле образовался ком, а ноги отказались повиноваться — послушник врос в землю, ощущая только, как тонкими струйками за шиворот сочится болезненный холод.

Тварь неожиданно остановилась, недоуменно потянула носом, словно не совсем понимая, кто перед ней — друг или враг. Впрочем, Исэйас сомневался, что у этих существ существовало такое понятие, как дружба — скорее, принадлежность к стае, «свой». И по какой-то, совершенно не понятной ему причине, враг замешкался. Возможно, именно это сомнение с его стороны и придало пареньку достаточно храбрости для того, чтобы выхватить из-за пояса кинжал, отданный ему Хесом, и, ни мгновения не медля, вонзить в самое уязвимое место Твари — в глаз.

Противник взревел, судорожно мотая башкой, потом прижал ее к земле, стараясь избавиться от жалящего лезвия, занозой засевшего в обрамленной роговыми платинами глазнице, внезапно хрипнул и завалился набок, открывая дымящуюся рану на брюхе, из которой толчками выходила черная кровь.

— Живой? — Хес мельком оглядел послушника, перевел взгляд на его трясущиеся руки, ухмыльнулся и неожиданно ободряюще подмигнул.

Исэйас только кивнул вихрастой головой, пятясь назад и даже не пытаясь сдержать дрожь, пока не прижался к горячему боку вороного жеребца.

Твари, поджав хвосты, убрались прочь, однако послушник все же чуял на себе пристальный взгляд: враги не оставили их в покое, а просто на время отступили. И это здорово нервировало.

Хес сделал неуловимое движение мечем, и капли темной, густой крови бусинками скатились в траву, оставив клинок девственно-чистым. Охотник невозмутимо загнал оружие в ножны, встряхнул уставшие кисти рук и взлетел на Силеста. Ветряной дух ощерил внушительные клыки, косясь недовольным взглядом на трансформировавшегося Ролло, и прянул вперед, не дожидаясь, когда медлительные спутники хозяина последуют за ним.

Ветер бил в лицо, быстрая езда и острое чувство опасности пьянили кровь — ранее Исэйас за собой такого не замечал. Ему по нраву было тихое спокойствие библиотеки, безопасное, где шелест страниц звучал боевым рогом, едва слышное поскрипывание кожаного переплета — сталкивающимися клинками, а потрескивание огонька свечи — гудением пожарищ творящейся истории. Но оно никогда не грозило смертью, которая дохнула на него сегодня леденящим душу холодом. И, вопреки здравому смыслу, Исэйас не сожалел о том, что ввязался в это дело. Все это заставило почувствовать себя живым, но что самое главное — нужным, необходимым. Пусть он еще и не понял, почему два таких воина, как Ролло и Хес, к тому же уже не являющимися людьми, таскают его за собой, но ему это несомненно льстило. Более того, где-то на самых задворках сознания билось опасение, что однажды они решат избавиться от такого неумехи, как он.

Твари опасливо стелились тенями на почтительном расстоянии, не приближаясь, но и не отставая. Порой Исэйасу казалось, что их становилось больше, но стоило ему сморгнуть, как существа вновь растворялись в вечной ночи Тропы, и только острое чувство опасности продолжало напоминать о том, что преследователи совсем рядом.

Хес же был достаточно спокоен — судя по всему, Твари уяснили, что с зубастой добычей им так просто не справиться, а лезть под удары кусачей стали и жалящих заклятий им не хотелось, — и охотник прекрасно это понимал.

До выхода с Тропы добрались без происшествий и, провожаемые тоскливым воем Тварей, вышли в тварный мир. В первое свое путешествие по пути фейри Исэйасу, за спиной которого кровожадно щелкали жуткими челюстями огромные существа, сдерживаемые одним только Хесом, было не до того, чтобы заметить сам миг перехода. В этот же раз он сполна насладился необычным сначала выцветанием красок, а после — ослепительной яркой вспышкой радужного света.

Впрочем, когда он проморгался, радости значительно поуменьшилось. Они находились в нескольких ярдах от массивной стены, которой была окружена цитадель — иначе и не назовешь, — Святого Ордена. Каменные стены, уходящие высоко вверх, глубокий ров, кольцом окружающий старинное, но все еще страшное в своей мощи и неприступности строение. Острые шпили башен пронзали хмурые небеса, вгрызались в серо-стальное небо, словно голодные звери. К воротам вел подъемный мост, возле которого неусыпно дежурили суровые старшие братья. Этот пост, вопреки логике, был почетным — туда отправляли только тех, в чьей силе и верности не было сомнений.

Исэйас был здесь всего один раз. Когда его, совсем еще мальчишку, привезли сюда после того, как его родной город был поглощен очистительным пламенем Семерых. И ему запомнилось не то, что он видел сейчас: мрачные переходы, гнетущее ощущение чего-то неправильного, враждебного, опасного.

— И как ты собираешься туда попасть? — скептически поинтересовался Ролло, разглядывая опущенный мост и двух широкоплечих братьев, вооруженных алебардами.

В руках городских стражников подобное оружие всегда смотрелось несколько неуместно, отчасти потому, что представители власти и не умели особо ими пользоваться, разве что глушить, как дубинами. Охраняющие же въезд старшие братья держали их с некоторой небрежностью, но в то же время особой цепкостью, которая и отличает истинных умельцев от неумех. И Ролло ничуть не сомневался, что они отлично управляются с этим неудобным оружием.

— Очень просто, — оскалился Хес и снял чересседельную сумку.

Растянул завязки и небрежно вытряхнул прямо на траву три рясы со скрещенными факелами на спине.

Исэйас покосился на охотника, как на умалишенного — неужели Хес действительно считает, что их вот просто так пропустят в святая святых только потому, что на них будет одеянье Святого Ордена. Что и озвучил в полной мере.

— Не нас, — уточнил охотник, — а тебя. А мы — всего лишь сопровождающие. В любом случае, иного варианта я не вижу.

Исэйас сверлил взглядом дырку в наглом черноволосом мужчине, который, ничуть не смущаясь, натянул на себя рясу, прямо поверх своей одежды, и ласково погладил вороного по мягкому храпу. Тот скосил золотые глаза на хозяина и понятливо положил ему голову на плечо.

Послушник неодобрительно покачал рыжей макушкой, вздохнул и потянулся за своей сутаной.

Когда они оказались у ворот, его уже ощутимо потряхивало от страха, что их постигнет неудача. Какими сильными не были бы Хес и Ролло, против такого количества братьев, многие из которых владели силой, опасной для фейри, им не выстоять.

Стражи окинули их ленивыми взглядами, пробежались по молчаливой фигуре охотника, метнулись к невозмутимому Ролло, и сразу же подобрались, напряглись, безошибочно почуяв в них воинов.

— Да осветят Семеро ваши пути, братья! — приветствовал их Исэйас, старательно скрывая дрожь в коленях.

— Да пребудет Свет в твоих ладонях, — настороженно отозвался один из стражей, переводя цепкие глаза на послушника.

Вгляделся, и в них мелькнуло узнавание.

— Рыжий любитель библиотеки, — расплылся в широкой улыбке второй, и оба сразу же заметно расслабились. Исэйас тяжело вздохнул. — По какому делу здесь?

— Магистр Гайюс послал птицу архиепископу о моем прибытии с отчетом по делу охотников, — недрогнувшим голосом сообщил послушник, наклоняя голову при упоминании своего наставника.

— А это кто? — подозрительно осведомился один из братьев, оглядывая спутников рыжего мальчишки.

Впрочем, спросил он это уже больше для вида.

— У меня вышел некий конфликт с охотниками, — доверительно сообщил Исэйас. — Ты же знаешь, брат, насколько они неотесанны и вспыльчивы. Одним словом — варвары. Поэтому теперь мне необходима… охрана.

Стражи переглянулись и расхохотались, одобрительно кивая головами. А сзади послышались сдавленные шипящие звуки, и послушник мог бы поклясться, что Ролло сейчас незаметно удерживает весьма и весьма разозленного Хеса. Чувствуя спиной сверлящий взгляд охотника, Исэйас с достоинством ступил на подъемный мост.

Первое препятствие было успешно преодолено.

Когда им удалось пройти во двор, то стало понятно — раз ты вошел в цитадель, значит, ты достоин этого. И никто следить за твоими действиями не станет. На предвзятый взгляд Ролло, святые братья были излишне беспечны в своей уверенности, что никакая сила не сможет соперничать со Святой.

Хес, похоже, был того же мнения. Стоило им завернуть за угол, как он, страдальчески поморщившись, повел руками, и из пальцев брызгами разноцветной краски вырвалось сонное заклятие — сложное, масштабное, невероятное в паутинном узоре нитей. Было одновременно и забавно, и жутко наблюдать за оседающими на землю братьями, всего мгновением ранее гордыми петухами расхаживающими по двору. Исэйас покосился на побледневшего фейри, стиснувшего пальцами виски, и покачал головой — другого варианта безопасного прохода в покои архиепископа не было. При нем день и ночь дежурили лучшие из Ордена — Семиглавые Псы. Хеса они, может быть, раскусили бы не сразу, а чуть погодя, но в Ролло, на которого друг наложил простые маскировочные чары, баггейна разглядели бы сразу. И весь план покатился бы Темному под хвост.

Исэйас, конечно, не совсем понимал, почему грозные в своей силе орденцы так легко поддались чарам Хеса, но он не знал, того, о чем молчал фейри — охотник использовал силу братьев против них самих, воздействовал не извне, а изнутри, опутывая клириков их же паутиной. И именно поэтому даже сильнейшие просто не смогли сопротивляться, хотя и пытались — ну как можно удержать собственную руку, которая вознамерилась дать пощечину своему хозяину?

Узкие коридоры сменялись широкими, такими, что, казалось, по ним могла беспрепятственно проехать повозка, а те, в свою очередь — обширными залами. Везде царила строгая аскетичность: ничего лишнего, только то, что позволяло лишь существовать. Охотник, который в свою бытность фейри вел разгульную и совершенно нецеломудренную жизнь, только морщился, и в глазах читался искренний вопрос «Зачем люди добровольно обрекают себя на это?». Ролло, менее сдержанный, глухо порыкивал и раздраженно пинал двери. Последние тяжко скрипели и посылали вслед вандалам пожелания всевозможных кар на только им известном языке.

Исэйас, привыкший к подобной обстановке, едва ли замечал ее. Парня сейчас волновало куда более важная задача: как в переплетении этих ходов найти лишь одну им нужную комнату. Спустя полчаса блужданий, которые ни к чему не привели, а у баггейна сложилось впечатление, что ходят они по кругу — настолько безликими и одинаковыми были коридоры, — Хес решительно остановился над сладко посапывающим святым братом и безо всякого почтения вздернул его за шиворот вверх.

— Не подскажете, как пройти к архиепископу? — приветливо осклабился он, проведя раскрытой ладонью перед лицом своей очередной жертвы.

Послушник увидел, как погасли коконом опутывающие священника сонные нити, и тот оторопело захлопал глазами, а потом ткнул пальцем в верном направлении, скользя удивленным взглядом по рясам странных личностей.

