Глава VIII

Смерть — это лишь начало.

Так сказала фейри, бросая горсть семян на окоченевшие трупы людей: застывших, изломанных, брошенных там, где застало их последнее дыхание, безжалостно вырванное из груди.

Неро все еще не мог поверить, что его связки больше нет. Не мог осознать, что все, что ему остается — это память о товарищах, ставших ближе родных братьев, ставших его кровью и плотью. Он долго не мог заставить себя подойти и снять с холодных пальцев тусклые перстни, столь же мертвые, как и их хозяева. Ему казалось, что это станет той чертой, линией, из-за которой больше не будет возврата — они исчезнут, как пыль, невесомым прахом рвануться ввысь, развеются по ветру, и он останется один.

С безжизненными камнями золотые ободки каплями ртути покоились на разжатой ладони, и он не мог оторвать от них взгляда — в душе было пусто и гулко, словно в одно мгновение он потерял все: тепло, радость, дыхание… жизнь.

Тихий перезвон серебряных колокольчиков затронул все, что было глубоко скрыто, коснулся напряженных, оголенных нервов и плеснул тоской и болью. Неро вскинул голову, не в силах вынести эту муку, и наткнулся на взгляд темных, без блеска, глаз.

Фейри пела.

Казалось, сама природа склонилась перед льющейся из уст Благой мелодией. Она звучала весенним ветром, полным жизни, плакала осенним дождем, рыдающим над ушедшими, звенела тонким ледком, застывшем на холодных губах, шелестела палой листвой, плащом укрывающим замерзшую землю, опадала вниз узорными снежинками слов на древнем, как сам этот Мир, языке.

Снег расступился, растаял под действием дивных чар, тепло легким облачком поднялось от прогретой земли, и тонкие, словно нити, изумрудные побеги робко проклюнулись, настойчиво и цепко оплетая лежащие на земле тела. Зазмеились, ласково обхватили натруженные плечи, бессильно раскинутые руки, закрыли навеки слепые глаза, плотным ковром расстелились — и зацвели. Ярко, мазками краски вспыхнули на зеленом поле чудные облачные колокольчики — белые, невесомые; склонились траурные сапфировые горецветы, уронили хрустальные капельки росы, словно слезы, скатившиеся по блестящим лепесткам; жизнеутверждающе подняли головки ярко-алые, точно пролитая кровь, огнянки…

И все вспыхнуло, перелилось радугой, взорвалось легкими золотыми огоньками, и снопы искр со звоном порвавшихся цепей рванулись вверх.

Он не сразу понял, что музыка затихла — она все еще билась под самым сердцем, глубоко в груди, и он почуял, что теперь она всегда будет там — будет стучать ровно, сильно, давать силы в минуты отчаяния и боли, выводить из темноты, станет той путеводной звездой, которую он уже отчаялся найти.

Неро сжал кулак, услышал, как робко стукнулись друг о друга холодные ободки колец, и, вскинув глаза к небу, беззвучно поклялся, что более никто не повторит такой участи.

— Несколько опрометчиво, — насмешливо заметил фейри, неодобрительно глядя на свою спутницу, которая стояла, полуприкрыв глаза. — Ваши Боги давно отвернулись от вас. Впрочем, их никогда и не существовало.

Девушка качнула головой и обвела взглядом чистую поляну — ни следа былой схватки, ни единой капли крови не осталось на теплой земле, на которую опускался быстро тающий снежок.

— Садись, — она указала рукой на рыжего жеребца, и Неро удивленно вскинул брови, забывая о том, что еще мгновение назад собирался резко ответить на замечание о Богах мужчине.

— К чему все это? — он чуть опустил голову вниз, набычился, совершенно не понимая, что здесь происходит.

Фейри не жалуют людей. Даже Благие. И уж точно не могут им помогать. А эти не только спасли его, умирающего от ран, вернули к жизни, но не собираются бросать и сейчас. Мотивы, что двигают ими, понятны только им, и это не нравилось охотнику.

— На тебе его метка, — нетерпеливо отозвался мужчина, откинул снежно-белую прядь и легко взлетел на кипенного жеребца, нетерпеливо стукнувшего неподкованным копытом о землю.

Неро продолжал все также молча стоять, изумленно глядя на фейри. Только сейчас он понял, что ведет себя не так, как должен. Он помнил тех несчастливцев, которым довелось однажды лицезреть чудную красоту волшебного народа — вернуть этих людей обратно уже не получалось. Они забывали о сне, о еде — обо всем, — и только мечтательно смотрели куда-то, видели что-то такое, что уже неподвластно обычным людям.

Себя безумным он не чувствовал. Да, совершенство Благих завораживало, но не лишало рассудка, не заставляло забыть о том, кто он есть.

— Кажется, он не понимает, о ком мы говорим, — Благая склонила голову к плечу, внимательно разглядывая охотника. — Ты встречался с ним, заслужил его доверие, получил защиту, но не помнишь этого?

Мужчина застонал и обхватил голову руками, оседая на землю. Слишком много всего навалилось на него разом, чтобы хоть как-то разобраться в происходящем.

Фейри оказалась совсем рядом и ласково погладила его по плечу. Ее спутник закатил глаза и с молчаливым укором уткнулся в гриву жеребцу.

— Вставай, — в серебристом голосе прозвучала сталь, и он не смог не подчиниться.

Словно во сне сел на предложенного коня, ощущая, что тело будто перестало повиноваться.

— Ты едешь с нами, — Благая хлопнула по шее золотистую кобылу, и лошадь с готовностью сделала несколько шагов вперед.

— Куда? — очнулся охотник и замотал головой, сбрасывая чары.

— В Тир-Нан-Ог, смертный, — мужчина послал своего коня вперед. — Раз Хеспер посчитал, что ты достоин доверия, то именно тебе выпала честь рассказать о том, что происходит — мы не можем оставаться в стороне и просто наблюдать за тем, как гибнет этот Мир.

Неро сначала показалось, что он ослышался. Перекатил знакомое имя, словно горошину, во рту, и изумленно переспросил:

— Хес?

Фейри только утвердительно кивнула, мельком бросив на него немного недоверчивый взгляд. А Неро понял, что все встает на свои места.

Вот почему Хесу не нужна была связка, он не сходился ни с кем из охотников, легко справлялся даже с самыми опасными Тварями — он просто был одним из них. И вот почему его — и только его, одного из всей связки, — спасли двое из волшебного народа. Потому что проклятый охотник оставил на нем метку, заклеймил, как скот, но именно это и стало причиной, почему он до сих пор дышал и двигался.

И мужчина совершенно не знал, как теперь к этому относиться.

***

Его Величество Грайден Третий устало откинулся на спинку стула и потер красные от недосыпа глаза. Уже четвертые сутки он не отдыхал больше, чем полтора часа, и разум уже переставал повиноваться своему хозяину — перед глазами все расплывалось, а веки наливались свинцовой тяжестью — несколько раз он ловил себя на том, что задремывал и видел сны наяву.

Заветный фиал ускользал из плохо слушающихся рук, и король успел даже разозлиться, прежде чем ему удалось, наконец, открыть пузырек и сделать несколько глотков. Придворный алхимик предупреждал, что это снадобье опасно в больших количествах, а по окончании приема обязательно проявятся все побочные эффекты, и монарху придется несколько дней безвылазно провести в постели, но именно сейчас у него не было иного выбора.

Он аккуратно отложил в сторону подписанные документы, тоскливо поглядел на стопку еще не просмотренных и со вздохом поднялся с кресла. Потянулся, разминая затекшие и ноющие мышцы, открыл нижний ящик стола и достал оттуда трубку. Королева Санна, любимая — действительно, любимая, — супруга никогда не одобряла его пристрастия к табаку, пытаясь мотивировать это как внешними признаками старения, так и запахом, плотно въевшимся в одежду монарха.

Трубка была очень старой, перешедшей ему от деда: гладкая, из темного красного дерева, ранее добывавшегося в Озерном Крае. Он однажды был там и до сих пор помнил необычный запах, звеневший в кристально чистом воздухе: там всегда пахло свежестью, молодой зеленью и весной. Ему, десятилетнему мальчишке, тогда казалось, что над этой землей не властно время, что она никогда не меняется, оставаясь все такой же цветущей, наполненной жизнью и счастьем.

Озерной Край находился на востоке от Айохэйнса и когда-то принадлежал королевству — фейри по какой-то причине не пожелали обращать внимание на столь крупную территорию. До поры до времени. Спустя почти пятьсот лет после установления Границы они смогли присоединить Озерной Край к Тир-Нан-Ог, выбив оттуда всех людей. Впрочем, это оказалось совсем не сложно: эта земля была мало пригодна для жизни, потому что почти целиком состояла из малых и больших озер, соединенных лишь узкими полосками земли. Но именно там добывался знаменитый черный жемчуг, который был ценнее улакасских алмазов; оттуда везли редчайшее красное дерево, называемое кровавым — его сердцевина была действительно алой, напоминающей цвет крови; а родники, в избытке находившиеся на этой земле, слыли целебными и совсем небезосновательно.

Почему фейри решили его вернуть, было совсем непонятно. Просто в один день водные духи, в изобилии встречавшиеся в Озерном Крае, взбунтовались и начали нападать на людей. Король был вынужден просить Гильдию отослать туда охотников, на что Магистр Райен, бывший тогда главой охотников, ответил резким отказом и посоветовал убираться из тех мест. Его не послушались и, как оказалось, очень зря.

Фейри напали со стороны перешейка, ныне называемого Волчьим. Из-за того, что там людям впервые пришлось столкнуться с питомцами Высших фейри — Ку Ши. Огромные волки, неуязвимые для обычного оружия, разметали элитные отряды гвардии, добрались до священников Ордена, изъявивших желание помочь справиться с напастью, и больше напугали, чем причинили вреда — потери были совсем небольшими. К скорби всего Айохэйнса, в это незначительное число погибших вошел правитель — Его Величество Дэйус, дед Грайдена, пожелавший лично участвовать в усмирении фейри. После его гибели люди отступили и покинули Озерной Край, оставив его волшебному народу.

Король повертел в руках старинную трубку и со вздохом потянулся к небольшой резной коробочке, в которой лежал табак. Набив трубку, раскурил и с наслаждением выпустил в воздух кольцо дыма. В голове сразу прояснилось, мысли снова обрели нужную четкость и собранность.

Где-то за тяжелыми дверьми бухнуло, зазвенели колокольца, послышались торопливые шаги, и король едва подавил желание закатить глаза — что-то вновь случилось. Что-то, что требует его немедленного внимания и вмешательства.

Когда в дверь постучал и, не дожидаясь ответа, ворвался советник — небрежно одетый, всклокоченный и заспанный, Грайден даже не удивился.

— Ваше Величество, — без предисловий начал он, закрывая за собой дверь, — в портовый город на южном побережье причалили корабли с Клыкастых Островов. Они готовы предложить нам две сотни клинков в обмен на убежище.

Король поперхнулся дымом. Он был готов к любым сообщениям, вплоть до того, что Твари уже под стенами Мерцуры, столицы королевства, но уж никак не этого.

— Порты пока их не принимают, держат в отдалении возле берегов, — неправильно истолковал молчание монарха советник. — Если Вы позволите…

— Что у них случилось? — перебил король подданного.

— Огненная Земля, Ваше Величество, — советник утер пот, катившийся со лба. Пожилой мужчина сильно нервничал — ситуация в стране накалялась. — Вулканы начали просыпаться один за другим, все бурлит, облака пепла движутся в сторону Клыкастых Островов. А за пеплом, сами понимаете, целая орда различных существ. Куда немногочисленному народу выстоять против такой угрозы?

Грайден побарабанил пальцами по столу и отвернулся от терпеливо ожидающего его ответа советника.

Клыкастые острова — пристанище пиратов. И родина странного народа воинов, называемых айену. Высокорослые, все, как один широкоплечие и меднокожие — мужчины этого народа прослыли непревзойденными бойцами и прекрасными моряками, не боящимися выходить в штормовое море в любое время года и суток. Многие из мастеров меча отправлялись туда, чтобы постичь мудреную науку обращения с кама — боевыми серпами, грозным оружием в умелых руках. Как ни странно, айену охотно пускали к себе пиратов, разбойничающих в море Штормовых Ветров, разрешали устраивать базы и перевалочные пункты, но с людьми из Айохэйнса не желали иметь никаких дел.

Однако теперь, в час беды, они направились к далекому порту Айохэйнса, а не к соседнему королевству Сверре, до которого было рукой подать. Грайдену доносили, что там творится полный беспредел — гражданская война, свержение королевской династии, голод и смерть. И Твари лишь только усугубили дело, так что как бы ни надеялись его советники на помощь от Сверре, Его Величество знал — они одни, и подмоги ждать неоткуда. Видимо, народ айену был осведомлен о происходящем у соседей гораздо лучше Тайного Отдела Грайдена Третьего, поэтому и повернул свои немногочисленные корабли в сторону, где еще теплилась надежда.

— Пускайте их, — решился он. — Лишние клинки нам не помешают, но расположите их отдельно от коренного населения. Могут вспыхнуть конфликты, и тогда нам жертв не миновать. А всех боеспособных мужчин отправляйте к Границе и в Альфонзул. Будут упорствовать и не подчиняться приказам — пригрозите, что откажем в убежище. Если так и произойдет, тогда гоните всех обратно на корабли и к берегу больше не подпускайте.

Советник молча кивнул и исчез за дверью, без стука ее притворив.

Король соединил кончики пальцев и заметил, как подрагивают руки: от усталости и въевшегося в душу чувства безнадежности.

Потери среди армии были колоссальными. Но самое страшное заключалось в том, что они ничего не могли противопоставить этим Тварям. Они появлялись с наступлением темноты, тогда, когда человек уязвимее всего, неслышной поступью подкрадывались к своим жертвам и вырезали всех, до единого человека, до последней искорки жизни. Никто не знал, контролирует ли кто-то этих существ, но действовали они исключительно слаженно и умно, не так, как дикие животные.

Его Величество прекрасно понимал, что эта война — на выживание. Здесь либо победа, либо смерть всего живого в этом Мире. Он не знал, как отреагируют фейри на появление у своей Границы такого серьезного врага, но предполагал, что, скорее всего, волшебный народ выбьет Тварей со своей территории, а потом будет с удовольствием наблюдать за той бойней, что разворачивается в королевствах людей. Хоть пленные орденцы, осужденные на казнь за измену, и клялись в том, что Твари были призваны для борьбы именно с фейри, но пока что выходило с точностью до наоборот.

Король вздохнул, отвернулся от мрачнеющего провала окна, по стеклу которого стекали кажущиеся чернильными в темноте царящей за стенами ночи капли вперемешку со снегом, вновь сел за стол и потянулся к еще не просмотренным бумагам. Ночь обещала быть очень долгой.

***

В густом воздухе была разлита тревога. Словно круги на воде, она неторопливо расходилась по Альфонзулу, стыла на ресницах снегом, просачивалась холодными сквозняками в плотно закрытые ставни.

Несмотря на позднее время, кузня все еще работала. Жар вырывался из горна, стреляло искрами, меха раздувались, заставляя огонь полыхать, а мощные, размеренные удары молота заставляли крепкое строение содрогаться.

Брат Торгес стоял рядом с работающим Альвом и едва слышно нараспев что-то произносил, и слова на древнем языке свивались в руны, вспыхивали огнем на изготавливаемых наконечниках, заключая силу внутрь синеватой стали.

Чуть поодаль, в нескольких шагах от них сидел совсем молодой парнишка и мастерил стрелы, прилаживая наконечники к древкам. Уставший, замученный, с изрезанными и исколотыми занозами руками, он упорно продолжал свое дело, закусив губу до крови. Времени на отдых не было, да и не могло быть. Все боеспособные мужчины сейчас спали урывками, постоянно находились в готовности по первому сигналу тревожного набата броситься на защиту жизней тех людей, кто находился в городе.

В кузню ворвался один из учеников охотников, посланный Магистром Десебелом, сгреб готовые стрелы и так же молча и быстро исчез за хлопнувшей дверью.

Альв искоса глянул на сосредоточенного клирика.

— Слышал, что вы утверждаете, будто Семеро ниспослали нам этих Тварей за грехи, — бросил он.

Торгес вздрогнул, открывая глаза, плетение чар сорвалось, руны беспомощно вспыхнули и погасли, оставляя металл мертвым. Кузнец ругнулся и выбросил бесполезный наконечник в корзину на переплавку, где лежало еще несколько таких же, попавших туда в самом начале их совместного труда, когда мастер по стали и мастер Слова только приноравливались к темпу работы друг друга.

— Неправильно слышали, — буркнул парень, и Альв увидел в светлых, бледно-голубых глазах затаенную злость. — Они дали нам то, чего мы так давно желали — возможность уничтожить волшебный народ. И тогда этот мир стал бы куда чище без этих порождений Темного. Но король рассудил иначе, и теперь весь Орден расплачивается за его глупость. Если бы не гонения на нас, не арест наших магистров и смерть архиепископа, мы бы смогли заставить этих нечестивых Тварей повиноваться.

— Пустая болтовня, парень, — скривился кузнец. Мельком заметил, что мальчишка, перед которым были разбросаны чуть мерцающие наконечники, прекратил работу и с открытым ртом прислушивается к беседе. — Эй, малец, сбегай-ка в Гильдию, узнай, нельзя ли с Десебелом увидеться?

Юнец обиженно насупился, прекрасно понимая, что Альв просто не хочет, чтобы он слышал этот разговор, но возражать не решился: нехотя сполз с лавки и шаркающей походкой направился к двери, надеясь урвать хоть еще кусочек столь занимательного разговора.

— Иди-иди, — поторопил его мужчина, дождался, пока хлопнет дверь, и повернулся к замершему клирику, смеривающему его настороженным взглядом. — А вам не приходило в голову, что магистры вас просто надурили, пытаясь заставить сделать то, чего не следовало бы?

— Нет! — почти выкрикнул парень. — Всем посвященным Семеро явились в видении!

— Кроме послушников? — поинтересовался кузнец, раздувая меха. — Может, это кто-то навел чары?

— Ни один из смертных не может так сделать, — убежденно заявил Торгес. — В сознание одного-то человека очень сложно проникнуть, что уж говорить о сотнях искушенных и устойчивых перед соблазном святых братьев?

— Ни один из смертных, — с удовольствием протянул Альв, ухватившись за несостыковку, и парень запнулся. — А если это сделал кто-то из…

— Фейри? — быстро переспросил клирик и побледнел. — И мы сами, поддавшись Темному, привели в свой мир Тварей…

Альву показалось, что святого брата сейчас хватит удар — настолько ошеломленным он выглядел. Видимо, о таком варианте развития событий никто из Ордена не предположил, хотя и стоило бы, а может, просто именно так рассудить было легче всего, и все равно святые братья выходили ведомыми во всей этой скверной истории. Получается, таким образом фейри избавлялись и от своих противников, подставляя их перед королем, и сокращали численность ненавистных смертных, в последнее время начинающих становиться серьезной угрозой. И все это всего лишь одним действием.

— Что было, то было, — буркнул кузнец. — Сделанного не воротишь, и нам придется изрядно попотеть, прежде чем избавиться от этой напасти. Думать о причинах будем потом. Работай давай.

Гул прокатился по земле, горн выплюнул целый сноп искр, и дрожь ввинтилась в тело, ударила набатом в виски, заставила согнуться от нестерпимой боли — казалось, голову сжимают в тисках, дробят кости, тянут душу из груди.

Альв тяжело застонал и осел на землю, выронил молот, который с тяжелым грохотом выпал из рук. Мира больше не существовало: вся реальность сузилась только лишь до грызущей и скручивающей внутренности боли, ядом разъедающей волю, сознание и способность мыслить.

Яркая вспышка на самой границе зрения вытолкнула тьму из скорчившегося на полу человека. Кузнец с трудом открыл глаза и, покачиваясь, поднялся на ноги: клирик стоял, сложив руки в чудном жесте, и вокруг него бушевал обжигающе яркий белый огонь, плясал на волосах и отражался в широко раскрытых глазах. Заметив, что Альв поднялся, он опустил руки, и диковинное пламя сразу угасло, оставив после себя лишь наэлектризованный, словно перед грозой, воздух.

— Что, Темный побери, произошло? — прохрипел мужчина и сам подивился своему голосу.

— Не упоминай отродье тьмы, — привычно рявкнул святой брат. — Боюсь, произошло то, что мы все так хотели оттянуть.

— Твари? — недоверчиво протянул Альв, помимо воли вздрагивая.

Высокий вопль, пронзительный, вибрирующий, пробирающий до дрожи в ногах, вновь пронесся над городом, молотом рухнул на тех, кто успел избежать первой атаки, и люди, словно куклы, валились на мостовые, не в силах пошевелиться.

Кузнец подхватил двуручный меч со стойки для оружия — лезвие сверкнуло в отсветах пламени серебряным напылением, — и выметнулся прочь из кузни. Клирик, шепча под нос молитвы, выскочил следом.

Прямо за дверью они наткнулись на мальчишку, одного из учеников охотников, который делал древки для стрел: худощавое тело валялось на подтаявшем снегу, изломанное, безжизненное. Мертвые глаза слепо смотрели в равнодушное небо, изо рта, ушей и носа протянулись тонкие струйки крови. Кузнец едва не попятился назад, но совладал с собственным ужасом и почувствовал, как ярость закипает в груди, выплескивается могутной силой наружу.

Твари напали сверху. Вытянутые, тонкие тела были покрыты роговыми пластинами, а между ними серебрилась чешуя, как у рыб; узкие глаза светились бледно-желтым и улавливали любое движение. Иные раскрыли тяжелые кожистые крылья, перепончатые, как у летучих мышей, со стальными наконечниками-когтями на концах. Падали камнями сверху, впивались в беззащитных жертв, разрывали одним движением и вновь взмывали вверх. И в уши ввинчивался непрерывный вой, лишающий сил, мешающий сориентироваться и найти пути к спасению.

В нескольких футах от них промелькнула быстрая тень, вскинула небольшой, мощный лук: сверкнуло, вспыхнуло — и одна из Тварей захлебнулась воплем и рухнула вниз, проломив крышу дома, загрохотала, катясь по всходу — внутри завизжала женщина. Охотник взвился в прыжке, зацепляясь за ставни, извернулся кошкой и спустя несколько мгновений стоял на водосточной трубе. Качнулся, удерживая равновесие — и снова щелкнула тетива, и вновь существо, клоком тьмы расчерчивающее небо, сорвалось, глухо ударилось о землю, подмяв под себя вывернутые из суставов крылья, и затихло.

Альв почувствовал себя беспомощным — настолько быстро двигались охотники, спешащие к месту происшествия. Пели луки, срывались вверх стрелы, те самые, которые они делали уже два дня без перерыва, щелкали спусковые механизмы арбалетов — и зачарованные наконечники находили свои цели, вспыхивали рунами и прожигали Тварей насквозь, заставляя падать с неба, где еще живых споро добивали.

Одна из Тварей метнулась в сторону, пропуская серебряную смерть мимо, туманной полосой расстелилась у самой земли и ринулась, раззявливая пасть, прямо на кузнеца. Он хладнокровно подпустил ее на расстояние удара — двуручный меч вспыхнул рунами, рассек плоть, как масло, а потом полыхнул длинным лучом света, выжигая еще нескольких Иных, оказавшихся поблизости. Альв оскалился — этот клинок зачаровывал Хес, и добрая сталь, помнящая прикосновения охотника, не подвела, а кузнец в кои-то веки подумал, что магия приносят сейчас куда больше пользы, чем вреда.

Клирик повел руками, зажмурился, шепча губами одному ему известные слова — чары развернулись в копье, прянувшее к Тварям, пронзили взвывшее от боли существо, раскрутились, рассыпая в воздухе искры, и полыхнули расходящейся дугой, кромсая Иных, развеивая в пепел.

— Эй, святоша, давай еще разок! — крикнул кто-то из охотников.

Торгес поджал губы, но спорить было некогда, и повторил только что примененное заклинание. Пока расходящаяся дуга выжигала не успевших избежать смертоносного луча Тварей, охотники выбивали оставшихся, мечущихся и ослепленных.

— Как-то слабовато, — фыркнул невысокий темноволосый мужчина, опустил лук и смахнул пот со лба. — Не иначе как…

Договорить он не успел. В паре кварталов от них грянул взрыв — подлетел на воздух склад алхимических ингредиентов, и огонь прыгнувшим из засады хищником вгрызся в дома. Зарево в считанные мгновения вызолотило южную часть города, и в красноватых отблесках пожарища замелькали быстрые тени.