— Молодец, — хлопнул его Хес по плечу.

Брат кулем осел на каменный пол, завозился, устраиваясь поудобнее, и захрапел с удвоенной силой.

Если бы им не указали на это малозаметное ответвление коридора, то они, скорее всего, и не заметили бы его. Узкая каменная кишка привела их к крутой винтовой лестнице, состоящей из семидесяти пролетов — Исэйас считал, придерживаясь за бок, который немилосердно кололо, а дыхание сбивалось. И вынужденно признал, что если бы не изматывающие тренировки, которые устраивал ноющему послушнику Хес, он бы и половины не прошел, безвольно растекшись по ступеням.

Дверца была совсем непримечательная: простая деревянная створка с металлической ручкой. Вот только когда Ролло потянулся ее открыть, Хес резко перехватил его руку.

— На ней чары, — он прищурился, словно разглядывал что-то сквозь слой воды. — И очень необычные. Больше всего по плетению они напоминают мне волшебство фейри, но в них присутствуют какие-то странные нити. Вообще не характерные для нашего мира.

— Ты сможешь вскрыть защиту? — баггейн безмятежно прислонился к стене, и только по блеснувшим глазам можно было понять, что он обеспокоен.

— Уже, — кивнул на дверь Хес. — Будьте наготове.

Хорошо смазанные петли провернулись совершенно бесшумно, пропуская троих незваных гостей в небольшое помещение. В отличие от того, что им довелось увидеть внизу, здесь царила атмосфера некой расслабленности. Густой ворсистый ковер на полу, тяжелые портьеры на окнах, полностью перекрывающие доступ солнечного света в комнату, несколько тяжелых канделябров с зажженными свечами и массивный стол, заваленный бумагами, свитками и книгами.

— Что-то вы долго, — насмешливо поднял голову сидящий за ним мужчина. — Заблудились, небось.

Ему нельзя было дать и пятидесяти, но сетка морщин и тусклые, словно неживые, глаза говорили об обратном. Сам он был весьма тучным, неповоротливым. Возможно, когда-то, в далекой молодости, он и был прославленным воином, но сейчас обратился лишь в бледную тень самого себя.

Больше в комнате никого не было, это Ролло мог утверждать с абсолютной уверенностью: зверь внутри недовольно ворочался и скалил внушительные клыки только лишь в сторону невозмутимого и насмешливого архиепископа.

— Мои люди ведь совсем не ошиблись насчет тебя, Хеспер, — благосклонно кивнул мужчина замершему охотнику. — Чародей. Ловко ты всех в сон здесь погрузил. Да только вот эта комната, — он довольно хлопнул ладонью по столу, — защищена от таких, как ты и твой дружок.

Ролло фыркнул, стараясь сделать это как можно пренебрежительнее. Однако Моррад только глянул в его сторону, давая понять, что видит баггейна насквозь. Как и то, что оборотня начинало потряхивать — что-то явно провоцировало его звериную сущность, и ему становилось все сложнее ее удерживать.

— Фейри, — архиепископ, пользуясь замешательством от неожиданного приема, откинулся на спинку стула. — Сколько я слышал о вас. Некоторых даже встречал. Правда, разговоры у нас обычно были очень короткими, но даже они дали мне представление о вашей сущности. Сначала я долго не мог понять, для чего Семеро наделили волшебный народец такими силами. Неподвластными обычному человеку, непостижимыми, создали для вас столь привлекательные оболочки. Словно пытались продемонстрировать ваше превосходство над такими, как мы. А потом уразумел: при всех достоинствах вы лишены того, чем наградили нас — душой и вечно жизнью в посмертии. Не так ли, Хеспер? Скажи-ка, я прав?

Хес прищуренными глазами наблюдал за неподвижным архиепископом, словно пытался что-то увидеть. Потом насмешливо ухмыльнулся и пожал плечами.

— Посмотри на своего дружка, — наклонился вперед Моррад. — Посмотри, как рвется тьма изнутри него. Как думаешь, долго ли он сможет ее удерживать? Боюсь, что нет. Эта комната опутана чарами, проявляющими истинную сущность. И она вытаскивает все самое мерзкое, что есть в вас, вовне. Именно благодаря такой работе я кое-что понял: вы противны этому миру. Словно гниющая язва на его теле. А с гнойниками поступают просто — их прижигают, уничтожают с корнем. Так будет и с вами.

Исэйас обеспокоенно наблюдал за напряженным баггейном. Ролло действительно вел себя несколько странно: мышцы его были напряжены, затвердели, словно в судороге, глаза как-то бездумно метались из одного угла в другой, не задерживаясь ни на чем ни на мгновение. Он походил сейчас на зверя, который всем своим существом пытается вырваться из клетки. И взгляд был именно звериным. Безумным в своей жажде свободы.

А вот облик архиепископа вызывал раздражение. Создавалось впечатление, что у него слезятся глаза — очертания тучной фигуры сначала расплывались, а потом боковое зрение выхватило из мешанины цветов нечто чужеродное, иное, стоящее прямо за плечом у Моррада. Невесомая тень, почти незаметная, если бы не исходившая от нее опасность и гнетущее давление на разум.

Исэйас инстинктивно попятился, не сводя взгляда с темной неоформленной фигуры. Хес быстро глянул на него, перехватил испуганный взгляд и нахмурился — мальчишка обычно не паникует почем зря, в чем его несомненное достоинство. Но для того, чтобы рассмотреть то, что, определенно, видит послушник, ему придется деактивировать амулет. А это может привести к совершенно непредвиденным последствиям.

Архиепископ, продолжая свою насмешливо-прочувствованную речь, не сразу понял, что слушатели уже давно отвлеклись на что-то иное, и вознегодовал.

— Вам не уйти отсюда живыми! — рявкнул он, заставив рыжего мальчишку подскочить на месте.

— Это мы еще посмотрим, — мурлыкнул Хес, не выпуская из поля зрения баггейна, которому явно становилось хуже. — Может, познакомишь нас с теми, кто отдает такие… интересные приказы и совершенно не сообщает о последствиях для всего Мира?

— Я думал, ты давно все понял, фейри, — разочарованно хмыкнул Моррад. — Семеро лишь есть моя путеводная звезда. И они избрали меня своим земным Наместником, они направляют мою руку, и только им я служу.

— То есть ты утверждаешь, что получаешь приказы от самих Богов? — уточнил Хес, удивленно вздернув брови.

Архиепископ кивнул. Это действительно стало для него светом на пути, который он избрал. Сами Боги являются ему во снах, предрекают еще не свершенные события, дают наставления, направляют его по истинному пути. И он служит им так, как и верует: без малейшего сомнения, истово и пламенно.

Хес решился-таки и коснулся амулета, снимая защиту. Стоило ему сделать это, как внезапно проявившаяся тень возле архиепископа словно очнулась от глубокого сна: колыхнулась, расширяясь, и внезапно надвинулась на них, словно туманное облако.

Стало почти невозможно дышать — Исэйас закашлялся, падая на колени и хватаясь за горло. Голову обручем сдавила боль, пульсирующая и жалящая не хуже скорпиона.

А священник верещал в экстазе, вскочив на ноги и отбросив стул в сторону:

— Они защищают меня! Их длань простерта над всеми судьбами этого Мира, и никто не сможет противиться Их воле!

Темное существо торжествующе взвыло и метнулось вперед, отшвырнуло вытянувшего из ножен клинок Хеса, с силой впечатав того в стену, наотмашь хлестнуло туманным щупальцем по вскинувшемуся баггейну, опрокидывая его навзничь, скользнуло к сжавшемуся от острой боли послушнику. И не смогло причинить ему вреда. Просто безобидно просочилось сквозь мальчишеское тело, озадаченно приостановилось. Пареньку даже показалось, что бесформенное тело существа на мгновение приобрело очертания: потянуло носом воздух, недоуменно присмотрелось к столь необычной жертве…

Исэйас долго не раздумывал. Схватил отлетевший в сторону клинок Хеса и вонзил зашипевшую лунную сталь в замершее существо.

Туман разлетелся клочьями, забился в отчаянной агонии, взвыл сотнями разных голосов. Взвился вверх в тщетной попытке сбежать — и истаял безобидным облачком.

Архиепископ рухнул на пол, заскреб по ковру пальцами, вцепляясь в ворс: на губах выступила пена, глаза закатились. Тучное тело содрогалось в конвульсиях, но вскоре затихло и так и осталось лежать уродливой безжизненной массой. Исэйас боязливо подошел к мертвецу, вгляделся в широко раскрытые безжизненные глаза и только сейчас заметил, что все еще продолжает судорожно сжимать рукоять чужого меча.

— Как же твое Святое Слово? — съязвил Хес и с трудом поднялся на ноги. — Как до дела дошло — за презренную сталь схватился.

Охотника все еще шатало — странное существо вытянуло из него почти все силы, и сейчас мужчине приходилось очень туго. Но, как выяснил послушник, на шпильки в сторону ученика этих остатков сил, видимо, было не жалко.

— Ты… — не нашелся Исэйас. От обиды даже глаза защипало. — И вот как…

Договорить он не успел, прерванный жутким, каким-то булькающим рыком прямо позади него. Медленно обернувшись, он понял — все еще только начинается.

Ролло менялся. Странно, рывками, совсем непохоже на плавную волну трансформации в облик баггейна. На коже клочьями проступала шерсть, трещали и с жутким влажным всхлипом ломались кости, переплавляясь в иную форму. Исэйас даже зажмурился, не силах вынести отвратительного зрелища. Когда же он рискнул открыть глаза, то непроизвольно попятился, упираясь спиной в стену.

Прямо перед ним стоял огромный волк. Исэйасу пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть зверя полностью. Шерсть была жесткой, темно-бурой, игольчато-острой; на вытянутой морде, по которой тянулся длинный шрам, шла черная полоса и переходила на загривок. А в золотых хищных глазах не было ни единого проблеска разума.

Перед ними стоял разъяренный зверь: быстрый, смертельно опасный и практически неуязвимый в своей странной броне.

— Мне это совсем не нравится, — придушенно сообщил Исэйас в спину Хесу.

Охотник, видимо, был полностью с ним согласен, но бросить друга в очередной передряге не мог. Комната была слишком узкой для полноценного боя и лишала охотника возможности маневрировать, а ставить силу против силы в данном случае было неразумно.

Оборотень приподнял губы, словно в усмешке, обнажая белоснежные клыки в локоть длиной. У Исэйас по спине пробежал мурашки, и он вновь зажмурился, искренне надеясь, что это всего лишь глупый сон. И сейчас придет Хес с его неизменными пинками и поможет пробудиться.

Охотник, похоже, не собирался сражаться с оборотнем. Протянул развернутую ладонью к нему руку вперед, будто норовя погладить зверя. На что тот ответил глухим рыком, от которого зазвенели витражные стекла в окнах помещения.

В следующее мгновение с пальцев Хеса сорвались нити чар, гибким арканом захватывая шею волка и сдавливая ее не хуже удавки. Зверь взвыл, попытался метнуться к обидчику, но лишь опрокинул стол и повалился на бок, когда еще несколько нитей опутали его лапы, лишая возможности находиться в вертикальном положении.

— Моя сумка, Исэйас! — рявкнул охотник, и мальчишка вздрогнул, схватил дорожную сумку Хеса. — Фиал с голубой жидкостью, быстро!

В чужих вещах всегда сложно что-то найти, особенно когда у тебя трясутся руки. Послушник долго не размышлял — просто перевернул и вытряс все содержимое. Вцепился побелевшими пальцами в пузырек с голубоватым эликсиром и, стараясь не смотреть на разъяренно бьющегося в путах огромного волка с безумными глазами, протянул склянку охотнику.

Смотреть на то, как Хес впихивает зелье в щелкающего клыками оборотня, норовившего откусить обидчику пальцы по самую шею, было выше его сил, и мальчишка отвернулся. По привычке вознес молитву Семерым, потом сплюнул и досадливо поморщился — надеяться на помощь тех, кто хочет уничтожения Мира, глупо и смешно.

За спиной тем временем воцарилась тишина, прерываемая только жалобным поскуливанием, и послушник рискнул обернуться. Ролло почти уже принял человеческий облик, но вид у него был совершенно безжизненным. Тусклые глаза равнодушно пялились в потолок, и на мгновение Исэйасу показалось, что жизнь покидает могучее тело.

Хес вытащил из-за голенища сапога охотничий нож и полоснул по запястью. Густая с серебристым отливом кровь будто нехотя выступила из открывшегося пореза, а потом тонкими ручейками заструилась по руке. Терпкий запах ударил в ноздри, и послушник едва сдержал себя, чтобы не отшатнуться — он никогда не любил вида крови.

Зато глаза Ролло ожили, и в них вспыхнул голод. Яростный, пожирающий внутренности, словно пламя пожарищ. И не успел Исэйас ахнуть, как оборотень вскинул голову и впился клыками в доверчиво подставленное запястье.

Хес даже не изменился в лице, не попытался отдернуть руку, словно так и должно быть, — лишь пристально наблюдал за другом. Вместо него испугался Исэйас.

— Хес, — придушенно прошептал он, — что происходит?

— Эта сущность заставила Ролло завершить процесс обращения, — спокойно пояснил охотник. — До тех пор, пока он не попробовал человеческой крови, зверь внутри него не может одержать верх над человеком, и Ролло мог контролировать свою жажду. Но, учитывая силу Иного, с которым нам пришлось столкнуться, преждевременное пробуждение вполне обоснованно.

Исэйас непонимающе уставился на охотника. Тот поймал изумленный взгляд и вздохнул.

— Я не человек, Исэйас, ты забыл? — он как-то невесело усмехнулся. — Кровь фейри обладает многими свойствами, в том числе она может обуздать безумие оборотня, дать ему возможность обрести контроль над звериной сущностью.

Послушник передернул плечами — по позвоночнику словно пробежал холодок. Он покосился на безжизненное тело архиепископа, прислушался к царящей тишине.

— Ты спятил? — раздался тихий голос Ролло.

Баггейн наконец-то пришел в себя. Он совершенно не помнил, что произошло. Последнее, что стояло перед его глазами — это темная сущность, ударившая его в грудь. Сознание вспыхнуло серебряными осколками и погасло. А теперь он очнулся, ощутил под своей головой колени Хеса, а во рту — металлический привкус чужой крови.

— С полным обращением тебя, дружище, — ехидно оскалился Хес. Получилось не хуже, чем у Ролло. — С окончательной принадлежностью к фейри тебя.

— Засранец, — простонал Ролло, пытаясь подняться.

Руки и ноги не желали его слушаться, и он сам себе сейчас напоминал раздавленного паука: вроде и хочется под себя конечности подобрать, да только сделать это никак не представляется возможным.

— Поднимайся, — с сочувствием произнес Хес и рывком поставил друга на ноги.

Баггейн болезненно охнул и покачнулся, пытаясь удержать равновесие. Исэйас вздохнул и подпер его с другой стороны, помогая передвигаться.

Спуск по крутой лестнице показался еще сложнее, чем подъем. Ролло оказался очень тяжелым и все время норовил утянуть их вниз, радостно пересчитывая чувствительными носами ступеньки. Но Хес и Исэйас пока еще держались.

Двор потихоньку начал оживать. Чары фейри развеивались, и братья возились на полу, поднимались, растерянно хлопали глазами, пытаясь осознать и объяснить произошедшее. Поэтому три фигуры, выписывающие зигзаги по двору в направлении выхода, не удостоились должного внимания, что несказанно обрадовало Исэйаса.

Зато когда они наконец-то покинули негостеприимную цитадель Святого Ордена и пересекли подъемный мост, возле которого еще дремали, обнявшись с алебардами, уже знакомые стражи, их внимание привлекло облако пыли, появившееся вдалеке. Чуткое ухо охотника безошибочно уловило дробный перестук копыт и бряцание оружия — похоже, посетили они место назначения исключительно вовремя.

Его опасения подтвердились. Стоило им только сойти с дороги и укрыться в редком леске совсем рядом с путями, как мимо пронесся вооруженный отряд королевской гвардии. Решение о ликвидации Святого Ордена как угрозы для стабильности Мира, было принято.

***

Уже несколько дней в лагере царила полная неразбериха. Королевская гвардия пыталась помыкать охотниками, последние же упирались и весьма невежливо отсылали к Темному в путешествие особо назойливых командиров. Король недоумевал, но официально Гильдия охотников напрямую не подчинялась высшей власти, поэтому Его Величеству ничего не удавалось сделать.

Твари вылазили даже оттуда, откуда их не ждали. Потери в первые дни привели короля в священный ужас — одна Тварь могла выкосить целый отряд, прежде чем ее удавалось хотя бы подстрелить или ранить. По прибытии связок охотников дело пошло легче — они начали обучать солдат самым азам ведения боя с Тварями, которые знали даже их ученики. Самим охотникам приходилось очень туго: на момент прибытия частей регулярной армии они уже отчаялись сдержать натиск врагов. Пять городов уже лежали в руинах, потому что сладить с той волной чудовищ, которая ринулась на запах человеческих жизней, просто не представлялось возможным. Связки выводили всех жителей, перекрывали все пути, входы и выходы, а когда Твари появлялись в городе — поджигали со всех сторон, используя особенную горючую жидкость, созданную их алхимиками. Все те существа, которым удавалось вырваться из огненного ада, устроенного коварными людьми, немедленно уничтожались бдительными охотниками. Только так удавалась избежать огромных потерь среди мирного населения.

Сами же охотники гибли один за другим. Десебел не успевал принимать перстни погибших и заносить в списки потерь: не возвращались целыми связками, вместе с учениками и порученными группами людей, которых должны были эвакуировать.

Слухи ползли с ужасающей быстротой — утверждения, что у границы с фейри неспокойно, не подтвердились, но волна ужаса и паники захлестнула все приграничные деревеньки и городки, и оттуда хлынули беженцы. Принимающие города не успевали обеспечивать все прибывающих людей всем необходимым, и на улицах царили разбой и мародерство. Впрочем, по указу Его Величества уличенных в подобном стали казнить без суда и следствия, просто вздергивая на наспех сколоченных виселицах, и уровень преступности вновь резко упал.

После роспуска Святого Ордена люди ходили совершенно потерянными, не зная, что им делать дальше, раз ближайшие сподвижники Богов оказались столь же подвержены страстям, как и обыватели.

Зато после того, как одна из связок вернулась порядком потрепанная, вспыхнули пересуды, что сам Темный проснулся, и теперь этому Миру непременно придет конец — Властелин Бездны-де выпустил своих цепных псов-бесов с пылающей шерстью, пламенем, вырывающимся из огромных пастей. На поверку оказалось, что на Огненной Земле вновь проснулся один из самых крупных вулканов, и потревоженные саламандры стали появляться в портовых городах. Ничего хорошего это не сулило — твари размером с крупного теленка, похожие на ящериц, но с зачатками крыльев и пастями, полными игольчатых клыков, оставляли за собой дымящиеся развалины: взрослые особи могли выдыхать огненные струи до двадцати футов в длину.

Альфонзул, первая, да и последняя линия обороны, сейчас напоминал оскалившегося, готового к броску волка. Щерились клыками стали оборонительные укрепления, яркими зрачками пылали день и ночь горящие сигнальные костры, позволяющие сразу определить направление, по которому следовало двигаться беженцам, еще не успевшим скрыться за спасительными стенами.

Со всего Айохэйнса в пограничный город стекались кузнецы; перепуганные открывающимися безрадостными перспективами люди по мере своих сил и возможностей старались подсобить армии и охотникам, чем могли.

Альву, уже четыре дня безвылазно работающему на кузнице у своего родича, казалось, что это жуткое, полное неизвестности состояние постоянной напряженности никогда не закончится. Порой он думал, что лучше уж Твари бы начали наступление, показали бы себя — видя перед собой врага, легче собраться с духом и что-то ему противопоставить. Но чуждые существа чуяли ужас, сочащийся словно из каждой щели, серыми тенями скользили вокруг неприступных стен, сверкали в тяжелом мраке изумрудными огнями глаз, но ближе не подходили, будто бы решили заставить свои жертвы в порыве отчаянья выйти им навстречу.

Дверь кузни глухо бухнула, впуская внутрь холодный осенний воздух и запах прихваченной заморозками земли. В легкой дымке вырвавшегося из кузни тепла появились два человека, зашедших в помещение. Один из них был широкоплечим, с тронутой сединой волосами и приятным лицом; на поясе вошедшего висел добротный меч. Второй был значительно моложе, темноволосый, но светлоглазый, одетый просто. В руках у него послушно лежала толстая книга в потрепанном переплете.

— Мастер Альв, полагаю? — голос у мужчины оказался низким, с заметной хрипотцой. В нем проскользнули стальные нотки, и кузнец понял, что этот человек привык командовать, равно как и привык к тому, что его приказы немедленно выполняются.

Кузнец настороженно кивнул, отложил молот в сторону и скрестил руки на груди, внимательно оглядывая вошедших.

— Было не так уж просто вас найти, — с некоторой досадой сообщил незнакомец и развязал тесемки на небольшой дорожной сумке. — Я от одного нашего общего знакомого. Птица, посланная вам, не нашла своего адресата, и он предпочел передать все, что нужно, через меня.

Альв лихорадочно перебрал в уме всех, кто мог бы так поступить. По всем параметрам подходил только один, и кузнец, зная натуру адресата, был уже готов хвататься за оружие или просто ложиться в гроб и закрываться крышкой.

Мужчина тем временем достал из сумки сложенный вчетверо листок пергамента, сильно помятый и испачканный, судя по всему, в земле, и протянул его кузнецу.

Альв торопливо развернул послание и недоверчиво вчитался в строки, начертанные знакомым летящим почерком. Потом недоуменно поднял глаза на незнакомцев.