— Темный их сожри! — ругнулся тот же охотник и развернулся. — Отвлекли нас крылатками, а сами по водостоку прошли! Эрни, Скай — задержите их! Они сейчас там всех сожрут! Квентин и Джой — в Гильдию, вытаскивайте всех, даже учеников!

Связки споро разделились, и силуэты охотников осветились кровавыми отблесками бешено пляшущего пламени. Альв переглянулся с Торгесом, отметив, что клирик стал белее полотна — только голубые глаза сверкали на мертвенно-бледном лице, — и бросился вперед, туда, где хрипло рычали Твари, чавкали, смыкаясь на плоти, громадные челюсти, звучали предсмертные стоны людей, которые ничего не могли противопоставить существам с Изнанки Миров.

Иные прорвались в тот квартал, где расселили беженцев с соседних деревень, и сейчас там находились лишь те, кто не мог держать оружие в руках — дети, женщины и старики. И когда появились чуждые существа, мостовая окрасилась кровью. Альва едва не вывернуло от вида распотрошенных тел, истерзанных и брошенных. Рядом споткнулся о мертвеца Торгес, опустил глаза вниз, на мгновение застыл — и его согнуло в спазмах.

Из-за угла выметнулось гибкое тело. Иной, размером со взрослую лошадь, с хищной тупоносой мордой, похожий на горного льва, ударом лапы разорвал даже не успевшую вскрикнуть женщину и развернулся к застывшему кузнецу. Альв отшатнулся в сторону, пропуская мелькнувшую разжавшуюся пружину, и наотмашь хлестнул вслед. Длинное широкое лезвие прочертило дымную полосу по боку Твари, заставило ее взреветь и ударить шипастым хвостом. Мужчина не успевал ни избежать опасности, ни парировать атаку, но рядом звоном столкнувшихся клинков вспыхнули чары, и Иной рассыпался пеплом. Торгес опустил чуть светящиеся руки и внезапно рухнул навзничь, закатывая глаза.

— Эй, — кинулся к нему Альв, — ты чего?

Клирик не двигался, и дыхание с хрипом рвалось из груди. Кузнец испуганно зашарил по парню руками, попытался найти рану, которая заставила его рухнуть в небытие, но не было ни крови, ни разорванной одежды.

Крепкая изящная рука легла на плечо кузнеца и уверенно отстранила.

Над потерявшим сознание святым братом склонилась молодая темноволосая девушка. Миловидная, хрупкая, но в мужской одежде, плотной куртке с серебряными шипами на локтях, по вороту и манжетам, объемной сумкой на плече и небольшим бронебойным арбалетом в необычном чехле за спиной и спокойными серыми глазами, в которых Альв не заметил ни следа страха.

— Истощение, — тонкие пальцы на мгновение коснулись висков бессознательного парня. — Наколдовался.

Не успел кузнец даже слова сказать, как сверху рухнула чернильная тень. Гулко хлопнули огромные крылья, когти, способные расколоть даже прочный щит, только задели его по спине, распоров кожаную куртку и оставив длинные глубокие царапины на спине; но ослепительно полыхнуло, искры свились в светящуюся руну — и Тварь с воплем покатилась по земле, истаивая дымом.

— Разбрасывается этот дурень знаками своими, как богач мелкими монетами, — проворчала высокая женщина с опаленными волосами, вынырнувшая из проулка и тащившая на себе обвисшего на плече кого-то из охотников. Одета она была почти так же, как и девушка, только возле левого бедра висел в невзрачных ножнах легкий клинок. — Деа, девочка моя, настойку акаценты мне дай, а то я своей сумкой одну из Тварей накормила. Ох и воплей было. А этот, — она скинула с плеча слабо застонавшего охотника, — помогать мне вздумал, глупый. Вот его и приложило, надо кровь остановить.

Девушка, в момент нападения Иного хладнокровно откатившаяся в сторону, вскидывая мгновенно выхваченный арбалет, кивнула и закопошилась в лекарской, как уже понял Альв, сумке. Кузнец попытался подняться, но мышцы словно свело судорогой, и он против воли сдавленно охнул — спину немилосердно жгло, и странный холод распространялся от спины, вверх по позвоночнику, крался по рукам, разливался по шее, мешая дышать.

— Не двигайтесь, эта Тварь была ядовитой. Если бы не знак, вы были бы уже мертвы, — тихо проговорила девушка и сразу же оказалась рядом с Альвом. — Он и вас защитил?

— Кто он-то? — хрипло выплюнул пересохшими губами кузнец и едва сдержался, чтоб не взвыть в голос, когда Деа сняла с него куртку. К спине будто приложили раскаленные пруты.

Она улыбнулась и уверенными движениями откупорила один из пузырьков, извлеченных из недр сумки. Как только целительное зелье коснулась располосованной спины, Альв почувствовал, как боль уходит, гаснет под ледяными умелыми касаниями знахарки.

— Хес, — буркнула женщина, возившаяся с охотником. Мужчина, на груди которого были видны следы то ли от зубов, то ли от когтей, еще минуту назад истекающий кровью и почти мертвый, сейчас уже открыл глаза и порывался встать, безуспешно шарил руками по земле в поисках сломанного Тварью клинка, но знахарка жестко пресекала всякие попытки мужчины подняться. — Рунную защиту на вас наложил. От одного-двух ударов этих чудовищ защитит. А дальше, как он, видимо, полагал, своим умом сообразите, что делать. Но теперь из вас вояка, как из меня знатная леди, так что давайте-ка, помогите нам с Деа с ранеными разобраться. Охотники и без нашей помощи этих тварей выбьют, чай не в первый раз уже.

Альв повел плечами и разогнул ноги, поднимаясь и костеря на чем свет стоит Хеса, хотя, надо признать, был ему весьма благодарен. Спина будто онемела, но это не мешало ему двигаться, да и боли не было, и он закинул на плечо так и не пришедшего в себя клирика и последовал за женщинами, поднимающими на ноги шатающегося охотника.

***

— Я прошу… Нет, я требую, чтобы ты сейчас же обрисовал мне маршрут! — пропыхтел Исэйас и потянул одеяло, которым Хес укрылся с головой, на себя.

Проще было сдвинуть с места гору. Ткань натянулась и предупреждающе затрещала: парнишка чуть ослабил нажим, но от своей цели не отказался.

С другой стороны костра бдительно похрапывал Ролло, дивящийся происходящему: Хес уже вот с полчаса как терпел приставания послушника. Молча, иногда закатывая глаза или малодушно пытаясь скрыться под защитой походного одеяла.

— Как ты меня достал, — буркнул охотник, понимая, что вот так просто отделаться от назойливого, как стая лесных комаров, мальчишки ему не удастся, и сел на лежанке.

Исэйас, в это время тянувший несчастное одеяло на себя, не успел среагировать на исчезновение места приложения силы, с воплем повалился назад и чудом избежал воспламенения растрепанных волос, хотя паленым в воздухе все же запахло. Мальчишка опасливо потрогал макушку, с замиранием сердца ожидая ощутить лишь гладкую лысину, обнаружил, что рыжие патлы на месте, и облегченно выдохнул.

— Чего тебе надо? — недружелюбно уставился на него серыми глазищами охотник.

Исэйас стушевался и исподлобья глянул на мужчину. Юный книгочей изучил много карт, как старинных, так и современных, но никогда не путешествовал, поэтому ориентироваться на местности не умел совершенно. В отличие от Ролло, который благодаря опыту и чутью баггейна представлял, где они находятся.

— Я хочу знать, куда мы движемся, — упрямо наклонил голову рыжий паренек и сверкнул глазами.

Хес едва сдержал улыбку — настолько забавно выглядел возмущенный Исэйас. Охотник вообще стал все чаще замечать: все то, что прежде его раздражало в назойливом и неугомонном послушнике, сейчас перестало на него действовать, как красная тряпка на оборотня.

— Мы двигаемся от Альфонзула на юг, — терпеливо пояснил он мальчишке. — Вдоль Границы, до земель Благих.

— И какова наша конечная цель? — скептически осведомился Исэйас — объяснения Хеса ничуть не прояснили ситуации.

— Земли Благих, — нехотя сказал Хес и потянулся за тонкой прямой веткой, поворошил ярко вспыхнувшие угли и протянул руки ко вновь ожившему костру. — Там перейдем границу, пройдем вдоль Большого Разлома до Аббатства… И там попытаемся проникнуть на земли Неблагих фейри.

Исэйас несколько мгновений молчал, а потом демонстративно поковырял пальцем в ухе, всем своим видом выказывая если не сомнение в собственной возможности верно слышать и мыслить, то в адекватности Хеса уж точно.

— Я, конечно, знал, что это путь в один конец, но это не значит, что надо обязательно дразнить смерть! — возмутился Исэйас, когда понял, что охотник не шутит.

Ролло только тихонько хмыкнул.

— Исэйас, — голос Хеса так и сочился ехидством, — ты же вообще не представляешь, зачем мы туда направляемся, с какой целью и что из этого выйдет. Чего ты раньше времени вопишь «Волки!»?

Раньше бы послушник стушевался, признал правоту охотника и прекратил бы расспросы, но проведя столь длительное время в компании Хеса и Ролло, Исэйас научился не только держать в руках меч.

— Ну так просвети меня, — фыркнул он, ничуть не смутившись.

Черноволосый мужчина посмотрел на сосредоточенное лицо мальчишки и неожиданно расхохотался.

— Что ты знаешь о Богах этого мира? — спросил он, отсмеявшись.

Исэйас поперхнулся заготовленной гадостью и недоверчиво уставился на невозмутимого охотника. Спрашивать такое у послушника, пусть даже уже и отвернувшегося от прежних убеждений — нарываться на долгую и проникновенную проповедь, а то и бесконечный рассказ о Сотворении мира и изгнании Темного в Бездну.

Послушник растерялся настолько, что сразу не смог даже и слов подобрать. Завозился, запыхтел рассерженно и покосился на тщетно пытающегося скрыть улыбку Хеса, перевел взгляд на Ролло и неожиданно понял, что оборотень тоже понятия не имеет, о чем говорит охотник. Это придало мальчишке уверенности: он подбоченился, собираясь выдать все, что в свое время их заставляли выучить назубок, но не успел сказать ни слова.

— Все, что рассказывали вам ваши наставники — пустой треп и вранье, — припечатал Хес, и послушник расстроенно сгорбился и начал что-то чертить на земле пальцем.

— Семеро, те, кого вы называете своими Богами, ими не являются, — мальчишка услышал, как недоверчиво охнул Ролло, и вскинул изумленные глаза на Хеса. — И не смотрите на меня так, словно я богохульствую — против фактов не попрешь. Они столь же смертны, как и все люди, но обладают силой, обычному человеку неподвластной. Семеро — хранители этого мира, и поддерживают они не равновесие света и тьмы, — он посмотрел на открывшего было рот Исэйаса, — а границу между нашей реальностью и пустотой, что царит за ее пределами. Но один из наблюдателей — так их называют, — слишком много на себя взял, пытаясь перекроить этот мир согласно своим желаниям. Большая сила всегда подразумевает большую ответственность, но в этот раз вновь избранные уже многие сотни лет назад Семеро не справились, поддались иллюзорному могуществу и ощущению полноты власти над миром.

— Иллюзорному, как же, — буркнул Ролло. — Ты погляди, что натворили.

— Именно так, — косо глянул на него Хес. — Их самоуверенность привела к тому, что сейчас здесь гибнет все, что было некогда создано.

— А кто становится наблюдателем? — жадно подался вперед Исэйас.

— Только люди, — скривился охотник. — По каким иным достоинствам — мне неизвестно, но обязательным условием является принадлежность нового хранителя к человеческому роду. По мне, так это заранее обрекает наблюдателя на провал.

— Это еще почему? — обиделся уязвленный до глубины души послушник.

— Потому что ваш разум всегда мечется в сомнениях, — к изумлению Исэйаса, он услышал в голосе Хеса затаенную грусть. — Да и подвержены вы жажде власти куда больше, чем те же фейри.

Исэйас вздохнул, вспомнив, как неожиданно и просто волшебный народ уступил ранее принадлежавшие им территории людям — отступил назад, предпочитая не вмешиваться в людские дела. Хоть и могли просто пронестись по землям и выжечь любую жизнь, отличную от них, и вряд ли даже наблюдатели, о которых рассказал Хес, смогли бы хоть что-то противопоставить столь грозной силе.