— И что мне с этим делать? При всем моем желании, на те наконечники для стрел, что он описывает, уйдет уйма материалов, причем дорогостоящих, — возмутился он, потрясая многострадальной бумажкой. — Где я вам столько серебра найду? Я не меньше вашего хочу уничтожить угрозу в виде этих не иначе как посланных Темным тварей, но я не кудесник! Вы…

— Десебел, — спохватился мужчина. — Мастер Десебел, я от Гильдии Охотников.

— Мастер Десебел, — ехидно, едва ли не передразнивая, повторил кузнец, — вы сможете найти мне желудочные камни баргеста для этого сплава? А клыки виверны? Может, чешую саламандры?

Десебел скосился на своего спутника, досадливо поджавшего губы и протянувшего ему небольшой мешок из плотной кожи.

— Ну, Хес, — не выдержал Альв, заглянув внутрь. — Вы не думали о том, чтоб его просто в тыл Тварям запустить? Могу поклясться, что он их за неделю всех выкосит, да еще и ныть начнет, что ему мало.

Десебел едва сдержал широкую ухмылку — Альв, судя по всему, прекрасно знал охотника.

— Это все? — осведомился кузнец.

— Да, — кивнул Магистр. — Все, что вам потребуется для работы, будет доставлено сегодня вечером. Чем быстрее на вооружение поступят эти стрелы, тем лучше для нас — по крайней мере, мы сможем выставить на стены даже тех, кто хоть как-то способен стрелять. Судя по всему, этому наконечнику достаточно проникнуть в тело Твари, чтобы уничтожить ее, пусть даже ранение будет не смертельным. Ах, да, — вспомнил Десебел, — Хес просил дать вам в помощь одного из Святого Ордена.

Альв неверяще распахнул глаза, в немом изумлении уставившись на скривившегося, словно от зубной боли, магистра. Парень, прячущийся за широкой спиной главы охотников, упрямо глядел в пол.

— Да, я тоже был удивлен, — досадливо сообщил Десебел и безнадежно махнул рукой. — Орден распустили, большинство из его членов арестовали — они сейчас в королевских темницах, — но некоторых по просьбе Хеса мне удалось забрать. Он утверждает, что их… возможности сыграют нам на руку.

Кузнец едва сдержал понимающий смешок. Охотник умудрился напакостить ненавистным врагам даже здесь: что может быть унизительнее, чем выполнять прихоти богомерзкой Гильдии Охотников и заговаривать оружие? Судя по сверкнувшему взгляду темноволосого парня, отстаивание истинности веры в пыточных застенках было для него предпочтительнее, нежели помощь охотникам. К тому же, такое положение вещей опускало силу Святого Слова до обычного колдовства, с которым священники упорно боролись.

Альв пожал плечами — выбора у него не было. Сейчас следовало использовать все, что может помочь против наступающих Тварей.

Мужчина глянул на прижимающего к груди книгу молодого парня и хмыкнул:

— Не стесняйся, проходи. Нам с тобой теперь долго вместе работать.

Священник вспыхнул, гневно посмотрел на кузнеца, но смолчал.

Десебел улыбнулся и вышел из кузни. Подул холодный ветер, бросивший ему в лицо горсть мелкой снежной крупы. Магистр сжал зубы и, запахнув плащ, поспешил в направлении Гильдии. В груди глухо ворочалась тревога и какое-то непонятное чувство, которое бывалый охотник через некоторое время с удивлением опознал как страх.

Еще не вернулись три связки, которые прислали птиц с извещением о том, что сопровождают селян в город. Погода играет против них — в снежной мгле начинающейся ранней метели было не видно ни зги, и ночные существа могут подкрасться тихо и незаметно. Не дать шанса выжить.

Десебел молча взглянул в затянутое мрачными тучами небо и поежился. Пустые улицы, шепот смерти, дышащей в спину, темные провалы плотно закрытых окон, пляшущие в неверных отсветах факелов тени: быстрые, ехидные, насмешливые.

Богам нет дела до бед этого Мира.

Снег сплошной стеной опускался на мостовые, и сердца живых холодели в предчувствии.

Город угрюмо ждал.

***

Первый в этом месяце снег, принесенный сменившимся ветром из северных провинций, застал их врасплох. Неро со своей связкой сопровождал жителей двух деревень в Альфонзул, и у охотников, несмотря на практически бесконечное терпение, начинали сдавать нервы.

Грудень и так не баловал их хорошей погодой, но когда небо с самого утра заволокло тучами, а ветер хлестал безжалостно, срывал низко надвинутые капюшоны, басовитым гудением в голых ветвях пугал лошадей и бросал в лица горсти дорожной пыли, в груди предательски заныло. К вечеру из потемневших облаков, скребущих брюхом по кронам деревьев, посыпала сначала мелкая снеговая крупа, а потом медленно начали опускаться крупные хлопья. Ветер озадаченно притих, изредка поскуливая под ногами.

Дороги развезло в считанные часы. И без того неудобные тропки превратились в месиво грязи и воды, противно хлюпали под копытами у лошадей, которые погружались в жижу по самые бабки, недовольно вскидывали головы, беспокойно прядали ушами.

— Проклятье, — выругался Делик, кряжистый, медведеподобный охотник, когда его лошадь, соловая мощная кобыла, споткнулась и едва не сбросила всадника в грязь. — Мешок с навозом!

Кобыла возмущенно всхрапнула и ударила копытом по луже, разбрызгивая грязь в стороны. Делик раздраженно дернул повод, заставляя лошадь вскинуть голову и присесть на задние ноги.

При желании могучий мужчина мог сломать ей шею одним рывком — столько силы таилось в теле этого человека. Среди товарищей прижилось его прозвище — Медведь, заслуженное во время одной из вылазок в зимний лес. Связка тогда выслеживала гуля, и Делику не повезло наткнуться на шатуна. Тишину соблюдать требовалось неукоснительно, а запах крови мог бы привлечь и других Тварей, поэтому охотник на глазах у товарищей по связке удавил медведя голыми руками. Когда же на глаза людям неосведомленным попадалось грозное оружие этого охотника — два топора-бабочки с заточенными полукружьями лезвий по обе стороны, — поджилки тряслись не только от вида могучих рук и бычьей шеи, на которой красовалась красно-черная татуировка.

— Хватит животину мучить, — флегматично заметил Кэй Меткий, поправил колчан на спине и натянул капюшон еще ниже, стараясь прикрыться от падающих хлопьев снега. Животина согласно помотала мокрой головой и дернулась вперед, заставляя Делика просунуться за поводом.

Одноглазый охотник, на манер разбойничьих атаманов прикрывающий пустую глазницу полоской черной бархатной ткани, был на редкость спокойным и рассудительным, говорил мало, предпочитая больше действовать. Только в отличие от товарищей по связке, первым делом хватался не за клинки, а за лук, из которого мог распять четырьмя стрелами бабочку в считанные мгновения с четырехсот шагов.

Неро покосился на товарищей и только тяжело вздохнул. Это была самая невыносимая часть их работы — доставить жителей в целости и сохранности под защиту стен. Да только вот сказать об этом было куда проще, чем сделать. Они тащили с собой весь тот скраб, который можно унести и нельзя — телеги, груженые под самый верх, тоскливо скрипели и угрожающе клонились в стороны на каждой мало-мальски заметной яме. Будь связка в одиночестве, они бы добрались до Альфонзула за суточный переход, а сейчас же в дороге они были уже два дня, передвигаясь с непозволительно медленной скоростью.

Громкий вопль, сопровождаемый причитаниями и предсмертным скрежетом лопнувшего от перегрузки дерева, заставил связку нервно осадить лошадей и схватиться за оружие. Через несколько мгновений удалось выяснить причину столько громких отчаянных криков — одна из телег опасно накренилась, и часть столь тщательно оберегаемого имущества оказалась в жидкой грязи под ногами лошадей. Вокруг многострадального средства передвижения бегал, размахивая руками, хозяин и причитал. Его жена и двое ребятишек, продрогших, с синими губами, стояли поодаль и страдальчески морщились.

— Чтоб вас всех, — ругнулся Неро и спешился.

Краем глаза заметил, как Зотик, его ученик, дернулся было вниз, стараясь держаться как можно ближе к учителю, но Делик придержал его за локоть и с несвойственной людям его размеров ловкостью соскользнул со своей кобылы.

Лошадь, опустив голову, безнадежно шарила мягкими губами по рукам хозяина, тянулась в сторону, насколько позволяла правая оглобля. Обломок левой выпал из ременной петли и валялся в грязи на земле. Как выяснилось, на небольшом спуске заднее колесо соскочило с оси и, хлюпая, ускакало куда-то в кусты. Один из мальчишек, повинуясь едва заметно сдвинутым бровям темноволосого охотника, продрался сквозь живую изгородь и выудил беглеца, порядком измазавшись и промокнув до нитки.

— Надо было отряды солдат просто приставлять к ним, — сплюнул на землю Виат, сверкнув светлыми глазами. — На наш век забот хватит и без того, чтобы нянчиться с этими неумехами.

Женский любимчик, избалованный и совершенно несдержанный, но прекрасный мечник и талантливый стратег. А уж когда в его руки попадала гитара — так все охотники в Гильдии собирались в обеденном зале и как завороженные слушали мягкий низкий голос, переливающийся и струящийся подобно неторопливой реке.

Сейчас он нетерпеливо провел рукой по гриве пшеничных волос, смахивая прозрачные капли, которыми снежинки осели на прядях, и раздраженно стукнул кулаком по луке седла. Караковый жеребец, привыкший к подобным выходкам хозяина, меланхолично переступил с места на место и вновь встал, словно статуя.

— Уймись, — беззлобно посоветовал Лусус и вытянул ноги, откидываясь назад, спиной на лошадиный круп. — Все равно сегодня не успеем в город. А это значит, что еще одну ночь придется провести под открытым небом. И пора бы уже останавливаться — смеркается. Эй, Неро, слышал? Или ты хочешь, чтоб лошади все ноги себе переломали в этой мешанине по темноте?

Командир связки только дернул плечом, разглядывая расщепленную ось телеги. Лусус всегда давал дельные замечания, только не тогда, когда надо. Его за глаза называли то Болтуном, то Акробатом. То, что этот охотник мог выделывать с собственным телом, не укладывалось ни в какие рамки. Впрочем, Твари тоже частенько терялись, сталкиваясь со столь гибким и невероятно быстрым охотником, в стремительности и точности движений ничуть не уступающим самим существам. Два коротких клинка, которыми охотник владел с исключительным мастерством, уже успели прославить своего хозяина не только в рядах товарищей по Гильдии.

— Лусус прав, — со вздохом признал Неро и отряхнул руки. — Телегу до утра почините, иначе все, что в ней, либо потащите на себе, либо бросите здесь, — последнее относилось уже к угрюмому селянину.

Мужик мрачно кивнул головой и отправился распрягать лошадь. Жена его бросилась к возу и быстро вытащила два тонких одеяла, укутывая в них продрогших детей.

Два десятка селян, тихо переговариваясь, сноровисто начали готовиться вновь остаться на ночь посреди негостеприимного бора: погода даже и не думала сжалиться нал уставшими путниками.

Отсыревшие дрова горели плохо, давая больше дыма, чем огня. Зотик, потирая слезящиеся глаза, поднялся и пересел в другое место, уходя от дымной струи. Медведь хмыкнул и чуть подвинулся, освобождая пареньку место рядом с собой.

— Что, малец, тяжеловато? — Виат сидел, сгорбившись и пряча озябшие руки под плащ.

Мальчишка только вздохнул и отважно помотал головой, опасаясь насмешек со стороны неугомонного светловолосого охотника. Но мечник, видимо, настолько устал, что только сочувственно пожал плечами и прикрыл глаза, мгновенно проваливаясь в дрему — охотники умели спать даже на ходу. Тогда, когда есть время и возможность.

Зотик поднялся и медленно, обхватив себя за плечи, отошел к стоящему вне освещенного костром круга Неро. Темноволосый охотник даже не шевельнулся, так и продолжал стоять, скрестив руки на груди и вглядываясь в вязкий мрак.

Ночи становились все темнее, а Тьма — все сильнее. Просачивалась в души холодящим ужасом, опутывала цепями страха разум, стискивала сердце безжалостными когтями. Снег погребальным саваном опускался на мерзлую землю, узорами ложился на мокрые плащи; легкие снежинки мягко вспархивали от дыхания, облачками пара вырывающегося изо рта, и оседали на ладони крохотными капельками влаги.

— Ты чуешь? — тихо спросил мальчишка у наставника, не надеясь на ответ. — Она совсем близко, опаляет спину дыханием. Но оно не горячее, как у живых. Мертвое. Холодное.

Неро несколько томительных мгновений молчал, словно не слышал слов своего ученика.

— Ветер доносит смрад, — хрипло проговорил он, застывшим взглядом пытаясь пронзить неподатливую темень. — Твари близко, и они идут по нашим следам.

— Мы сможем защитить их? — кивнул вихрастой головой паренек в сторону костров, возле которых жались в тщетной надежде согреться их подзащитные, и дрожь пробежала по худому телу.

— Я не знаю, — голос наставника был поразительно тих.

Нет смысла лгать и обнадеживать, когда Смерть уже избрала для себя цели. Жалкая пятерка охотников против неизвестно какого количества Тварей — быстрых, сильных, умных. И пылающих ненавистью ко всему живому. Особенно к тем, кто может хоть что-то им противопоставить.

Мальчишка быстро отошел к костру, где деловито и без лишней спешки готовились к бою охотники. Никто из них не знал, сможет ли пережить эту ночь, но каждый был готов зубами вырывать право на жизнь у тех, кто пришел в этот мир без приглашения.

— Зотик, — схватил за плечо мальчишку Кэй и пристально вгляделся в спокойное лицо юнца. Маска, за которой скрывался ужас перед будущим, которого может не быть. — Что бы ни случилось — не отходи от костра. Они…

— …боятся огня, — кивнул мальчишка, и зрачки неестественно расширились. — Я помню, Кэй.

— Вот и славно, — лучник одобрительно хлопнул паренька по спине и взял в руки лук.

Слабый порыв ветра, испуганного, затихающего, донес до них хриплое клокотание, вырывающееся из глоток Тварей, тихий шорох осторожных шагов, и за границами света то тут, то там замелькали бледно-зеленые огоньки ненавидящих глаз.

Зотик сглотнул и немного неловко вытащил из ножен меч-бастард, скованный под его руку. Светлая сталь с вкраплениями серебра ободряюще подмигнула хозяину бликом от костра.

Звонко щелкнула тетива, и тишина взорвалась многоголосым воем — Кэй никогда не промахивался. Испуганно завопили люди, подобно стаду бессмысленно сбиваясь возле костров, в ужасе глядя на враждебную темноту, протянувшую цепкие щупальца к тлеющим уголькам жизни.

«Не отходи от костра», — билось в голове мальчишки, когда Делик сорвался с места, сверкнули топоры, обрушиваясь на выскочивших словно из ниоткуда Тварей, разрубали крепкие черепа, крошили кости, отшвыривали тяжелые тела в стороны.

«Не отходи от костра», — звоном тетивы отдавалось в висках, и стрелы с широкими наконечниками-срезнями без промаха выбивали существ из плотной стены живой Смерти, что окружила огрызающихся, желающих жить людей.

«Не отходи от костра», — свистел в ушах яростный шелест двух коротких клинков, и Лусус стремительно расчерчивал темноту точными и быстрыми ударами, взвивался в прыжках, изворачивался, проскальзывал между оскаленными пастями, и сталь вгрызалась в бронированные шкуры.

«Не отходи от костра», — врывался в сердце отчаянный вой Тварей, переходящий в хрип, когда ловкими ударами сверкающая сталь хлестала в руках светловолосого, скалящегося Виата, обрывала чуждые жизни и торжествующе шипела, купаясь в черной дымящейся крови.

«Не отходи от костра», — пел клинок в руках наставника жуткую погребальную песнь, ткал в воздухе узоры, бликовал в яростных отблесках языков пламени, гудящей стеной вырастающей между Тварями и людьми.

«Не отходи от костра», — стенал в ушах предсмертный хрип Медведя, оседающего на окровавленную землю с разорванной глоткой; выл отчаянием звон сломавшихся клинков в руках мгновенно погибшего Лусуса, когда незамеченная им Тварь прыгнула ему на спину; рыдал колокольчиками стон порванной тетивы Кэя, бессмысленно глядящего на темное небо мертвыми глазами; плакала помутневшая сталь длинного меча, с жалобным звоном упавшего на мерзлые комья земли, выскользнув из разжавшихся рук, и пшеничные волосы, слипшиеся от крови, разметались по снеговому савану.

Смерть подкралась тихо, едва слышно, почти ласково коснулась шеи и отпрянула назад, хрипя и содрогаясь в конвульсиях, когда не пробовавший крови меч-бастард впервые отнял не-жизнь, но вновь упорно сверкнула желтизной в глазах следующей Твари.

Боль вспыхнула и почти сразу погасла, еще несколько мгновений позволяя ощущать себя живым и слышать крики погибающих людей, оставшихся даже без той жалкой защиты, что у них была.

А потом все погасло, сметенное безжалостным мраком, нетерпеливо надвинувшимся со всех сторон.

Небо сыпало снеговой крошкой, плакало хлопьями мокрого снега, тихо ложащегося на прожженную кровью подмерзшую землю, старательно укутывало последнее пристанище невесомой белой дымкой, хоронило отнятые жизни.

Оно будет долго хранить эту тайну.

***

— Questo teino ancora di sdivo.[1]

Тягучая, плавная речь коснулась неслышащих ушей и словно пробудила что-то в груди. Глухо бухнуло сердце — раз, другой… Где-то на самой границе сознания ворочалась обжигающая боль, но она долетала до него словно сквозь плотную пелену. Тело было совершенно чужим — неподвижным, холодным и непослушным. Он даже не сразу почувствовал осторожные прикосновения, которые сначала согрели теплом озябшую кожу, а потом стали обжигать горячими искрами.

Глаза ему удалось открыть с трудом: веки были тяжелыми, словно налитыми свинцом. Когда же ему наконец это удалось, на мгновение душу захлестнул ужас — ослеп! Но потом темнота понемногу стала рассеиваться, светлеть, и он смог разглядеть очертания двух фигур, склонившихся над ним.

Один из смутных силуэтов резко поднялся, вскидывая голову, и исчез из поля зрения.

— Smeitter di armeggiare si con carrogero[2], — низкий бархатный голос исказился презрением.

Зрение потихоньку возвращалось, и силуэты начали обретать четкость. Словно выходя из тумана, проявлялись черты лица того, кто стоял рядом: темные, почти черные глаза, обрамленные длинными, густыми ресницами; мерцающая фарфоровая кожа, гладкая, бархатная; изгиб чувственных губ, сейчас закушенных, словно в беспокойстве; струящиеся золотые волосы, локонами ниспадающие на хрупкие плечи.

Вскинуться, забыв про боль, впитать красоту, открывшуюся столь внезапно…

— Успокойся, человек, — звенящий серебром голос словно обнял за плечи, заставляя подчиниться. — Ты слишком слаб. Потерпи еще немного.

Теперь он почувствовал холод, пробирающий до костей. Ледяной, безжалостный. Но даже это обрадовало его — если он ощущал его, значит, был еще действительно жив. От ладоней необычной девушки волнами расходилось тепло, задерживалось в тех местах, где разъяренным василиском ворочалась боль, успокаивало, избавляло от муки.

Через некоторое время он смог приподняться на локте и тихо застонал от того, что предстало его глазам: окровавленный снег, мягкий, словно пух, укрывающий незрячие глаза, изломанные тела, разметанные в стороны поленья костров, поблескивающий льдистым металл клинков.

Из горла вместо слов вырвался лишь нечленораздельный горловой рык; он поднялся, несмотря на боль, покачиваясь, добрел до хрупкого тела и рухнул на колени, с неугасающей надеждой коснувшись запрокинутого вверх лица с плотно сомкнутыми веками. Кончики пальцев обожгло холодом, и он бессильно прижался лбом к застывшей груди.

Теплые руки мягко обняли за плечи, заставляя отстраниться.

— Слабые всегда гибнут первыми, человек, — тихо прошептал серебряный звон колокольчиков.

— Я мог спасти, — выплюнул он пересохшими губами.

Она лишь покачала головой, и золото волос взметнулось вверх невесомым облаком.

— Твое право на жизнь еще не исчерпано, человек, — низкий голос хлестнул по обнаженным нервам, заставляя вздрогнуть и вскинуть глаза.

Тот, второй, был высоким, широкоплечим, с изумительными шоколадными глазами, обрамленными снежно-белыми ресницами; кипенные волосы были затянуты в косу, перекинутую на спину.

Нечеловечески красивые и столь же опасные.

Фейри.

— Неро, — прошептал он, когда понимание происходящего, наконец, захлестнуло его. — Мое имя — Неро.

***

С тех пор, как они отъехали от Цитадели, Хес не произнес ни слова. Просто молча гнал коней вперед, не отвечая ни на расспросы, ни на нападки удивленного и недоумевающего Ролло, пытающегося вызвать в друге хоть какие-то эмоции или ответную реакцию. Исэйас видел в серых глазах беспокойство, тоску и… страх. Глубоко запрятанный, задавленный, но тем не менее существующий. Было сложно поверить в то, что охотник может чего-то бояться, но это было неоспоримым фактом, и этот ужас сейчас овладел его душой, не давая свободно вздохнуть.

— Хес, — тщательно подбирая слова, Исэйас остановил мужчину возле жеребца, с которого охотник снимал сумки, пока Ролло возился с костром, — в чем дело? Куда мы едем? Мы — ведомые, но я не хочу чувствовать себя слепым котенком, которого тащат на веревке к ближайшему пруду.