— Все, что ты только что рассказал, совершенно не объясняет, почему нам нужно пересекать Границу, — подал голос Ролло.

Баггейн сидел и мрачно сверлил друга взглядом — янтарные глаза были полны какой-то скрытой злости, беспокойства и неуверенности в самом себе. Исэйас растерянно посмотрел на Хеса.

Охотник мгновение помедлили, рассматривая Ролло, и послушнику показалось, что воздух между этими двумя ощутимо загустел: Хес был не только недоволен вопросом оборотня, но и явно злился.

Но напряжение минуло и сгинуло. Мужчина повернулся к мальчишке, серые глаза заметно потеплели — Исэйас почувствовал себя куда более уверенно, — и вновь возле одинокого костра, разгоняющего мрак, зазвучал низкий голос.

— Они переступили Границу, Владыка! — фейри влетел в зал и склонился в небрежном поклоне.

У них не принято пресмыкаться перед тем, кто сильнее и облечен властью; они восхищаются и, в отличие от людей, испытывают искреннюю любовь ко Владыке.

Князь Неблагого Двора был высок и гибок, а медные глаза могли быть мягче верескового меда и жестче янтарных алмазов. Тонкими пальцами он рассеянно перебирал лунный свет, серебрящийся вокруг сплетенного из ветвей трона.

Черноволосый фейри соскочил с подлокотника, на котором прежде удобно расположился, напоминая сытого и согретого лаской кота. И полные спокойствия серебряные глаза вспыхнули азартом, превращая его в стремительного хищника, настороженного и готового к охоте.

— Все-таки рискнули! — восхищенно прошептал он, склоняясь к ухмыльнувшемуся Владыке, и словно не замечал удивленного, но в то же время смущенного взгляда посланца. — А значит, нам не стоит заставлять гостей ждать!

Князь усмехнулся. Потянулся, как дикий зверь — сильный, уверенный в себе, — поймал в кулак прядь эбеновых волос своего фаворита и заставил его нагнуться к самому лицу.

— Делай, что пожелаешь, Вечерняя Звезда, я не буду тебя удерживать, — от певучего голоса и звучащей в нем мощи фейри, принесший новости с Границы, едва не попятился, но черногривый лукавый мужчина, застывший возле трона, лишь улыбнулся, показывая кончики клыков. — Но помни об истинной природе одного из них. Такой может натворить много бед. Постарайся не подпустить их к Обители. А если не удастся — запри эту напасть там навсегда.

Вечерняя Звезда кивнул, и Владыка Неблагого Двора разжал пальцы. Фейри пиццей прянул прочь — из полупрозрачных стен крепче самого толстого камня, туда, где уже сгустился воздух, и предвестники смерти слетелись, словно воронье.

Темные фейри всегда готовы к бою. Они и есть воплощение смертельной схватки, пылающей рубиновым огнем. И когда пролетел клич Вечерней Звезды, призывающий лучших из них обнажить мечи, не было того, кто услышал, но не откликнулся.

***

Брат Аенеас был просто в ярости. Рвал и метал, пытался призвать своего короля к благоразумию, но измученные войной и потерями люди не желали слушать его, так же как и следовать за наместником Семерых — лишь немногие знали о том, что их боги ложны. И теперь победа над врагом оборачивалась страшным поражением: проклятые фейри отгородились от людей Границей, не желая продолжать войну, а эти слабые духом и разумом командующие во главе с Его Величеством решили, что отвоеванных территорий достаточно. А волшебные твари спрятались от взора Творца там, где их достать теперь практически невозможно — мощные чары охраняли земли фейри.

Но он-то знал, что эта зараза, не будучи вырванной с корнем, однажды вновь пробудится — и вновь заалеют реки от пролитой крови, вновь будут сыпать небеса пеплом от кострищ сожженных городов и деревень — и это заставляло Наблюдателя идти вперед, невзирая на потери, на боль и невзгоды. Он желал очистить этот мир. Да и что греха таить: в душе у него зрела злоба, слепая в своем безрассудстве — клирик никак не мог понять, за что этим тварям была дана такая сила, во много раз превосходящая мощь, подвластную людям; по какому праву фейри обладали столь невероятной в своей красоте внешней оболочкой — ведь он видел, что скрывается за этими масками.

А еще брат Аенеас знал: там, в самом сердце теперь недоступных земель, отныне принадлежащих фейри, таилась сила, равной которой не было в этом мире — древнее, как сама эта земля, Аббатство. Там он сможет полностью использовать то, что ему и еще нескольким братьям дано Творцом, и стереть из этой реальности волшебный народец — ему не место в этом мире.

— Мы готовы, брат, — тихо сообщил один из клириков, заглянув в походный шатер.

Аенеас кивнул, бросил последний взгляд на брошенную прямо на землю карту, на которой красной точкой был отмечен их конечный пункт назначения, и последовал за клириком к тем, кто внял его мольбам.

Их было немного, чуть больше двух сотен, но каждый из них был отмечен самим мирозданием. Молчаливые братья стояли возле Границы: собранные, настороженные, с осунувшимися от бессонных ночей лицами. Но каждого из них он был готов предпочесть тысяче тех, кто оказался глух к доводам разума, к истине, на которую пытался открыть глаза им Аенеас.

Он коснулся рукой прозрачной преграды — стена воздуха перед ним легко дрогнула, и по ней прокатилось марево, словно рябь по глади воды в ветреный день, и затерялось где-то в высоте. Они пробовали выяснить, где заканчивается действие чар, но так и не смогли — Граница надежно хранила своих создателей, зеркально отражая лишь то, что было до нее: почти бесконечное травяное поле с темнеющей на горизонте полоской хвойного леса.

Аенеас вдохнул пряный воздух, пропитанный летними запахами, и на мгновение прикрыл глаза, пропуская через себя едва ощутимые, звенящие нити силы этого Мира. Стена перед ним недовольно замерцала, словно рассерженный зверь, и оттолкнула лежащую на поверхности руку. Брат улыбнулся — чары Границы ощутили угрозу с его стороны, и сейчас было самое врем действовать, пока они не подстроились под нового врага, не изменились настолько, что даже семеро наблюдателей со всей данной им мощью не смогут проникнуть на другую сторону.

Аенеасу не было нужды произносить пламенные речи, стараться разжечь огонь в сердцах всех, кто последовал за ним. Они и так пылали ярче, чем все, кого он встречал раньше, и они были полны решимости раз и навсегда окончить эту войну.

Любой ценой.

Сила бурлила в нем полноводной рекой и рвалась, сметая все выставленные блоки. Бурный поток, способный изменить судьбу этого Мира, и сейчас его нужно было направить в нужное русло, осторожно, но настойчиво подчиняя себе струящуюся по пальцам мощь. Своенравную, будто имеющую собственный разум, но, тем не менее, послушную более сильной воле.

Шестеро братьев встали по бокам, образовывая гексаграмму, и Аенеас ступил в самый ее центр. Ощутил, как нагревается вокруг воздух от непрерывного тока силы, и сложил руки на груди, позволяя создать фокусную точку. Потоки вихрились вокруг, свивались в тугие, почти видимые другим спирали, становились податливой глиной в опытных руках умелого мастера. Клирик закрыл глаза, полагаясь только на свои чувства — при работе с Изначальной силой человеческая природа только мешала ему, будучи совершенно ненадежной. Глаза и уши могли обманывать его, но сердце — никогда.

По Границе, против которой была направлена сосредоточенная в руках семи наблюдателей мощь, пошли круги, и она замерцала, пытаясь противостоять чудовищному натиску. Но спустя несколько мгновений ослепительно вспыхнула, покрываясь трещинами, и погасла, оставив в воздухе слабый запах отгремевшей грозы.

Брат Аенеас подошел к прежде непреодолимому препятствию, протянул руку — и ладонь, ощутив некоторое сопротивление, прошла насквозь, и молча наблюдающие за разворачивающимся действием братья одобрительно закивали. Первое препятствие на пути к достижению поставленной цели было пройдено — малый отряд святых братьев вступил на территории Неблагих фейри.

Аенеас ожидал увидеть что-то необычное за зеркальной стеной, но тут его постигло разочарование: окружающие его виды ничуть не отличались от тех, что были по другую сторону Границы. Он едва сдержал расстроенный вздох, но тут же взял себя в руки — через завесу ворожбы начали проходить братья в полной боевой готовности.

Но на этой стороне их никто не ждал: не было оскалившихся, готовых к бою фейри, смертельных вязей заклятий и обнаженных мечей. Их словно бы и не заметили, демонстрируя явное пренебрежение к такой мелочи, как переход Границы людьми. Однако Аенеас ощущал себя совсем иначе — здесь все было предназначено не для них. Воздух шершаво ввинчивался в горло, и становилось трудно дышать; высокая трава цеплялась за одежду, не пуская дальше; даже прежде безоблачное небо мгновенно затянула сероватая дымка, больше похожая на туман, но тяжелая, будто свинец. До Аббатства, находящегося на западе, было два-три дня пути, и за это время Аенеас понял, насколько обманчивым было спокойствие враждебных территорий. Сама земля противостояла им: из двух сотен братьев до Обители дошли лишь восемьдесят человек. Не было ни одного боевого столкновения, они даже не видели фейри, но гибли — один за другим.

Изящные, невесомые цветы-колокольчики, от сладкого запаха которых сходили с ума; ядовитые, едва заметные шипы на высокой изумрудной траве, от жалящих укусов которых царапины чернели, словно обожженные огнем, и человек гнил заживо, быстро, в несколько часов превращаясь в отвратительный остов; тонкие плети с синими, как небо, соцветиями, по ночам обвивающие спящих, ввинчивающиеся в глаза, душащие подобно гарротам — и насмешливая безмятежность и тишина, царящие вокруг.

Но они упорно продвигались вперед, оставляя за спиной могилы, отмеченные большими камнями-надгробиями с высеченными на них надписями. Не останавливались, словно и не замечали потерь, не скорбели по погибшим, как будто ценность человеческой жизни в одно мгновение просто перестала быть для них чем-то значимым. И враждебный мир притих, пораженный настойчивостью и жестокостью к таким же, как и они, тех, кто пришел сюда без приглашения.

Брат Аенеас не замечал своих врагов, хоть и видел куда больше, чем остальные, но где-то глубоко внутри зрела тревога — он чуял, как затягивается удавка на шее; чуял незримое присутствие духов этой земли и мало-помалу начинал понимать: они никогда не были одни. За ними всегда следили, направляли, и только когда перед изрядно поредевшим отрядом, измученным, уставшим и в какой-то мере уже отчаявшимся выросли древние стены Аббатства, Аенеас понял — фейри хотели, чтобы они добрались до этого места.

Каменная кладка из потемневших от времени, искусно пригнанных друг к другу глыб — стены нависли над святыми братьями, словно тень невиданного зверя: молчаливая громада Обители мрачно ждала, полная затаенного гнева. Это брат Аенеас почувствовал сразу, как только ступил на опущенный подъемный мост. Массивные доски были влажными от недавно прошедшего дождя, но несмотря на то, что Аббатство появилось многие сотни лет назад, все еще не утратили железной крепости.

Над этим местом время было не властно.

Под ногами щерился клыками отточенных кольев глубокий ров, заполненный водой — необычной, темно-синей и густой, как патока. Один из братьев неосторожно позволил любопытству взять над собой верх и опустил ладонь, зачерпывая воду в горсть. Замер на мгновение, а потом древнюю тишину, царящую здесь, прорезал отчаянный крик, полный боли — жидкость кипела, дымилась и разъедала податливую плоть своей жертвы, оставляла на загрубевшей коже черные, быстро разрастающиеся язвы. Очень скоро сквозь бурлящую на руках бьющегося в конвульсиях брата муть проступили белые, освобожденные от плоти кости, и мужчина, глаза которого закатились от невыносимой муки, не удержался на подламывающихся ногах и без всплеска погрузился в воду. Коварная жидкость сыто колыхнулась и затихла, вновь принимая зеркальную неподвижность. Стены каменной громады с наслаждением поймали эхо криков погибшего клирика и замерли в предвкушении.

Никто из братьев не проронил ни слова, наблюдая за гибелью товарища. Когда все было кончено, они в полном молчании вновь продолжили путь — их цель была совсем близка.