Хес поднял на него тяжелый взгляд — в глазах поселилось какое-то чувство загнанности и безнадежности. Молча постоял мгновение, развернулся, закидывая сумки на плечо, и отошел к костру. Послушнику оставалось только сжимать кулаки — фейри уперся, и из него невозможно будет вытянуть ни слова.

Темное время суток было холодным настолько, что даже костер, пылающий всю ночь, несмотря на то, что мог привлечь внимание незваных гостей, не позволял согреться, и Исэйас безуспешно кутался в походное одеяло. Хес исчез уже почти два оборота назад и до сих пор не появился — Ролло серьезно обеспокоился, это было заметно по напряженной позе и постоянно блуждающему по темной стене деревьев взгляду. Спустя еще четверть часа оборотень потянул носом воздух, подхватился с места и исчез в ночной мгле, растворившись в ней без единого звука.

— Вот ты где, — перехватил баггейн мелькнувший кулак: все-таки подкрадываться к Хесу опасно для здоровья. — Сбежал, как девка обиженная. Что происходит?

Откровенно говоря, молчаливость охотника пугала Ролло не меньше, чем серьезность Исэйаса, не отрывавшего испытующего взгляда от Хеса. Оборотню казалось, что мальчишка сильно изменился буквально за несколько дней: из глаз исчезла детская восторженность и наивность, а на смену им пришла некая зрелость, уверенность и спокойствие. В какой-то мере этот паренек стал противовесом вспыльчивости Хеса, и когда он видел их вместе, создавалось впечатление, что это две половины единого целого. Да и оборотень замечал, что охотник, хоть и пытается этого не показывать, оберегает мальчишку с отеческой заботой.

— Пошел ты, — зашипел Хес и выдернул руку из хватки баггейна. Ролло удивленно вскинул брови. — Катись в Бездну.

Всякому терпению и лояльности однажды приходит конец, стоит лишь пересечь невидимую черту.

Кулак Ролло мелькнул в темноте, но фейри оказался проворнее: перехватил руку, ударил под локоть и до хруста вывернул, заставляя оборотня болезненно охнуть, разворачиваясь спиной к охотнику, и согнуться. Он чувствовал, как растрепанные волосы охотника щекочут обнаженную шею — несмотря на холода, баггейн в силу своей звериной сущности не испытывал неудобства от того, что оставил куртку у костра. Но именно сейчас, без дополнительной защиты хорошо выделанной, плотной кожи, Ролло почувствовал себя… слабым. Потому что стоящее за ним существо было неизмеримо сильнее: страдающее, а оттого разгневанное и ненавидящее.

— Маловат еще, — от змеиного шипения и неприкрытой ярости в голосе волосы встали дыбом. — Наберись силенок, Низший, прежде чем бросать мне вызов.

Это был не Хес. Просто не мог быть им. Баггейн всем телом ощущал враждебное существо, полное гнева, клокочущего в груди, готовое причинить вред любому, даже другу.

— Хес, что… — удар в поясницу заставил его повалиться на колени. Перед глазами вспыхнули искры, а в затылке запульсировала обжигающая боль, неподвижностью растекшаяся вниз по позвоночнику.

— Я сказал — заткнись, — голос изменился.

Ролло, почувствовав, что его больше никто не держит, с трудом обернулся и изумленно застыл. Хес сорвал с себя цепочку и опустился на землю, обхватив руками плечи — его колотила крупная дрожь, глаза плотно зажмурены, а губы закушены до крови.

— Проклятье… — хрипло прошептал баггейн, пораженно глядя на сжавшегося на земле друга.

Вся злость на охотника испарилась в одно мгновение, а на смену ей пришла боль. Не жалость — Ролло знал, как злит подобное Хеса, — а именно боль. За этого несносного фейри, ввязавшегося в очередную авантюру, которая причиняет ему страдания, за беспечного друга-охотника, взвалившего на свои плечи слишком многое.

Исэйас появился совсем внезапно, и Ролло даже подумал, что мальчишка, скорее всего, подглядывал — как показала практика, любопытство в нем всегда пересиливало даже чувство опасности. Рыжий паренек оказался рядом с охотником и, ничуть не опасаясь невменяемого состояния фейри, обнял его за плечи, словно маленького ребенка. К немому изумлению Ролло, Хес не только не убил мальчишку на месте, но даже не оттолкнул — только застыл, словно изваяние.

— Темный, я не могу так больше! — низкий рык прокатился по ночному лесу, и фейри забился, словно в конвульсиях. Исэйас испуганно отпрянул в сторону.

Ролло даже не представлял, что делать. Серебряные глаза Хеса изменились, сверкнули золотом, а зрачок вытянулся в узкую щелку. Пахнуло смертью — перед ними стоял Неблагой фейри, Вечерняя Звезда дома Туата де Даннан.

— Иди сюда, сволочь! — от перекатывающегося в глотке рыка остановилось дыхание.

Не успел послушник изумиться, с кем разговаривает явно спятивший Хес, как вопрос разрешился сам собой.

— Я все думал, когда же ты меня заметишь, — голос, казалось, звучал сразу отовсюду.

Из темноты соткался силуэт, и в неверные отблески мелькающего за деревьями пламени вступил человек. На голову выше Хеса, широкоплечий и поджарый, гибкий, как ласка. Темно-медные волосы, заплетенные в замысловатую прическу, отсвечивали жарким огнем, а медовые глаза были полны ненависти. Тонкие губы презрительно искривились, когда незнакомец окинул взглядом дрожащего, словно от озноба, Хеса.

— Ты жалок, Хеспер, — выплюнул он. — Не можешь даже закрыться, чтоб не чувствовать боль так любимых тобою людишек.

— Не я себя проклял, — прошипел охотник и сжал кулаки.

— Ты предал нас, — пожал плечами фейри. — Сделал свой выбор, так теперь расплачивайся за него.

— Что я и делаю, — фыркнул Хес, постепенно обретая контроль над собственным телом. — Но совершенно не могу понять, что здесь забыл ты, Юфем.

Боль, раздирающая плоть, слегка поутихла, задавленная лишь усилием воли, но это ненадолго. Слишком близко к границе с Тир-Нан-Ог. Слишком крепко он связан нерушимыми узами с этой землей, умирающей от вторжения чуждых существ. И фейри чувствовал ее боль как свою — невыносимую и совершенно неподконтрольную разуму. Чувствовал так же, как и смерть каждого из охотников, переживая миг, когда душа покидает тело, вместе с каждым из них. Но чем ближе к границе с землями фейри, тем слабее магия амулета, хоть немного приглушающая муку. Таково было проклятие, наложенное на него Князем Неблагого Двора, запечатанное десятком жизней погибших в той схватке от меча Хеса фейри.

— Ты все понимаешь, — оскалился фейри, и даже жуткая ухмылка не испортила прекрасного лица. — Убить тебя стало для многих из нас делом чести.

Хес рассмеялся. Издевательски, заставив побледнеть от гнева своего врага, и столь заразительно, что Исэйас и сам не заметил, что хихикает в кулак, а Ролло едва сдерживает широкую улыбку — вырывающиеся из-под контроля чары начинали действовать.

— О какой чести ты говоришь, Юфем? — отсмеявшись, спросил он. — Уж не о той ли, что сподвигла тебя бить в спину? Признайся, ты просто метишь на освободившееся место.

Разъяренный противник ничего не ответил, просто метнулся вперед, вытягивая из ножен блеснувший клинок. Столь быстро и незаметно, что Исэйасу почудилось, что он просто исчез и вновь появился уже совсем рядом с Хесом.

Охотник сорвался с места, уворачиваясь от свистнувшего клинка — его оружие осталось возле костра, притороченное к седлу Силеста. Вспыхнули разноцветные нити ворожбы, и медноволосый фейри отскочил в сторону, едва успев поймать на меч длинную, выметнувшуюся с самой земли прозрачную плеть. Ее конец свистнул над самой головой уклонившегося Неблагого, с воем снес верхушку дерева и рассыпался мерцающей пылью.

— Идем отсюда, — прошипел Ролло, подхватил под локоть застывшего Исэйаса и потащил подальше от места схватки.

— Но Хес… — попробовал было возмутиться послушник, но оборотень бесцеремонно перехватил его за шиворот и встряхнул так, что зубы клацнули.

— Пусть его, — фыркнул баггейн. — Мы ему только помешаем, а так, глядишь, и злость свою сорвет, да успокоится.

Юфем атаковал снизу, длинным, косым восходящим ударом, стараясь достать своего противника, но Хес с легкостью изогнулся, пропуская клинок мимо, скользнул вперед, поднырнул под руку врага и с силой ударил по локтю, одновременно атакуя силовой волной. С жутким влажным треском сломались крепкие кости, а рыжеволосый отлетел в сторону, оглушенный, раздавленный, с раздробленными ребрами.

Подняться он не успел — ощутил чужую руку на горле, и его подняли вверх, с земли. Фейри с трудом открыл глаза, задыхаясь и пытаясь переломанными пальцами разжать стальную хватку.

Стоящий напротив него охотник уже мало походил на человека. Они не могут быть столь прекрасными, и столь жуткими одновременно. Хес еще не принял боевой облик, но одного взгляда в пылающие бешенством, нечеловеческие глаза становилось достаточно, чтобы потерять всякое самообладание.

— Ты совсем обезумел, Хеспер, — с трудом прохрипел проигравший, чувствуя, как одна рука обвисла плетью после короткого удара охотника.

— Точно, — с невыразимым удовольствием протянул Вечерняя Звезда и чуть сжал пальцы.

Фейри забился в конвульсиях, отчаянно цеплялся за жизнь.

— Больно? — почти сочувственно спросил Хес. — Знаешь, сколько лет я живу с болью? Она стала частью меня — неотделимая, неутихающая ни на мгновение. Здесь, — он коснулся тонким пальцем виска, — и здесь, — рука почти ласково легла на грудь поверженного противника, вызвав короткую вспышку боли, от которой помутилось сознание. — И знаешь, сколько было вас таких, желающих доказать, что они сильнее Вечерней Звезды?

— Ты не можешь даже принять боевую форму, — он попытался сказать это презрительно, но из передавленной глотки вырвался сип, и прозвучавшая фраза вышла жалкой.

— Я не могу в человеческом облике использовать всю свою силу, — досадливо поморщился Хес, сверкнул длинными клыками и рывком подтянул жертву к себе. — Хочешь, я расскажу тебе, что происходит с силой, когда ее не используют? Она перегорает, Юфем. Выжигает мое терпение огнем, проносящимся по венам, опаляет разум болью. А потом понимаешь, что не можешь связно мыслить, не можешь дышать — остается только сжаться в отчаянной попытке пережить эту пытку.

Пальцы на горле продолжали неумолимо сжиматься, и перед глазами медноволосого фейри все плыло — жизнь уходила из совершенного тела.

— Но хуже всего то, что я продолжаю чуять вас, — прошипел Хес, и в сейчас золотых глазах вновь сверкнуло безумие, алыми искрами проскользнуло по радужке. — Таких, как ты, словно гончие псы, следующих по моим следам, не давая забыть то, что я совершил. То, что вы называете предательством, а я — сменой приоритетов. Может, эти ублюдки-рясочники были правы, и таких, как мы, не должно существовать?

Безумие и ярость полностью овладели душой Вечерней Звезды. Хес больше не мог контролировать силу, рвущуюся из глубины его сущности, не мог справиться с помутнением собственного рассудка, которое столь долго сдерживал. Тоска и невыносимая боль разлилась по грудной клетке, не давали вздохнуть, мешали даже видеть.

— Хватит! — отчаянный вопль вырвал его из мутной пелены забвения.

Исэйас, бледный, растрепанный, с длинной царапиной на щеке, оставленной гибкой веточкой кустарника, сквозь который он продирался, вывернувшись из крепкой хватки баггейна, стоял совсем рядом с ним и расширенными от ужаса глазами наблюдал за Хесом. Этот полный страха взгляд на мгновение отрезвил охотника, но спустя лишь миг ярость вспыхнула в нем с новой силой.

— Действительно, довольно, — он улыбнулся, оскалившись, словно бешеный волк.

И сжал пальцы, выдавливая дыхание из своего беспомощного противника. Безжизненное тело осело на землю безобразной грудой, даже не похожей на тело некогда живого существа.

Хес поднес руку к глазам, сжал кулак и повернулся к застывшему мальчишке, онемевшему, неверящим взглядом шарящему по мертвому медноволосому. Склонил голову набок, разглядывая послушника отстраненно, чуть любопытно, но с какой-то хищной алчностью.

— Я вижу твою душу, — промурлыкал он и в одно движение оказался рядом. — Они называют меня Ловцом Душ именно из-за этого. Я могу забрать ее у тебя, и она придаст мне достаточно сил, чтобы разметать останки Князя в серую пыль. Хочешь, я окажу тебе такую честь?

— Хватит, — повторил мальчишка, твердо взглянул в полыхающие безумием глаза и внезапно отвесил пощечину не ожидавшему такого фейри.

Хес отшатнулся, недоуменно прижимая ладонь к горящей щеке, и глаза стали стремительно меняться, наполняясь лунным серебром. Вспыхнули ужасом, метнулись к безжизненному телу противника… И охотник завалился назад, теряя сознание — прямо в объятия неслышно возникшего за спиной баггейна.

***

Лежать было тепло и удобно. Ноющее тело, словно побитый пес, жалко стонало и отказывалось повиноваться — все члены, казалось, налились свинцовой тяжестью. В голове гудело, воспоминаний о произошедшем почти не было, только редкие обрывки образов и звуков мелькали перед закрытыми глазами.

— … замерзнет, — голос доносился словно издалека, приглушенный и немного испуганный.

— Я уже все одеяла тебе отдал! — возмущение, скользившее в тоне собеседника, едва не заставило его ухмыльнуться.

— Но он холодный! — говоривший легко коснулся его лба, и на мгновение ему захотелось отшатнуться.

Как же он не любил, когда кто-то касался его. Чужие руки для него были похожи на лапы паука и оставляли после себя мерзкие ощущения, липкие, словно тенета насекомого — фейри всегда были слишком совершенными, чтобы их любить. Люди могли их только вожделеть — или ненавидеть. Яростно и неприкрыто.

Но в этот раз желание отстраниться мелькнуло и исчезло. Касание не несло в себе угрозы, наоборот, рука была теплой, осторожной, и чувствовалось, что ее обладатель искренне обеспокоен состоянием Хеса.

Глаза ему удалось открыть с неизвестно какой по счету попытки, и он сразу же пожалел об опрометчивом решении — свет от костра резанул по глазам, от чего те сразу же заслезились.

— Он вон уже очнулся, — Ролло склонился над завозившимся Хесом и внимательно его разглядывал. — Ты, болезный, больше ни на кого бросаться не будешь?

Из-под одеяла выстрелила рука, вцепилась баггейну в воротник и хорошенько встряхнула.

— Хес, — укоризненно проговорил оборотень, аккуратно разжимая пальцы, сомкнувшиеся на отвороте рубахи, — я тебя сейчас обратно в забытье отправлю. Ты такой тихий, когда спишь клыками к стенке, что я даже начинаю верить в то, что передо мной совершенно невинное существо.

Ответом ему было насмешливое фырканье.

Храбрится, стервец. А в глазах виден самый настоящий ужас — видимо, вспомнил, что едва не сотворил.

Хесу было действительно страшно. От того, что сорвался, что не смог контролировать безумие, тлеющее в душе у каждого Неблагого, едва не совершил непоправимого. Нет, ему не впервой убивать людей — к этому он привык и был равнодушен к крови, некогда обагривший его клинок по самую рукоять. Люди — несовершенные создания, но есть в них что-то, что привлекало его всегда. Может, это был столь короткий отпущенный им срок, за который они успевали куда больше, нежели бессмертные фейри, может, способность ярко любить и столь же неистово ненавидеть, может, та самая душа, о которой говорил архиепископ. Он давно уже отчаялся понять, зачем в тот раз встал на пути у Князя, перечеркивая свою жизнь ради ничтожных судеб двух смертных.

Он пытался стать одним из них, пытался осознать все то, что они делают и, главное, для чего, но потерпел сокрушительное поражение. Притворяться похожим на человека просто, люди слепы, не видят дальше собственного носа, но стать таким же, как и они — задача из непосильных. Но только в этом он видел свое спасение — проклятие было наложено на его сущность фейри, и если бы ему удалось изменить себя настолько, что чарам не осталось бы ничего, кроме как разжать свою хватку… Глупо было надеяться на это, искренне верить и с замиранием сердца прислушиваться к себе — сегодня все, что он так тщательно загонял внутрь, вспыхнуло и вырвалось наружу смертью.

И Исэйас едва не погиб, хотя и не понимает этого. В его глазах охотник не видел ни тени страха или отвращения — только беспокойство и глубокое сочувствие. Именно из-за этого Хесу и хотелось взвыть в голос, выплеснуть боль, но ночные концерты на луну — прерогатива оборотней и вурдалаков. Вон и Ролло как-то странно на него поглядывает — Хес был готов поклясться, что все, происходящее у него в мыслях, отражается на его лице, и уж кто-то, а друг всегда сможет понять, что у охотника на уме.

Послушник возился возле костра, погромыхивал походным котелком, что-то сдавленно шипел себе под нос. Это было настолько забавно, что Хес не выдержал и с трудом приподнялся, ощущая ломоту в костях: хоть Ролло и Исэйас не заметили, но Юфем не раз задел его, поломал кости, вывихнул суставы, и теперь тело неторопливо регенерировало само себя. До утра придет в норму, и охотник перестанет кривиться при каждом движении.

Мальчишка, наконец, справился с чуть погнутой ручкой походной посуды, зачерпнул оттуда и протянул Хесу, который уселся на лежанке, подтянув под себя ноги и по уши закутавшись в пожертвованные одеяла, кружку с горячим отваром. Охотник осторожно взял ее в руки и подозрительно принюхался: а вдруг Исэйас просто хорошо притворяется и сейчас решил отравить фейри, чтоб не было подобных инцидентов в будущем? Впрочем, Хес подозревал, что кулинарные опыты послушника просто сами по себе срабатывают не хуже специально изготовленного яда.

Пар, поднимающийся от горячей жидкости, пах горьковатой зимней травой и размолотым корешком, в простонародье называемом бесогоном за успокаивающее действие. Хес чуял что-то еще и не мог понять, что именно, но опасений приятный пряный запах не вызывал, поэтому он сделал осторожный глоток. На вкус отвар оказался более противным, чем можно было бы предполагать по запаху, но Хес переборол гримасу, едва не скользнувшую по лицу. Мальчишку обижать не хотелось.

— Кто это был? — как бы невзначай спросил послушник, косясь на Хеса из-под челки.

На ответ он не надеялся, но напряженное молчание и недомолвки, что окружали охотника плотным кольцом, его раздражали. Послушник был уверен в том, что если уж они идут к одной цели, то тайн, которые могли бы стоить спутникам жизни, у мужчины быть не должно. И сегодняшнее происшествие только лишнее доказательство тому. Исэйас до конца не понял, о чем говорил напавший на них фейри, но стало ясно одно: Хес когда-то натворил дел, за что сейчас и расплачивался. И любопытство настойчиво требовало хоть малую часть информации о том, что некогда произошло — все-таки черноволосый мужчина не был обычным. Его нельзя было назвать фейри из-за странного отношения к людям, но нельзя было назвать и человеком — из-за его сущности, совершенно противоречивой и непонятной.

Исэйас даже вздрогнул, когда в полной тишине глухо прозвучал голос Хеса.

— Смотри, попадет тебе, Вечерняя Звезда, — она рассмеялась и шутливо ткнула его раскрытой ладонью в плечо.

— Князь уже привык, что от меня одни проблемы, — хмыкнул фейри, зарылся лицом в густой шелк золотых волос и с наслаждением вздохнул запах свежескошенной травы. — К тому же, завтра Большой Выезд, а перед ним прощаются все промашки.

— Связь Благой и фаворита Неблагого двора — промашка? — она вскинула тонкие брови и доверчиво положила ему голову на плечо. — За такое обычно отлучают от двора или без разбора казнят.

— Ты живешь прошлым, Леверн, — Хес поцеловал ее в висок и сжал узкую ладошку, ласково поглаживая тонкие пальцы. — У нас половина Высших втихую таскается к вашим. Противоположности притягиваются, знаешь ли.

Она ничего не ответила, только с некоторой печалью вздохнула и пустила по легкому ветерку горсть невесомых семян. Ветер послушным зверьком скользнул вдоль изящной кисти, подхватил подарок и радостно взвился вверх, унося с собой новую жизнь.

Фейри откинула копну волос за спину и легко поднялась на ноги — стремительная, изящная, прекрасная. Он всегда любовался ею: ее красота была не такой, как диковинная, но мрачная притягательность Неблагих — она вся словно светилась изнутри. Наверное, ему, погрязшему в кровавых интригах и междоусобицах, очень не хватало этого света — чистого и теплого.

— Скоро рассветет, — девушка запрокинула голову, на мгновение замерла, рассматривая светлеющий небосвод. — Мне пора.

Он поднялся вслед за ней и легко повел рукой. Тугой воздух хлестнул струями, свился в плети, и рядом послушно взрыл землю копытом ветряной дух.

— Хес, — она посмотрела на него сверху вниз, когда уже была верхом, и в темных, почти черных глазах затаилась какая-то тоска, — будь осторожен во время Большого Выезда.

Он кивнул и хлопнул серебристо-стального жеребца по крупу. Сильф сорвался с места, взвился в длинном прыжке и в считанные мгновения исчез из виду, унося на своей спине золотоволосую всадницу.

— Выходи уже, — досадливо бросил фейри через плечо и тряхнул иссиня-черными волосами. — Большей мерзости и придумать нельзя, чем вот так следить за той, кем желаешь обладать. Истекать ядом, прятать ярость, но не решаться бросить вызов. Ты будто шакал, Юфем.