— Вы даже не попытались ему помочь, — певучий голос прорезал тишину подобно грому: братья вздрогнули, как один, и заозирались, пытаясь найти источник звука.

Аенеас увидел его сразу же и едва не отшатнулся. За время беспрерывных сражений он научился преодолевать чары фейри, но все ж не всегда мог смирить бренную плоть, свое тело, что переставало слушаться, когда ему доводилось видеть Высших фейри.

Но тот, что сейчас стоял в проеме распахнутых высоких ворот с тяжелой подъемной решеткой, небрежно прислонившись к древним камням, был слишком совершенным даже для нечистой красоты проклятого народа, и Аенеас отступил назад.

Фейри текучим движением скользнул вперед и прищурился, рассматривая его серебряными глазами. Святой брат никогда не видел подобного цвета ни у людей, ни у фейри, и что-то темное поднялось в груди, мешая дышать.

— Что ты надеешься найти здесь, Святой Аенеас? — голос стоящего напротив врага был полон насмешки. — Что такого важно, перед чем меркнет ценность жизней твоих товарищей?

Клирик едва смог подавить дрожь, прокатившуюся по глупому телу, когда его имя произнесли на языке фейри — тягуче, сладостно, словно изысканное лакомство. А черногривая тварь знала все, что происходило в душе у святого брата, и лишь улыбалась, склонив голову к плечу. Гнев полыхнул глубоко внутри и огнем выжег чары фейри.

Аенеас уверенно и спокойно посмотрел в расплавленное серебро глаз врага.

— То, что неподвластно таким, как ты, — хрипло ответил он, и братья за его спиной очнулись от наваждения.

Теперь они видели перед собой врага; пусть невыразимо прекрасного, совершенного, но это больше не смогло бы остановить их удара — яростное пламя гнева в душе лишь сделало бы этот удар более жестоким и страшным: желание того, чтобы это существо испытало самые жуткие муки, захлестнуло их с головой, и пятеро из них сорвались с места, свивая силу в разрушительные молитвы-заклятия.

Стоящий перед ними фейри даже не пошевелился. Обманчиво беззащитный, хрупкий, как фарфоровая статуэтка: казалось, коснись его неосторожно, не бережно — и разлетится сверкающими осколками.

Черные щупальца копьями выстрелили вверх, хлестнули по густому воздуху, и сразу несколько клириков, не успевших даже вскрикнуть, канули в кипящую воду рва, в которой клубились плотные плети-щупы невиданного существа — угольно-черного, покрытого гибким панцирем. Мгновение — и все затихло. Страж Обители вновь затаился в глубине ядовитого рва.

— Заключенная в этом месте сила никому не принесет блага, — тихо прозвенел голос недвижного фейри, и его голос звучал мягко, словно разговаривал он с несмышленышем.

Черногривый парень усмехнулся и в одно мгновение оказался на расстоянии вытянутой руки от клирика.

Быстрый и гибкий.

Смертельно опасный.

Но почему-то не спешащий нападать, словно этот разговор был для него действительно важен.

— Ты боишься, — тяжело обронил брат Аенеас, пристально глядя ему в глаза. — Ты не в силах овладеть этой мощью, и я вижу твой страх перед тем, что произойдет, если я все-таки достигну своей цели. Таким, как ты, не место в этом мире, и я смогу исправить это досадное недоразумение. Ты — и те, кто пришел вместе с тобой и сейчас прячется в тенях, — узрите, на что способен человеческий род, так вами презираемый!

Аенеас потянулся всем существом туда, где чуял такую соблазнительно родственную силу — к Обители, и та, сначала недоверчиво, как сторожевой пес, отпрянула, заворчала недовольно, а потом раскрылась перед ним, отдавая все заключенную в этом месте силу.

Как только фейри ощутил, как воздух прорезали нити скрытой, а теперь выпущенной на волю мощи, он мгновенно разорвал дистанцию, стремясь оказаться как можно дальше от своего врага, и брат Аенеас досадливо поморщился — сосредоточенного в его руках могущества хватило бы, чтоб прихлопнуть среброглазого единым движением, но тот оказался слишком быстр и проворен, легко ускользая из поля зрения.

Вокруг замелькала сталь, и в сражение вступили спутники-фейри, ранее скрывающиеся от людских глаз в глубоких тенях, и святые братья разрозненно огрызнулись заклятиями. Круговертью вспыхнули бои, и только брат Аенеас остался неподвижным: чуждая этому миру сила темной мутью вскипала под ногами, оплетала гибкими щупальцами закаменевшее от напряжения тело. И святой брат наслаждался могуществом, наконец-то оказавшимся в его руках, упивался силой, что пронизывала каждую клеточку его плоти — он чуял, что сейчас способен на все.

Он видел все, слышал и чувствовал: все его существо было настолько чутким ко всему, что происходило вокруг, что он сумел разобраться в коротком вскрике погибающего фейри, который в последний миг произнес имя того, кто привел их сюда — Хеспер, Вечерняя Звезда. И тем самым дал Аенеасу власть для того, чтобы не просто убить, а надеть ошейник на бешеного пса.

Имя — средоточие силы фейри. Узнаешь имя — поймешь его сущность, сможешь поймать птицу в клетку. Если, конечно, уверен в том, что прутья темницы достаточно крепки, а тюремщик — достаточно искусен для того, чтобы сломать гордое создание.

Черногривая бестия почуяла опасность и попыталась ускользнуть из искусно расставленной ловушки, но Аенеас предугадал это, и радужная сетка, видимая только ему, спеленала фейри словно паутина, ломая волю, подчиняя. И тогда, когда святой брат уже растянул губы в ухмылке, черпая силу из охотно отдающей мощь Обители и ощущая, как отчаянно бьется пойманная птаха в тенетах, Вечерняя Звезда яростно рванулся. Неистово, вкладывая в это движение скрытую в нем силу и непокорность.

Клирику однажды довелось увидеть хищных карсуров, привезенных из южных прерий Диких Островов. Поджарые гибкие тела, покрытые бархатной, угольно-черной короткой шерстью, бугрящиеся под шкурой стальные мышцы, янтарные глаза, зоркие, пронзительные и полные гнева и жестокости. И он видел, как пытались сначала приручить их, а после — сломать, но они предпочитали погибнуть, разорвав глотки своим мучителям, но не покориться.

Вечерняя Звезда в тот миг был похож на них. Путы с треском лопнули, словно гнилые веревки, и фейри, не задерживаясь, не дожидаясь нового удара, ответил. Силой на силу, безумием на безумие. И тогда Аенеас понял, почему следующие за Хеспером Неблагие боготворили его: потоком, звенящим, как бурная, кристально-чистая горная река, хлынула ворожба, созданная самим сердцем этого мира, вымывая дегтярные струи чуждой силы.

Обитель и те, кто скрывались там, у самой Изнанки, почуяли угрозу, ударили в ответ, используя сейчас казавшегося совсем крохотным Аенеаса, ставшего наконечником копья. Две силы схлестнулись, вспучили землю, и твердь под ногами застонала, взорвалась комьями, и уродливая трещина пробежала вперед, разрастаясь с каждым мгновением, жуткой язвой раскрываясь перед сражающимися людьми и фейри. Ядовитый туман взвился вверх, окутывая Обитель свинцовым облаком, расстелился кругом. И все те братья, что не успели под защиту древних стен, остались снаружи на мосту, в одно мгновение истаяли, рассыпались прахом.

Оставшиеся в живых фейри отступили назад, остановились у самой черты, теперь навечно отделяющей Аббатство от остального мира — мрачное в своем одиночестве и скрывающее теперь еще больше тайн.

— Ты получил, что хотел, — тихо произнес Вечерняя Звезда и скривился: левая рука висела плетью, почерневшая, словно обугленная. — Наслаждайся могуществом, которое отныне бесполезно для тебя.

***

— Я даже и не сомневался, — хохотнул Ролло, стоило только Хесу замолкнуть. — Если где катастрофа, так и думать не приходится — ты непременно приложил к этому руку. Недоразумение, откуда в тебе такая тяга к членовредительству и разрушениями?

Охотник метнул на оборотня испепеляющий взгляд, и Ролло на мгновение стало не до насмешек — правый рукав задымился и начал тлеть. Баггейн с возмущенным шипением поспешил прихлопнуть рукой начинающееся возгорание.

— Откуда это Аббатство вообще взялось? — подал голос Исэйас, только рассказ Хеса перерос в перепалку друзей.

Охотнику следовало бы идти не в Гильдию, а в менестрели — отбоя бы от восторженных слушателей бы не было.

— Любой мир создается из пустоты, — скосился на него Хес, все еще не убравший колючек, обиженный на замечание Ролло. — Но сколь бы совершенным ни было это творение, в нем всегда остается изъян — крохотная точка, пуповина, которая и связывает его с Междумирьем. И именно она и является самым слабым и уязвимым местом, потому что сквозь нее в любой мир сочится враждебная сила. И чем сильнее поток, чем больше тех, кто может ее использовать, тем слабее границы, и тем легче сквозь них проникнуть тем, кого мы зовем Иными, а вы — Тварями. То, с чем сейчас приходится бороться охотникам — лишь слабейшие из них, бестелесные существа, которые, при проходе сквозь оболочку мира, обретают плоть и кровь. А вот то, что мы видели тогда у архиепископа — вот эта сущность куда страшнее и опаснее. А уж если они получили доступ сюда, значит, дело совсем плохо: кто-то сознательно расширяет прореху, позволяя Иным проникнуть в наш мир.

— И этот кто-то должен находиться в Обители? — уточнил послушник.

— Он и не уходил оттуда с того самого дня, — парнишка с изумлением заметил, что пальцы охотника нервно дрогнули. — Семеро наблюдателей во главе с Аенеасом так и остались там, не в силах покинуть зачарованных стен: их строили фейри в стремлении защитить этот мир и вложили в древнее Аббатство всю доступную им силу. Но сейчас этот последний рубеж слабеет — с приходом безумного хранителя, одержимого желанием перекроить мир, враждебные сущности хлынули сюда, и ничто не может их сдержать. И Неблагие, и Благие фейри выставили кордоны, пока еще успешно отбивая нападение за нападением, но это ненадолго. Чем быстрее погибает этот мир, тем слабее становимся и мы.

— Значит, нам нужно пройти сквозь земли фейри, озлобленных на тебя и жаждущих разорвать в клочки, миновать защиту Обители, избежать знакомства с челюстями Иных и поговорить по душам с безумным фанатиком, наделенным огромной силой? — загибая пальцы, перечислил Исэйас и вопросительно глянул на Хеса.

Мужчина кисло кивнул, не найдя слов для того, чтобы возразить.

— А что, — хмыкнул Ролло и довольно потянулся, — скучно нам точно не будет!

***

Деа уже почти час возилась с его спиной, располосованной когтями Твари-крылатки, как назвали их охотники. Он не ощущал того, как она ловко орудовала кривой иглой, аккуратно стягивала края ран шелковыми нитями, но действие средства, которое остановило кровотечение и лишило его чувствительности, постепенно сходило на нет. И, к счастью, тогда, когда боль вгрызлась в измученное тело, девушка затянула последний узел на тугих повязках, сполоснула руки в емкости с теплой водой и устало опустилась на широкую скамью рядом с кузнецом.

Городская ратуша стала лечебницей. Сюда со всего города сводили и свозили пострадавших от первого нападения Тварей: полуслепых от боли, испуга и горя — почти каждый из этих людей сегодня ночью потерял кого-то. Альв уже успел насмотреться на оторванные конечности, жуткие багровые раны, истекающих кровью людей, стонущих и молящих о помощи. И совершенно не понимал, как обе знахарки — Деа и Антхеа, — оставались совершенно спокойными и невозмутимыми, успевали не только оказывать помощь, но и покрикивать на вольных и невольных помощников.

— К этому привыкаешь, — помниться, бросила, пробегая, Деа, когда он опустил на пол бледную, без единой кровинки на лице, женщину с рваной раной на животе. Несчастная металась в бреду и звала сына, которого Альв нашел совсем рядом, растерзанного в клочья. — Когда желание помочь им больше, чем необходимость выглядеть сочувствующим, начинаешь заниматься делами, а не просто стенать над чужой болью, тем самым только оттягивая внимание на себя.

— Это и есть настоящее сострадание, — кивнула Антхеа и вновь исчезла в соседнем помещении, гораздо меньшем, но почти полностью изолированном.

Там находились раненные охотники. Альв поражался тому, какая могучая воля к жизни таилась в этих людях: они, даже будучи смертельно раненными, продолжали цепляться за этот мир и только ради того, чтобы сражаться. И стоило только Антхеа немного привести тех, кого еще можно было спасти, в чувство, как они, не слушая знахарку, уходили туда, где сцепились с Тварями в схватке их связки, их товарищи. Уходили и, как правило, уже не возвращались.

В отличие от изуродованных тел горожан и беженцев из окрестных городков и деревень, на чей район и пришелся основной удар первой волны Тварей, которые свозили на центральную площадь, где уже несколько часов полыхал, не затухая, огромный погребальный костер, погибших охотников отправляли в Гильдию. Что происходило дальше, кузнец не знал. Да и, наверное, не хотел знать: нет разницы, ибо биение жизни в этих людях затухало навсегда.

На улице начинало светать, и Альву даже показалось, что стоит солнечному свету коснуться стен Альфонзула и крыш домов, как все ужасы прошедшей ночи сгинут прочь, исчезнут, как кошмары поутру. Но кто-то насмешливый в его разуме только презрительно хмыкнул на робкую, неподвластную сознанию надежду: туман опустился на оплакивающий потери город. Густой, белесый и пахнущий смертью, потому что Твари не исчезли с приходом дня. Прятались в серой дымке под самыми стенами города, мелькали почти незаметными тенями.

Альв поднял руку и поморщился от боли, стрельнувшей по всему телу. И только потом заметил, что Деа так и заснула — сидя, склонив голову на подставленные ладони. Кузнец тихонько коснулся ее плеча, девушка заполошно вскинулась, и ему пришлось ее успокаивать. Впрочем, молодая знахарка почти сразу повалилась на расстеленный на лавке плащ, завернулась в него и тут же провалилась в сон.

Брат Торгес, так хорошо показавший себя в сражении с Тварями, до сих пор так и не пришел в себя, но Антхеа уверяла, что опасности для жизни нет. Просто клирик для того, чтобы использовать столь эффективные против иных существ заклинания, брал силу из своей духовной оболочки, что и привело к полному истощению. Несмотря на особую неприязнь к Святому Ордену, Альв искренне переживал за молодого парня, не отступившего перед лицом опасности.

Кузнец, превозмогая боль, помог Антхеа, так и не ложившейся спать, перетащить одного из бессознательных охотников, а после вышел из ратуши в город. В одно мгновение ему показалось, что он ослеп — настолько густым был туман. Протяни руку, и ладони своей уже не увидишь. А с неба падал пепел от прогоревшего кострища на центральной площади и путался в волосах. И запах гари преследовал его, казалось, всюду, куда бы он ни пошел, въедался в одежду и будто даже в кожу. Альв осторожно переступал через обломки разлетевшихся от взрыва зданий и не узнавал вида давно знакомого города — он словно потерялся в пустоте, в густой безысходности.

Ворота выпрыгнули из тумана внезапно, и только тогда кузнец сообразил, как долго пробродил по затихшему, безлюдному Альфонзулу. Возле распахнутых створок все кипело: стражники метались из стороны в сторону без видимой цели, а несколько охотников во главе с магистром Десебелом, уже знакомом Альву, о чем-то переговаривались с необычным незнакомцем.

Даже в окружающей неестественной сырости его кожа была медной; широко посаженные темные, почти черные глаза под широкими бровями, почти сросшимися на переносице; мощное тело прирожденного воина. Одет он был в просторные штаны из мягкой ткани, удобные низкие сапоги с гибкой подошвой, делающей умелый шаг совершенно бесшумным, и рубаху с плотно обхватывающими предплечья рукавами на частой шнуровке. Поверх был надет кожаный жилет с нашитыми сверху стальными пластинками — удобная легкая броня для того, кто уверен в своем мастерстве и предпочитает нападать, используя скорость, а не защищаться. За плечом воина — а незнакомец, несомненно, был им, — тускло поблескивали навершия рукоятей, но даже Альв не смог понять по их необычной форме, какое оружие предпочитает только прибывший гость.

Совсем рядом с незнакомцем мелькнула черная тень, замерла, милостиво позволяя себя рассмотреть, и кузнец не сдержал удивленного, а после и восхищенного вздоха: карсур, огромный, по грудь взрослому, отнюдь не низкому мужчине; раскосые хищные глаза с любопытством и сдержанным спокойствием изучали суетящихся вокруг людей; а на угольной шерсти не было видно хлопьев пепла, словно серый снег не позволял себе портить бархатную шкуру.

Мужчина был представителем народа айену — в этом Альв уже не сомневался, как и в том, что за спиной у него висели в необычных, искусно подогнанных под воина чехлах, боевые серпы, умением управляться с которыми этот немногочисленный народ успел прославиться повсеместно. Возле самых ворот, неподалеку от ведущего переговоры с магистром Десебелом предводителя, Альв увидел еще десятка два меднокожих воинов, похожих друг на друга, разнящихся только разве что в росте. На какое-то мгновение кузнец даже почуял, что стало легче застывшей в привычном страхе душе: пусть и немного пришедших на помощь и пусть их мотивы совершенно неясны, но все они исключительные мастера, а такая грозная сила — уже ощутимая подмога попавшим в ловушку людям.

— Убери эту тварь отсюда! — донесся до слуха Альва раздраженный голос одного из стражников.

Диковинный спутник айену, прежде никогда не бывавший в больших городах, рыскал вокруг, не отходя, впрочем, далеко от своего хозяина, и ощутимо нервировал окружающих. Измученные и уставшие люди, напуганные и раздраженные, не могли сдержать недовольство от соседства с таким опасным хищником.

Воин повернулся к горе-стражнику и впился в него взглядом:

— Это не тварь. Это друг и товарищ, который имеет все то, что имею я.

Голос низко перекатился в тишине, воцарившейся после резкого выкрика стражника, и карсур утробно зарычал, словно подтверждая слова хозяина.

Альв выругался про себя и поспешил вперед: кому, как не ему, знать, как легко вспыхивают конфликты в условиях постоянной напряженности, и во что все это может вылиться. Хлопнул по плечу открывшего было рот часового и молча покачал головой. Тот, недовольно поджав губы, резко отвернулся и поспешил внутрь караульни.

— Альв! — обрадовался ему Десебел. — Рад, что ты жив! Нам твоя помощь пригодилась, мои парни очень довольны. А брат Торгес?

— В лазарете, — кузнец кивнул меднокожему и удостоился уверенного кивка в ответ. — Тяжело вчера ему пришлось.

Десебел задумчиво повертел на пальце массивное кольцо со знаком Гильдии и понимающе вздохнул. Альву даже не хотелось думать, скольких своих охотников сегодня они проводили в последний путь, он не хотел знать, насколько слабее город стал перед лицом Тварей с их гибелью.

— Почему вы здесь? — спросил кузнец предводителя айену, когда магистр знаком приказал следовать за ним. И, спохватившись, протянул руку, представляясь: — Альв.

Меднокожий что-то крикнул на гортанном языке своим воинам и нехотя последовал за главой Гильдии охотников.

— Хьярти, — коротко ответил он, отвечая на рукопожатие. — Нас погнала прочь Огненная Земля.

Альв нахмурился. Об этом материке ходило немало россказней и домыслов: кто-то говорил, что там обитают демоны, кто-то — что сам Темный; иные же рассказывают о красной от полыхающего день и ночь огня тверди, покрытой пеплом и алыми росчерками крови земли, сочащейся из каменных вен.

— Твари, — пояснил Хьярти, заметив недоверчивый взгляд кузнеца. — Пламенные жители красных островов больше не желают сидеть там, где им и место. Саламандры, драконы — все они наступают на близлежащие земли. А с ними вместе — совершенно иные существа, такие, с которыми даже мы, привыкшие к боям и войне, не в силах справиться.

— Почему Айохэйнс? — задал резонный вопрос магистр Десебел, внимательно прислушивающийся к разговору. — Почему не Сверре?

— Сверре больше нет, — коротко отозвался Хьярти.

***

— Ваше Величество! — запыхавшийся советник влетел в кабинет, едва не сшибив успевшего вовремя уклониться охранника. — Ваше Величество!

Король устало повернулся к нему: последние несколько минут он бездумно смотрел в окно, за тонким стеклом которого видел лишь запустение и страх, туманом укрывший Мерцуру. Люди боялись каждой тени, каждого шороха, и даже днем на мощеных улицах белокаменного города не было ни души. Промозглая серость только усиливала гнетущее чувство, и Грайден зябко поежился — даже его душу ядом разъедал страх перед тем, что грозит всему королевству в будущем.

Когда советник подскочил к нему и пригладил встрепанные волосы, он лишь смерил его взглядом, сам уже давно уставший от придворного этикета, и кивнул головой, разрешая говорить.

— Прибыли разведчики из Сверре, — голос пожилого графа дрогнул. — Там не осталось ничего. Все города стоят пустые, все население, что не успело перебраться к нам, полностью уничтожено — ни одной живой души.

— Твари? — чувствуя, как холодеют руки, произнес король.

— Да, — советник соединил дрожащие пальцы. — Пришли из Диких Земель, и им ничего не смогли противопоставить. Нашим людям едва удалось избежать той же участи и рассказать о том, что произошло.

Еще когда они только подходили к небольшому городку, примостившемуся у излучины реки, чуткие уши уловили странный, едва слышный зудящий гул, то нарастающий, то затихающий. И только когда им удалось миновать выломанные, разнесенные в щепки ворота, они поняли, что же это такое.

Мухи. Целые тучи мух: крупных, зеленоватых, темными дрожащими облаками мечущихся над растерзанными останками, давно уже переставшими напоминать людей. Смрад толкнулся в ноздри, спешно защищенные обрывками ткани, плащами и просто рукавами, и люди, едва сдерживая собственную природу, поспешно покинули царство отвратительной в свое безжалостности и бессмысленности смерти.

Сколько бы они ни пытались найти хоть одного выжившего в разоренных городах, деревнях и селениях, тех, кто мог бы рассказать о том, что здесь произошло, но так и не смогли — Сверре превратился в одну огромную братскую могилу, наполненный смрадом от брошенных трупов, которые некому было даже предать достойному погребению. Только очистительный огонь, дымом от которого затянуло теперь весь горизонт. Медленно прогоравшее кострище на месте некогда оживленных городов — и пепел плотным саваном скрывал под собой обугленные кости и черепа, в безмолвном, обвиняющем оскале уставившихся в небеса.

И никакого следа Тварей, кроме запустения и смерти. Ни одна из них не встретилась им на пути, не попыталась напасть — словно удовлетворившись результатом, насытившись, существа исчезли, ушли в поисках новых жизней, и им не было дела до того, что произойдет у них за спиной.

И только небо над головой, чаще теперь затянутое серым пеплом, стало иным. Почти черным, как обугленная зияющая рана, сочащаяся чуждой силой — безжалостной, зловещей и полной злобной, осознающей свою мощь воли.

Грайден снял с головы золотой венец, в повседневности заменяющий тяжелую корону, которую был обязан надевать на приемы и торжества. Тонкие, свитые из золотых полосок узоры, с вкраплениями драгоценных камней — венец был почти невесомым, но сейчас мужчине казалось, что раскаленный обруч сдавливает виски, и почти ощутимая боль от вспыхнувшей перед глазами безнадежности ввинтилась в сознание.

Помощи ждать неоткуда. Как бы он ни уверял себя, что он и не надеялся на поддержку погрязшего в кровопролитных междоусобицах Сверре, подобная ошеломляющая новость ошарашила его и на мгновение парализовала. Их королевство — единственное, что осталось от некогда великого человеческого рода. Но самым страшным были те краткие дни, за которые все и произошло. Казалось бы — всего лишь две седмицы назад все было в пределах нормы, Гильдия охотников работала, истребляя Тварей, а фейри и озверевшими духами занималось Святое Братство, но все рухнуло в одночасье.

Приверженцы Семерых низвергли их в пучину отчаяния, впустив в этот мир Тварей, которые теперь просто уничтожали все на своем пути. И что он мог противопоставить этой силе?

— Что с обороной? — мрачно спросил он, сжимая кулаки и стремительно выходя из кабинета.