Медноволосый появился почти сразу, как только Хес дал знать о том, что почуял его присутствие уже давно. Презрительно скривился, глядя на Вечернюю Звезду.

— То, что я здесь видел, никак не походит на наши обычные забавы с Благими, Хеспер, — он насмешливо оскалился. — Ты же знаешь правила. Особенно если они касаются того, кого избрал в свои преемники сам Князь.

— Отойди от меня, — фыркнул Хес, — а то желчью мне сапоги закапаешь. Я не соглашался принять бремя правления — у меня есть занятия поинтереснее, чем возиться с такими, как ты — невоздержанными ублюдками, слово которых и гроша ломаного не стоит.

Юфем бледнел с каждым словом — в медовых глазах полыхнула настоящая ненависть, такая, что может толкнуть на самые необдуманные поступки. Вроде нападения на Вечернюю Звезду, находящегося на пике своих сил. Вот только Хеспер ошибся — Юфем пришел сюда не из-за Леверн. А только из-за него, из-за Вечерней Звезды.

Хес даже не стал доставать оружия — просто хлестнул рукой наотмашь, добавляя толику вэрайа, и фейри отшвырнуло в сторону, осыпав осколками сломавшегося клинка, протащило по земле. Оглушенный, он едва мог двигаться, не говоря уж о том, чтобы оказывать сопротивление.

— Юфем, который это уже раз? — задумчиво протянул черноволосый мужчина, даже не двинувшись с места, и серебряные глаза удовлетворенно сверкнули. — Пятый? Тебя опыт вообще хоть чему-нибудь учит? Ты раз за разом терпишь поражение, но упорно продолжаешь пытаться меня убить. Хочешь, я дам тебе пару уроков? Может, хоть так твои шансы повысятся.

— Убей меня, — прошипел фейри, с трудом поднимаясь с земли, сплюнул кровь и выпрямился, нетвердо держась на подгибающихся ногах. — Почему ты каждый раз уходишь?!

Последние слова он почти кричал, вкладывая в них всю боль, накопившуюся за многие годы. Годы, проведенные в тени ненавистной Вечерней Звезды. У него было все — уважение, любовь, сила, высокое положение в жестоком обществе Неблагих… красота, с которой могли сравниться лишь немногие. А именно это и давало ему все остальное: фейри — существа, готовые отдать все за то, чтобы созерцать прекрасное. Их понятия о совершенстве и его значении слишком сильно отличались от восприятия этого же смертными. У них не было желания обладать, но они преклонялись перед тем, что поражало их. Юфем был именно таким, безжалостно уничтожая своих конкурентов и прочно удерживая позиции, но весь его привычный мир рухнул в один миг, когда при Дворе появился Хеспер. Никто не знает, откуда Князь его взял, просто однажды рядом с Повелителем, возвращавшимся с Большого Выезда, появился черноволосый фейри с колдовскими серебряными глазами. И Юфем понял, что в этот раз ничего не сможет противопоставить силе чужака. Он не сразу понял, что тот огонь, вспыхнувший в самой глубине души — не ненависть, не слепая ярость, а восхищение. Необъяснимое, граничащее с безумием. Заставляющее пытаться доказать, что он сильнее, стереть с лица земли само упоминание о когда-то существовавшем Хеспере Туата-де-Даннан.

— Потому что ты не стоишь этого, — жестокие слова хлестали не хуже плети, и Юфем закусил губу до крови.

— Не уходи, — отчаянно прошептал он, чувствуя, как начинает разрушаться его тело от того, что творилось в душе. — Почему ты никогда не смотришь, как уничтожаешь всех вокруг?

Хес оказался совсем рядом, и Юфем почувствовал его дыхание. Тонкие пальцы обхватили лицо, приподняв голову за подбородок, и он столкнулся взглядом с серебряными глазами. В них не было ненависти, не было гнева — только сочувствие. Это чувство было практически неведомо Неблагим, и это открытие настолько поразило медноволосого, что он застыл, не в силах пошевелиться.

— На одной ненависти долго не выдюжишь, Юфем, — мягко сказал Хес. — Найди для себя что-то иное, из чего ты сможешь черпать силы, иначе ты сгоришь. Ярко, но быстро.

Хлопнул его по плечу, будто они были друзьями, одним лишь движением руки вызвал духа ветра, — все Низшие, вне зависимости от принадлежности ко Двору, были готовы на многое ради одного лишь одобряющего взгляда Вечерней Звезды, — и быстро умчался прочь, оставив медноволосого в растерянности и недоумении.

— Зависть — не самое лучшее чувство, — рассудительно заметил Исэйас, поежился и подвинулся ближе к костру.

Хес смерил его взглядом и со вздохом, полным сожаления, отдал ему одно одеяло. Мальчишка обрадовано подхватил предложенное и немедленно закутался в него — только нос торчать остался.

— Это не зависть, Исэйас, — охотник отрицательно покачал головой, задумчиво глядя на яркие языки пламени.

Ролло недоверчиво хмыкнул.

— Так чего ж он до сих пор тебя в покое оставить не мог? — он подбросил еще поленьев в костер, и огонь радостно заурчал, басовито замурлыкал, словно сытый кот, вгрызаясь в толстый дубовый сук.

— Так и не смог простить мне моего поражения, — невесело усмехнулся черноволосый мужчина.

В этот миг природа замирает, словно перед бурей. Затишье, которое сродни мертвенному, обманчиво спокойному сну, окутывает землю, заставляет замирать в страхе, потому что на самой границе слуха уже грохочут неподкованные копыта вороных жеребцов, несущихся быстрее ветра.

Дикая Охота.

Говорят, что в качестве добычи Неблагие выбирают себе души людей.

Бешеные псы несутся впереди, из пастей сочится ядовитая слюна, а шерсть пылает огнем, ярким, кровавым — проклятая свора Кон Аннон. Всякий, кто услышит их полный алчной тоски безумный вой, вскоре обречен отправиться в мир теней.

И тянется по небу за ними грозовая туча, щерящаяся алыми отблесками сверкающих молний. Прижимает к земле деревья и вырывает с корнями, выворачивает и расшвыривает в стороны.

Грохот и оглушающий свист плетей, хохот обезумевших духов и леденящие душу песни Неблагих, возглавляющих Большой Выезд — столь же жуткие, сколь и прекрасные в своей смертоносной красоте.

И пронзает воздух, подобно сверкнувшему клинку, низкий, громовой голос охотничьего рога, призывающего всех волшебных созданий принять участие в ежегодной забаве — Дикой Охоте.

Загнать жертву, настичь и унести вслед за собой в мир духов.

Любой, кто по глупости своей встретится с Большим Выездом, больше не вернется в мир живых — он обречен пополнить ряды мстительных духов, вечно бродящих по земле и потерявших себя в безграничной злобе, либо исчезнуть навсегда, пожранный бездонными глотками призрачных псов.

Только тогда он позволял натуре Темного фейри взять над собой верх — выпускал старательно сдерживаемого зверя и исступленно предавался охватывающему чувству полной свободы — свободы ото всех правил и ограничений, отпускал свое безумие.

Не все возвращались с Дикой Охоты — именно тогда и выяснялись любые споры и ссоры, гремели бои между сильнейшими; проигравший оставался поверженным и брошенным в пыли за Большим Выездом, а победитель и восторженные зрители мчались дальше.

В этот раз все было иначе. Он едва не пропустил тот миг, когда они зашли слишком далеко — на пути у безумного воинства оказалась: перевернутая телега с мертвыми лошадьми, в мгновение ока разорванными призрачной сворой Кон Аннон; старик-возница, чьи распахнутые в смертном ужасе глаза помутнели сразу же, как сила его отошедшей души оказалась впитана довольным Князем; и двое детей — веснушчатый мальчишка и робкая девочка, спрятавшаяся за храбро взглянувшего в оскаленную пасть смерти брата.

И что-то дрогнуло в нем. Рванулось, выжигая остатки разума, бешеным пламенем, льдистым клинком сверкнуло, останавливая брошенное Князем копье.

Он видел в людях то, что было недоступно таким, как он — свет, иногда приглушенный, а иногда — ослепительно яркий, называемый душой. Душой, недоступной и непонятной для фейри. Люди проживали отпущенный им короткий срок с такой жаждой, которой нельзя было встретить среди волшебного народа. Их мотивы поступков оставались для Вечерней Звезды загадкой, но он хотел их понять, приблизиться к тайне, окутывающей их души. И просто не мог уничтожить двух беззащитных существ, чьи сердца светились в окутавшей землю тьме, как две теплых звезды, доверчивым котенком свернувшихся в груди.

— Хеспер! — Правитель был поражен поступком своего преемника не меньше его самого.

Фейри лишь отчаянно качнул головой и скользнул вперед, заслоняя смертных собой.

Один.

Против Дикой Охоты и сотен и сотен безумных существ, жаждущих крови.

Тогда впервые Неблагой Двор увидел истинную силу Вечерней Звезды. Клинки пели в изящных руках, пронзали плоть, кромсали призрачные души, изгоняя, уничтожая без права вернуться. Выло и гудело пламя чар, дивное, необычное в новых оттенках смертных желаний и страстей — и Высшие пораженно отступали, не в силах справиться с безумцем, предавшим их ради жалких смертных.

Князь знал его слабые места, но и он искренне жаждал, чтобы Хеспер одумался, вспомнил, кто он, но терпение его лопнуло, когда небрежным движением Вечерняя Звезда поверг на землю Лионею Буревую, стремительную и прекрасную.

Правитель ударил, безжалостно, жестоко, вложив в произнесенную формулу изгнания весь свой гнев, взяв силы из оборванных жизней своих подданных.

Он так и не смог спасти тех детей.

Остался на земле, жалкий, умирающий, с горящей от проклятия душой, в смертном теле.

Но они не оставили его в покое — слишком сильно было их изумление. Год за годом преследовали его, выслеживали, словно бешеного зверя, не в силах простить собственного слепого обожания.

Его клинок умылся серебряной кровью, а сердце очерствело, когда его руки раз за разом обрывали жизни тех, кто был ему родней — не по крови, а по силе и душе.

Проклятие терзало плоть и дух, смертная оболочка лишала сил, а боль ввинчивалась в разум, заставляя его мутнеть, но он держался.

Сцепив зубы, сжав кулаки, продирался вперед, не желая сдаваться.

Костер испуганно затих, несмело пригнувшись к земле и переползая с полена на тонкие веточки.

Исэйас молча смотрел на пламя, жмущееся понизу, словно побитый пес, и ощущал, как леденеют руки.

Ролло скосился на Хеса, сгорбившегося, замерзшего, с остановившимся взглядом, и пальцы сами собой сжались в кулаки.

Смерть за жизнь, боль за попытку спасти — этот мир прогнил, и заслуживает ли он того, что сейчас делает для него этот фейри?

[1] Questo teino ancora di sdivo — Этот еще жив (пер. с языка фейри).

[2] Smeitter di armeggiare si con carrogero — Хватит возиться с этой падалью (пер. с языка фейри).