— Мы стягиваем войска под стены Мерцуры, принимаем беженцев, готовимся к нападению, — деловито сообщил советник, вновь оказавшись на устойчивой и знакомой тропе обсуждений. — Нам уже стало известно, что часть Тварей направилась в сторону Альфонзула, часть — напрямую к нам.

— Что с приграничным городом? — король кивнул склонившемуся в поклоне начальнику охраны, который тут же приставил к нему двух телохранителей.

— Мы не получаем оттуда никаких новостей, — граф вновь сбился с шага, едва поспевая за Грайденом. — И неизвестно, стоит ли он, или же уже пал под напором Тварей.

— Гильдия охотников так просто не сдастся, — бросил король.

Только на них и надежда…

— Сколько из них сейчас в столице? — Грайден толкнул массивные створки двери, ведущей в зал совещаний.

— Порядка двух десятков, не больше, — граф шустро проскочил за своим повелителем и расстелил перед ним карту Мерцуры со всеми оборонными пунктами. — Они уже давно на стенах, готовят и обучают гвардию.

— Отлично, — пробормотал Его Величество и мельком взглянул на пергамент.

Столица была одним из самых укрепленных городов во всем Айохэйнсе, исключая разве что Альфонзул, но даже ее мощные белокаменные стены не смогут сдержать Тварей — не для борьбы с ними они были предназначены, не для защиты от чуждых существ.

Смогут ли они выстоять перед врагом, для которого даже границы этого мира не стали препятствием?

***

Брат Торгес пришел в себя только поздним вечером, когда Альв, едва сдерживая стоны от дергающей боли в располосованной спине, нанес серебряное напыление на серпы Хьярти и его воинов и, запыхавшийся и усталый, пришел проведать клирика.

Молодой мужчина сидел на наспех сооруженной лежанке и мрачно рассматривал исцарапанные руки. Что творилось в голове святого брата, так и не утратившего в полной мере веры в Семерых, но чувствующего, как рушится прежде твердая опора под ногами, превращается в топь и теперь удачно затягивает окончательно запутавшегося в самом себе Торгеса, было неизвестно. Но глубокая морщинка на лбу, запавшие глаза и плотно сжатые губы говорили сами за себя.

— Как ты? — кузнец присел рядом с парнем.

Торгес только вздохнул и качнул головой: руки на мгновение охватило едва заметное свечение, но почти сразу же погасло, а клирик поморщился, словно от боли. Он понимал, что колдовать сможет, но совсем недолго, да и страданий использование так и не восстановившихся до сих пор сил принесет немало. И от этого холодело в груди: больше ничем он не мог помочь, кроме как проклятой мощью, ранее бывшей такой привычной, а теперь утекающей сквозь пальцы, исчезающей и непостоянной. Словно пролив — то нахлынет, захлестнет с головой, и тогда он способен на многое, то спадет, обнажая острые камни бессилия, и тогда он станет беззащитным, как котенок.

В комнату заглянула Деа. Убедилась, что никто из ее пациентов не находится в компрометирующем виде, прошла вперед и отдала Торгесу глиняную кружку, над которой кольцами вился пар.

— Выпей, полегчает, — улыбнулась она. — Побереги силы для того, что придет ночью.

И, не дожидаясь вопросов, вышла, а Альв запоздало сообразил, что если Деа так быстро и точно определила, отчего клирик впал в бессознательное состояние, если ее настойки действовали так быстро, да еще и направлены были на восстановление магического дара, то она, значит, и сама им обладает. Как таких, как она, называют суеверные селяне? Ведьма? Что ж, похоже, у него вошло в привычку общаться с теми, кого откровенно боятся и кто не подходит под определение нормальных: взять хотя бы Хеса. Поди пойми, что он вообще такое. Брат Торгес, которого порекомендовал Десебелу непоседливый охотник — колдун в самом сердце Святого Ордена, искренне считающий, что использует благословение Семерых, а не богомерзкие чары. Деа, ведьма-знахарка, вытаскивающая раненых с того света, а ведь наверняка ей в жизни здорово досталось от людей, в которых жестокости и злобности порой ничуть не меньше, чем в Тварях. Мир давно уже перевернулся с ног на голову, просто Альв не хотел этого видеть. Но реальность — штука безжалостная; как бы человек не прятался от нее в тщетной попытке удержать разваливающийся на части знакомый мирок, она ворвется в сознание.

— Я слышал, айену здесь, — после длительного молчания голос Торгеса звучал сипло.

— Да, — рассеянно кивнул кузнец, погруженный в тягостные раздумья. — Прибыли сегодня днем. Говорят, Тварей по дороге почти не встретили. Видно, хоронятся до ночи, глупые жертвы в одну большую мышеловку загоняют.

Клирик искоса глянул на него, сгорбился и опасливо поднес кружку к губам. Сделал один неуверенный глоток и скривился: видно, отвар, принесенный Деа, не вызывал у него восторга своими вкусовыми качествами.

— Как думаешь, — тихо проговорил Торгес, — переживем эту ночь? Они ведь нападут вновь, я уверен, — заметив вопросительный взгляд Альва, добавил: — Я их чувствую. Они совсем рядом. Но знаешь, что удивительно? Они не ощущают гнева. Сначала я думал, что Твари ненавидят нас, как фейри, раз так желают уничтожить. Но у них одна цель — избавиться от человеческого рода потому, что они считают нас ошибкой. Понимаешь? Мы — ошибка, глупое стечение обстоятельств, самовольно возникшая жизнь, наперекор воле того, кто все-таки создал этот мир.

Кузнец подозрительно уставился на Торгеса: у парня явно начиналась истерика. Вот уж чего он не ожидал, так это того, что у святого брата окажется столь неустойчивый духовный стержень.

— Переживем, — Альв хлопнул его по плечу, стараясь, чтобы голос звучал как можно увереннее, хотя глубоко в душе он был совсем не уверен в том, что они смогут увидеть рассвет. — Фейри не только пережили, да еще и вытурили отсюда, изгнали за Границу. Нужно лишь только не опускать руки.

— Верить — ты это хотел сказать? — скривившись, уточнил клирик. — Верить в то, что Боги снизойдут до нас? Впрочем, ты прав — если уж подыхать, так хоть с оружием в руках, а не скулящей от ужаса шавкой.

Словно в насмешку над притихшим городом бухнул набат, и сердце Альва рухнуло вниз — началось!

Он не запомнил, как они неслись по пустым, полным ужаса улицам, не помнил, как оказались на стенах рядом с напряженными айену, вздрагивающими простыми горожанами, взявшими в руки оружие, и спокойными охотниками. Просто внезапно под ногами захрустел жесткий от напряжения воздух, и душа заметалась в ужасе.

То, что надвигалось на них, нельзя было понять в полной мере. Густая мгла словно стирала реальность, вгрызалась мягкими гранями в этот мир, цеплялась за камни стен Альфонзула. Гнетущая тишина оглушала, ватой забивала прежде чуткий слух, и казалось, что воздух стал настолько плотным, что его нельзя было протолкнуть сквозь пересохшие губы. В клубящемся облаке, протянувшем свои дымные щупальца к замершему городу, то и дело проскальзывали алые всполохи, будто что-то в самой глубине недовольно изрыгало молнии.

— Опять крылатки, — произнес стоящий рядом с Альвом охотник и подался вперед, силясь хоть что-то рассмотреть в тумане. — Когда ж передохнут-то уже?

— Если это произойдет, то ты лишишься работы, — хохотнул его товарищ, вот только глаза его остались холодными и сосредоточенными. — Будешь в кабаке вышибалой служить, а то и в поломойки наймут — чужие плевки на полу подтирать.

— Сомневаюсь, — ничуть не обиделся тот. — На мою долю Тварей всегда хватит.

Кузнец и сам не заметил, как губы растянулись в улыбке, и только подивился. Охотники не показывали своего страха, насмехались над врагом и бесстрашно смотрели на собственную гибель, несомую на клыках и когтях скрывающихся в облаке существ. Наверное, это и было настоящее мужество: Альву было далеко до такого самообладания. Слова не желали складываться в речь, не желали покидать разум звуками, а губы просто перестали слушаться, когда до напряженных людей донесся раскатистый рык, исторгаемый множеством глоток.

Летучие существа появились внезапно, хоть их и ждали. Вынырнули из клубящейся мглы и с визгом налетели на обороняющийся город. Альв, сдерживая дрожь в руках, неторопливо натянул лук и послал в полет зачарованную стрелу. С удовольствием проследил за тем, как Тварь кувыркнулась через голову и рухнула вниз, ломая крылья, и вновь натянул тетиву — стрел было совсем немного, основной их запас охотники расстреляли еще в прошлый раз, а без брата Торгеса, весь день провалявшегося без сознания, восполнить его не представлялось возможным. Отшвырнув в сторону бесполезный уже лук, перехватил поудобнее двуручный меч и почувствовал, как предательски заныла спина. Альв вспомнил нападение той Твари, следы от когтей которой теперь украшали его тело, и, наотмашь ударяя метнувшуюся к нему крылатку, подумал, что более близкого знакомства не желает, особенно теперь когда, по словам Деа, защитное заклинание Хеса уже разрядилось, поэтому ему стоит поберечься и не подпускать врагов слишком близко.

Этот бой он запомнил надолго. Темная пелена, словно выпрыгнувший из засады зверь, накрыла стены, защитников и сам город, и сражение тут же превратилось в бойню. Люди не видели своих противников, ослепленные мглой и проблесками близких молний, а существа внезапно возникали совсем рядом, наносили быстрые удары, оставляя за собой безжизненные, изувеченные тела, и вновь исчезали. Только охотники могли хоть как-то противостоять нападающим: многие из них умели бить на малейший шорох, а учеников натаскивали сражаться с завязанными глазами, ориентируясь только на чутье. Альву помогал Торгес: клирик безошибочно разворачивался в ту сторону, откуда должна напасть Тварь, и только поэтому кузнец был еще жив. Равно как и святой брат — мечник из него был никудышный, разве что только парень знал, с какой стороны держать клинок, неловко сжимая рукоять побелевшими от напряжения пальцами.

Альв старался двигаться так, чтобы не упускать из виду в неестественном тумане клирика, потому что в случае неудачи его шансы на выживание упадут почти до нуля. Тварей было немного, словно им только и нужно было, что отвлечь тех, кто стоял на стенах, чтобы пробраться внутрь города. Словно в подтверждение его мыслей, невдалеке что-то глухо бухнуло, и земля под ногами вздрогнула, будто взбесившийся норовистый жеребец, решивший сбросить наездника. Мгла сначала испуганно подалась в стороны, утвердив кузнеца в мысли, что она имеет собственный, странный и непонятный, но от этого не менее враждебный разум, а после сгустилась, опутала щупальцами плечи, поглощая все звуки. Твердь вздыбилась, комьями полетела из-под ног, и по стенам домов пробежали сетки трещин — строения зашатались и в полной тишине начали рушиться, вздымая в воздух тучу пыли и каменных осколков.

Альву в первое мгновение показалось, что он оглох. Кузнец видел, как силится Торгес что-то ему сказать, но с его губ не срывается ни единого звука. Сбоку полыхнуло ало-золотое зарево, разливаясь по мгле, как молоко по воде, заклубилось вместе с туманом, а чуть позже болезненно чувствительную кожу опалил жар близких вспыхнувших пожарищ. Почва вновь дрогнула, раззявила ненасытную пасть пробежавшей под ногами трещиной. Альв покачнулся, попытался удержаться, не успевая отступить в сторону, но чья-то сильная рука ухватила его за шиворот, резко дернула и вырвала из объятий смерти. Из трещины на двадцать футов вверх вырвалась струя обжигающего пара, мазнула по мгновенно покрывшейся волдырями руке, языком прошлась по дрожащей земле и истаяла.

Хьярти, так и не выпустивший ворота кузнеца, перехватил того за рукав и знаком приказал следовать за ним, но Альв замешкался, выглядывая во мгле брата Торгеса. Клирика нигде не было видно, а айену нетерпеливо махнул рукой, призывая кузнеца поторопиться. Мужчина, скрепя сердце, последовал за ним, но не успел сделать и пары шагов, как из мглы, разорвав туман в мгновенно стянувшие призрачные раны клочья, выметнулась Тварь.

Она было куда крупнее всех тех, кого раньше видел Альв. Массивная, но от этого не менее быстрая, передвигающаяся на шести мощных лапах, с длинным, гибким хвостом, на самом конце которого бугрился твердый нарост, покрытый истекающими ядовитой слизью шипами. По хребту топорщились роговые пластины, между которыми проскальзывали тонкие изломанные нити голубоватых молний. Четырехглазая морда, тупоносая, казавшаяся гротескной маской, щерилась клыками в локоть длиной, а по бокам кривыми росчерками виднелись зародыши неразвитых крыльев: кости, обтянутые тонкой кожей, кажущиеся насмешкой.

Не останавливаясь, Тварь махнула когтистой лапой, метясь в человека, и Альв убедился — густая мгла ничуть не мешала этим существам, но ослепляла и дезориентировала людей. Кузнец метнулся в сторону, уворачиваясь от распоровших воздух совсем рядом когтей, скривился от отлетевшего камня, оцарапавшего щеку, и наотмашь хлестнул мечом. Но вместо брони Твари клинок Альва встретился с изогнутым боевым серпом, высек искры и косо врубился в землю.

— Даже не вздумай! — прокричал в самое ухо Хьярти и оттащил опешившего от неожиданности кузнеца в сторону.

Тварь досадливо рыкнула, хлопнула по земле лапой, словно пыталась убедиться в том, что шустрой добыче удалось ускользнуть, и принюхалась.

— До нее нельзя дотрагиваться, тем более сталью, — прошипел айену, высунулся из-за полуразрушенной стены дома, оценил расстояние до врага и юркнул обратно. — По дороге сюда мы столкнулись с одной такой, и четверо моих воинов погибли прежде, чем мы разобрались, что эта Тварь покрыта разрядами молний, как кольчугой.

— И что теперь делать? — растерялся кузнец.

— Удирать, как последние трусы, — скривился Хьярти.

Небольшой острый камень оцарапал шею и провалился за ворот, заставляя Альва вздрогнуть и вскинуть глаза наверх. Тварь ухмыльнулась двумя рядами клыков, и шипастый хвост с размаху врезался в остатки стены. Камни брызнули осколками, и кузнец бросился в сторону, избегая щелкнувших в дюйме от плеча челюстей. Айену, с ловкостью танцовщика увернулся от полетевших во все стороны развороченных кусков стены, перекатился, пропуская над головой свистнувший хвост, и метнулся в сторону, в непроглядный туман.

От следующего удара хвостом, пришедшегося в защищенную лишь легким доспехом грудь, Альва отшвырнуло в сторону, выбило дыхание из легких, и на мгновение кузнец просто перестал понимать, что происходит — в голове гудело, в глазах стояла муть, а тело перестало слушаться. С трудом перевернувшись, он зажмурился от стрельнувшей по всему телу боли — было сломано не меньше пары ребер. Тварь нависла прямо над ним, и он нащупал первое, что попалось ему под руку — камень с острой режущей кромкой, и швырнул в раззявленную пасть. Существо подобным осталось недовольно: подавилось, защелкало клыками и завертелось на месте, стараясь выковырять застрявший между зубов подарок.

Пока Тварь металась, раскидывая в стороны клочья пены, Альв с усилием отполз в сторону. Останься он месте, у него были бы все шансы быть раздавленным разъяренным противником. Рука наткнулась на что-то мягкое, влажное, и кузнец, едва сдержав вопль, так и норовящей вырваться из скованной болью груди, неловко упал на спину, лихорадочно отодвинулся — прямо перед ним лежал, видимо, один из стражников: опознать в куске развороченной плоти некогда живого человека почти не представлялось возможным. Зато рядом с ним лежало то, что могло помочь Альву выжить — копье восьми футов в длину, с узким наконечником — непременный атрибут караульных на воротах.

Когда враг, наконец, избавился от мешающего закрыть пасть камня и с ревом развернулся к человеку, Альв уже поднялся, покачиваясь от боли. Отвести руку в сторону и с силой замахнуться — это стоило ему всей его воли, собранной в кулак. Копье быстрой линией прорезало воздух и вонзилось в чуть светящийся голубоватым, четко очерченный круг на груди Твари. Чудовище взревело от боли и словно покрылось трещинами — взбесившиеся молнии заплясали по бронированной шкуре, жаля своего хозяина, и существо вновь завертелось на месте, ударялось об стены устоявших домов, разнося их в мелкую крошку и каким-то чудом не проваливаясь в новые трещины, паутиной расползающиеся по земле. Запахло паленым, а на боках Твари стали расползаться чернеющие, обугливающиеся раны-язвы. Вскоре яростные молнии с треском погасли, оставив после себя отвратительную вонь сожженной плоти, а еще живое существо, израненное, но взбешенное, развернулось к тому, кто причинил ему столько боли. Альв был уже не в силах двигаться, не то что сражаться — боль и ломота в вывихнутом плече не давала ему даже поднять руку, но в тот самый момент, когда громадные челюсти были уже готовы сомкнуться на человеческом теле, перемолоть хрупкие кости, Тварь странно дернула головой, словно хотела глянуть себе за спину, и, хрипя, завалилась на бок. Четырехглазая башка с чавканьем отделилась от тела, прокатилась, застыла, начисто срезанная сильными ударами серпов, и уставилась остекленевшими глазами на тех, кто принес ей смерть.

— Отличная работа, — задыхаясь, произнес Хьярти, помогая Альву устоять на ногах. — Единственное уязвимое место этих Тварей — это полоса открытой шкуры под роговыми пластинами на шее, и только тебе в голову пришло поразить ее в грудь. Но, по крайней мере, теперь мы знаем, что сама она столь же уязвима, если пробить ей тот мешок под шеей — возможно, именно там и находится сосредоточие ее силы.

Айену застыл, вглядываясь во мглу, и едва слышно выдохнул. Уже знакомое потрескивание заставило их медленно обернуться: со стороны, в которой предположительно остались ворота, двигались быстрые росчерки голубоватых разрядов. Этих Тварей, с одной из которых они сейчас едва справились, было не меньше двух десятков.

— Уходим, — побледнел до серости Хьярти, перескочил через метнувшуюся под ноги трещину и потащил Альва в лабиринт еще целых и уже разрушенных домов, едва видных во мгле, накрывшей город.

Им приходилось бежать, и с каждым шагом Альв уверялся, что еще один дюйм — и он упадет без сил, но каким-то чудом все еще держался на ногах, вдыхал переломанной грудью ядовитый воздух, пропитанный терпким запахом крови, бежал, уворачивался от падающих камней, рушащихся домов, перескакивал через распростертые на земле тела. Твари мелькали где-то позади, и затуманенный болью и отчаянием разум метался в ужасе — слишком просто их отпустили, позволили сбежать: Альв знал, насколько быстры эти существа, и догнать двух измученных людей для них не составит никакого труда. Земля продолжала дрожать, извергала клубящийся пар, крошащимся камнем погребала под собой погибших, превращала Альфонзул в братскую могилу с надгробием из самого города; черные трещины змеями продолжали бежать вровень с ними, разочарованно щелкали гигантскими челюстями, в очередной раз упуская такую желанную, но слишком шуструю в желании выжить добычу.

На главную площадь города они вылетели внезапно и даже прищурились — здесь не было той мглы, что саваном накрыла улицы и стены. Ярко горели факелы в руках у израненных, оборванных и тяжело дышащих охотников; несколько воинов айену, один из которых сидел, прислонившись в остаткам развороченного фонтана, и на губах у него пузырилась алая пена; пара перепуганных стражников и с десяток горожан — это все, кто остались в живых после нападения Тварей, все, кто смогли вырваться из коварного тумана, просачивающегося в любую щель.

Мгла клубилась у границы освещенного круга и словно не решалась двинуться дальше, поэтому на какое-то время Альв испытал облегчение, и тело немедленно отозвалось пульсирующей болью: казалось, что все кости внезапно исчезли, и кузнец тяжело осел на землю. Но разумом мужчина понимал: разве жалкие отсветы факелов — это достаточное препятствие для существ, которые спокойно нападают даже при свете дня?

Хьярти сразу же направился к своим соплеменникам, с непроницаемым лицом склонился на умирающим, прижал руку к шее, надавил — и мужчина дернулся, вскидывая на предводителя глаза, и затих, переставая дышать. Одна из женщин испуганно вскрикнула и поспешила отодвинуться подальше от мрачного айену. Альв лишь молча отвернулся: тот парень был не жилец, и Хьярти просто проявил милосердие, не оставил его медленно умирать или ожидать прихода Тварей, чтобы покончить с грызущей тело мукой.

Кузнец с трудом огляделся: ни Деа, ни Антхеа, ни Торгеса не было видно, и душа сжалась — в одиночку выжить они не могли.

Алые сполохи разлились по границам подступающей к людям мглы, и земля вздрогнула в который уже раз. Словно что-то огромное толкалось изнутри, настойчиво пыталось проложить себе путь наружу. Пласт мостовой в самом центре площади раскрошился и рухнул вниз, утянул за собой одного из охотников. Товарищи успели ухватить его за руку и вытащить наверх, едва не последовав за ним — грунт под ногами расползался и проваливался.

— Проклятье, — тихо выругался магистр Десебел, не опуская клинка: Твари мелькали совсем рядом, но пока не нападали. — Они согнали нас сюда, как скот. Парни, давайте на кольцо.

Охотники молча рассредоточились, встали по сторонам от выживших, занимая позицию между ними и Тварями. Альв пригляделся: лишь у пары из них были схожие перстни и знаки, которые говорили о том, что они из одной связки. Все остальные — лишь жалкие остатки от некогда сработанных команд.

Круг неумолимо сжимался, и кузнец, понимая, сколько существ скрывается сейчас там, в туманной мгле, стиснул рукоять отданного кем-то из охотников меча. Им не выжить, не выстоять. Горстка людей против сотен существ, созданных только для того, чтобы убивать. Как только Твари решат покончить с теми, кто еще сопротивляется, свет погаснет вместе с жизнями тех, стоит сейчас здесь, на залитой неверными отблесками огня площади.

Невдалеке глухо ухнуло, по затихшей в ожидании почве прокатился гул, ударил по ногам и дрожью отозвался в руках, а чуть левее от того места, где раньше была городская ратуша, вверх взвился столб пламени: не ало-золотого, как обычный огонь, а зеленоватого, подернутого фиолетовыми сполохами. Лизнул видное отсюда темное небо, рассыпался куполом, острыми стрелами прянул вниз, прошил мглу, склонившуюся над городом, и погас. А Твари словно получили сигнал — раззявили пасти и тенями метнулись вперед.

Альв даже не успел испугаться или поднять ставший таким тяжелый меч, как существо щелкнуло клыками, взвыло от боли и завалилось набок, пропахало землю и забилось в конвульсиях. Совсем рядом с кузнецом словно свежий ветер пронесся: перед ним на мгновение мелькнули каштановые, с огненными искрами волосы, по-кошачьи гибкое тело распрямилось пружиной, и серебристый, как чешуя морского окуня, клинок даже не встретил сопротивления, развалив надвое черную плоть нового врага. Мужчина не сразу поверил своим глазами, отшатнулся в сторону, но когда огромная тварь, одним ударом лапы разорвавшая охотника, разлетелась на ровные кубики плоти, нашпигованная стальными нитями ворожбы, кузнец понял.

Фейри.

Волшебный народ перешел Границу и поспешил на помощь ненавистным людям.

Охотники на мгновение опешили, а потом как по команде ощерились мечами в сторону нового врага.

— Десебел! — коротко и хлестко окликнул магистра знакомый голос.

Глава Гильдии мгновенно развернулся на звук и изумленно замер: перед ним стоял живой и невредимый Неро, давно считавшийся погибшим.

— Не вздумайте на них нападать! — темноволосый охотник увернулся от клыков Твари и ударом рассек вытянутую морду. Черная кровь задымилась на изящном клинке, собираясь каплями. — В этой войне они на нашей стороне!

Воздух забурлил от магии: фейри почти не использовали мечи, а если кто и брал клинок в руки, то он был полупрозрачным, словно призрачным — нити ворожбы послушно принимали форму оружия. Твари, не ожидавшие такого поворота событий, начали отступать, но волшебный народ не собирался так просто отпускать их. Сетями падали чары на жесткие шкуры, кромсали и испепеляли противников, а клубящийся туман истаивал жалкими клочьями, убирался прочь.

Опустевший, обезлюдевший Альфонзул выстоял в самом страшном бое за всю историю этого мира — в тот миг, когда непримиримые враги объединили свои силы перед лицом общей опасности.